| — Ну, если не хочешь думать, тогда пошли. — Куда? — Куда надо. Тут Рашпиль спрятал глаза под бровями, и теперь стало казаться, что у него вообще нету глаз, как, например, у репы. — Может быть, жилец стрелял, — сказал он хрипло. — Какой жилец? — Да на рынке один попросился ночевать, я его и пустил. Сам-то в магазин пошел, а он дома остался. — Как звать жильца? — Васька. — А фамилия? — Фамилию-то я чего-то плохо помню. На букву «К» вроде. — Курочкин? — влез в разговор Вася. — Не-не, другая какая-то. Постойте, Кулоресов. Точно: Васька Кулоресов. — Ага, — сказал Болдырев. — Вот как выходит. Ну ладно, гражданин Рашпиль. Сиди дома, никуда не выходи. Понял? Он широко распахнул дверь и уверенно пошел по садовой дорожке. Вася по-солдатски повернулся на каблуках и пошел следом, глядя в затылок капитана. — Только не оглядывайся, — тихо сказал Болдырев. — Почему? — спросил Вася, когда они уже вышли на улицу. — Человек, который уверен в себе, никогда не оглядывается. Вася шагал вслед за Болдыревым, крепко ударяя ботинками в землю, как человек, уверенный в себе. Но на самом деле он совсем не был в себе уверен. Глава девятая. Каша в голове Отойдя с полсотни шагов, Болдырев завернул за угол и остановился. Он достал из кармана черную записную книжку, похожую на маленький пистолет, и стал что-то быстро писать. Потом выдрал листочек. — Пулей в милицию! — сказал он. — Отдашь записку Тараканову. — А вы? — Я здесь останусь. Зажав записку в руке, Вася побежал по дороге. Сначала он бежал медленно, но потом разогнался и в милицию действительно ворвался пулей. Тараканов сидел за столом в дежурной комнате. Размеренно и важно он ел бутерброд. — Записка! — крикнул Вася. — От капитана! Одной рукой старшина взял у него записку, а другой по-прежнему ел бутерброд. Он стал читать медленно и вдумчиво. — Так, — сказал он, дочитав записку и доев бутерброд. — Все ясно. Секретным ключом старшина открыл несгораемый шкаф и достал оттуда пиджак-букле и соломенную шляпу, потом аккуратно снял форменный китель и фуражку. Переодевшись, старшина стал неузнаваем. В пиджаке-букле и в шляпе он был похож на сельскохозяйственного агронома с авторучкой в нагрудном кармане. |
| Армия: что ответить на призыв? Мой племянник был геймером. Он бросил школу и не стал сдавать ЕГЭ. Он спал до обеда, потом до рассвета сидел в сети и играл. Питался чипсами, колой и бутербродами. Свою маму (и мою двоюродную сестру) он давно перестал слушать и уважать. Бабушку и дедушку ежедневно посылал куда подальше и в случае чего грозил прикончить. Понятно, не всерьез: чтоб не заставляли ходить в школу и не мешали жить в виртуале. Весной его забрали в армию. 8 ноября, 2010 Мой племянник был геймером. Он бросил школу и не стал сдавать ЕГЭ. Он спал до обеда, потом до рассвета сидел в сети и играл. Питался чипсами, колой и бутербродами. Свою маму (и мою двоюродную сестру) он давно перестал слушать и уважать. Бабушку и дедушку ежедневно посылал куда подальше и в случае чего грозил прикончить. Понятно, не всерьез: чтоб не заставляли ходить в школу и не мешали жить в виртуале. Весной его забрали в армию. Любой мужчина рано или поздно должен дать ответ на этот вопрос. Одни твердо говорят армии «нет» и делают все, чтобы правдами или неправдами в нее не попасть. Другие сознательно встают под ружье. У тех и у других есть свои аргументы. Объективно же в ситуации с призывом нас ждут две новости. Во-первых, в ближайшие годы не пойти в армию станет во много раз сложнее, чем это было до сих пор. Во-вторых, есть надежда, что солдаты все-таки будут заняты получением военной специальности, а не борьбой за сохранение человеческого достоинства в нечеловеческих условиях. Так пойди же, послужи Мой племянник был геймером. Он бросил школу и не стал сдавать ЕГЭ. Он спал до обеда, потом до рассвета сидел в сети и играл. Питался чипсами, колой и бутербродами. Свою маму (и мою двоюродную сестру) он давно перестал слушать и уважать. Бабушку и дедушку ежедневно посылал куда подальше и в случае чего грозил прикончить. Понятно, не всерьез: чтоб не заставляли ходить в школу и не мешали жить в виртуале. Весной его забрали в армию. «Дорогая мамочка, я очень по тебе скучаю…» — так начиналось первое письмо. Второе: «Вчера мы были на стадионе. У нас был спортивный праздник… Разбил ноги, попал в лазарет. Очень жесткие ботинки», — треть письма вымарана черными чернилами (письма перлюстрируют). А вот еще, из последнего: «У нас были учения, мы отражали атаку террористов… Возили под Рязань, тушили лес…» |
| — Ага… купаться, — ответил Петька. — Вам сходить на следующей. Поедете обратно — садитесь на поезд шестнадцать сорок четыре. В первый вагон. Тогда-то мы и поговорим о «зайчиках». Я подумал: «Сейчас он скажет: «Мелкое воровство». Контролер этого не сказал. Может быть, он понял, что нам н так очень стыдно. Мы с Петькой не оправдывались. Мы стояли и молчали, пока электричка не остановилась. Когда мы вышли, контролер сказал: — А плакса-то каков? Старичка не хочется расстраивать. Пока, ребята. Помните, шестнадцать сорок четыре! Электричка тронулась. Я крикнул: — Спасибо! Мы с Петькой ждали, когда мимо нас пройдет вагон, в котором ехал старичок с хитрым мальчишкой. Мальчишка стоял у окошка и ел мороженое. Он позеленел от злости, показал язык с прилипшей к нему вафлей и держал его высунутым, пока вагон шел вдоль платформы. Петька хотел плюнуть в окно, но удержался. Ремесленник, увидев нас, сделал рожки. Мы ему тоже. — Мы бы справились с ним вдвоем? — спросил Петька. — Котлету сделал бы! — сказал я мрачно. Вдруг Петька схватился за голову, закачался и заныл: — Ты забыл бутерброды с котлетами, с сыром, с колбасой. Оо! Я действительно забыл бутерброды на полке, когда мы побежали в другой вагон. Петька чуть не плакал: — Когда приезжаю за город, сразу хочу сеть… Я сказал: — Это от воздуха. Сам во всем виноват. Перетерпишь. — Мне его стало жалко. — Купишь булку вместо крем-соды. А когда приедем на вокзал, диктор объявит по селектору: «Копенкин Петр. Зайдите в кабинет начальника вокзала. Вас ожидают потерянные бутерброды с котлетами, сыром и колбасой. Их нашел кристаллически честный человек». Петька проглотил слюнки. Мы посмотрели в сторону озера. Над полем н березовой рощицей курилась синяя жаркая дымка, а над озером не курилась, потому что в нем было много ключей и даже июльское солнце как следует не согревало чистую озерную воду. И как только мы подумали о ней, нам стало жарко. Захотелось окунуться и плыть под водой, а потом вынырнуть, лечь на спину и долго смотреть на синее низкое небо. Петька сказал: |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 274 голоса: 4.0 из 5) Оглавление Глава девятая. Каша в голове Отойдя с полсотни шагов, Болдырев завернул за угол и остановился. Он достал из кармана черную записную книжку, похожую на маленький пистолет, и стал что-то быстро писать. Потом выдрал листочек. — Пулей в милицию! — сказал он. — Отдашь записку Тараканову. — А вы? — Я здесь останусь. Зажав записку в руке, Вася побежал по дороге. Сначала он бежал медленно, но потом разогнался и в милицию действительно ворвался пулей. Тараканов сидел за столом в дежурной комнате. Размеренно и важно он ел бутерброд. — Записка! — крикнул Вася. — От капитана! Одной рукой старшина взял у него записку, а другой по-прежнему ел бутерброд. Он стал читать медленно и вдумчиво. — Так, — сказал он, дочитав записку и доев бутерброд. — Все ясно. Секретным ключом старшина открыл несгораемый шкаф и достал оттуда пиджак-букле и соломенную шляпу, потом аккуратно снял форменный китель и фуражку. Переодевшись, старшина стал неузнаваем. В пиджаке-букле и в шляпе он был похож на сельскохозяйственного агронома с авторучкой в нагрудном кармане. — Сиди здесь! — сказал он Васе и вышел, скрипя хорошо начищенными сапогами. «Как это так: сиди здесь? — подумал Вася, усаживаясь на лавку. — Там дела делаются, а я сиди здесь! Встану сейчас да и отправлюсь следом. Чего я буду зря сидеть?» Но все-таки он сидел, не решаясь нарушить приказ, и только прислушивался к тому, какая каша варится у него в голове. А каша варилась действительно странная. Кто стрелял? Зачем стрелял? Почему Болдырев вдруг ушел? Вася пытался разобраться в этой каше, но ничего не получалось. Тогда он плюнул и стал думать о другом. «Мама-то Евлампьевна, наверно, с ума сходит. Думает: где мой Вася? А Вася в милиции сидит. А куда, интересно, пропал Матрос? Наверно, совсем обиделся. Там его в мешок суют, здесь ногами топают». Скрипнула дверь. В комнату вошел Болдырев. — Ну, — сказал он, — так кто же все-таки стрелял? — Курочкин. — Почему думаешь? — Так я его по голосу узнал. |
| Вторая история, напротив, очень позитивная. Еще Тютчев говорил, что умом Россию не понять, и эта история выше нашего простого разумения, и тем более никакой иностранец этого не поймет. Кирилл Васильевич видел войну, смерть, голод в Ленинграде. Его брат и дядя в самом начале войны погибли на фронте, отец ослеп. Невозможно представить, в каком состоянии была его мать. Он говорил: «Дома при маме я не плакал, а вечером, когда возвращался с работы, я плакал и думал: «Ну, фрицы, я до вас доберусь! Я с вами посчитаюсь за все эти муки». Ему было 16-17 лет. И вот 1945 год, он в Берлине. Фашисты отчаянно сопротивляются, огненный смерч, ад, бои тяжелейшие. Кирилл Васильевич связист, тянет катушку с проводами. Пули хлещут, идти нельзя, и в какой-то момент он нашел укромный уголок, решил перекусить. Полевые кухни отстали, да и где они могут найти бойцов? Ведь уличные бои, каждый своей дорогой бежит. Магазины разбиты, все витрины выбиты, еще загодя набрал он себе хлеба и колбасы. Отмечает, что в Берлине колбаса была. Где в Москве была колбаса во время войны? Притулился он в закутке, достает буханку хлеба, нож, делает себе бутерброд – и вдруг из люка появляется немец и молча смотрит на него голодными глазами. Он не полоснул по нему очередью. Казалось бы, кругом враги, а из люка неожиданно кто-то появляется. Кирилл Васильевич знает, что такое голодные глаза, он блокадник. И отдает ему приготовленный бутерброд. Немец ушел обратно в свое бомбоубежище, в подвал. Кирилл Васильевич режет новый кусок. Тут появляется мальчишка и прямо уже внаглую требует у него себе бутерброд – и он ему дает. Появляются еще три голодные женщины, и он отдал все, что у него было, и пошел дальше голодный. Вот так он отомстил немцам… Где великодушие к выступлению в Бундестаге Пример яркий, но достаточно типичный. Эти люди совершили подвиг во всех отношениях – и воинский, и человеческий, и духовный. Они были по-настоящему великодушными, могли прощать, могли являть фантастическое, нам недоступное милосердие. Сейчас у нас раздаются возмущенные отклики на выступление мальчика в Бундестаге, но среди тех, кто на него нападает, нет ни одного, кто бы воевал. И то, что была такая травля этого мальчика, который действительно неосторожно выразился – я согласен, это прозвучало провокативно – но люди не хотят смотреть снисходительно, его критики не хотят проявлять великодушие, которое проявляли наши отцы и деды. Ведь они победили именно потому, что были великодушными и милосердными. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 21 голос: 3.6 из 5) Оглавление Как нам кофе принесли Когда мы пришли в нашу комнату, я стал смотреть в окно и увидел, что мы стоим против дома. А перед домом — платформа. А сверху платформы — крыша. И люди ходят с чемоданчиками, с узелками. А дядя мне показывает: — Вон, видишь, дяденька стоит. Это начальник станции. Он в красной шапке. Я сказал: — Почему? — А чтобы его видней было. Как надо начальника, сейчас смотри: где красная шапка? А это всё — станция. И дядя показал мне на дом. А там двери открылись, и из них вышли всё тётеньки, тётеньки, и все с подносами. На подносах стаканы. И скорей — к поезду. Я говорю: — Почему? А мама говорит: — Вот сейчас увидишь. Слезай-ка со стола. И постелила на столик салфетку. Я только слез, слышу — сзади говорят: — Кофею, чаю кому угодно? — Бутерброды, пирожки, яблоки! Кому угодно? И мама взяла себе чаю, мне — кофе. Это тётенька нам в вагон принесла. И бутерброды мама купила: мне с колбасой, а себе — с сыром. Дяденька тоже взял чаю. И собаке тоже купили бутерброд. А мама говорит: — Не копайся, пей скорей. Сейчас поедем. А я не мог скорей, потому что собачка ходила на ножках, как человек, и лапками просила, чтобы тётенька ей бутерброд дала. А потом она съела бутерброд и стала у меня просить. Я скорей откусил кусок. А что осталось, хотел собачке дать. А тётенька как крикнет: — Инзол, тубо! Как не стыдно! И собачка совсем под стол залезла. Я всё успел допить и доесть. Потом стаканы у нас взяли назад. Я спросил: — А когда Москва? Дяденька мне сказал, что скоро. И тут паровоз засвистел, и мы поехали. Я стал смотреть в окно и ждать Москву. А дяденька говорит: — Вот ты вниз посмотри. Вон они, рельсы. Рекомендуем Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1795 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2586 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| «Всё я пойму! – воскликнул Бруно. – Тебе надо просто понятно объяснить!» «Хорошо, – ответила мама. – Тело дедушки на кладбище. Но его душа на небесах, у Господа Бога». «А что такое „душа“?» – не унимался Бруно. «Я же тебе сказала, ты этого не поймёшь», – ответила мама и поцеловала сына на ночь. «Душа – это то, что я так сильно люблю в дедушке?» Мама задумалась: «Пожалуй, можно и так сказать». На другой день Ксавер застукал Бруно на кухне, и тот торопливо спрятал что-то за спину. Ксавер дёрнул его за руку и увидел бутерброд с горчицей, который Бруно только что сделал. «Почему у тебя горчица намазана снизу?» – спросил его брат. «А иначе дедушка с небес увидит её», – ответил Бруно. Ксавер засмеялся. «Ну и дурак же ты!» – заметил он и выскочил из кухни. Бруно задумчиво ел свой бутерброд с горчицей. Наверное, небо было так далеко, что дедушка не мог видеть, чем намазан бутерброд Бруно. К тому же дедушка плохо видел. Однако вопросы о душе и Господе Боге не оставляли Бруно в покое. «А души на небесах живые?» – спросил он у отца. «Я думаю, да». «Значит, дедушка на самом деле не умер?» «Он умер, но в наших воспоминаниях он продолжает жить!» Бруно кивнул. Да, это правда. Стоило ему подумать о дедушке и постараться представить себе, как он выглядел, то казалось, будто бы он вот-вот войдёт в комнату. «А если я забуду, как дедушка выглядел?» – уточнил Бруно. Вечером этого же дня отец дал Бруно маленький свёрток в плотной коричневой бумаге. Бруно осторожно развернул его. Это была фотография дедушки. Дедушка смеялся и махал над головой светлой шляпой. Бруно крепко прижал фотографию дедушки к груди и заснул. У пруда Бруно долго сидел на мостках и всматривался в воду. Дедушка ведь обещал научить его рыбачить. Они решили пойти на пруд в следующее воскресенье, а теперь уже так много воскресений прошло. Тут Бруно рассердился не на шутку. Как дедушка мог так запросто умереть и не сдержать своё слово? Просто так взять и уйти, оставив Бруно одного. Теперь никто не научит его рыбачить, это умел только дедушка. Вырезать маленькие дудочки из веток, подходить совсем близко к пасущейся косуле, собирать в лесу грибы и правильно называть их – всему этому Бруно мог научиться только у дедушки. А он умер. Умер и покинул его навсегда. |
| Прошло время, таймер запикал, я перевел его еще раз на 5 минут. Когда он запикал снова, повторил ту же операцию. Когда снова… в конце концов, я его выключил и убрал в карман. Через какое-то время взглянул на часы, оказалось, что пролетело 1,5 часа! Вечером я подлетел к маме и выпалил: «Мама, знаешь что, а я думал о тебе сегодня 1,5 часа. И у меня появилось к тебе куча вопросов. Расскажи, а кем ты хотела стать в молодости, пока не встретила папу?» Видели бы вы, что за выражение было на лице матери! Ее глаза округлились, она очень, очень удивилась. Но потом стала рассказывать — с таким увлечением, так интересно, что мы проговорили с ней очень долго. Я слушал. И думал: как же мы плохо знаем своих даже самых близких, и просто потому, что скользим по поверхности их жизней, занятые своей особой. И как мало надо, чтобы сделать человека счастливым: просто проявить к нему неподдельный интерес. На следующий день мне надо было ехать в паломничество, рано утром я поднялся, прошел на кухню и… увидел приготовленные мамой и завернутые в фольгу бутерброды в дорогу. Она даже положила в пакет влажные салфетки! Вообще в нашей семье родители не опекают своих детей, я всегда делаю все сам. А тут — в 5 утра на столе лежат для меня мамины бутерброды… Илья, 20 лет, Москва Секрет счастья — это внимание друг к другу. Счастье жизни составляется из отдельных минут, из маленьких, быстро забывающихся удовольствий от поцелуя, улыбки, доброго взгляда, сердечного комплимента и бесчисленных маленьких, но добрых мыслей и искренних чувств. Любви тоже нужен ее ежедневный хлеб. Императрица Александра Федоровна Романова Небо всё в ангелах для нас Я работаю в онкологическом отделении маленькой городской больницы в Нью-Йорке. Однажды, как нередко бывает, разговорилась с одной своей пациенткой. Обратила внимание на то, что они с мужем все время сидят и за руки держатся. Это так чудесно, думаю, когда людям уже под семьдесят, а они за руки до сих пор держатся… Я к ним и «подкопалась», как обычно «подкапываюсь» к симпатичным мне людям, если те не возражают. Зашла речь о годовщинах, они мне и говорят: «А мы в этом году будем отмечать 38 лет совместной жизни». |
| Мы шли по минному полю этой правды и взрывали шаблоны о войне, о людях на войне и просто о людях. И это было удивительно. А потом пришли 90-е. Время американских горок, скрещенных с русской рулеткой. Ничего плохого не могу сказать про то время. Жили и искали себя в нем. Как все. И тогда же, неожиданно для себя самой, я попала на съемочную площадку фильма «Хрусталев, машину!» На два месяца — февраль-март 1994 года — оказавшись на затерянной железнодорожной станции Безлесная, где-то между Муромом и Ковровом. Алексей Герман на съемках фильма «Хрусталев, машину!» Где два раза в день, туда-обратно, курсировала призрачная электричка, состоящая из четырех вагонов. Останавливалась она не всегда. Если честно, я вообще ни разу не видела, чтобы она останавливалась. Но это была настоящая станция — с залом ожидания, в котором проходила часть съемок, и даже кабинетом начальника станции. А вообще, Безлесная — в некотором роде знаменитое место. Именно там Глеб Панфилов за двадцать с лишним лет до этого снимал свой фильм «В огне брода нет». Художником-постановщиком картины был Марксэн Гаухман-Свердлов. Он-то и посоветовал Алексею Герману рассмотреть эту локацию как максимально сохранившую облик военных лет. Со времен предыдущих съемок в лучшую сторону здесь явно ничего не изменилось. Как будто время и пространство погрузились в летаргический сон. Даже приезд нашей съемочной группы не разбудил глубинку. Лишь добавил толику трагикомичности в атмосферу среднерусского нуара. Кроме зала ожидания и кабинета начальника, на станции была комната с круглой печью — единственное теплое помещение. Печку мы исправно топили. Драгоценный аутентичный военный реквизит требовал поддержания комфортной температуры. В этой же комнатенке готовился чай и нарезались простецкие бутерброды с колбасой и сыром для группы. Горячих обедов не было. Мое хозяйство на те два месяца — реквизит и бутерброды. У меня была добрая начальница Галя — старейший реквизитор «Ленфильма» — и почти полная автономность. Галя строго следила, чтобы члены группы не терлись рядом с огромными сундуками, в которых были припакованы наши сокровища. Но иногда пускала погреться страждущих, так как солдатские комбинезоны и ватники не спасали от февральских морозов. Алексей Герман на съемках фильма «Хрусталев, машину!» |
| В течение нашего учебного дня, когда дети ходят в школу, вне каникул, у них получается пять трапез в день. Завтрак, потом на большой перемене, в школе полдник – по-арабски это «асруна», «snack по-английски», то есть это обычно фрукты, или может быть и бутерброд, когда все дети в школе или приносят свои бутерброды, или покупают в магазине, но наши дети прибегают к нам домой, едят на кухне, обязательно что-то пьют. Потом обед, полдник – перед тем, как они начинают делать домашнее задание, и ужин. У нас установка, что между этими трапезами нет так называемого «кусочничества». Мы заметили, что новоприбывшие дети, особенно те, которые в каких-то формах испытывали голод или недоедание в семьях, они прячут еду и постоянно ее тянут. Некоторые тоже не приучены из дома к такой вот дисциплине, и у них еда продолжается в течение всего дня. Я иногда смеюсь – вот вы тоже похоже выразились,– иногда непонятно, живут ли они для еды, или едят для того, чтобы жить. То есть это у нас тоже тема, они очень любят это и подхватывают, и потом друг другу об этом напоминают – особенно вновь прибывшим – когда одна печенька старается перейти в следующее яблоко или еще в какой-нибудь бутерброд. Это кусочничество мы пытаемся свести на «нет», между трапезами выдерживается пауза. Всегда, а особенно за главными трапезами – обедом и ужином стараемся приучить их, чтобы можно было взять маленькую порцию, съесть ее, и только после этого, если ощущаешь голод, попросить добавки на тарелку. А то тоже всегда искушение: навалить себе гору, а потом не справиться. Тут тоже (это уже из моего детства) правило «чистых тарелок» – оно как-то перешло к нам интернат. То есть если ты что-то положил себе на тарелку, то значит это нужно обязательно и съесть. Хорошо, что у нас много детей – все-таки бывают всякие ситуации, и мы выходим из положения, когда понятно, что это еще от неумения распределить – новенькие, которые только втягиваются, или страсть сыграла плохую шутку, но есть возможность, если кто-то смилостивится, поделится, распределить по нескольким тарелкам то, что сам не можешь съесть. |
|
|
