| В то время как многие тысячи людей криком встретили происходящее на площади, прославляя мученика во имя интеллектуальной свободы и религии вселенной и демонстрируя свою веру в труд, науку и прогресс, папа Лeb XIII весь день простоял на коленях в Соборе святого Петра, соблюдая пост и в сильнейшем возбуждении молясь перед статуей князя апостолов о процветании Римско-католической церкви и её спасительной веры. Лeb XIII также сделал официальное заявление по поводу случившегося. Его послание к верующим, зачитанное во всех церквях, имело целью предостеречь против лукавого еретика и распространителя ересей Джордано Бруно и морально принизить его в глазах верующих. Вот что написал Лeb XIII : «У него нет ни научных достижений, ни заслуг перед обществом. Он действовал обманом и лицемерием, был абсолютно эгоистичен, нетерпим к противоположным мнениям, явно злонамеренен, склонен к лести, которая является искажением истины». Этот примечательный перечень личных оскорблений нашёл своё отражение даже в первом издании (1930 г.) католического словаря Lexikon für Theologie und Kirche. В нём мы читаем: «Полная метаний и странствий жизнь привела этого патологически скандального и озлобленного человека в Женеву, Тулузу, Париж, Лондон, Виттенберг, где он менял свои вероисповедания, не боясь вечного отлучения». Для Нового времени с его духом враждебности по отношению к церкви Бруно стал главным героем, и ему воздвигли памятники в Неаполе и Риме. Со временем накал страстей утих, и уже во втором издании словаря Lexikon (1958) нашлось место не для диффамации личности Бруно, а для вполне объективной оценки его деятельности. Означает ли это, что, в конце концов, отношение к Бруно стало менее предвзятым? Требует ли пересмотра дело Бруно, или перед нами по-прежнему две противоборствующие стороны: дух свободомыслия и надежды на гуманный мир, с одной стороны, и церковная вера, омрачаемая, впрочем, воспоминаниями о варварской казни Бруно, с другой стороны? А может, еретики в прошлом становятся пророками современности уже в силу того, что их когда-то объявили еретиками? Действительно ли Джордано Бруно поставил перед папством его времени, перед церковью и христианской верой такие вопросы, что стал представлять смертельную опасность и пал жертвой действий, которые мы, стремясь к пониманию, могли бы назвать «самообороной» со стороны римской церкви? Или, быть может, он был далеко опередившим своё время предвестником нового постхристианского космического видения мира? |
| Его панегирик «боговдохновенному» человеку De gl’heroici furori («О героическом энтузиазме») появился в 1585 году. Вернувшись в том же году во Францию, Бруно получил приглашение из лютеровского города Виттенберга, где, опираясь на рекомендацию Альберико Джентили, он в течение двух лет читал лекции по Аристотелю. В знак благодарности в своей прощальной речи (Oratio valedictoria) Бруно превозносил «философскую свободу» (philosophica libertas) в Германии и Мартина Лютера. В 1589 году Бруно преподавал в знаменитом лютеранском университете в Хельмштедте и написал свои основные космологические труды De monado, numero et figua liber («О монаде, числе и фигуре») и De immense et innumerabilis seu de universe et mundis («О безмерном и неисчислимом, или О космосе и мирах», 1591). В том же 1591 году он преподавал в реформатском Цюрихе. Бруно стал известной в Европе личностью, популярным профессором, приглашаемым, как и многие «бездомные» специалисты сегодня, для чтения лекций в различных университетах. Затем он доверчиво принял предательское приглашение Джованни Мочениго приехать в Венецию. Вскоре Мочениго донёс на него в венецианскую инквизицию, и в 1592 году Бруно оказался под арестом. Так начались для него годы, полные страданий. В начале 1593 года его передали папскому нунцию, конвоировали в Рим и заточили в тюрьму Священной Канцелярии. Разбирательство по делу Бруно затянулось более чем на семь лет, что может свидетельствовать о грамотной защите со стороны обвиняемого, а также об отсутствии у инквизиторов должной уверенности в своей правоте. Обвинения против него носили огульный характер, так как базировались исключительно на подозрениях: отрицание Троицы, отождествление Святого Духа с мировой душой (anima mundi), отрицание пресуществления и девственного рождения, утверждение множественности миров, атеистический образ жизни, осмеяние папы и культа святых и т. д. В свою защиту Бруно, прежде всего, утверждал, что был философом, а не богословом, и что, следовательно, делал свои выводы, опираясь на аргументы естественного разума, а не веры. |
| С 50-х гг. X в. О. все больше использовал Церковь как опору своей власти в гос-ве. О. даровал епископским кафедрам и имперским монастырям обширные земельные владения и широкие привилегии. Епископские города и мон-ри часто служили местами остановок государя и его двора во время разъездов, на церковных иерархов возлагались обязанности организовывать постой и обеспечивать гостей провизией. Епископы и аббаты были обязаны предоставлять определенное количество воинов для войска О. Клирики исполняли дипломатические миссии, сопровождали короля в военных походах, работали в канцелярии. Архиеп. Бруно Кёльнский и в церковной, и в гос. сфере поддерживал политику своего брата - короля и императора. Бруно совмещал сан архиепископа Кёльна и статус герцога Лотарингии, должности архикапеллана и архиканцлера, внес большой личный вклад в укрепление влияния Саксонской династии на лотарингских землях как при помощи военной силы и дипломатии, так и за счет поддержки монастырской реформы, подготовки клириков, получавших образование в соборной школе Кёльна и затем пополнявших придворную капеллу и королевскую канцелярию, а также назначавшихся на ключевые церковные должности в Лотарингии и за ее пределами. Среди учеников и последователей архиеп. Бруно Кёльнского были: Вигрид, еп. Верденский (959 или 962 - 983), Эбрахар, еп. Льежский (959-971), Герхард, еп. Туля (963-994), а также кузен архиеп. Бруно, один из главных сподвижников О. и затем Оттона II - Дитрих, еп. Мецский (965-984). Придворная капелла и канцелярия в период, когда их возглавлял архиеп. Бруно Кёльнский, значительно расширились и получили новые функции, став центрами, координировавшими политическую и церковную деятельность правителей из Саксонской династии ( Schieffer. 1989). Архиеп. Бруно Кёльнский оказал поддержку О. в 953-954 гг., во время мятежа швабского герц. Людольфа и лотарингского герц. Конрада Рыжего, а затем был посредником при их примирении. В 955 г. вместе с герц. Генрихом Баварским архиепископ Кёльнский был советником О. при разработке плана создания Магдебургского архиеп-ства. Во время 2-го итал. похода О. архиепископы Бруно Кёльнский и Вильгельм Майнцский правили на герм. землях как наместники императора при малолетнем Оттоне II и способствовали сохранению политической стабильности в отсутствие О. |
| 15 мая 1565 года он поступил в доминиканский монастырь Сан Доменико Маджоре в Неаполе. Доминиканцы были известны своими преследованиями еретиков и ведьм. Оправдывая данное им язвительное прозвище domini cani, псы Господни, они в те времена исполняли роль служителей инквизиции. В том же самом неаполитанском монастыре, к которому принадлежал Бруно, некогда жил и преподавал сам Фома Аквинский. В 1572 году Бруно был рукоположен в священники, в этот же период он приобрёл обширные познания в области древней и современной ему гуманистической натурфилософии. Некий Монтекальчини, предположительно агент инквизиции, спровоцировал его на участие в одном неосторожном споре. Как сообщает католический Lexikon 1930 года, после опубликования секретного досье, на основании которого инквизиция вынесла своё обвинительное заключение, насчитывавшее 130 пунктов, стало известно, что в 1576 году двадцативосьмилетнего Бруно обвинили в том, что он сеял сомнения в отношении веры и имел «склонность к непристойной поэзии». Положение Бруно выглядело безнадёжным, и он был вынужден спасаться бегством от юридического преследования. Начался период, который в немецкой литературе известен как Wanderjahre, годы странствий. Но странствия Бруно не были необдуманными и случайными. Они привели его в те города, которые тогда являлись средоточием интеллектуальной жизни Европы. Его путь лежал через Северную Италию, Венецию, Брешиа и Бергамо в Милан, где состоялась его встреча со знаменитым английским гуманистом сэром Филиппом Сиднеем. В 1579 году Бруно прибыл в Женеву, которая была приютом для протестантских беженцев со всей Европы. Кальвин был уже мёртв, Сервет был казнён двадцать пять лет назад, в Женеве уже закончилась эра реформатской (аристотелевой) ортодоксии Теодора Безы, утратило былую популярность учение философа-эмпирика Петра Рамуса, жертвы Варфоломеевской ночи 1572 в Париже. Скорее всего, в Женеве Бруно присоединился к итальянскому реформатскому братству – по крайней мере, его имя фигурирует в списках членов братства так же, как оно числится и в реестре Женевской Академии. |
| Так прошло около семидесяти лет. Давно уже умер Коперник, умер и Тихо Браге, но внезапно вокруг проблемы загорается ожесточенная идейная борьба. Прелюдией к ней явился злосчастный процесс Джордано Бруно Ноланского (1548-1600), которого обычно изображают «мучеником науки». Однако процесс Бруно состоялся тогда, когда не существовало цензурного запрета на теорию Коперника. Таким образом, осудить за нее не могли. Что же привело смелого ноланца на костер? Джордано Бруно был воспитан в религиозной семье и много лет провел в монастыре. Его живой и поэтический ум быстро воспринимал новые веяния и философские идеи, носившиеся в то время в воздухе. Под их влиянием у него сложилось своеобразное пантеистическое мировоззрение, близкое к неоплатоновской мистике. Для него Божество было силой, разлитой во всей Вселенной, которую — вслед за пифагорейцами — он считал бесконечным множеством миров. К этой философии гипотеза Коперника оказалась важным чисто научным дополнением (см.: Карсавин Л. Джордано Бруно. Берлин, 1923. С. 164 сл.). Бруно горел желанием распространять свое учение. Он бежал из монастыря за границу. Он странствовал много лет по столицам различных государств, в том числе и враждебных Риму, жил в Лондоне, в протестантской Женеве, в Париже, скитался по итальянским государствам: Венеции, Генуе — и повсюду с необыкновенной горячностью выступал с проповедями и диспутами, возбуждая споры. При этом он не скупился на резкие выпады против Рима и курии. Его кощунственные остроты стали широко известны. Такой опасный политический противник не мог не вызвать тревоги в Риме. Это было время, когда повсюду бушевали очаги Реформации, когда вся Европа казалась ввергнутой в бури мятежей, расколов и войн. Идейную борьбу подогревали политические страсти. Дж. Бруно, объявивший себя «учителем более совершенного богословия, сыном неба и матери-земли», был обвинен в лжеучении. Когда один венецианский дворянин из личной мести предал его в руки куриального трибунала, Бруно сначала не был этим встревожен, так как считал, что его невозможно обвинить в какой-либо ереси. Действительно, его пантеистическая доктрина хотя и не соответствовала христианству в некоторых пунктах, но не принадлежала к категории официально осужденных лжеучений. На этом он настаивал перед судом. |
| Дитмар пишет, во-первых, что Бруно отправился к папе за благословением уже по смерти императора Оттона III (1002) в царствование Генриха II (1002–1024), следовательно не в 985 г., а после 1002 г., и потому, если бы и прямо пошел из Рима на проповедь в Россию, никак не мог бы проповедовать в ней около двадцати лет, скончавшись в 1008 г. Затем Дитмар повествует, что Бруно, возведенный по повелению папы в сан епископа и предавшись строгой жизни, пришел в Польшу к королю Болеславу и, будучи щедро одарен от него, роздал все это на церкви, нищим и сродникам, а сам отправился на проповедь Евангелия в Пруссию, но, не видя здесь никакого успеха, решился проповедовать в стране, сопредельной Пруссии и России, т. е. находившейся между ними, где вскоре и умерщвлен жителями вместе со своими 18 сотрудниками . Из письма самого Бруно к императору Генриху II видно, что он начал свой подвиг с Венгрии, пробыл там год, но понапрасну. Из Венгрии предположил идти к печенегам и пошел к ним (в 1006 г.) чрез землю Русскую, тогда уже просвещенную светом Евангелия. Государь русский (Владимир) удержал его на месяц, уговаривая отложить намерение как очень опасное и бесполезное. Но Бруно настоял на своем, отправился к печенегам, пробыл у них пять месяцев, обратил к святой вере около тридцати человек, утвердил с печенегами мир от имени русского князя и по возвращении в Россию уговорил Владимира послать к ним заложником будто бы своего сына и вместе одного из латинян, рукоположенного во епископа. Затем Бруно отправился в Польшу, откуда и писал настоящее письмо, собираясь идти к пруссам. Во всем этом письме нет ни слова, чтобы Бруно проповедовал русским или чтобы он убеждал Владимира подчиниться папе . О Вонифатии, которого Церковь Римская доселе величает русским апостолом (в своих месяцесловах и житиях святых), тот же ревнитель папства говорит: «Чрез год после Бруно (т. е. в 986 г.) Вонифатий, получив благословение папы Иоанна XV, отправился на проповедь тому же народу русскому. Смело возвещая Христа не только простому народу, но и царю Владимиру, услышал он от последнего такие слова: «Хочешь ли, чтобы я верил твоему учению? Я повелю возжечь пламя, сквозь которое ты должен пройти. |
| нем. Mьnsmer в этом значении) (Poppe A. The Building of the Church of St. Sophia in Kiev//Journal of Medieval History. 1981. Vol. 7. P. 16–17; Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники. С. 187–189. Коммент. 95). Тем самым, Титмар мог иметь в виду деревянный Софийский собор — предшественник каменной Софии времен Ярослава Мудрого. См. коммент. Сохранившееся житие прп. Ефрема Новоторжского создано в последней четв. XVI в. в связи с перенесением мощей святого. Древнее житие, о существовании которого впервые упоминается в 1305 г., впоследствии было утрачено (Дробленкова Н. Ф. Житие Ефрема Новоторжского//Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1987. Вып. 1. С. 148–150). Поэтому точные даты, приводимые в житии XVI в. (1038 г.— основание Борисо-Глебского монастыря «архимандритом» (!) Ефремом, 1053 г.— преставление прп. Ефрема) нельзя считать вполне достоверными. См. коммент. По крайней мере, с 1037 г. все Охридские архиепископы поставлялись из греков (Obolensky D. The Byzantine Commonwealth: Eastern Europe 500–1453. London, 1974. P. 283). По уточненным данным, Бруно отправился через Русь к печенегам в конце 1007 или самом начале 1008 г., а русско-печенежский рубеж пересек в конце февраля 1008 г. (Meysztowicz W. Szkice o ?swiêtym Brunie-Bonifacym//Sacrum Poloniae Millennium. 1958. T. 5. P. 488–491). Имеется в виду Адальберт—Войтех, второй Пражский епископ (982–997), погибший, однако, не к «западу от Одера», а во время миссионерской проповеди среди пруссов в 997 г. В настоящее время общепризнано, что Бруно (Бруно Кверфуртский) и Бонифаций (Вонифатий у Макария) — одно и то же лицо. Пребывание Бруно—Бонифация в 1008 г. при дворе св. Владимира, действительно, никоим образом не связано с его миссионерской деятельностью на Руси (Бруно держал путь к печенегам), но могло иметь, как подозревают, политические цели (Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 34–35, 108, 121–122). Погиб же Бруно—Бонифаций 9 марта 1009 г., во время миссионерской поездки к ятвягам, на пограничье Пруссии и Руси, как сообщает Титмар Мерзебургский (Die Chronik des Bischofs Thietmar von Merseburg und ihre Korveier Überarbeitung/Hg. |
| Униатские историки русской церкви, на основании своих западных житийных материалов, строят концепции создания русского христианства силами западных миссионеров. Таково, например, сообщение кардинала Петра Дамиани († 1072 г.), епископа Остийского в житии св. Ромуальда († 1027 г.). Рассказывается о русской миссии немецкого миссионера Бруно-Бонифация: пламенея жаждой мученичества, св. Бонифатий пришел в славянские страны и в частности ad regem Russorum. Тот предложил ему испытание чудом: – пройти между двух пылающих огромных костров. Когда он прошел и поразил всех зрителей, к нему толпами бросился народ и согласился креститься. Происходит обращение и короля руссов и народа. Неверующий брат короля убивает Бонифация. Но народ его канонизует. Заключение этой сказки звучит также невероятно: «ныне русская церковь хвалится, что имеет его как блаженнейшего мужа». Второй рассказ находим у интерполятора (XII в.) хроники, францисканского монаха Адемара († около 1030 г.). Говоря об императоре Оттоне III, интерполятор повествует: «у него были два достопочтеннейших епископа: святой Адальберт, архиеп. города Праги, каковой в провинции Богемии, и святой Брун». Примеру пострадавшего Адальберта следует этот Брун. «Он смиренно отходит в провинцию Венгрию... Он обратил к вере провинцию Венгрию и другую, которая называется Russia... Когда он простерся до Печенегов и начал проповедывать им Христа, то пострадал от них, как пострадал и св. Адальберт. Тело его народ русский выкупил за дорогую цену. И построили в Руссии монастырь его имени. И начал он сиять великими чудесами. Спустя немного времени пришел в Руссию какой-то греческий епископ и обратил низший класс народа этой провинции, который был еще предан идолам, и заставил их принять обычай греческий «относительно рощения бороды и прочего». Хорошим контролером этого противоисторического изображения миссии Бруно-Бонифация, как якобы русской миссии, служит другой латинский хронист Титмар, епископ Merseburgensis Межиборский (на Польской территории). Титмар близко знал и русские дела Киевского княжества и самого Бруно, как своего школьного товарища. Титмар знает, что князь Владимир принял христианство от греков. Он говорит о миссионерстве Бруно, но ни единым словом не обмолвился о его мнимой русской миссии. И самое время миссионерства Бруно он относит к моменту его епископства, которое Бруно получил по смерти импер. Оттона III († 1002 г.) при Генрихе II, т. е. когда русские уже были крещены Владимиром. |
| Небесный Иерусалим. Икона. Ок. 1500 г. (мон-рь Богородицы Платитеры на о-ве Корфу, Греция) Небесный Иерусалим. Икона. Ок. 1500 г. (мон-рь Богородицы Платитеры на о-ве Корфу, Греция) Сходные платонические мотивы прослеживаются в сочинениях Джордано Бруно (1548-1600), к-рый в диалоге «О причине, начале и едином» прямо утверждал: «Все, что существует, есть одушевленное» (quidquid est, animal est - Бруно Дж. Диалоги. М., 1949. С. 211). Поясняя эту мысль, Бруно писал, что «все вещи... обладают жизнью», однако это особое обладание - «сообразно субстанции, но не сообразно акту и действию» (Там же). В связи с этим Бруно критиковал восходящее к Аристотелю представление о жизненных актах как «слишком грубое», исправляя его при помощи платонического представления о «мировой душе», которая тождественна Ж., «находится во всех вещах и сообразно известным степеням наполняет всю материю», «во всем главенствует над материей и господствует в составных частях, производит состав и конституцию частей» (Там же. С. 213), «является действительностью всего и возможностью всего и есть вся во всем» (Там же. С. 264). При этом понятия «дух», «душа», «жизнь», «ум» и др. рассматривались Бруно как разные обозначения единого божественного начала и причины мира. Для обоснования пребывания Ж. во всех вещах Бруно пользовался одновременно естественнонаучными и магическими аналогиями. Так, о всеобщей Ж. свидетельствуют: способность «неживых» камней «возвышать дух и возбуждать новые чувства... в душе», способность «мертвых корней и сучьев» очищать и собирать соки и изменять жидкости и, наконец, «тот факт, что не без причины некроманты надеются произвести многое при помощи костей мертвецов и полагают, что эти кости удерживают... жизненное действие» (Там же. С. 212). Согласно мнению Парацельса (1493-1541), все элементы вселенной, в т. ч. и кажущиеся неживыми вещи, в действительности обладают Ж., поскольку имеют особый «дух жизни» (spiritus vitae). По словам Парацельса, применимым как к человеку (микрокосм), так и ко всему универсуму в целом (макрокосм), «дух жизни есть особый дух, который присутствует во всех членах тела, который принимает их имена и вместе с тем есть единый дух и единая сила... |
| После долгой молитвы как самого короля, так и прочих христианок оцепеневшим не только вернулись прежние чувства, но, сверх того, выросла также решимость снискать истинное спасение. Они немедленно со слезами просили прощения за свое преступление, с великим ликованием приняли таинство крещения 391 , а над телом блаженнейшего мученика воздвигли церковь 392 . (Petri Dam. Vita b. Rom. P. 57–60) 388 Бруно (Бонифаций) Кверфуртский (см. 10). Если Адемару 13/2) Бруно известен под своим мирским именем, под которым он вошел в немецкую историографическую и агиографическую традицию, то Петр Дамиани именует его Бонифацием, как то было свойственно итальянской традиции. Осознание того, что речь идет об одном и том же лице, пришло только с научными изысканиями начала XVIII в. 389 Очевидно, слухи о распространенности почитания Адальберта Пражского как святого в Польше (выкупленные Болеславом I мощи св. Адальберта почивали до 1038 г. в кафедральном соборе в Гнезне) автор принимает в качестве свидетельства проповеди святого среди славян. На самом деле официальная христианизация и Чехии, и Польши произошла много раньше. 390 Рассказ о невредимости проповедника от огня – один из распространенных стереотипов житийной литературы. В отношении Бруно Кверфуртского он засвидетельствован еще запиской некоего Виберта, который выдает себя за одного из капелланов Бруно и описывает его проповедь среди пруссов (MGH SS. 1841. Т. 4. Р. 579–580; русский перевод: Назаренко 2001а. С. 351–352). 391 Во время миссионерской деятельности Бруно Кверфуртского в начале XI в. «королем Руси», т. е., в данном случае, киевским князем, был креститель Руси Владимир Святославич (см. 10, примеч. 203). С момента официального принятия Русью христианства по византийскому обряду тогда минуло уже двадцать лет, так что рассказ Петра Дамиани является явным анахронизмом. Однако смешение припоминаний о Бруно и безвестных миссионерах 970-х гг., которое мы уже наблюдали у Адемара Шабаннского 13, примеч. 383–384), позволяет подозревать то же самое и в данном случае. Тем более, что ситуация на Руси, как она описана Петром, весьма напоминает положение дел при Святославичах: три брата, один из которых – «король» (Ярополк Киевский), другой живет поблизости от него и убит им (Олег Древлянский), третий – далеко от него и упорствует в язычестве (Владимир Новгородский) (Назаренко 2001а. С. 340–356). |
|
|
