| — Я не согласен! — возразил Денис. — Им еще многое хочется узнать, да мы молчим. — Я даю тебе слово, что черепаху поймали далеко отсюда, в море, а пираты об этом и не подозревают, — сказала Алиса. — Тогда кто же ты такая? — Время не ждет, — ответила Алиса. — У нас всего четверть часа. Что вам надо забрать с собой? Узники пещеры переглянулись. Яна кивнула. Денис произнес: — Сапфировый венец короля Болеслава Храброго. — Странное имя для короля, — заметила Алиса. — Это был знаменитый король, — ответил Денис. — Его венец, то есть корону, украли крестоносцы, потом она попала к туркам, а оттуда ее увезли в Индию. По пути ее захватили пираты… — Мы хотим вернуть венец в Краков, — сказал Денис. — В музей. — Тогда берите, только быстро! — Иди за мной, — попросил Денис. — У тебя фонарь хороший, а у нас только огарок свечки. Яна попыталась подняться, но Денис сказал: — Отдыхай, ты только помешаешь. — Мне уже лучше, — прошептала Яна. Ее голос дрожал от слез. — Оставайся здесь и жди нас, — сказала Алиса. — Только никуда ни шагу отсюда. Мы скоро вернемся. Глава 7. Бегство с острова В зале, где Алиса недавно побывала вместе с Магдалиной и Пашкой Гераскиным, все было совсем не так, как раньше: на берегу озера стояло несколько ящиков, сундуков, шкатулок и мешков. Некоторые совсем новенькие, другие потрепанные жизнью и временем, а некоторые такие старые, что развалились. — Мы корону часа три искали, — сказал Денис. — Темно, уже отчаялись… Он поднял корону с пола. Корона была мало похожа на настоящую корону. Это был золотой обруч, украшенный драгоценными камнями. Довольно скромный головной убор. — Вы сюда специально за короной забрались? — спросила Алиса. — Нет, что ты! Но это особая история и очень интересная. Как-нибудь я тебе обо всем расскажу. Ты сама-то где живешь? — В Москве, — сказала Алиса. — Свежо предание, да верится с трудом, — сказал Денис. — Как же ты сюда добралась? Прилетела, что ли? — Прилетела, — сказала Алиса. Денис даже не удивился. — Прости, я сейчас немного рот прополощу морской водой. Это очень горько и совсем не утоляет жажду, но у нас уже третий день ничего больше нет. |
| Allat. Op. dt. Lib. II. С. 8. Р. 612 (327); Fleurii Hist. eccles. Lib. LIX. § 4 (356). Leunclav. Jus Graeco-Rom. Т. 1. Р. 204,250 (372); сл. Кормч. 2. Л. 141 (157). Baron. Annal. eccles. ad an. 1054 (333); Stilling. Op. cit. (402); Allam. Op. cit. Lib. II. С. 9. 1 (327); Fleurii Hist. eccl. Lib. LX. § 13 in T. 14. P. 622—626 (356). «Quomodo vero papae commemoratio sublata sit et quanam de causa, ignoro (Мне неизвестно, каким образом и по какой причине было изъято упоминание папы» (лат.)) (loc. cit.). Kulesz. Wiara prawoslawna... P. 47, ed. 1704 (369). «Is vero post mortem gloriosissimi imperatoris (Ottonis), regnante tune secundo, Domini gratia, Henrico... benedictionem cum licentia Domini papae episcopalem petiit... (Он же после смерти славнейшего императора (Отгона), уже в правление Божией милостью Генриха II, добился, с согласия папы, посвящения своего в епископа» (лат.)) (Ditmar. Chronic. Lib. VI, apud Baron. Annal. eccles. ad an. 1008 in 1.11. 30—31 (406)). Год кончины Бруно показывает Мариан Скот, живший также в XI в. (apud Baron. Loc. cit. (406)). «Tune in confinio praedictae regionis (Prussiae) et Russiae cum praedicaret, primo ab incolis prohibetur, et plus evangelizans, capitur, deindeque... decollatur cum suis decem et octo (Когда он проповедовал в области, смежной с указанной (Пруссией) и Русью, местные жители поначалу препятствовали ему; он же продолжал нести Благую Весть, был схвачен и затем обезглавлен с 18-ю своими людьми» (лam.))(apud Baron. Loc. cit. (406)). Это письмо Бруно, которое прежде известно было только из примечаний Лаппенберга к Хронике Дитмара (в Monument. German., изд. Перцем. 6. С. 812. Прим. 18 и с. 834. Прим. 30 (406)), недавно издано в подлинном тексте и русском переводе г. Гильфердингом (первоначально в 1-й кн. Русской беседы, а потом и в отдельных оттисках (89)) под заглавием «Неизданное свидетельство современника о Владимире святом и Болеславе Храбром». Москва, 1856 (89). Kulesz. Wiara prawoslawna. P. 55—57 (369). |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла МЕШКО I [Мечислав; польск. Mieszko] († 25.05.992), 1-й достоверно известный польский князь из династии Пястов; упоминается в 60-х гг. X в. как правитель значительной части польских земель, который вел войну с поморянами и лютичами, стремясь подчинить земли на южном побережье Балтийского м. Для успешного завершения этой борьбы он вступил в союз с чеш. кн. Болеславом I Грозным, а в 965 г. заключил брак с его дочерью Добравой (Домбрувкой, Дубровкой). В 966 г. последовало крещение М. и его подданных. В польской традиции это объяснялось влиянием на него жены-христианки. Современные исследователи обращают внимание на то, что крещение М. не только укрепило польско-чешский союз, но и позволило установить дружественные отношения с врагом полабских славян - Свящ. Римской империей. В последующие годы М. неоднократно участвовал в походах немецких войск против язычников-славян. Мало известно о том, как происходила христианизация польск. земель во 2-й пол. X в. Можно лишь утверждать, что она осуществлялась при активном участии чешского духовенства, о чем говорит сходство чешской и польск. христ. терминологии. В правление М. в Гнезно и Познани были построены базилики. В 968 г. во главе христианского духовенства во владениях М. был поставлен еп. Иордан. Откуда он пришел на эти земли, неизвестно. Польские исследователи полагают, что Иордан был епископом, главой христианской миссии, подчинявшимся непосредственно Папскому престолу. При поддержке Свящ. Римской империи М. сумел к нач. 90-х гг. X в. отвоевать у чеш. правителя Болеслава II и присоединить к своим владениям Силезию и часть М. Польши (без Кракова). Т. о. под властью М. оказались области, население к-рых приняло христианство уже в 1-й пол. X в., что создало более благоприятные условия для христианизации других польских земель и объединения их в единое гос-во. Отношения со Свящ. Римской империей ок. 980 г. укрепились благодаря брачному союзу с Одой, дочерью маркграфа саксон. Северной марки Дитриха Хальденслебенского. Ок. 990/91 г. М. вместе с Одой и сыновьями от 2-го брака Мешко и Ламбертом передал свои владения под опеку Папского престола (сохр. папские регесты грамоты «Dagome iudex» с сообщением об этом - Le Liber Censuum de l " Église romaine/Éd. P. Fabre, L. Duchesne. P., 1889. Vol. 1. P. 349. N 17). По-видимому, речь шла о передаче этих владений детям Оды в обход сына Добравы, Болеслава I Храброго . План этот осуществить не удалось. Болеслав Храбрый после смерти отца изгнал из страны мачеху и младших братьев. Однако особые отношения Польши с Папским престолом сохранялись и кафедре ап. Петра выплачивался некий «чинш». |
| Но столь упорное отстаивание язычества имело место только у славян римско-католического вероисповедания, которых целью в этом случае было более противодействие притеснениям и насилиям, вводимым вместе с христианскою верою, нежели нерасположение собственно к вере. Тотчас после основания пражского епископства, богемцы подняли знамя бунта на защиту язычества. 307 Болеслав III, богемский князь, казнил смертью зятя своего и многих магнатов за приверженность к языческим обрядам. 308 Терпимое еще при Вротиславе язычество совершенно уничтожил Бретислав. 309 В Польше уже при Болеславе Храбром в познаньском и куявском округах вспыхнул бунт на защиту язычества, а в прочих округах собирались знатнейшие жители с вредными для христианства намерениями, не желая платить десятины духовенству. 310 Даже после смерти Мечислава II было много язычников в Польше, 311 и это навлекло величайшее несчастие на целое государство народ католического исповедания, по словам Галла (стр. 90), отступя от своей веры, предал епископов мучительной смерти. Еще до того гнезненский архиепископ, брат Войцеха, наложил на Польшу проклятие по неизвестной, как говорит Галл (стр. 91), причине. Когда Казимир I должен был возвратиться в отечество, мать его не советовала ему ехать к безбожному народу, не утвержденному в христианской вере. И точно так было, даже при Болеславе III, враждующие с христианством язычники переходили на сторону Збигнева. 312 По взяв во внимание, что и богослужение по обрядам восточной церкви называлось иногда язычеством, трудно отгадать действительно ли летописцы римско-католического вероисповедания, говоря о язычестве, разумели под ним всегда идолопоклонство, или они употребляли иногда это слово вместо греко-славянского христианства. Это в особенности видно из венгерской истории. Когда по проискам Гизели, жены Стефана, вступил на престол Петр-немец, обходившийся жестоко с народом, венгерцы призвали к себе мадьярских князей, скрывавшихся на Руси, и предложили им корону. По их прибытии, народ домогался восстановления прежней веры и изгнания римско-католических священников. Так описывает это событие летописец XIV века Твороч, присовокупляя, что некоторые мадьяры надели на себя языческие одежды и предались идолопоклонству. Но все это указывает только на стремление славянских и ославянившихся народов к искоренению у себя римско-католического вероисповедания, а вовсе не на желание возвратиться к язычеству. Так русины и сербы, может быть более других славянских народов приверженные к суеверию и к древним своим мифологическим басням, никогда не оказывали намерения истребить у себя христианство, и не видно из истории, чтобы они когда-либо восставали с оружием в руках на защиту язычества. |
| Но возвратимся к нашему предмету. Достоверные указания, представленные мною выше из истории, убеждают нас, что в Польше было христианство до Мечислава, что он сам был христианином и, с чем все согласны, что стараниями Домбровки распространилось там христианство. Сношения поляков с княжеством Святополка и с Богемией, их отвращение к германцам и другие обстоятельства, которые вслед за сим и в дополнении о обряде пострижения волос будут изложены, представляют доказательства, что христианство это было греко-славянского исповедания, которое существовало в Польше до времен гнезненского трактата, хотя, как выше замечено, и римско-католическое вероисповедание имело место в княжестве Мечислава вместе с греко-славянским, равно как следы этого последнего оставались в Польше и после гнезненского трактата, пока наконец не вое торжествовало над ним совершенно римско-католическое вероисповедание. Галл 266 приводит народную песнь в честь Болеслава Храброго, в которой латины и славяне оплакивают смерть его. И для этих-то славян, Домбровка, отправляясь в Польшу, взяла с собою богемских священников, без сомнения того же самого исповедания, какого был её брат Вацлав, её бабка Людмила, какого она сама была, то есть греко-славянского. Если бы там не было до того времени христиан, то для чего бы везти ей с собою священников? А предположив, даже (чему, впрочем, никто не поверит), что Домбровка отправилась в Польшу более с видами духовной миссии, нежели для вступления в брак с Мечиславом, возможно ли будет также допустить, чтобы она без всякой пользы имела при себе в запасе священников, не быв еще уверена в том, успеет ли обратить польского князя в христианскую веру? Сярчинский 267 идет гораздо далее, утверждая, что в Польше только в XIV веке пало греко-славянское вероисповедание, что для народа читали в церквах св. писание на славянском языке и что тогда только, когда не стали понимать этого языка, оно переведено по-польски. Итак, если в Польше господствовало греко-славянское вероисповедание, можно нам с основательностью предложить вопрос по какой же причине Мечислав дозволил Иордану, римско-католическому епископу, зависевшему от германцев, поселиться в Познани? Но точное свидетельство истории, что только после женитьбы Мечислава состоялось это дозволение в 965 или 968 году, как утверждают летописи, 268 служит доказательством того, что Мечислав не тотчас, но с течением времени признал в нем надобность, заботясь уже о приобретении благорасположения могущественных германцев и папы, к чему кажется склоняла его вторая его жена, римско-католическую веру исповедовавшая, похищенная Мечиславом из миснийского монастыря Кальве. |
| Словом, подробности жесточайшей междоусобицы, разразившейся на Руси, историками описаны верно и подробно. Не вполне только, как мне кажется, осознавались её причины и трагические последствия, в случае, если бы Святополку удалось произвести смену веры. О том же, что возможность навязать католицизм на Руси существовала реально, писал так же Д. Иловайский: «Но католическое духовенство по характеру своему не могло ограничиться одними дружескими отношениями с Русью и еще при Владимире успело обнаружить свои неуклонные виды на присоединение Русской церкви к Риму. Поводом к этому послужил родственный союз Русского княжеского дома с Польским. Владимир женил одного из своих сыновей, Святополка Туровского на дочери польского короля Болеслава Храброго. Польская княжна прибыла на Русь в сопровождении Рениберна, епископа Колобрежского (Кольбергского). Последний по всем признакам, начал склонять к переходу в латинство Туровского князя и его приближенных, и не без успеха. Так как Святополк в это время имел старшинство между сыновьями Владимира, то ему принадлежало право на великое княжение Киевское по смерти отца, и, следовательно, католицизму открывалась возможность с его помощью и всю Русь отторгнуть от Греческой церкви. Замыслы эти втайне поддерживал тесть Святополка король Болеслав. Последний, по-видимому, желал, чтобы зять его захватил великое Киевское княжение, не дожидаясь смерти Владимира; причём, он, конечно, надеялся воспользоваться смутами, чтобы увеличить свои владения за счёт Руси. По крайней мере, Владимир узнал о каких-то замыслах Святополка и заключил его в темницу вместе с его женою и епископом Рениберном. Окончание этого дела неизвестно, но Святополк, вероятно, успел оправдаться: так как во время Владимировой кончины мы видим его на свободе». («Становление Руси», «Алгоритм», 1996 г.). Но для современного читателя остаётся не вполне ясным то, почему Святополк, оказавшись на княжеском столе и располагая властью, вдруг начал убивать своих братьев. Ведь, казалось бы, по обыденной логике, он должен был добиваться их подчинения ему, но не убийства. |
| Поход на Русь был последним военным делом Болеслава. Известия о Болеславе в летописях заканчиваются торжественным актом его коронации. Несколько раз пытался он получить королевскую корону из Рима, но интриги Оды, убежавшей к папе и подарившей святому отцу Гнездно, 803 парализовали его стремления. Он посылал в Рим монаха, но шпионы короля Генриха на дороге схватили его и не пропустили далее, 804 жаловался папе, что козни короля Генриха не позволяют ему исправно представлять церковную дань в Рим. Но папа стоял в близких отношениях с императором Генрихом II, и все попытки Болеслава оказывались тщетными. 805 Наконец, оставив бесполезные хлопоты, почти перед самою смертью, он приказал польскому духовенству помазать и короновать себя между 13 июля 1024 и 3 апреля 1025 гг. О ближайших обстоятельствах коронования умалчивают туземные источники, иностранные же свидетельства показывают, что оно наделало там немало шуму. Летописец кведлинбургский пишет: «Болеслав, князь польский, узнав о смерти императора Генриха, до того возгордился, что безрассудно дерзнул возложить на себя священную корону; за эту дерзость тот час же потерпел божеское наказание, ибо скоро затем умер»; 806 другой летописец венчание Болеслава считает одним из замечательнейших событий 1025 года. 807 «Вельможи и друзья, собравшиеся у ложа больного короля, спрашивали его, сколько времени и как носить по нем траур; он отвечал: ни месяцев, ни годов я не назначаю вам периодом скорби; но кто меня знал и испытал мое расположение, тот долго, ежедневно будет по мне плакать. И не только те, которые меня знали и пользовались моим расположением будут меня оплакивать; но и их дети и внуки пожалеют о смерти короля Болеслава, слушая об нем рассказы». Мы закончим о Болеславе Храбром выпиской из Мартына Галла: 808 «Со смертью короля Болеслава золотой век сменился на медный. Польша королевствующая, увенчанная прежде золотом и алмазами, сидит теперь в пыли, покрытая вдовьими одеждами; звуки лютни заменились вздохами, пляски – скорбью, веселость обратилась в печаль. Во весь тот год никто в Польше не давал мирского пира; ни один пан и ни одна панна не украшали себя праздничными одеждами; ни пляски, ни игры на лютне не услыхал бы ты в публичных местах; не раздавались по дорогам веселые девичьи песни и звуки радости. Так имели печаль по короле в продолжение целого года. Кажется, со смертью Болеслава мир и радость, и довольство отлетели от нас». |
| Но, пируя со знатными людьми, Владимир не забывал и меньшую братию. Слова Св. Писания: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут», «продайте имение ваше и дадите нищим», «не скрывайте себе сокровищ на земле, идеже тля тлит и тати подкапывают, но скрывайте себе сокровище на небесех, идеже ни тля тлит, ни тати крадут», произвели сильное впечатление на широкую душу князя, глубоко запали в его сердце. Владимир приказывал всякому нищему и, убогому приходить на княжеский двор, брать пищу и питье и даже деньги из казны. Этого мало. «Дряхлые и больные», – сказал он, – «не могут доходить до моего двора», и велел развозить все им нужное по домам их. Хлеб, мясо, рыба, овощи, разный мед в бочках и квас развозились по городу беднякам, немощным и дряхлым. – «Где есть больные и нищие, что ходить не могут?» спрашивали княжьи люди, останавливаясь у дворов. Если там несчастные находились, – им раздавали все нужное для питания. По большим церковным праздникам Владимир ставил три трапезы: одну духовенству, другую нищими, третью себе и боярами. За все это – за радушие, доброту и щедрость – народ любил Владимира, называли его ласковым князем», величали «Красными Солнышком». И князь любили свой народи. У него с ними было полное единение и согласие. Но этого согласия и любви недоставало Владимиру дома, – в своей семье. В семейной своей жизни они были не совсем счастливы У него было 12-ть сыновей. Владимир всем им роздал города в управление. Эти князья –сыновья, живя в своих уделах, должны были повиноваться своему отцу, –великому князю. Области их должны были платить ежегодно дань в великокняжескую казну. Но сыновья не всегда так поступали. Прежде всех сделал неприятность Владимиру Святополк Туровский. Он был женат на дочери польского короля Болеслава Храброго. Польская княжна привезла с собою на Русь своего католического епископа. Последний начал склонять к переходу в католичество туровского князя и его приближенных,– и действовал не без успеха. Сам же польский король изъявил, говорят, желание, чтобы зять его захватил киевское княжение, не ожидая смерти великого князя, своего отца. Так это или нет, но только Владимир, узнавши о каких-то замыслах Святополка, заключил его, в тюрьму вместе с его женою и епископом. Впоследствии сын, вероятно, оправдался; – при конце жизни Владимира, Святополк был на свободе. . |
| Неприятельское судно вскоре совершенно скрылось под водою, и храбрая команда русских катеров с восторгом крикнула «ура!». Впоследствии в своем донесении лейтенант Дубасов писал так: «Только волею Всемогущего Провидения я могу себе объяснить тот факт, что мы вышли невредимы из того неистового огня, который турки в поспешности ли, в испуге ли открыли по нас и поддерживали, по крайней мере, двадцать минут». Этот день был для моряков настоящим праздником! Государь Император пожаловал обоим лейтенантам Георгиевские кресты 4-й степени. II. Мичман гвардейского экипажа Нилов и гардемарин Аренс Несмотря на гибель нескольких судов, неприятель продолжал разгуливать на своих броненосцах в той части Дуная, где могла совершиться переправа, то есть выше Никополя вплоть до низовья реки. Броненосцем называется большое судно, обитое броней, то есть толстым железом, чтобы пули и снаряды не могли так легко пробить бока и другие части парохода. С каждым днем становилось необходимее скорей покончить с турецким флотом, чтобы иметь возможность свободно переплыть на вражий берег и в случае завоевания его построить через реку мост. Заграждение Дуная минами производилось днем и ночью. Взорвать же броненосец после Дубасова и Шестакова было не так легко: турки уже опасались и принимали все предосторожности. Турецкие суда прогуливались по Дунаю ежедневно; один шел от Никополя вниз к деревне Зимница, а другой – снизу вверх до той же деревни, и иногда они останавливались, чтобы стрелять по нашим батареям. Нилов, молодой офицер, недавно только произведенный в первый чин, всегда держал сторону Дубасова и Шестакова, и на его долю выпало совершить подвиг невообразимой храбрости. Находясь в команде капитана Новикова, тоже одного из героев последней войны, которому было поручено заграждение Дуная минами, Нилов 11 июня был оставлен у деревни Фламунда с тремя катерами: «Шуткой», «Миной» и «Первенцем» с приказанием ждать дня через два возвращения своего командира, а пока, если случай представится, напасть на броненосец, буде он явится. Кроме мичмана Нилова при катерах были гардемарин Аренс и офицер-инженер Болеславский. |
| Эти обстоятельства должны были возбуждать в Святославе властолюбивые замыслы, питать надежду на их успех, а в Изяславе возбуждать вражду к брату; и вот между Ярославичами началась вражда: они не ходят уже вместе в походы, как ходили прежде; Изяслав один воюет с Всеславом, один вступает с ним в переговоры; по самой природе отношений между князьями последний поступок Изяслава должен был возбудить негодование и подозрение в братьях; Святослав начал говорить Всеволоду: " Изяслав сносится с Всеславом, на наше лихо; если не предупредим его, то прогонит он нас " , - и успел возбудить Всеволода на Изяслава. Летописец обвиняет во всем Святослава, говорит, что он хотел больше власти, обманул Всеволода; как бы то ни было, младшие братья вооружились против старшего; Изяслав в другой раз принужден был выйти из Киева, где сел Святослав, отдавши Всеволоду Черниговскую волость; что в Киеве все были за Святослава, доказывает удаление Изяслава без борьбы; летописец говорит, что Святослав и Всеволод сели сперва на столе в селе Берестове и потом уже, когда Изяслав выехал из Киева, Святослав перешел в этот город. Изяслав с сыновьями отправился опять в Польшу; как видно, на этот раз он вышел из Киева не торопясь, успел взять с собою много имения; он говорил: " С золотом найду войско " , позабывши слова деда Владимира, что с дружиною добывают золото, а не с золотом дружину. Изяслав роздал польским вельможам богатые подарки; они подарки взяли, но помощи не дали никакой, и даже выслали его из своей страны. Чтоб объяснить себе это явление, мы должны бросить взгляд на состояние западных славянских государств в это время. Мы видели, что вмешательство Болеслава Храброго в дела Богемии кончилось так же неудачно для него, как и вмешательство в споры между русскими князьями. Поляки были изгнаны из Богемии, родные князья - Яромир и Олдрих стали княжить в стране, но недолго княжили мирно. Олдрих, по словам старой чешской песни, был " воин славный, в которого бог вложил и мочь и крепость, в буйную голову дал разум светлый " . |
|
|
