| Без всяких средств к жизни, не взявши ничего даже на дорогу, в бедной одежде Прокопий вышел из монастыря. Он спешил оставить Новгородские пределы и устремился в неизвестные ему восточные страны, тогда еще не густо населенные и покрытые дремучими лесами и болотами. Часто усталому страннику после длинного целодневного пути приходилось оставаться без пищи, спать на улице под дождем и ветром, если не встречалось сострадательного человека, который бы вызвался накормить и успокоить его, ибо Прокопий, сколько бы ни был голоден, никогда ничего не просил и представлял из себя глупого. Много насмешек и оскорблений, ругательств и побоев перенес он от грубых людей на пути, много привелось ему в своем ветхом рубище потерпеть и от летнего жара и насекомых и от зимних вьюг и трескучих морозов. Но он не унывал и не падал духом, зная, что каждый день добровольных его злостраданий, каждый шаг по этому узкому и истинно крестному пути приближают его к вечному покою и Небесной Отчизне. Юродствуя днем, он и ночью не давал себе покоя, проводил ее в коленопреклонении и молитвах, вспоминая слова апостола: Многими скорбми подобает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14, 22) и стараясь утешать себя тем, что все земные скорби, как бы они не казались нам велики и тяжки, ничто в сравнении с небесными за них наградами (Рим. 8, 18). Переходя таким образом из страны в страну, из города в город и все далее и далее углубляясь на восток, Прокопий дошел до Устюга. Появление в городе неизвестного юродивого с кочергами в руках — ибо блаженный Прокопий носил в руках три кочерги или деревянных клюки — и едва прикрытого рубищем скоро обратило на него внимание жителей. Он и здесь скоро сделался предметом насмешек и поругания людей грубых, которые не стыдились даже и бить его без всякой с его стороны причины. Несмотря на это, город понравился блаженному и он решился навсегда остаться в нем. Так Устюг сделался местом, назначенным ему Промыслом, где он должен был проводить и кончить свой многотрудный подвиг. Представляясь безумным и юродствуя днем на улицах города, он каждую ночь обходил все городские церкви, припадал на колени и со слезами молился в открытых их папертях. |
| Преподобномученик Прокопий, память коего 25-го июня, достигши двадцатилетнего возраста, возжелал иноческой жизни и удалился на св. Афонскую гору. Прибыв сюда, он решился сначала присмотреться к существующим здесь различным родам жизни; испытав же все их, избрал наконец жизнь аскетическую, и подчинился одному старцу, именем Дионисию, подвизавшемуся в скиту честного Предтечи; а чрез несколько времени принял от него образ иноческий, коего желал так давно. Блаженный от природы был незлобив, украшался особенною простотою нрава и многих удивлял своею добротою, послушанием старцу своему и терпением в трудах аскетической жизни. Но враг человеческого спасения дьявол, не терпя видеть в юноше такие добродетели, восстал на него в злобе своею сильною духовною бранью, и каждодневно навевал на душу его помыслы уйти в мир. Не устоял бедный Прокопий против этих темных наветов, и решился удалиться из места своих подвигов. Вот оставляет он Святую гору, и является в Смирну. По прибытии же его сюда, вражием действием приходит ему в голову другой помысл, еще хуже прежнего, именно: так как он оставил подвиги покаяния и не пребыл в терпении до конца, но удалился в мир, то непременно должен идти в вечную муку. Смущение души его особенно увеличилось, когда память давала ему знать, что многие осуждали его удаление из скита, и повергая его в отчаяние, приводила к решимости опустить из своих рук якорь благочестивой веры. Как там не подумал он искать старческих наставлений, забыл взять отеческое благословение, так и здесь не размыслил открыть кому-нибудь мрачную свою мысль, попросить у кого-нибудь доброго совета, а следствием этого и было горькое и жалкое его падение. Итак, не объявив никому своего намерения, в один день приходит он к городскому судье. Увидев его, стражи спрашивают: чего ты желаешь? намерен судье принесть какую жалобу, или хочешь сделаться мусульманином? – Да, отвечает им Прокопий. Стражи, в полной радости и торжестве, тотчас же представили его к судье. Нечестивый судья, не менее стражей своих обрадовавшись этому, спрашивал Прокопия: истинно ли хочет он обратиться в их веру. – Да, истинно, отвечал ему несчастный отверженец, забыв и строгие свои обеты, и обещания вечных радостей, и угрозы вечных мук. Тогда нечестивец огласил его душепагубным своим оглашением, велел ему произнести некоторые хульные слова (что отступник и сделал) и советовал ему пребывать твердым в своей решимости, а через 15 дней турки наложили на него уже и печать своего нечестия (обрезали) (Пат. ч. 2, стр. 217–219). Особенной уже милости Божией должно приписать, что Прокопий скоро понял, какое страшное зло он сделал, а равно и то, что впоследствии он омыл свой грех своею же кровью. |
| Это было в 1249 г. За несколько дней до грозного явления, Прокопий после воскресной утрени, когда священнослужители стали петь молебен Богоматери в присутствии множества народа обратился с такою речью к предстоящим: «покайтесь, братия, во грехах ваших; если же вы не отстанете от прежних злых дел, не очиститесь постом и не умолите за грехи Господа и Его Пречистую Матерь, то за беззакония ваши погибнете вместе с городом от огненного града». Народ ужаснулся под первым впечатлением от грозных слов Прокопия, но затем усомнился в них. «Это – юродивый, говорил каждый друг другу, он не в уме и сам не знает, что говорит». По окончании литургии Прокопий вышел на паперть, сел и начал плакать и рыдать, – плакал затем днем, не прекращались слезы праведника и ночью. Проходившие мимо плачущего спрашивали его: «что с тобою, Прокопий? Что за скорбь у тебя? Какая у тебя печаль на сердце?» Блаженный отвечал на это словами Евангелия: «бдите и молитесь, да не внидете в напасть». На третий день Прокопий пошел по городу и говорил со слезами всем встречавшимся: «плачьте, други, плачьте о грехах ваших; молитесь, чтобы Господь избавил вас от гнева Своей правды, чтобы не погубил вас, как Содом и Гоморру, за ваши беззакония». Но и теперь никто не принимал к сердцу проповедь блаженного; все ожесточились во грехах своих, не трогались их сердца словом покаяния и не просветлялся ум сознанием своей виновности перед Господом; над проповедником покаяния насмехались, как над безумцем, и только один он был молитвенником о грехах своих соотечественников. Прошла неделя после первой проповеди Прокопия, и в полдень на небосклоне явилось черное облако; приближаясь к городу, оно росло все более и более; наконец день превратился в темную ночь. Молнии бегали огненными полосами, и страшные грохоты грома раскатывались в воздухе, не прерываясь ни на минуту; от громовых ударов тряслись стены зданий, и от оглушительных звуков не слышно было человеческого голоса. Теперь все увидели, что городу грозит гибель; теперь все вспомнили о проповеди Прокопия и поняли, что не безумие блаженного проповедовало о гневе Божьем за нечестие. |
| Песнь 7 Ирмос: Образу златому: Не поклонився, священномучениче, делом рук беззаконных, претерпе поношения, и заточение, и раны, чистоту веры Православныя непоколебимо исповедал еси. Святых жития не токмо умом познавати учил еси, житием бо твоим и деяньми тех подвиги проповедуя, Божественным разумом души пасомых просвети. Глагол твоих вещание и святоотеческих преданий сила обтече, богодухновенне отче, землю Русскую, иссохшую от зноя гонений и нечестия, напаяя сию Божественною благодатию. Богородичен: Радосте скорбящих и отчаянных, Ты еси Мати Преблагая, Спаса рождшая рода нашего. Песнь 8 Ирмос: В пещь огненную: Ни темница, ни ярость мучителей, ни страдания, ни даже смерть не возмогли разлучити тя от любве Божия, но тою укрепляяся, воспевал еси: благословен Бог отец наших. Возмогл еси Божиею вседетельною силою богоборческия прелести вселукавое мудрование, страстотерпче, победити, и венец нетленный от всех Владыки прияти, поя: благословен Бог отец наших. Воистину блажен ты, Прокопие многострадальне, ибо сподобился еси соделатися общником страстей Христовых, себе самаго в дар Зиждителю принося, вопиял еси: благословен Бог отец наших. Богородичен: Столп крепости тверд, и Хранительницу, и Заступницу стяжавше Тя верою поющии: благословен Бог отец наших. Песнь 9 Ирмос: От Бога Бога Слова: Возвышен явился еси страдании честными, приял еси венцы победы, священномучениче, и ныне в лике новомученик и исповедник Русских предстояще Божественному Престолу, радуешися вечною радостию. Наставниче и молитвениче наш, отче Прокопие, со иереем Иоанном, сподвижником твоим, и новомученики прииди, стани с нами; днесь бо празднуем честную память вашу. Верою просящия тя спасай от всякия беды, Прокопие блаженне, во Отечествии Небеснем пребываеши бо присно, яко мученик непобедим. Богородичен: Ты Едина Богу всяческая мудростию создавшему, Мати позналася еси Неискусобрачная, Дево Пречистая. Темже Тя Ангели и человецы песньми величают. Светилен: Одежды твоя, Прокопие досточудне, кровию обагришася, страданием светло просветися лик твой, темже Христос венцем мученическим увенча тя. |
| Долго ждал о. Прокопий, но ответа не последовало, так как помещица сперва отказала и г–ну Головину в его просьбе и слышать не хотела более о монахах. Много раз приходил о. Прокопий в усадьбу Каравайково, – но всякий раз прислуга г–жи Неттель встречала его издалека грубыми отказами и уверениями, что помещицы нет дома. Наконец он решился сходить в последний раз, как – то раннею весною во время разлива вод, думая, что теперь она уже не может отговориться тем, что ее нет дома. Взял о. Прокопий с собой послушника, надели они высокие сапоги, ватные подрясники и пошли. Труден был путь, однако добрели до Зосимовой пустыньки, помолились угоднику Божию и направились к усадьбе г–жи Неттель. Перед усадьбой было одно препятствие – речка, довольно сильно разлившаяся. Сколько не думали, как переправиться, оставалось одно средство, – перекреститься и двинуться чрез реку в надежде, что сапоги высокие, a речка не должна быть глубокою. Пошли; в начале речка оказалась действительно мелкою, но затем вдруг вступили в самое русло речки и очутились по горло в воде. Еле выкарабкались наши труженики на берег в своих промокших насквозь ватных подрясниках и начали думать: как им представиться помещице? Но вскоре прислуга г–жи Неттель вышла к ним на встречу и опять объявила, что барыня не может их принять, но на этот раз вследствие каких–то занятий. Взмолились монахи и чуть не со слезами начали просить, чтобы их впустили хоть обсушить платье после переправы через реку. Действительно, они дрожали от холода и мокроты. Но г-жа Неттель выслала им сказать, что они могут высушиться в деревне, если хотят, а никак не у нее. Потеряли они всякую надежду на осуществление заветного желания. Отогрелись, пообсушились в деревне и пошли домой. Отец Прокопий решил окончательно бросить свою мечту и более не хлопотать по столь неразрешимому вопросу. Пожертвования помещиц г–жи Неттель и Барбашевой. Гонения на схимонаха Филиппа и кончина его. Постройка каменной часовни. Мы знаем уже, что стараниями врага спасения, в виду вновь увеличившегося притока богомольцев Зосимовой часовни, нашлось не мало желающих извлечь себе из этого выгоды. |
| Трогательно было расставание ученика с наставником: оба плакали, зная, что это последнее их свидание в сей жизни. Преподавши наставление, старец с молитвою и благословением отпустил своего ученика в путь. Без всяких средств к жизни, не взявши ничего даже на дорогу, в бедной и разодранной одежде Прокопий вышел из монастыря. Он спешил оставить Новгородские пределы и устремился в неизвестные ему восточные страны, тогда еще не густо населенные и покрытые дремучими лесами и болотами. Часто усталому путнику после длинного перехода и целодневного труда и на ночь приходилось оставаться без пищи, спать на улице под дождем и ветром, если не встречалось сострадательного человека, который бы вызвался накормить и успокоить странника: ибо Прокопий, сколько бы ни был голоден, никогда ничего не просил и представлял из себя глупого. Много насмешек и оскорблений, ругательств и побоев перенес он на пути от грубых людей, находивших себе удовольствие в том, чтобы издеваться и мучить беззащитного юродивого. Много привелось ему в своем ветхом рубище потерпеть и от летнего жара, и насекомых, и от зимних вьюг, и трескучих морозов. Но он не унывал и не падал духом, зная, что каждый день добровольных его злостраданий, каждый шаг по этому узкому и истинно крестному пути приближает его к вечному покою и небесной отчизне. Юродствуя днем, повсюду встречая насмешки и оскорбления, он и ночью не давал себе покоя, проводил ее в коленопреклонениях и молитвах, вспоминая слова Апостола: мнóгими скорбьми подобáет нáм внити в цáрствие Бóжие ( Деян.14:22 ), стараясь утешать себя тем, что все земные скорби, как бы они ни казались нам велики и тяжки, ничто в сравнении с небесными за них наградами. Переходя таким образом из страны в страну из города в город, и все далее и далее углубляясь на восток, Прокопий дошел до Устюга и здесь, усталый и голодный, нашел себе пристанище в верхнем конце города, в одной ветхой хижине. Появление в городе неизвестного юродивого с кочергами в руках (юродствуя, блаженный Прокопий носил в руках три кочерги или деревянные клюки) и едва прикрытого рубищем скоро обратило на него внимание жителей. |
| Представляя при сем означенный акафист в цензурный комитет на рассмотрение, покорнейше прошу оный комитет дозволить сей акафист напечатать, если после цензуры он окажется во всем исправлен. Акафист сей по распоряжению Преосвященнейшего Израиля, епископа Вологодского и Устюжского, уже был рассматриваем местным епархиальным цензором и ныне представляется в цензурный комитет в копии в исправленном виде». Московский духовно-цензурный комитет поручил дать отзыв цензору прот. Михаилу Капустину. Протоиерей М. Капустин от 12 ноября 1885 года доносил комитету: «Акафист и молитва Прокопию, Христа ради юродивому, Устюжскому чудотворцу, содержит обычные похвальные приветствия, применительно к его жизнеописанию составленные, проникнутые благоговейным чувством и изложенные чистым и правильным славянским языком с соблюдением общей принятой формы акафистов. Посему на основании 226 ст. Цензурного устава полагаю одобрить к напечатанию для богослужебного употребления в одной из типографий Св. Синода с его разрешения с исключением в оной в 9-м икосе слов о трех кочергах, которыми блаженный предзнаменовал будущее плодоносие или неурожай земли, так как сказания о подобных действиях Христа ради юродивых помещаются в их жизнеописаниях, в акафистах же по преимуществу прославляются их подвиги и добродетели». 26 ноября 1885 года за 1330 Московский духовно-цензурный комитет послал в Св. Синод донесение об акафисте. В своем донесении комитет не обозначил лица, представившего акафист, почему Синодальная канцелярия в Московский духовно-цензурный комитет сделала запрос от 14 января 1886 года за 167, кем представлена в комитет рукопись под заглавием «Акафист св. Прокопию, Христа ради юродивому, Устюжскому чудотворцу». По получении нужных справок Святейший Синод дал свое определение об акафисте св. Прокопию Устюжскому: «Поступившую из Московского духовно-цензурного комитета рукопись «Акафист св. Прокопию Устюжскому» разрешить к напечатанию, но не иначе, как со сделанными в самой рукописи исправлениями». |
| Устюг был спасен. Во всех церквах служились благодарственные молебны. Многие больные получили исцеление от мира, текшего с лика Богоматери. Вокруг Прокопия теснился народ; его называли спасителем города, целовали ему руки, всякий хотел хотя бы прикоснуться к его рубищам. Бедный юродивый, над которым еще недавно все издевались, стал вдруг первым человеком в Устюге. Его завалили подаяниями: кто умолял принять рубаху, кто – кафтан из тонкого сукна, кто – сапоги. Все тащили ему только что испеченные караваи хлеба. Но ничего из этого не нужно был блаженному Прокопию. Он все раздал нищим, оставив себе только самую ветхую рубаху, подаяние одной бедной вдовы. Годы текли за годами, безостановочно, как река, несущая свои воды в океан. Приближалась старость: тело у Прокопия высохло, руки и ноги свело от сырости и холода. Но и дожив до глубоких лет, он не изменил своего подвижнического образа жизни. В последние годы он часто поднимался на высокий берег Сухоны и садился на большой камень. Он любил это место и часами следил отсюда за рыбачьими лодками, моля Бога даровать им мирное плавание. Неоднократно выражал он желание быть погребенным под этим камнем. За год до смерти блаженного зима выдалась исключительно суровая. Стояли такие страшные морозы, что птицы налету падали мертвыми, звери и люди замерзали в поле. Для нищих и бездомных наступило тяжелое время. Старый, с посиневшим от стужи телом, еле прикрытый ветхим рубищем, Прокопий продолжал ютиться на соборной паперти. Наконец, и ему стало невмоготу и он пошел искать убежища. Многие любили и жалели блаженного старца и с радостью приняли бы его к себе, но, верный до конца возложенному на себя подвигу, Прокопий пошел искать пристанища не у тех, у кого был достаток, а в убогие хижины, где ютилась беднота. Прокопий не раз делился с ними подаяниями, порой отдавая последний кусок хлеба. Но они не помнили этого, им докучали постоянные молитвы блаженного, и они накинулись на него с криком: – Уходи от нас, юродивый дурак! Надоели нам твои молитвы. |
| Молился уже не о сохранении своей жизни, а о спасении души, ибо уже жить не надеялся, а ежечасно ожидал себе смерти и каждый вздох мой казался мне уже последним, так как тело мое совсем оцепенело и посинело. Когда я наконец начал забываться и терять сознание, вдруг почувствовал какую-то необыкновенно приятную теплоту. Открыв уже смежившиеся глаза, я увидел пред собою прекрасного юношу, лицо которого было так светло, что невозможно было смотреть на него, как будто горел на нем луч солнца. В руке у него была чудная ветвь, расцветшая всякими цветами: и белыми, и алыми, испускавшими из себя чудные ароматы, – не мира сего тленная ветвь, но райская. Взглянув на меня, он сказал: «Прокопий, где ты ныне?» – «Сижу во тьме и сени смертной, окован железом», – сказал я ему в ответ. Тогда юноша ударил меня цветущею благовонною ветвию прямо в лицо и сказал мне: «Прими ныне неувядаемую жизнь во все тело твое и разрешение оцепенения, постигшего тебя от мороза». И вдруг посреди невыносимой зимней стужи благовоние весенних цветов проникло в мое сердце и наполнило меня всего. Как молния, блеснул и скрылся от меня небесный посланник, но жизнь, данная им оцепеневшим моим членам, приразилась мне, и я жив доселе. Брат мой, вот что случилось со мною, грешным юродом, в это страшное время, но ты помни свою клятву и никому не поведай о том ранее моей смерти». Сказавши это, блаженный Прокопий поспешно вышел из дому Симеона и возвратился на соборную паперть, чтобы продолжать свои подвиги непрестанной молитвы к Богу и юродства перед людьми. Прибывши в Устюг еще в лучшей поре своего возраста, блаженный Прокопий достиг глубокой старости и давно уже покрыт был сединою. Но по-прежнему он был бодр духом и с юношеским жаром продолжал свои изумительные подвиги, так что никому из граждан и на мысль не приходило, что великий подвижник доживает уже последние дни свои и что скоро они должны будут расстаться с ним. Однажды, когда праведник ночью молился на паперти, явился ему ангел Божий и возвестил о скором окончании его подвига, об от-шествии его к Богу, назначив и самый день его кончины. |
| Приведем несколько примеров чудачеств П. А. Демидова. В одно июльское жаркое утро Демидов решил прокатиться на санях. Для этой затеи он велел скупить столько соли, чтобы засыпать ею три версты от имения до почтовой дороги. Такая расточительность – соль в те времена была очень дорога – не вызвала гнева простолюдинов, потому что после прогулки на санях чудака Демидова каждый желающий мог забрать себе столько соли, сколько мог унести. В результате, эта выходка стала своеобразным благотворительным жестом в пользу беднейших жителей Москвы. Долго говорили и о другом случае. Досадуя, что на парадный обед не явился сановный гость, Прокопий Акинфиевич велел втащить в столовую свинью, посадил ее на почетное место и во время торжественной трапезы лично служил животному, приговаривая: «Кушайте, ваше сиятельство, на здоровье; не брезгайте моим хлебом-солью». Были и другие курьезные истории: Демидов велел надевать очки своим лошадям и свиньям, обвалял в меде и пухе полицейского, катался верхом как на лошади на купце-просителе, прежде чем дать ему денег взаймы… Такие выходки делали Демидова популярным среди простого народа, ведь за шутовством всегда следовала помощь беднякам или насмешка над порядками знати. Прокопий Демидов не скрывал неприязни к дворянам и при случае напоминал окружающим о своем происхождении от тульского кузнеца. Есть две противоположные оценки чудачеств горнозаводчика. Так, В. В. Огарков считал такое поведение формой «вырождения» и «психоза». Обилие свободного времени, избыток денег и бесплатного труда были, по его мнению, причинами распространения явления, которому сродни выходки купцов-самодуров из комедий Островского. Впрочем, Огарков оговаривался, что Прокопий Демидов все-таки был «добрым чудаком». Другая оценка принадлежит В. М. Грибовскому. Он ставил чудачества Демидова в один ряд с подвигом православных юродивых. В статье «Екатериниский полугерой», посвященной П. А. Демидову, Грибоский писал: «Русское юродство с его общественной психологией еще не нашло себе вполне достойного литературного обобщителя, но сама история сохранила такие имена как имя Никиты Салоса, а народная память имя более безобидной блаженной Ксении, по народному убеждению не только «чудившей» при жизни, но творящей уже настоящие чудеса после смерти». |
|
|
