| Сколько в литературе и в живописи бесконечных вариаций на тему: Wein, Weib und Gesang, или более современно: безобразное пьянство, холодный разврат и пошлая шансонетка. 129 Можно себе представить, как поредели бы страницы газет, книг и журналов, если бы все эти темы были изъяты из употребления; как бы уменьшилась бешеная скачка жизни, сколько бы сил освободилось для служения идеям добра и правды! Не лучше дело обстоит и в музыке, которая вместо того, чтобы пробуждать в душе память вечной красоты и рая светлого, где «сонмы душ возносят стройным хором своих молитв немолчные дары», передавать неземные рыдания, – представляет из себя большею частью грязное болото позорного канкана и гнусной скверны бесстыдных, пошлых, рифмованных сквернословий. Тот же стиль мы видим и на сцене; в подавляющем большинстве содержанием опер служит блуд, который наивные люди постоянно называют любовью. Любовь же во всех её проявлениях: любви к Богу, любви к ближнему, вдохновения, энергичного стремления к добру, страстной, самоотверженной личной любви, честной семейной любви, словом, – настоящая любовь очень редко воспроизводится на оперной сцене. Обыкновенно фигурирует любовь преступная в сопровождении убийств, отравлений, обмана и других насилий, которые и поэтизируют композиторы, которыми и увлекается публика до горячечного переживания соответствующих духовных настроений. В результате выходит, что христианин очень редко может отдаться влиянию оперной музыки, переживая те чувства, которые навязывает сцена, не изменяя в то же время своим христианским убеждениям и симпатиям. В большинстве случаев сцена, напоминая ему языческий строй жизни во всем блеске его нахального самодовольства и торжествующей порочности, должна производить то же тягостное впечатление, как и утомительная пестрота хаоса действительной жизни. Всё сказанное про оперу в ещё более сильной степени нужно отнести и к оперетке. Оперетка – это соединение порнографии, грубого юмора и юмористической идиллии со звуками музыки, выражающей соответствующие чувства, каковы: шаловливая блудливость, бесшабашное упорство, наглое бесстыдство, пьяный разгул, всё это при раскатах юмористического хохота; иногда для вящего обмана, в виде эстетической скобки, вставляют нежную, изящную мелодию, которая должна якобы вносить серьезную ноту, как доказательство серьёзных целей автора; таково письмо в «Периколе» Оффенбаха. Оперетка – это целый, довольно систематический курс обучения тому, как не только заглушить в себе привычку думать и чувствовать по-христиански, но даже способность воспрянуть духом во всю остальную часть земной жизни». |
| После сего уцеломудришь себя в гневе, рассуждая так: если эта вспышка не есть зло, то несправедливо и обвинять ее. А если зло, что и действительно, в чем и сам ты сознаешься, то не стыдно ли терпеть в себе то, что осуждаешь в других, когда терпишь от них сам, и не вразумляться примером своего врага? Притом если и прежде не пользовался добрым о себе отзывом тот человек, который горячится и дышит дерзостью, то и теперь порицание падет, очевидно, на него, а не на тебя. А если он человек превосходный, то не почтут тебя здравомыслящим, потому что мнение большинства всегда склоняется в пользу лучшего. Но ты делал ему добро? Тем паче его осудят. Но он обидел тебя? Ты не делай ему зла. Но его надобно остановить? Что же, если в большее придет еще неистовство? Он первый начал? Пусть вразумленный и словом, и благонравием твоим как можно скорее сокрушит свою ярость, как волна, вскоре рассыпающаяся на суше, или как буря, не встречающая никакого сопротивления. Это обидно! — Точно, обидно, если и ты падешь с ним вместе. Неужели и на укоризны больных станем отвечать укоризнами? Не равнодушно ли переносишь ты исступление беснующихся, разумею таких, которые невольно изрыгают злословие? Почему же не перенести сего от безумного и пришедшего в сильную ярость? Конечно, должно перенести, если сам ты в здравом уме. Что сказать о пьяных, у которых рассудок потемнен вином? Что, если мимо тебя пробежит бешеная собака? Что, если верблюд по естественной своей наглости закричит во все горло и протянет к тебе шею? Пойдешь ли с ними в драку или по благоразумию побежишь прочь? Что, если непотребная женщина будет стыдить тебя своими срамными делами? А у непотребных женщин это обыкновенное дело; им всего кажется стыднее знать стыд; и они знают одно искусство — вовсе ничего не стыдиться. О Синопийце рассказывают, что, приходя к живущим в непотребных домах, старался их раздражать. С каким же намерением? С тем, чтобы их оскорблениями приучить себя без труда переносить оскорбления. И ты, если размыслишь об этом, станешь презирать оскорбления. |
| – И всего только одну неделю быть им дома? – говорила жалостно, со слезами на глазах, худощавая старуха мать. – И погулять им, бедным, не удастся; не удастся и дому родного узнать, и мне не удастся наглядеться на них! – Полно, полно выть, старуха! Козак не на то, чтобы возиться с бабами. Ты бы спрятала их обоих себе под юбку, да и сидела бы на них, как на куриных яйцах. Ступай, ступай, да ставь нам скорее на стол все, что есть. Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; тащи нам всего барана, козу давай, меды сорокалетние! Да горелки побольше, не с выдумками горелки, не с изюмом и всякими вытребеньками , а чистой, пенной горелки, чтобы играла и шипела как бешеная. Бульба повел сыновей своих в светлицу, откуда проворно выбежали две красивые девки-прислужницы в червонных монистах, прибиравшие комнаты. Они, как видно, испугались приезда паничей, не любивших спускать никому, или же просто хотели соблюсти свой женский обычай: вскрикнуть и броситься опрометью, увидевши мужчину, и потом долго закрываться от сильного стыда рукавом. Светлица была убрана во вкусе того времени, о котором живые намеки остались только в песнях да в народных думах, уже не поющихся более на Украйне бородатыми старцами-слепцами в сопровождении тихого треньканья бандуры, в виду обступившего народа; во вкусе того бранного, трудного времени, когда начались разыгрываться схватки и битвы на Украйне за унию. Все было чисто, вымазано цветной глиною. На стенах – сабли, нагайки, сетки для птиц, невода и ружья, хитро обделанный рог для пороху, золотая уздечка на коня и путы с серебряными бляхами. Окна в светлице были маленькие, с круглыми тусклыми стеклами, какие встречаются ныне только в старинных церквах, сквозь которые иначе нельзя было глядеть, как приподняв надвижное стекло. Вокруг окон и дверей были красные отводы. На полках по углам стояли кувшины, бутыли и фляжки зеленого и синего стекла, резные серебряные кубки, позолоченные чарки всякой работы: венецейской, турецкой, черкесской, зашедшие в светлицу Бульбы всякими путями, через третьи и четвертые руки, что было весьма обыкновенно в те удалые времена. Берестовые скамьи вокруг всей комнаты; огромный стол под образами в парадном углу; широкая печь с запечьями, уступами и выступами, покрытая цветными пестрыми изразцами, – все это было очень знакомо нашим двум молодцам, приходившим каждый год домой на каникулярное время; приходившим потому, что у них не было еще коней, и потому, что не в обычае было позволять школярам ездить верхом. У них были только длинные чубы, за которые мог выдрать их всякий козак, носивший оружие. Бульба только при выпуске их послал им из табуна своего пару молодых жеребцов. |
| — Зато, — прибавил он, — вода здесь закипит не при ста градусах, а раньше; любителям кофе, сваренного на воде, вскипающей при ста градусах, придется довольствоваться меньшей температурой, ибо кофе закипит при температуре ниже девяноста градусов . Мак-Наббс оказался прав: термометр, опущенный в закипевшую воду, показал всего лишь восемьдесят семь градусов. Все с наслаждением выпили по нескольку глотков горячего кофе. Сушеное мясо доставило присутствующим мало удовольствия и вызвало со стороны Паганеля замечание, столь же здравое, сколь и бесполезное. — Да, — сказал он, — надо признаться, что кусок жареной ламы был бы сейчас очень кстати. Говорят, что это животное заменяет и быка и барана, и мне очень хотелось бы знать, заменяет ли оно также хороший бифштекс. — Как! Вы недовольны нашим ужином, ученый Паганель? — спросил Мак-Наббс. — Я в восторге, почтенный майор, но признаюсь, что блюдо дичи было бы очень кстати. — Вы сибарит, — сказал Мак-Наббс. — Совершенно верно, майор, но я уверен, что и вы не отказались бы от доброго бифштекса? — Пожалуй! — согласился майор. — А если бы вас попросили сейчас отправиться на охоту, несмотря на холод и тьму, вы пошли бы? — Конечно. И если вам только угодно… Не успели еще товарищи Мак-Наббса поблагодарить его, заявив, что не хотят злоупотребить его бесконечной любезностью, как вдруг послышался отдаленный вой. Он не прекращался. Казалось, то был вой не отдельных животных, а целого быстро приближающегося стада. Географ высказал предположение: не хочет ли провидение, дав им приют, снабдить их еще ужином. Но Гленарван несколько разочаровал его, напомнив, что четвероногие животные Кордильер никогда не встречаются на таких высотах. — Тогда откуда же этот шум? — спросил Том Остин. — Вы слышите, он приближается? — Уж не лавина ли? — сказал Мюльреди. — Нет! — возразил Паганель. — Это настоящий звериный вой. — Увидим, — сказал Гленарван. — И увидим с оружием в руках, — добавил майор, беря свой карабин. Все выбежали из касучи. Ночь наступила темная и звездная. Зазубренный диск убывающей луны еще не взошел на горизонте. Северные и восточные вершины тонули во мраке, и взгляд еле различал фантастические очертания нескольких ближайших утесов. Вой — вой перепуганных зверей — приближался. Он несся со стороны погруженных во мрак гор. Что происходило там? И вдруг на плоскогорье обрушилась бешеная лавина, лавина живых существ, обезумевших от ужаса. Казалось, все плоскогорье дрогнуло. Сотни, быть может, тысячи животных неслись вслепую, производя, несмотря ка разреженный воздух, оглушительный шум. Были ли то дикие звери пампы или же стадо лам и викуней? Гленарван, Мак-Наббс, Роберт, Остин и оба матроса едва успели броситься на землю, как этот живой вихрь промчался в нескольких футах над ними. Паганель, видевший ночью лучше, чем днем, и продолжавший стоять, чтобы все разглядеть, был мгновенно сбит с ног. |
| Выводил дед, рассказывал. Потом молча изображал. Вышло очень похоже на рай. А потом не выдержал — да запел по-старому, нескладно, надрывно: - А у нас-то в раю дерева растут, Дерева растут кипарисовые. На древах-то сучки позлащеныя, На сучках-то сидят птицы райския. Птицы райские — херувимския, Птицы райския — серафимския. И тут загудел-зашумел лес вкруг избенки, погасли разом свечи, озарилась пятистенка светом. Заохали, запричитали старики, да все равно валенки обули да на двор вышли подсмотреть, что за диво балует ночью. Вьюга, что бешеная меж стволов мечется, волны снега колышет, гонит к избе, у а избы растворяется, сторонится. Целое море снега намела. Ходуном пошли сосны, трещат, ворчат, и не разобрать уже, то ли сосны это, то ли мачты кораблей трехпалубных. Подивились старики. - Дед, да никак корабли к нам пожаловали? - Корабли? Нет, бабка, то ж не корабли, то фрегаты заморские! Гляди, ишь, паруса раскинули, шельмы! Гудит, бурлит, ходуном ходит снежное море, трещат борта, стонут цепи, идут корабли полным ходом, прямо к избе. Отошли старики на самую малость от дома, а снегу тут же столько намело, что никак им обратно не пробраться, не выбраться на берег из моря снежного. Первый корабль поравнялся с домом, дальше поплыл, только и успели старики борта золоченые повидать, да шпиль диковинный заметить. Второй корабль был больше, да богаче первого: и паруса у него, словно кудри у принцессы заморской, и борта из хрусталя чистого, и мачты серебром отливали. И вот разом стихла буря. Безмолвно стало, покойно. Остановились корабли, спустили паруса, бросили якоря. Из второго корабля подали трап. - Ох, Захар, никак к нам гости пожаловали? Да кто ж такие, видано ли это? Спустился к старикам прекрасный юноша в светлых одеждах. Поклонился он старикам до земли и сказал: - Настал час заветный, час сокровенный. Даровано вам прощение. Много горюшка вы причинили, много хлебнули, всем поровну досталось. Да праздник нынче во вселенной — всех разбойников простить велено, и всем простится. А теперь пожалуйте на борт, там для вас место злачное приготовлено. |
| Больше года назад я был назначен настоятелем храма во имя великомученика и целителя Пантелеимона , который расположен на территории 1-й Клинической больницы города Саратова. Служение больничного священника – особое, во многом отличное от обычного приходского. Если на приходе батюшка постоянно сталкивается с человеческими бедами и скорбями, то в больничном храме эти беды и скорби достигают крайнего предела. Оказавшись на этом послушании, я неожиданно для себя открыл, что существительное «больница» произошло от слова «боль». Человеческой боли за этот год пришлось повидать много. Храм во имя великомученика и целителя Пантелеимона на территории 1-й Клинической больницы г. Саратова По моим наблюдениям, люди попадают в больницу по трем основным причинам. Первая, это, конечно, ССЗ – то есть сердечнососудистые заболевания: инфаркты, инсульты. Вторая – рак. И третья – автомобильные катастрофы, или, как говорят врачи, соч е танная травма. Причем автомобильные катастрофы приобретают в последнее время угрожающие масштабы. И дело, мне кажется, не только в том, что в летний сезон число аварий естественно увеличивается, а в первую очередь в стремительной деградации культуры вождения. Царят на нашей дороге волчьи законы, и этим законам мы зачастую потворствуем сами. Скольких бед, смертей можно было бы избежать, если бы водители приобрели элементарный навык – уступать дорогу. Конечно, далеко не всегда все зависит от нас самих. Например, никакая культура вождения не поможет, если один из участников движения проезжает на красный свет. Самые страшные аварии в городе как раз и случаются, когда кто-то пытается проскочить под красный. Помню, месяца три назад в наш храм начала ходить женщина. Подолгу молилась, стоя на коленях перед иконами. Плакала. Из разговора с ней выяснилось, что в больнице в реанимации после тяжелейшей травмы лежит ее внук Виталик, попавший под машину. Однажды вечером они с другом отправились погулять, засиделись в парке допоздна, так что когда возвращались домой, был уже глубокий вечер. И вот на перекрестке они начали на зеленый свет переходить дорогу… Свидетели говорят, что скорость у той машины была бешеная. Водителя вскоре задержали. Он был смертельно пьян. Друг впал в глубочайшую кому и умер в больнице. Сам Виталик долго находился между жизнью и смертью, наконец, медленно пошел на поправку. Вообще, из личного опыта могу свидетельствовать, что если находится человек, который молится за своего близкого, молится по-настоящему, со слезами, с дерзновением , то зачастую происходит выздоровление. |
| Сократ был ему необходим, без Сократа он не мог ни мыслить, ни жить. Но и с Сократом он уже не мог жить. Вряд ли можно сомневаться, что в одну из тех минут, когда чары Сократа всецело владели им, вырвался из его души отчаянный крик: «Что это за сила, которая отняла у меня мою честь и мою гордость? Разве я лишен покровительства законов?» Остановиться на этом он, конечно, не мог. Его «диалектическая неустрашимость», то, что он называл своей диалектической неустрашимостью, погнала его дальше: он дошел до черты, откуда ему стало видно, что его опыт распространяется не на людей только, но и на Бога; и у Бога отнята его честь и его гордость, и Бог лишен покровительства законов: он глядит на замученного Сына, но, скованный Неизменностью, не в силах пошевелиться. Что это за сила, которая отняла у Бога честь и гордость? Весь – любовь, весь – милосердие, он, как обыкновенный смертный, может лишь глядеть на открывающиеся пред ним ужасы и холодеть. XIX. Свобода Возможность свободы не в том, что мы можем выбирать между добром и злом. Такое недомыслие так же мало соответствует Писанию, как и мышлению. Возможность в том, что мы можем. Киргегард Возможность свободы не в том, что мы можем выбирать между добром и злом. Такое недомыслие так же мало соответствует Писанию, как и мышлению. Возможность в том, что мы можем. Теперь, я думаю, выяснилось пред нами, что разумел Лютер, когда он говорил о bellua qua non occisa homo non potest vivere. В них, точно в эмбрионе, – вся экзистенциальная философия в ее противоположности философии умозрительной: ее ultima ratio не «законы», которые отказывают в покровительстве человеку, a «homo non potest vivere», и борьба – ее метод разыскания истины. Теперь тоже нам будет понятна и бешеная ненависть Лютера к человеческой мудрости и к человеческому знанию, питавшаяся и поддерживавшаяся в нем учением ап. Павла о законе и благодати. Я приведу еще два отрывка из лютеровского комментария к «Посланию к Галатам»: они дадут нам возможность еще ближе подойти к источникам киргегардской экзистенциальной философии и убедиться, какой пропастью отделена она от экзистенциальной философии греков. |
| «Бешеная собака» – так прозвучало выкрикнутое «царский городовой». На полковника глядело лицо, как две капли похожее на то, страхом искаженное, лицо «старшего брата», напарника убийцы его отца, который ползал перед ним тогда, в пятом, и выл-взывал: «Пощадите, православные…» А может, тот самый? Подросший, злобой созревший? Нет, – полковник поднял приопущенный, было, парабеллум, – молодой слишком, духовный последыш, «старший брат» для нынешних гимназистов, таких, как он тогда, над убитым отцом плачущий. Только эти нынешние, они не будут плакать над убитыми отцами и гнаться за убийцами отцов, они будут своих отцов – убивать… – Прекратить самосуд! – полковник Свеженцев не узнал своего голоса, столько ярости в нем прозвучало. – Стволы на землю и всем разбегаться! Тут и остальные трое обернулись. «Эх ты, вот так оборот!..» Они были уверены, что все полковники давно переметнулись, «новоиспеклись» в «восторженных», а те, кто не «новоиспеклись»… с тех, в лучшем для них случае, погоны посрывали. А этот? Не переметнувшийся и в погонах?! Да еще голос подает?! И тут полковника прорвало: – Я сказал: стволы на пол! Крысы тыловые, сволочь запасная! – И он скорым шагом пошел на них, наводя парабеллум на крайнего четвертого. Но тот выстрелил первым. Мимо. Тут же выстрелил полковник. Тоже мимо. Мало того, его пуля ухнула в стену над распростертой жертвой, отчего тот распростерся еще больше и еще больше завыл-завзывал. Полковник же, не помня себя, уже бежал на всех разом. Тут и те побежали, согласно приказу, побросав стволы на землю. Кроме четвертого. Отбежав, он остановился, обернулся и, двумя руками держа пистолет, стал целиться в полковника. Как говорил «восторженный» и смешливый товарищ Машбиц: на вскидку пошел, кто вперед… Но первым оказался булыжник, вылетевший из метельного кругодвижения и точно врезавшийся в голову четвертого. Тот, роняя пистолет, беззвучно грохнулся на снег. Вслед за булыжником и почти с той же скоростью из метели вылетел будущий монах, рядовой Иван Хлопов. Вернув ударами ноги назад четвертого, который начал, было, подниматься, он поднял пистолет. |
| - Мой дорогой песик, где же ты так долго пропадал? Санчо, что они сделали с тобой и твоим красивым хвостиком? - сокрушалась Бэтти. На все ответом было жалобное рычание. Бэтти, поглаживая пса и успокаивая его ласковыми словами, не заметила, как подошел Торни, но услышала его авторитетный голос: - Бэтти Мосс, что ты там делаешь с этим грязным чудовищем?! - Это же Санчо, наш дорогой Санчо! Иди скорей сюда и посмотри! - закричала она, хватая на руки собаку и устремляясь в сторону ворот. Но один из мальчиков тут же преградил ей путь и, закрыв ворота, грозно закричал: - Держитесь от нее подальше. Это бешеная собака! - Сейчас же уходи оттуда! Иди к забору - я тебя подсажу, и ты перелезешь! - беспокойно прокричал Торни, быстро взбираясь на забор. Санчо, услышав другой знакомый голос, подбежал к забору, но насторожился, не получив там теплого приема. - Нет, я отсюда не уйду без него. Это же наш Санчо! И я заберу его домой к Бэну, - решительно ответила Бэтти, вытирая своим носовым платком лапы собаки, которые так много путешествовали и снова оказались в руках доброго друга. - Детка, ты сошла с ума! Он совсем не похож на собаку Бэна, - ответил обеспокоенный Торни. - Тогда смотри! - решительно сказала Бэтти и отдала Санчо несколько команд, чтобы он показал свое маленькое выступление, которое их всегда так потрясало. Бедный пес старался, как мог, но раненная лапа и короткий хвост помешали его представлению, когда он, прихрамывая, не смог дотянуться до хвоста. Расстроенный Санчо прикрыл морду лапой, как он обычно это делал, когда у него не получалось исполнить какой-нибудь трюк. Эта душещипательная сцена глубоко тронула Торни, и он больше ни на секунду не сомневаясь в том, что уже несколько минут пыталась доказать ему Бэтти, перелез через забор и свистнул, как Бэн, подзывая Санчо. - Давай теперь заберем его отсюда и принесем домой. Представляешь, как Бэн будет этому рад! - сказала Бэтти, пытаясь поднять большую псину с земли, не смотря на его пронзительный визг. - Но нам сначала надо найти веревку, чтобы отвести его домой, ведь на нем нет ни ошейника, ни намордника. Теперь он в безопасности, и пусть кто-нибудь попробует хоть пальцем к нему прикоснуться. Прочь с дороги! - закричал командным голосом Торни, обращаясь к мальчишкам, когда проходил мимо них. |
| Последнее обращение из заточения Слободана Милошевича, последнего президента Югославии к русским, украинцам и белорусам звучит так: “Русские! Я сейчас обращаюсь ко всем русским, жителей Украины и Беларуси на Балканах тоже считают русскими. Посмотрите на нас и запомните – с вами сделают тоже самое, когда вы разобщитесь и дадите слабину. Запад – цепная бешеная собака вцепится вам в горло. Братья, помните о судьбе Югославии! Не дайте поступить с вами так же!» Пророческое предупреждение, какие пророческие слова! Мы понимаем, Сербию бомбили именно как православную страну, как верного союзника России на Балканах И сербы не зря говорили, что это подготовка к будущей войне с Россией. Нынешняя попытка Запада уничтожить Русскую цивилизацию далеко не первая. Подчинить православных русских латинскому Риму или уничтожить, как геополитического конкурента, овладеть богатейшими ресурсами нашей страны - можно называть разные причины исторической вражды Запада к России. В XIII веке святой благоверный князь Александр Невский мечом отражал Крестовый поход на " русских еретиков " , благословленный римскими папами. Крестовый поход на Русь Рим объявил, когда Русская земля была разорена Батыевым нашествием. А незадолго до этого крестоносцы, финансируемые банкирами-ростовщиками Венеции и Генуи, вместо похода в Святую Землю вероломно напали и разгромили Константинополь. Римским первосвященникам казалось, что, подчинив своей власти русских князей, они добьются своей мечты: смогут утвердить власть Рима над всем христианским миром. И это далекий XIII век. Но в просвещенном XIX веке, в Крымскую войну кардинал Парижа архиепископ Сибур сказал прямо о причине той войны, которую с полным основанием можно называть Первой мировой. Ведь тогда три империи Британская, Французская и Османская, при поддержке Австро-Венгерской империи и Пруссии ополчились на Россию. Архиепископ Парижа кардинал Сибур заявил: «Война, в которую вступила Франция с Россией, не есть война политическая, но война священная». |
|
|
