| Рядом с этим столиком другой — тут Волю учили… Вон его книжки разбросаны… Прописи… Чернильница стоит на столе, около лежат перья и бумага… Если бы Воля вошёл сюда, ему осталось бы только обмакнуть перо в чернильницу и продолжать прерванную на половине строчку… Как бедный старик хорошо помнит эти часы, которые он проводил здесь со своим сыном, до малейшей подробности, до последней черты! Тогда он рвался вон скорей из семьи, ребёнок надоедал ему, жизнь тянула к себе, бешеная, нервная и глупая жизнь большого города. О, Боже мой! Теперь за одну минуту этого так наскучившего ему тогда рабочего дня с его ребёнком он отдал бы всё… Если есть будущее, он отдал бы и это будущее, пошёл бы на адские муки, только чтобы ещё раз взять в свою руку маленькую мягкую детскую ручку с пером и начать водить ею по бумаге… Вот книжки, которые Воля читал сам, и которые читали ему… Как блистали тогда детские глазёнки, как часто-часто дышала грудь малютки, когда свирепая волна Тихого океана выкидывала на пустынный берег необитаемого острова Робинзона Крузо, когда людоеды набрасывались на корабль, затерявшийся в негостеприимном просторе Южного моря… Как хохотал он, когда барон Мюнхгаузен летал на ядре, путешествовал, сидя верхом на серпе луны, или с комфортом устраивался в чреве громадной рыбы… Ах, тогда Ироду надоедало читать! Он спешил скорее кончить, уйти… А теперь… Теперь он по целым часам, развернув книгу, читает вслух один, и чудится ему, что на его морщинистую шею ложится мягкая рука, что к его старой, ввалившейся щеке прижимается пухлое, горячее личико, что лукавые, горящие любопытством глазёнки забегают вперёд по строчкам наивного рассказа. На полях книжек, на тетрадках, на лоскутках бумаги — уродливые рисунки, сделанные детскою рукою… Дома, покривившиеся набок, с покосившимися окнами и какими-то запятыми, вылетающими из трубы вместо дыма; муравьи, имеющие претензию изображать солдат, грибы — только одному Воле понятные символы дам с зонтиками; пароходы, летающие по воздуху, и деревья, растущие на бездонных глубинах океана, при чём рыбы сего последнего почему-то запутались в ветвях вместе с птицами, нисколько не изумляющимися подобному соседству; лошадки, которых нельзя отличить от петушков, и петушки, похожие на треуголки чиновников, вся эта фантасмагория детского искусства… Сколько раз старик брал эти листы, смотрел на них, припоминал, какие дебаты происходили у него с Волей, который хотел, чтобы он непременно в рыбах, отдыхающих рядом с птицами на ветвях, признал тех самых, которые проглотили барона Мюнхгаузена, а в ките с двумя мушиными крыльями — орла, унёсшего в своих острых когтях несчастного швейцарского мальчика. Ирод припоминал, как ребёнок серьёзно принимался каждый раз за своё искусство. Как пробовал сначала бумагу, потом карандаш, как озабоченно морщил бровки, помогал губами, носом, потел и бился над рисунком и, окончив, с благоговением взирал на него как на истинное чудо художественного вкуса и поэтической фантазии… |
| Вот где наука, так наука! Там вам школа; там только наберетесь разуму.“ „И всего только одну неделю быть им дома?“ говорила жалостно, со слезами на глазах, худощавая старуха-мать: „И погулять им, бедным, не удастся; не удастся и дому родного узнать, и мне не удастся наглядеться на них!“ „Полно, полно выть, старуха! Козак не на то, чтобы возиться с бабами. Ты бы спрятала их обеих себе под юбки да и сидела бы на них, как на куриных яйцах. Ступай, ступай, да ставь нам скорее на стол всё, что есть. Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; тащи нам всего барана, козу давай, меды сорокалетние! Да горелки побольше, не с выдумками горелки, с изюмом и всякими вытребеньками, а чистой, пенной горелки, чтобы играла и шипела, как бешеная.“ Бульба повел сыновей своих в светлицы, откуда проворно выбежали две красивые девки-прислужницы, в червонных монистах, прибиравшие комнаты. Они, как видно, испугались приезда паничей, не любивших спускать никому, или же просто хотели соблюсти свой женский обычай: вскрикнуть и броситься опрометью, увидевши мужчину, и потом долго закрываться от сильного стыда рукавом. Светлица была убрана во вкусе того времени, о котором живые намеки остались только в песнях, да в народных думах, уже не поющихся более на Украйне бородатыми старцами-слепцами, в сопровождении тихого треньканья бандуры, и в виду обступившего народа; во вкусе того бранного, трудного времени, когда начались разыгрываться схватки и битвы на Украйне за унию. Всё было чисто, вымазано цветной глиною. На стенах — сабли, нагайки, сетки для птиц, невода и ружья, хитро обделанный рог для пороху, золотая уздечка на коня и путы с серебряными бляхами. Окна в светлице были маленькие, с круглыми, тусклыми стеклами, какие встречаются ныне только в старинных церквях, сквозь которые иначе нельзя было глядеть, как приподняв надвижное стекло. Вокруг окон и дверей были красные отводы. На полках по углам стояли кувшины, бутыли и фляжки зеленого и синего стекла, резные серебряные кубки, позолоченные чарки всякой работы: венецейской, турецкой, черкесской, зашедшие в светлицу Бульбы всякими путями через третьи и четвертые руки, что было весьма обыкновенно в те удалые времена. |
| — Все! — И урядник с людьми из селения здесь? — Здесь! Едва успела Сибирочка ответить это, как оглушительный выстрел нарушил мертвую тишину тайги. За ним другой… третий… Кто-то побежал в чащу, кто-то, тяжело хрипя, повалился на землю. И в тот же миг прозвучал в тишине громкий голос урядника: — Держите разбойников, ребята! Держите их! Свет фонарей, скрытых под полушубками до настоящей минуты, разом осветил лесную чащу. Теперь Сибирочка уже ясно видела, как десяток людей окружал Ивана Пальца и его сыновей. Последние ножами и топорами всячески отбивались от хорошо вооруженных людей. Завязалась упорная борьба. Наконец старый бродяга и его младший сын окончательно выбились из сил. Продолжал бороться и защищаться один только Зуб, потом вдруг сделал ловкий прыжок и, увернувшись с быстротою кошки, бросился в чащу. — Держи! Держи его! — кричал не своим голосом урядник, но бродяга был уже далеко. Размахивая огромным ножом и бросая проклятия и угрозы, он бежал теперь прямо на Андрюшу и Сибирочку, притаившихся за стволом огромного дуба. — Он увидит нас! Что нам делать?! — прошептала вне себя девочка, прижимаясь к своему новому другу и как бы ища у него защиты. Но последний уже не медлил. Бродяга бежал прямо на них, отрезав им путь к маленькому отряду. Он уже успел заметить притаившихся за деревом детей. На минуту он остановился. По его страшному лицу проскользнула бешеная, злая улыбка. Он понял, кто донес на него, его отца и брата в селение, кто выдал их с головой и привел сюда вооруженный ружьями отряд. — Ага, так вот ты как! — крикнул он бешено на всю тайгу и бросился на Андрюшу. Но тот ожидал, казалось, намеченного удара. Он схватил Сибирочку за руку и в несколько скачков очутился с нею в темноте за группою огромных кедров, куда уже не проникал свет фонарей. Здесь он быстро опустился на колени. — Садись ко мне на спину! — произнес он, и когда Сибирочка, не медля ни минуты, исполнила его приказание, он вскочил снова на ноги и метнулся с девочкою на спине в самую чащу тайги. Однако бродяга Зуб не отставал в погоне за ними. |
| Посредине комнаты стояла Мэри Стэндиш. Свечи, затененные так, чтобы их не видно было из окна, слабо освещали ее бледное лицо и распущенные волосы. Когда она взглянула на Алана, он прочел в ее глазах ужас. Он только собрался было заговорить, желая убедить ее, что особенной опасности нет, что люди Грэйхама не будут стрелять по дому, как снаружи во мраке ночи разверзся форменный ад. Бешеная дробь ружей была ответом на пальбу Соквэнны. Град пуль обрушился на бревенчатые стены. Две из них с шипением змеи влетели в окна. Одним прыжком Алан очутился около Мэри и почти бросил ее на пол рядом с Киок и Ноадлюк. Его лицо было бледно, весь его мозг горел огнем. — Я думал, что они не будут стрелять в женщин, — сказал он. Его голос был страшен своей необычайной, твердостью. — Я ошибся. Но теперь я понимаю. С винтовкой в руках он осторожно приблизился к окну. Он больше не обманывал себя и знал, что Грэйхам думал, на что он рассчитывал и что собирался делать, и его охватил ужас. И Грэйхам и Росланд знали, что каким-нибудь путем Мэри Стэндиш будет в безопасности в доме Соквэнны. Они начали отчаянную игру в уверенности, что Алан Холт найдет для нее убежище, а сам будет сражаться, пока не погибнет. Это был очень тонко задуманный план, предусматривавший попросту убийство. А он, в результате всех этих планов, был жертвой, обреченной на смерть. Стрельба прекратилась, и наступившая за ней тишина много говорила Алану. Ему давали определенный срок на то, чтобы позаботиться о тех, кто был на его попечении. В полу имелась откидная дверь. Она вела в маленький чулан и погреб, откуда был выход наружу в ложбину. При свете свечи Алан увидел, что дверь в погреб открыта и подперта палкой. Соквэнна все предвидел. Присев у окна, Алан взглянул на девушек. Киок с ружьем в руках подползла к лестнице, которая вела на чердак, и полезла по ней. Она шла к Соквэнне, чтобы заряжать его ружье. Алан указал на открытую дверь вниз. — Скорей, идите туда! — крикнул он. — Это единственное безопасное место. Вы можете заряжать там и передавать наверх ружья. |
| При том что реальное большинство в соцсетях не живет. Оно работает. Сельское большинство, большинство райцентров поддерживают действующую власть. Это сугубо столичная история: люди привыкли жить хорошо, и они не понимают, какой ценой это «хорошо» было достигнуто. — Судя по всему, у белорусских волнений есть установка: ни дня без фейка? Технологии по их созданию и распространению явно разнообразились. — Дикое количество фейков вбрасывалось еще на стадии короновируса. У нас карантина не было. Но были жуткие истории о тысячах трупов, которые власть, якобы, сжигает, попутно, видимо, расстреливая всех родственников… Сейчас мы столкнулись с абсолютно таким же агрессивным бредом. Эти истории распространяют те же люди, теми же методами. Омоновца с переломанным позвоночником они выдают за оппозиционера, которого, якобы, покалечили омоновцы. А это они сломали парню позвоночник. Это то, что «змагары» сделали своими руками. Второе, что меня шокирует, — это какие-то их мрачные эротические фантазии с уклоном в БДСМ — о том, что кого-то, якобы, насилуют дубинками. Это чушь. Месяц искали по всем облздравам, по всем регионам, по врачам случаи хоть какого-то изнасилования. Ни одного! Беларусь — патриархальная страна. Подобный случай — это будет ЧП на государственном уровне. Ничего подобного нет. Зато попутно нашли двух человек, которым предлагали деньги за то, что они будут рассказывать такие истории. 17-летнему мальчику предлагали 1700 евро, девочке предлагали 2500 евро. Рассказ мальчика задокументирован на видео. Есть скриншоты разговора девочки с тем, кто предлагал эти деньги. Всё банально и просто. Люди бредят тяжко. При этом самое кошмарное, что у них какая-то ненормальная, дикая сектантская убежденность во всем этом. — А «змагары» действительно верят и в свою победу на выборах, и в эту безумную социологию, что количество противников Лукашенко — 97%? — В соцсетях была бешеная истерия: с каким бы результатом ни выбрали, мы все равно будем говорить, что это сфальсифицировано. Я как журналист наблюдала выборы на участке. Например, «карусели» с белыми браслетами (их у нас носят адепты Тихановской). Они стояли в кабинках и орали, что хоть до ночи тут простоят, и их никто не выгонит, и они никого не впустят. А все они просто мешали людям проголосовать. |
| Приходили большими артелями, человек по тридцати, рыбаки после счастливого улова. Поздней осенью выдавались такие счастливые недели, когда в каждый завод попадалось ежедневно тысяч по сорока скумбрии или кефали. За это время самый мелкий пайщик зарабатывал более двухсот рублей. Но еще более обогащал рыбаков удачный лов белуги зимой, зато он и отличался большими трудностями. Приходилось тяжело работать, за тридцать-сорок верст от берега, среди ночи, иногда в ненастную погоду, когда вода заливала баркас и тотчас же обледеневала на одежде, на веслах, а погода держала по двое, по трое суток в море, пока не выбрасывала куда-нибудь верст за двести, в Анапу или в Трапезонд. Каждую зиму пропадало без вести до десятка яликов, и только весною волны прибивали то тут, то там к чужому берегу трупы отважных рыбаков. Зато когда они возвращались с моря благополучно и удачливо, то на суше ими овладевала бешеная жажда жизни. Несколько тысяч рублей спускались в два-три дня в самом грубом, оглушительном, пьяном кутеже. Рыбаки забирались в трактир или еще в какое-нибудь веселое место, вышвыривали всех посторонних гостей, запирали наглухо двери и ставни и целые сутки напролет пили, предавались любви, орали песни, били зеркала, посуду, женщин и нередко друг друга, пока сон не одолевал их где попало – на столах, на полу, поперек кроватей, среди плевков, окурков, битого стекла, разлитого вина и кровавых пятен. Так кутили рыбаки несколько суток подряд, иногда меняя место, иногда оставаясь в одном и том же. Прокутив все до последнего гроша, они с гудящими головами, со знаками битв на лицах, трясясь от похмелья, молчаливые, удрученные и покаянные, шли на берег, к баркасам, чтобы приняться вновь за свое милое и проклятое, тяжелое и увлекательное ремесло. Они никогда не забывали навестить Гамбринус. Они туда вламывались огромные, осипшие, с красными лицами, обожженными свирепым зимним норд-остом, в непромокаемых куртках, в кожаных штанах и в воловьих сапогах по бедра – в тех самых сапогах, в которых их друзья среди бурной ночи шли ко дну, как камни. |
| Вопрос посетителя. Что более требуется для этой жизни от человека? Ответ старца Вонифатия. Требуется наипаче терпение и постоянство. Претерпевый до конца, той спасен будет, сказал Господь. Иже на добрей земли... плод творят в терпении ( Лк. 8, 15 ). Вопрос посетителя. Страдают ли дети за неправды родителей? Ответ старца Вонифатия. Страдают! В доказательство этого представляю тебе следующий пример: «К святому Аммонию, подвижнику египетскому, родители привели больного, находящегося уже при смерти, сына и с глубоким сокрушением о неожиданной потере терзали на себе волосы и умоляли святого старца исцелить умирающего отрока; они говорили, что сына их укусила бешеная собака и пособие обыкновенного врачевства оказалось недействительным. Святой Аммоний сказал им: «Сын ваш вовсе не нуждается в исцелении от меня; если согласитесь отдать вола, которого похитили, он тотчас исцелеет», так и случилось. Как скоро вол был отдан, недуг оставил отрока» (См. цер. Ист. Созом. кн. 1, гл. 14). Вопрос посетителя. Как воспитывать малых детей? Ответ старца Вонифатия. Замечая в дитяти пробуждающееся чувство и мысль, нужно дать ему угодную христианину пищу. Эта пища преимущественно заключается в религиозных понятиях. Пусть на первом месте дитяти слышится сладчайшее имя Господа Иисуса, пусть первый луч сознания упадает на понятие о Боге, нашем Творце, Вседержителе, Промыслителе и Спасителе; пусть нежное чувство сотрясется ощущением любви к Отцу Небесному, в обширном доме которого живет он и родители его, из десницы коего получает не только все нужное и все приятное для жизни, – и в самом начале возникающего разумного бытия дитяти возжегся тот небесный свет, который указывает путь истины и добра. Вопрос того же посетителя. Что делать, когда примечается в дитяти своенравие и своеволие? Ответ старца Вонифатия. Оставлять эти капризы без исправления – значит обрекать близких сердцу своему на верное несчастье в жизни. Полагай пределы прихотям дитяти, обуздывай стремления его воли, приучай к лишению, нужде, терпению, и ты разовьешь нравственную силу, которая состоит в самообладании и с которой можно быть счастливым среди величайших в жизни злоключений, твердым и несокрушимым среди самых бурных волн жизни. |
| Я сам читал — из «патриотизма». — В 1871 г. газеты неоднократно сообщали факты высокомерного и недружелюбного поведения немцев. «Вообще, немцы сильно подняли нос в последнее время, не довольствуясь одним пением своих патриотических песен», — говорилось, например, в фельетоне «Листок» газеты «Голос» (1871. 4 июля; подпись: Петербуржец). 420 Указывая на эту ярость немецкой прессы — Замечание тонкое. — В передовой статье, на которую ссылается Достоевский (Голос. 1876. 21 июля), содержался прозрачный намек на то, что антирусская пропаганда в немецкой прессе инспирировалась правительством Германии. 421 Мало того, в Европе оспаривают факты — чтоб сказать на турок. — См. примеч. к с. 205, 280. 422 «Ваше Превосходительство, она сама себя высекла!» — Неточно цитируемые слова городничего Сквозника-Дмухановского из комедии Н. В. Гоголя «Ревизор» (д. IV, явл. 15): «…Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей богу врет. Она сама себя высекла». 423 Ну, а немцам что — не беспокоиться с нею вовеки. — Весною 1875 г. Бисмарк пытался спровоцировать военный конфликт с Францией с тем, чтобы, разгромив ее, не дать ей оправиться от поражения в войне 1870–1871 гг. и подготовиться к реваншу. Русское и английское правительства, не желавшие дальнейшего ослабления Франции и усиления за ее счет Германии, вмешались в конфликт, и под их воздействием Бисмарк был вынужден отказаться от своих намерений. В мае 1875 г. Александр II посетил Берлин, и после проведенных переговоров прекратилась бешеная антифранцузская пропагандистская кампания, которую по наущению Бисмарка вела немецкая пресса. Печать того времени единодушно подчеркивала, что именно Россия предотвратила назревавшее военное столкновение и явилась спасительницей Франции. 424 …les esclaves, дескать, рабы…— В IX–X вв. как следствие порабощения коренного славянского населения земель, захваченных в ходе германской экспансии на восток, в западноевропейских языках слово, имевшее значение «славянин», приобрело значение «раб» ( совр. франц. esclave, нем. Sklave). В полемике вокруг происхожения слова «славянин», развернувшейся в XVIII–XIX bb., обращалось внимание на оскорбительный для славянского патриотического чувства характер этой этимологии. 425 |
| Для нынешних хозяев есть только один идол – деньги. Вместо серьезной научной и реставрационной работы руководство музея без устали строит различные прожекты, главным образом коммерческого содержания. Успешно " осваивая " бюджетные деньги, оно озабочено и тем, как бы собрать побольше с туристов. Отсюда, к примеру, и стремление музея захватить земли, официально принадлежащие лесхозу, и пестуемый Лопаткиным проект коттеджной застройки заповедных земель Соловецкого острова, на данный момент с трудом остановленный благодаря протестам общественности. Начиная примерно с 2000 года явной сделалась дотоле тайная и скрытая от внешнего взора активность различных весьма специфических структур вне-российского происхождения, стремящихся к " освоению " Соловецкого архипелага. Все эти структуры, как бы они ни назывались, восходят к международной деятельности человека, имя которого хорошо известно в России и за ее пределами, а именно Дж. Сороса. Цель Сороса и его команды заключается в первую очередь в " освоении " духовного пространства России и Соловков как одного из ее сакральных центров, превращении Соловецких островов в курорт мирового уровня под запросы туристических фирм Северной Европы, создании на Соловках " интернационального центра памяти " жертв политических репрессий с устроением чуть ли не молельных домов различных религий и конфессий в помещениях музея (то есть в конечном счете опять-таки монастыря). Процессы, происходящие сегодня на Соловках, – отнюдь не частное, " локальное " дело. Это концентрированное выражение духовной борьбы за саму душу России, за ее право на реализацию в условиях современного мира своей исторической идентичности, основу которой составляет, разумеется, православная вера. Поэтому процессы эти, носящие явно заказной, системный характер, бешеная активность Сороса и подконтрольных ему структур не могут не вызывать тревогу как у нашего священноначалия, так и у всей общественности. 20.10.2004 Поделиться… СМ.ТАКЖЕ ЩИПКОВ ЛЕКТОРИЙ «КРАПИВЕНСКИЙ, 4» TELEGRAM |
| Мишенька шепнул что-то старому цыгану, усадил кого-то за пианино, и после малой паузы бухнуло «Ходи изба, ходи печь, хозяину негде лечь», сама песня, мотив призывали душеньку разойтись всласть, распотешиться. Не вытерпел наш Ухарь-купец Мишенька, сбросил пиджак и волчком, кубарем расстилался перед своей зазнобой, и еще, и еще кто-то за ним. Быстрота такта, бешеная пляска людей и теней, которые принимали причудливые, угрожающие формы, мгновенно меняясь, прыгая по стенам, по мебели, по нашим платьям, лицам, достигая потолка. И точно весь кабинет пошел, закачался. Этот шабаш, эта дикость, типичное выражение русской распоясанности, без меры, до полного опустошения души и тела, кажется, взбудоражили всех нас. Музыка оборвалась, и танцоры повалились кто в кресло, кто на кушетку. Когда они отдохнули, мы заставили их еще раз повторить эту пляску ведьм, по быстроте и фантастике невообразимую. Цыганку звали Настей, и она была самой младшей из семьи Поляковых, знаменитых певунов по младшей линии. Ей было не более восемнадцати лет, и она была в хоре первый год. Когда я была девочкой лет четырнадцати, я встретила даму в Алупке, в Крыму, которая была и осталась для меня идеалом красоты и обаяния, и вторая — цыганка Настя Полякова, точеная, изящная, головокружительно женственная, произвела на меня такое же чарующее впечатление. Ничего специфического, то есть без их трафаретной повадки цыганской, без слащавого «Ах ты мой изумруд яхонтовый». Упала Настя на диван рядом со мною, после танца дикого усталая, но возбужденная, с горящими глазами, словно танец еще палил, обжигал ее. Встретились глазами и потянулись друг к другу. Крепко поцеловала я Настю в губы алые, в губы красивые: — Спасибо, Настенька, разуважила. И какая же ты красавица! — восторгалась я, не отводя от нее глаз. — Ишь ты, сама Царевна… Эдакая, — она подыскивала слово. — Заморская, — подсказала я ей Глашино прозвище. Вот-вот истинно, к тебе другое ничего не подходит. Ох! И много ж и молодых и красивых господ к Яру к нам приезжает, но такой как ты… Ты совсем, совсем не такая как все… |
|
|
