| 13. О жизни и деяниях святого Малахии (De vita et rebus gestis st. Malachiae, PL 182, 1073–1118). Малахия, архиепископ Армаский (Ирландия), был другом Бернарда и умер в Клерво в 1148 г. Трактат написан Бернардом по просьбе Конгана, аббата Инислунского, и цистерцианских монастырей Ирландии. Особенно ярко личность архиепископа изображена в 19-й главе трактата. К трактату присоединяется также Гимн о святом Малахии (PL 182, 1117–1118). 14. О размышлении (De consideratione, в 5-и книгах, PL 182, 727–808; далее О размышл.). Этот оригинальный трактат написан после неудавшегося второго крестового похода (кн. 1 — в 1149 г., кн. 2 — в 1150 г., кн. 3 — в 1152 г., кн. 4–5 немного позже) и представляет собой своего рода экзамен совести, предложенный Бернардом папе Евгению III как главе Западной Церкви. В трактате затрагиваются экклезиологические, историко-политические, нравственные и догматические вопросы (особенно в кн. 5, где Бернард касается вопросов богопознания, триадологии, ангелологии, христологии и других). II. Вторая группа сочинений Бернарда Клервоского — Слова, или Проповеди (1115–1153 гг.). В ней можно выделить 4 подгруппы: 1. О времени (De tempore, PL 183, 35–360), включают 84 Слова. Тематика этой группы Слов разнообразна, например, на Господские и Богородичные праздники, воскресные дни, на Пс 90, о святых Иннокентиях и другие. 2. О святых (De sanctis, PL 183, 360–536), включают 43 Слова в память разных святых: святых Виктора, Малахии, Гумберта и других; в них затрагиваются темы заступничества святых; сюда же относится Слово на Рождество Пресвятой Богородицы (букв. О водопроводе, De aquaeductu) и похвалы брату Бернарда Герарду. 3. На различные темы (De diversis, PL 183, 537–748; далее Слова на разл. темы), включают 125 Слов, из которых Бернарду принадлежат 116 (остальные принадлежат другим лицам или их авторство спорно). 4. На Песнь песней (In Cantica canticorum, PL 183, 785–1193; далее На Песн.), серия из 86 Слов, представляет собой мистико-созерцательный комментарий, затрагивающий многие догматические вопросы. В частности, в Слове 5 Бернард различает четыре вида духов (Божий, ангельский, человеческий и животный); Слово 8 посвящено Святому Духу; в Слове 19 разбирается вопрос об ангелах и ангельской иерархии; в Слове 27 — вопрос о происхождении души; в Словах 41 и 52 излагается учение о созерцании; Слова 64–66 посвящены полемике с манихеями; в Слове 71 рассматривается вопрос единства Отца и Сына; в Слове 74 Бернард рассуждает о том, как Слово Божие посещает душу, которая есть Его невеста; в 80 Слове Бернард опровергает тринитарное учение Гильберта Порретанского; Слово 83 представляет собой гимн Божественной любви, охватывающей душу. |
| Спали в одежде, даже не распуская пояса, всегда готовые подняться и идти в капеллу по знаку аббата. «Сон – потеря времени», – говаривал святой Бернард, – и не лучшие ли средства «отсечения вожделений плоти» – бодрствование и пост? День проходил по уставу Бенедикта: молитва и труд. На первую в общей сложности уходило около шести часов в сутки, остальное время за вычетом недолгого сна посвящалось труду. На утреннем капитуле каждому монаху указывались его дневные задачи. Труд прежде всего, как предписывает Бенедикт, был трудом физическим. Его было много особенно в период создания монастыря, когда приходилось рубить и расчищать лес, отстраивать монастырь, налаживать земледельческое хозяйство и так далее. Иногда монахам некогда было даже присутствовать на мессе: в страдную пору для неё не хватало времени, и она опускалась. Биограф святого Бернарда рассказывает нам эпизод из его жизни, чрезвычайно характерный для отношения цистерцианцев к труду. Бернард был слабосилен. Ему и поручали поэтому работы, не требовавшие особенного напряжения: уход за огородом, рубку дров, чистку монастырских помещений и тому подобное. Однажды собственная неспособность извлекла у святого слёзы: он не умел жать, и аббат Стефан, сжалившись, приказал ему отдохнуть. Верный долгу монашеского послушания, Бернард повиновался, но, огорчённый своею бесполезностью и бессилием послужить своему монастырю в горячую страдную пору, обратился с молитвою к Богу, прося научить его жать. Господь услышал молитву, и с тех пор Бернард сделался одним из лучших жнецов, наивно и умиленно гордясь этим Божьим даром. Наряду с физическим трудом стоял умственный, интенсивность которого увеличивалась в более свободное зимнее время: летом монах не успевал посвятить ему более двух часов в сутки, зимою он мог заниматься им более пяти. Умственный труд состоял в чтении Священного Писания и других религиозных книг, в переписке их. При Стефане (никогда, впрочем, не отличавшиеся особенною учёностью) цистерцианцы даже произвели общими усилиями под руководством своего аббата рецензию Священного Писания, сверив его текст по лучшим доступным им кодексам. |
| Эту проблему Бернард решает при помощи утверждения, что душа созерцает Бога не при помощи своих собственных усилий, а благодаря благодати Бога, даруемой вследствие праведной жизни. Поэтому в экстазе душа не становится тождественной Богу, а всего лишь приближается к Нему и уподобляется Ему. Кстати, Бернард основывал своё учение на личном опыте экстатического видения Бога, хотя и подчёркивал, что выразить в словах этот опыт невозможно. Но тогда возникает другая проблема, ведь, согласно поздним работам блаж. Августина, чей авторитет на Западе был непререкаем, человек полностью предопределён и не имеет свободного выбора в вопросе спасения. Выбирая между благодатью и свободой воли, Августин отдаёт предпочтение благодати. Бернард же уверен в необходимости и благодати, и свободной воли: «Отними свободный выбор, и не будет того, чем спасаемся; отними благодать, и не будет того, что есть причина спасения» (6, с. 445). Следуя Августину, Бернард хочет согласовать свободу с благодатью при первенстве благодати и утверждает поэтому, что от человека, от его свободной воли зависит лишь то, согласен ли он принять благодать спасения, даваемую человеку Богом. Благодать действует посредством свободного выбора человека. «Следовательно, надо заботиться о том, чтобы мы, чувствуя, как внутри нас и с нами невидимо совершается это [спасение], не приписывали его своей воле… но только одной благодати, которой Бог полон. Именно она побуждает к свободному выбору» (6, с. 473). §8. Сен-Викторская Школа Более мягкую позицию относительно наук занимали представители Сен-Викторской школы, названной по имени монастыря св. Виктора, основанного Гильомом из Шампо на окраине Парижа. Основным представителем этой школы был аббат этого монастыря Гуго Сен-Викторский (1096–1141). Своими учителями Гуго считал Бернарда Клервоского и Ансельма Кентерберийского. В работе «Дидаскалион», которую можно перевести как «Наука», Гуго Сен-Викторский предложил свод всех семи свободных искусств, служивших основой преподавания в школах и университетах тогдашней Франции. |
| В житийной традиции Н. представлен пророком и чудотворцем (исцелил слепую в Вюрцбурге, предсказал голод в Вестфалии, войну кор. Лотарю и др.). Католич. св. Бернард Клервоский, лично знакомый с Н., восхищался им, называя небесной фистулой (caelesti fistula), т. е. трубочкой, через которую в римском обряде могло совершаться причащение Св. Крови ( Bernard. Clar. Ep. 56//SC. 2001. N 458. P. 194). Бернард отмечал, что Н. ближе всех к Богу и способен проникать в божественные тайны ( Idem. Ep. 8. 4//SC. 1997. N 425. P. 206). В послании к Готфриду, еп. Шартрскому (датируется 1120-1124), Бернард писал, что Н. верил в скорое пришествие антихриста, к-рое должно было совершиться уже в этом поколении ( Idem. Ep. 56//SC. 2001. N 458. P. 194). Однако Абеляр в проповеди 33 на память Иоанна Крестителя, написанной между 1126 и 1131 гг. (вероятно, ближе к 1126, когда Н. в последний раз был во франкоязычных регионах), называл Н. примером «фальшивой религиозности» (ficto religionis nomine) и «ложных чудес» (simulatione miraculorum) ( Abaelardus. Sermo 33//PL. 178. Col. 605). Абеляр рассказал, что Н. и его ученик Фарсит (по-видимому, это аббат Гуго), молясь прилюдно и простираясь ниц, пытались воскресить умершего, но у них это не получилось, и они обвинили собравшуюся толпу в маловерии (по мнению Граувена, описываемые события относятся к 1119-1125, когда Н. был странствующим проповедником - Grauwen. 1987). В «Истории моих бедствий» (между 1132 и 1134) Абеляр писал, не называя имени Н., что после Собора в Суасоне (1121) «новые апостолы», один из которых реформировал жизнь регулярных каноников (вероятно, имелся в виду Н.), а другой - жизнь монахов (т. е. Бернард Клервоский), стали клеветать на него и настроили против Абеляра не только духовные, но и светские власти; из страха перед этими проповедниками от него отвернулись даже близкие друзья ( Abaelardus. Hist. calamit. 12//PL. 178. Col. 163-164). В католич. предании Н. остался прежде всего как «апостол Евхаристии», чьи чудеса так или иначе были связаны с богослужением: он ежедневно совершал мессу, даже во время странствований его проповедь всегда была соединена с мессой. Это представление о Н. было упрочено его борьбой с еретическим учением Танхельма, отрицавшего, судя по всему, учение о Пресуществлении. В житийной традиции часто подчеркивается готовность Н. пожертвовать собой ради сохранения Св. Даров: когда после своего обращения он совершал мессу в крипте, в освященную уже чашу упал ядовитый паук, но Н., дабы не выливать Дары, проглотил Св. Кровь вместе с пауком и приготовился умереть от яда, однако чудесным образом чихнул, и паук вылетел у него через нос. Чудо с пауком имеет параллель в Житии Виталия из Савиньи, хотя прямой лит. зависимости между ними нет (Vita BB. Vitalis et Gaufridi//AnBoll. 1882. Т. 1. P. 376). |
| Пересуды вредны для осуждающих: «оттого, что кто-нибудь допустил в себе возникнуть, хотя малому подозрению на ближнего, и успокаивает себя: что за беда, если я скажу это одно слово? что за беда, если я послушаю, что говорит сей брат, или посмотрю, что делает тот незнакомец? – от этого ум начинает оставлять без внимания свои грехи и наконец, впадает в те самые грехи, которые осуждает» 179 . «Мы и братья – две картины. Когда человек обращает внимание на себя и обвиняет себя, брат его представляется ему почтенным. А когда он сам себе хорошим кажется, тогда брата своего находит дурным пред собою» 179. «Признак искажения совести есть уклонение суда от себя на других. Совесть нам дана затем, чтоб судить нас самих; если она судит других, надобно сказать, что она не свое дело стала делать. На осуждение других можно теперь смотреть, как на указание того, каков бы должен быть суд наш над нами самими, и как на обличение постоянной неверности сего последнего. Так в осуждении других суд обыкновенно бывает, скор, мгновенен, тогда как над самими собой он медлен, отсрочивается, а следовало бы наоборот. Суд о других бывает неумолимо строг, тогда как суд о себе всегда прикрывается снисходительностью. Как строго купец судит о делах правоведа, светский – о духовных» 180 . Люди с чуткою совестью, при виде и слышании чужих грехов, умеют обращать внимание на собственное душевное состояние. Так, когда авва Агафон видел что предосудительное и помысел побуждал его к осуждению, говорил в себе: Агафон не сделай сам того, – и помысел проходил. Преподобный Макарий Египетский , увидев человека грешащего, сказал сам себе: «он хоть и согрешил, но сумеет покаяться, а ты если согрешишь, то покаяться не сумеешь». Подобно этому католический подвижник Бернард Клервосский, встречая бедняка, говорил: «по истине, Бернард, этот человек терпеливее несёт свой крест, чем ты». Встречая же богатого, он вразумлял себя: «Все-таки, Бернард, у этого человека под его пышной одеждой душа лучше, чем под твоим монашеским рубищем». |
| - Да, я сам это люблю, — говорит он уже серьезно, — и Прованс, и глушь, и цикад, и каштаны. Завтракаем внизу, в полутемной столовой. Иван надевает пенсне, разглядывает “живопись” на стенах. - Это что же, Рафаэль изображал? - Да. Рафаэль. Здешний. А жил тут полоумный одинокий старик, владелец имения. Здесь и умер. Будто бы призрак его ходит ночью по комнатам и постукивает. - Ну, это вранье, конечно. Брехня. Призрак! Пьяница, наверно, был, спивался в одиночку. - Бог его знает. - А ты видел? Как он ходит и постукивает? - Нет, не видел. - Ну вот то-то и оно-то, душа моя. Всё враньё. Я подливаю ему “нашего” пюжетского вина. - Будет, дорогой. Винцо хоть свое, притыкинское, а довольно-таки… (и опять словцо на четвертую букву алфавита). Под вечер мы ходили в монастырь Торопе. Какою-то тропинкой, среди мелкого леса, и вот другая тропинка пересекает ее — в старых, замшелых плитах-камнях. - Иван, смотри, это древняя дорога в аббатство Торопе. По ней ездил сюда на ослике св. Бернард. Тот, кто крестовые походы проповедовал. Бернард Клервоский — он и считается основателем аббатства. Еще довольно жарко, пахнет нагретой хвоей, цикады неумолчны. Выходим на большую дорогу, современную. Налево красные россыпи боксита, невдалеке романского стиля колокольня. - Клервоский, Клервоский… — я этих крестовых походов не видал… а вообще хорошо — Мне нравится. Он снимает свой шлем. - Да, братец ты мой, на ослике… Как Спаситель, “на осляти”. Иван делается вдруг серьезным — это не шуточки и “Притыкино”, сейчас он поэт, как и подобает ему быть. Такой, как некогда читал стихи свои у меня на Спиридоновке. - Даа, святой Бернард… Удивительна эта заброшенность аббатства Тороне, одного из знаменитых памятников романской архитектуры. Как всё сурово, строго тут! Ни украшений, никакой радости для глаза. Как будто сказано: “К чему обольщенья? Веруй, молись”. Голые каменные стены храма, сумрачная трапезная для монахов, портики во дворе на приземистых колоннах, нехитрый колодезь — и ни души! Даже привратника нет. Входи с дороги, кто хочет. Правда, и украсть нечего: сплошной камень, да так уж прочно приторочено, что веками стоит. |
| Феномен подобного переноса одного из двух градов можно обнаружить и у цистерцианцев. Так, Бернард Клервоский 195 отказывается от традиционного противопоставления Вавилона как града земного Иерусалиму как граду небесному 196 . Он предлагает принципиально новую модель, в которой civitas Dei – это Вифлеем. Логическое обоснование этой модели вполне очевидно – Вифлеем был избран Богом, чтобы в нем родился Иисус, воплощенное во плоти Слово Божье: «О Вифлеем маленький, но столь возвеличенный Господом! Возвеличил тебя тот, кто в тебе сделался малым из великого. Радуйся, Вифлеем, во всех пределах твоих сегодня поется празднично «Аллилуйя». Какой город тебе, когда услышит это, не позавидует тому драгоценнейшему хлеву и славе его яслей? Поскольку во всей земле уже прославлено имя твое и благословенным нарекают тебя все роды. Отовсюду славное возвещается о тебе, о град Божий 197 , отовсюду поется, что «человек родился в нем, и сам Всевышний укрепил его» 198 . Следует отметить, что в своей проповеди о граде Божьем Вифлееме Бернард использует цитаты из псалма, посвященного Иерусалиму 199 . Противопоставление между царским городом, столицей Иудеи, Иерусалимом и маленьким, захолустным городком Вифлеемом в пределах Иудиных для Бернарда является принципиальным, и этот факт он особо подчеркивает: «Иисус Христос, Сын Божий, рождается в Вифлееме Иудином. И узри почет: не в Иерусалиме, царском городе, но в Вифлееме, самом малом между тысячами Иудиными» 200 . Свою идею Бернард проясняет в проповеди на праздник Богоявления. Иерусалим – земной город, столица, где находится резиденция правителя века сего, не может быть градом небесным из-за творящегося в нем беззакония: «Нет ничего удивительного в том, что встревожился Ирод 201 , но то, что Иерусалим, град Божий, который есть видение мира, вместе с Иродом встревожился, кто этому не удивляется? Посмотрите, братья, насколько портит беззаконная власть, каким образом глава нечестивых подданных своих в свое нечестие обращает. Несчастен город, в котором правит Ирод, ибо, несомненно, соучастником стал злодейству Ирода» 202 . |
| Бернард подчеркивает обязательность простоты и бедности для преемников апостола Петра: Петр не носил драгоценных камней, у него не было стражи, он не ездил верхом на белом муле. В этих внешних проявлениях власти «папы следуют за Константином, а не за апостолом». В то же время Бернард признает папу наместником Бога на земле (в литературе есть и иная, не общепризнанная точка зрения, что Бернард-де не был сторонником теории «папы-кесаря» и считал, что епископы получают свою власть не от папы, а непосредственно от Бога). Цистерцианский аббат Цезарий Гейстербахский в начале XIII в. сравнивает Церковь с твердью, папу – с солнцем, императора – с луной, епископов – со звездами, клириков – с днем, а мирян – с ночью; эта идеологема была популярной среди священников и монахов. Роберт Гроссетест (1175–1253), епископ Линкольна и канцлер Оксфордского университета, сформулировал эту мысль так: «Я знаю, и знаю прекрасно, что наш господин папа обладает властью свободно действовать по отношению ко всем церковным бенефициям», – а папа Климент IV (1265–1268) отразил ставшее всеобщим мнение латинского христианского мира, сказав, что римский понтифик «обладает полным правом распоряжаться всеми церквами, церковными должностями, положениями и бенефициями». 4. Клерикализация понятия imperium и ее политические последствия В марте 1202 г. Иннокентий III сформулировал четкое понимание куриальной идеи imperium: «Право и власть (...) достаются от апостольского престола, который Римскую империю перенес в лице славного Карла от греков к германцам». Согласно этой идее, папы дают императорскую власть как бенефиций, условием которого является защита церкви. Императорская концепция imperium решающее значение придавала избранию императора римлянами. Эта точка зрения нашла наиболее законченное выражение при Штауфенах. В «Легенде о Карле», составленной в 1166 г. в Аахене по указанию Фридриха Барбароссы, говорится: «Когда молва о преданности вере и добру столь великого и славного мужа облетела весь мир, римляне, охваченные ужасом, признали за ним право владения могущественнейшей Римской империей и даже избрания папы» (последнее «право» – явный отзвук конфликта Св. престола с Барбароссой, выдвигавшим одного антипапу за другим в противовес Александру III). |
| Благодаря труду усердных монахов в Сито, а потом и в других основанных им монастырях, составились обширные библиотеки. Строгость жизни Сито стяжала ему сочувствие многих. Но она же и отпугивала других. До 1112 года увеличение монастыря шло медленно, а между тем болезни производили своё безжалостное опустошение, и только что возникшее аббатство грозило погибнуть. Стефану оставалось надеяться лишь на Бога, и в 1112 году в Сито вступил со своими товарищами Бернард. В следующем же 1113 году Сито уже мог основать новый монастырь в шалонском епископстве, которому дали многозначительное название «Твёрдости» (Firmitas, La Ferté). В 1114 году основано Понтиньи (Pontiniacum, Pontigny), в 1115 году – Клерво (в лангрском епископстве) и Моримонд. В 1134 году в год смерти Стефана Сито уже насчитывало около 80 общежитии. В 1111 году, когда Сито, казалось, было на дороге к медленному вымиранию, Бернард со своими товарищами готовился в «Шатильоне на сене» к тяжёлой жизни цистерцианского монаха. Недалеко от церковки святого Ворля жил он с увлеченными им своими братьями и товарищами, привлекая всё новых членов в своё общежитие – «став страшилищем для матерей и юных жён». Только двое, напуганные слухами о строгости Сито, «вернулись в мир», остальные в числе тридцати вступили в монастырь в апреле 1112 года. Аскеза и одушевление юного Бернарда уже в 1115 году поставили его во главе двенадцати других монахов, отправленных Стефаном для основания нового цистерцианского монастыря. В долине Обы (Aubes), на левом берегу её, в лощине, опоясанной тихими лесами, Бернард заложил Клерво (Clairvaux). Братья означили место своего кладбища, поставили алтарь, наскоро сколотили себе шалаши и принялись за медленное дело создания монастыря, посвящённого Святой Деве. Скромны были начала нового аббатства: они не позволяли ещё предугадывать его будущего великолепия. Маленькая четырехугольная капелла с тремя алтарями, деревянным крестом и бедною утварью, лишённая украшений и скудно освещаемая узкими окнами или лампой, являлась центром. |
| К числу таких ересей относились учения вальденсов и катаров. Церковь пыталась решить этот вопрос путем убеждения. На юге Франции, где сложился основной очаг ереси, папы организовывали проповеднические кампании и пытались выправить нравы церкви. Так, сам Бернард Клервоский отправился в 1145 г. проповедовать на юг в компании с легатом Альберихом, епископом Остийским, и Жоффруа, епископом Шартрским. В кафедральном соборе Альби в день своего приезда святой Бернард проповедовал тридцати прихожанам. Правда, через три дня огромная церковь уже не вмещала толпу желающих послушать проповедь святого. Но этот интерес вспыхнул, как солома, и погас: миссия святого Бернарда успеха не имела. Свидетельство Берцарда категорично – ересь торжествует: «У храмов нет прихожан, у прихожан нет священников, у священников нет совести. Повсюду христиане без Христа. Таинства смешаны с грязью, праздники утеряли торжественность. Люди умирают во грехе. Детей совращают с пути Христова, лишая их благодати крещения». Даже если Бернард и сгустил краски, его слова указывают на упадок католичества в тех районах, где он побывал. Крестовый поход проповедников, посланный папой Александром III в 1179 г., несмотря на насильственное отречение и показательное осуждение Пьера Морана по прозвищу «Иоанн-евангелист», был еще менее успешен. Несколько еретиков для виду покаялись, но после отъезда легатов население стало открыто поддерживать ересь. На Латеранском соборе папа заявил: «Хотя церковь , как говорит о том св. Лев, довольствуется святым, духовным судом и не прибегает к кровавым акциям, она вынуждена, однако, опереться на светские законы и просить поддержки у князей, дабы страх перед мирским наказанием заставлял людей исполнять духовный долг. Итак, поскольку еретики, которых одни именуют катарами, а иные патаренами или павликианами, много преуспели в Гаскони, Альбижуа, Тулузе и в иных землях, где открыто распространяют свои заблуждения и совращают неразумных, мы предаем их анафеме вместе с теми, кто им потворствует», – и возложил все надежды на помощь светских властей. |
|
|
