| Как наполнил Ты водоносы благословением Твоим, так наполни сердце мое благодатию Твоею и благостынею Твоею. Сердобольная мать, отвергаемая детищем своим, не презирает его, Господи, потому что препобеждает ея матернее сердоболие; да не преодолеют и мои грехи Твоей благости. Знаю я, что подвергнусь наказанию даже за праздное слово, за лукавые помыслы, за самое вожделение. Между тем, как скоро представляется мне удовольствие, тотчас и вдруг все забываю я и, как безумный, раболепствую во всем греху. Тщеславный, гневливый, разслабленный, ленивый, разсеянный, чревоугодник, сластолюбец, покрытый нечистотами, ежечасно блуждаю – и не разумею того. Только одно чаяние явления благодати Твоей, человеколюбивый Владыко, утешает меня и удерживает от отчаяния, – хочешь или не хочешь, спаси меня, преблагий Господи, по великой благости Твоей. 132. Там уже нет помилования, здесь вопи (4,66). Как бы пред страшным Твоим престолом предстоя, Господи, вижу я, осужденный, и обличение дел моих, и Твой о мне приговор, который меня беднаго, удаляя от святаго лица Твоего, ввергает в невыносимыя мучения. И как тогда буду взывать к Тебе, так и теперь с трепетом и со слезами вопию: праведен Ты, Судия праведнейший, и праведен суд Твой, и мне не учинено (таким судом) никакой неправды. Как будто там стоя, обращаюсь я к Ангелам: добрые и светлейшие Ангелы, источите о мне слезы, потому что не помиловал я сам себя, презрев Божию милость, и, наконец, совершенно справедливо подвергаюсь наказанию. Господь предлагал мне милость, а я никогда не обращал на это должнаго внимания, безрассудный; и теперь, по справедливой причине, отвращается Он от меня. С гневом скажут, конечно, тогда мне и Ангелы: теперь время не покаянию, а воздаянию. Моление не имеет уже силы, недействительны и слезы покаяния; преизбыточествуют одни слезы, проливаемыя от мучений; не умиленные воздыхания слышны здесь, а непрестанные стоны и болезненные вопли. Иди же и приими горькое и тяжкое воздаяние за дела свои, горя в пламени, как нечистое вещество, и воспаляя неугасимую геенну. Насладись, как сын тьмы, возлюбивший вечнующую тьму, – увеселяйся, взирая на черные зраки, для которых возгнушался ты вечным светом. |
| Раз уж я намерен рассказать эту историю до конца, я должен рассказать о двух случаях, о которых сейчас не знает никто на свете, кроме меня самого. Мне кажется, они очень характерны; но читателю самому об этом судить. Во всяком случае, они доказывают, сколь далек я был от подлинного разрыва с кузиной и в сколь сильной степени причина нашего разрыва коренилась в ней самой, а не в ее преемнице. Первый случай произошел, когда я приезжал к ней году в 1898 или 1899-м на ферму в Твайфорд, что между Мейденхедом и Редингом, где она без особого успеха разводила уток и кур. Кажется, поводом для встречи был разговор о том, как расширить это дело. Приехал я туда на велосипеде и нашел ее среди зелени и птиц, в сельской обстановке, в которой прошло ее детство. Мы провели вместе целый день, без малейшего напряжения, с несвойственной нам до сих пор дружеской легкостью. Мы называли друг друга старыми ласковыми прозвищами. Внезапно я пришел в отчаяние: как мы могли расстаться? Мне безумно захотелось вернуть ее. Последний раз я стал безуспешно ее молить. Оставаться в этом доме до рассвета я просто не мог. Я вскочил, оделся, спустился вниз, чтобы сесть на велосипед и уехать. Она услышала, что я встал (возможно, и она не спала), и сошла вниз, как всегда — милая и недоступная, и, как всегда, напуганная моими чудачествами. Видите, как все это безрассудно! «Если уж ты собрался ехать, тебе надо перекусить», — сказала она и принялась разжигать огонь, ставить чайник. Должно быть, она слышала, как зашевелилась тетя — они занимали смежные комнаты. «Все в порядке», — сказала она и попросила ее не спускаться вниз, чтобы та не увидела моих терзаний. Прежняя смесь сильного влечения и обескураживающей скованности была здесь в лучшем виде. «Как же это можно?» — спросила она. Я не выдержал и зарыдал. Я плакал у нее на груди, как обиженный ребенок, потом взял себя в руки, вышел в летнюю зарю, оседлал велосипед и покатил на юг, прямо в залитые солнцем глубины стыда и досады, не в силах понять, почему же мне так больно. Я ощущал себя какой-то машиной, каким-то автоматом, словно все цели исчезли; все потеряло смысл и назначение. Мир умер, умер и я и только сейчас понял это. |
| Не приемлют свидетелей, отдаленных временем и местом, которые говорят, или пишут, утверждаясь единственно на неизвестных разглашениях, на слухе, на суждениях черни, всегда легковерной, суеверной, а весьма часто и вероломной. Ни в чем тому подобном нельзя упрекать учеников Иисус Христовых. Они повествуют, еже слышаша, еже видеша очима своима, и еже руки их осязаша 41 . Они говорят и пишут по единому только долгу своего звания, и яко не могут, яже видеша и слышаша, не глаголати 42 . 9-й Отличительный знак, благоразумие Напоследок не приемлют свидетелей легковерных, безрассудных, коих действия, слова и рассуждения означают помешательство в разуме. В сем, надобно признаться, Апостолов Иисуса Христа, и даже Его самого обвиняли. Фист не говорил ли Св. Павлу сими словами: беснуешися ли Павле? многия тя книги в неистовство прелагают? 43 Иудеи Апостолам в поношение говорили, яко вином ислолнени суть 44 . И самые сродники Господни не были ль в состоянии сказать о нем, яко неистов есть? Нисколько не странно: подобает, чтобы мудрость казалась буйством в очах безумного. Не таким же ли образом Абдериты, зря согражданина их Демокрита, всегда углубленна в философские размышления, нерадяща о питии, пище и сне, пренебрегающа чести и богатства, уважающа одно только учение и познание истин природы, – не таким же ли, сказую, образом вообразили 45 себе, что он стал вне ума, и просили Гиппократа о излечении его? Буйство Апостолов есть такого же рода, хотя впрочем и не таков его предмет. Они буи быша Христа ради 46 . Ибо, по мнению мира, может ли быть вящщее безумие, как попирать ногами все земные выгоды из любви к Иисусу распятому, яко разумети Его, и силу воскресения Его, и сообщение страстей Его? 47 Впрочем писания Евангелистов и Апостолов пребудут бессмертным памятником и высочайшей их мудрости и необыкновенных добродетелей. §16. Верность свидетельства Апостолов, и то, что при содействии чувств не можно им было прельщенным быти от призраков столькож при виде чудесных, сколько общих и обыкновенных дел, ими утверждаемых |
| Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете ( Лк. 6, 25 ), – сказал Господь, и сказал это, по всей вероятности, вслед за словами: блаженны алчущие и жаждущие правды ; а если не вслед за ними, то, во всяком случае, противоположение пресыщенных алчущим здесь несомненно. Поэтому под именем пресыщенных следует разуметь тех, которые, в противоположность алчущим правды, вовсе не думают о правде Божией, – которые вместо Бога ставят свой разум, вместо помощи Божией – свои силы, вместо исполнения воли Божией, правды Его – исполнение своих прихотей, своих желаний, – которые правдой называют все, что способствует их благополучию, хотя бы это благополучие и было сопряжено с несчастием ближнего, – которые правдой считают господство сильного над слабым, – словом, тех, которые, создав свои понятия о правде, не ищут правды Божией. Такие люди пресыщены своей лжеправдой. И им-то Господь возвещает горе, так как их правда не откроет им врата Царства Небесного. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете ( Лк. 6, 25 ). Смеющиеся противополагаются плачущим. Поэтому под смеющимися здесь разумеются люди, нисколько не думающие о своих грехах, не сокрушающиеся о них, но как бы смеющиеся над ними и легкомысленно и беспечно проводящие жизнь. Горе им потому, что покаяние, сокрушение о своих грехах, самоосуждение и самоисправление возможны только в этой жизни, а если они эту жизнь проводят безумно, не думая о самоисправлении, и если поэтому не отстают от грехов, то не войдут в жизнь вечную, не будут блаженны, а напротив, восплачут и возрыдают. Напрасно думают некоторые, что Христос осудил этими словами всякое веселье, всякий смех, всякое веселое состояние духа. Приняв приглашение на брачный пир в Кане, Он тем самым доказал, что пользование житейскими удовольствиями само по себе не составляет греха, если, конечно, не влечет за собой вредных для души последствий. Блага земные даны нам Богом, и даны, конечно, для того, чтобы мы разумно пользовались ими, поэтому в пользовании этими благами нет греха; грех – в способах пользования земными благами и в отношениях наших к ним. Если мы пользуемся ими безрассудно, неумеренно, если мы привязываемся к ним так, что забываем исполнение воли Божией, то, конечно, такое пользование ими и такое отношение к ним грешно. Если мы из благ земных сотворим себе кумира, если в погоне за ними не станем искать Царства Божия и правды Его, то горе нам! Поэтому смех и веселье сами по себе не осуждены. Осужден дерзкий смех над значением греха и последствиями его, смех над способами достигнуть вечной жизни, смех и равнодушие ко всему тому, что составляет исполнение воли Божией, смех, как сознательное или даже легкомысленное отрицание необходимости самоосуждения, сокрушения (плача) о грехах и самоисправления. |
| Отсюда происходит много зол для невнимательных: гордость, леность, зависть, тщеславие, и другие гораздо большие. Но чтобы вам освободиться от всего этого, вырвите сам корень их (корыстолюбие). Когда нет корня, тогда не растут и дурные растения. Как находящийся во мраке часто боится веревки, принимая ее за змею, ко всему относится подозрительно и друзей считает врагами, так и люди безрассудные, как бы находясь среди глубокой тьмы, не знают свойства вещей, но пресмыкаются в грязи и негодной травы не считают негодною травою. Преданные сребролюбию, они не чувствуют его зловония, а если бы отстали, то почувствовали бы. Как любящие безобразную женщину, когда оставляют свою страсть, тогда ясно видят ее безобразие, так бывает и с сребролюбцами. Но как, скажешь, могу я оставить эту любовь? Обратимся опять к тому же примеру. Как любящий безобразную женщину, если беспрестанно обращается с нею, то воспламеняет в себе печь, а если на несколько времени удаляется от нее, то страсть его мало–помалу прекращается, так и ты отстань на несколько времени, отступи немного, и это малое расстояние сделается великим, — только начни исправление. Ты имеешь лишний дом? Продай его и отдай нуждающимся, не думая, что ты теряешь его, но что приобретаешь; смотри не на потерю, а на происходящую отсюда пользу, не на то, что ты лишаешься его здесь, а на то, что делаешься полным господином его там. Так и ты всегда можешь возвещать чудеса Божии. Об этом говорится в начале псалма. Между тем человек сребролюбивый не может постоянно упражняться в этом; он постоянно заботится о доходах, торговых оборотах, условиях, товарах, завещаниях, цене полей, цене домов, барышах и выгодах; об них он думает и беспокоится непрестанно, потому что где сокровище человека, там и сердце его (Мф. 6:21). Об этом говорит пророк, об этом заботится; как слуги постоянно пекутся о принадлежащем их господам, так и он печется о принадлежащем Господу: что Он заповедал, что исполнено, что еще не исполнено, но должно исполниться? Поэтому, увещеваю тебя, освободись от житейской многозаботливости и постоянно занимайся такими же размышлениями, и возвещай ежедневно совершающиеся чудеса Божии, частные и общие, простирающиеся на всех и на каждого порознь. Жизнь исполнена таких чудес, и с чего бы ты ни начал, с неба ли, или с земли, или с воздуха, или с животных, или с семян, или с растений, — везде найдешь обильное начало для повествования; захочешь ли говорить о прежних благодеяниях, бывших до закона, или под законом, или во времена благодати, или после смерти, или при самой смерти, — и здесь найдешь беспредельное море для повествования. Не безумно ли поэтому, при таком обилии предметов для повествования, которые могут доставить нам и удовольствие, и пользу, и благо для души, погружать ум свой в грязь, занимаясь рассказами о любостяжании и хищении? |
| Наряду с чертами, примыкающими к стоической морали, мужество у Климента носит и такие, которые напоминают аристотелевские рассуждения о ней. У Аристотеля мужество занимает середину между трусостью и безрассудной отвагой (а также безумием и бесчувственностью) 1153 , истинно мужественным у него называется тот, кто знает, что, для какой цели, когда и как претерпевать, кто руководится внушениями разума 1154 ; а также тот, кто мужествен ради прекрасного, ради самой добродетели, а не из посторонних целей 1155 . В ком же нет того или другого – знания или любви к одному только прекрасному, тот не может быть назван истинно мужественным. Аристотель указывает пять видов таких мнимых обнаружений храбрости, сходных с ней по внешности, но различных по существу: гражданское мужество, по мотиву стыда; военное – по опытности в деле; третий вид – смелость по незнанию и неопытности, как, например, у детей и безумных; четвёртый – по надежде на удачный исход дела, как у пьяных; пятый – по неразумной страсти: страстной любви или ярости (дикие звери) 1156 Подобное же различение собственно бесстрашного и мужественного делает Платон; отсутствие страха ещё не есть мужество; оно может объясняться только незнанием опасности, как это бывает у зверей или детей 1157 . Впрочем, эта мысль о неразрывной связи истинного мужества с знанием – соответствует принципам и стоического учения. Однако Климент, очевидно, воспроизводит мысль, собственно, двух первых философов, когда говорит, что никто безрассудно мужественный не есть гностик. Нельзя назвать мужественными детей, если они по незнанию являются бесстрашными и, например, касаются огня, или зверей, которые в безрассудной ярости идут на острие копий, или фокусников, которые, приобретя через упражнение ловкость, смело бросаются на ножи. Истинно мужественный, под угрозой явной опасности от ярости толпы, смело идёт навстречу всему его ожидающему 1158 . Мужество имеет отношение ко всей человеческой жизни. Св. Писание желает, чтобы мы были мужами и по телу, и по делам, и по мысли, и по слову; были мужами в твёрдости, терпении и в жизни, и в нравах, и в речи, и в упражнении, ночью и днём и, наконец, если необходимо, готовы были пролить кровь, как мученики 1159 . |
| 55) Кто любопытствует о чужих грехах или по подозрению судит брата: тот не положил еще начала покаяния и не принимал заботы узнать собственные грехи, поистине тягчайшие многопудовой свинцовой тяжести, и не знает, от чего человек бывает тяжкосердым, любящим суету и ищущим лжи (Пс. 4, 3); и потому как безумный и бродящий во тьме, оставя свои грехи, мечтает о чужих истинных или мнимых, по одному подозрению. 56) Самолюбие, как неоднократно говорилось, состоит причиною всех страстных помыслов; ибо от него рождаются три главнейшие помысла вожделевательной части души: чревоугодия, сребролюбия и тщеславия. Потом от чревоугодия рождается помысл блудный; от сребролюбия любостяжательный; от тщеславия гордостный; прочие же все следуют за каждым из сих трех, как то: помысл гневный, печальный, злопамятный, унывный, завистливый, клеветливый и прочие. Сии страсти связуют ум предметами вещественными и клонят его к земле, налегая на него, подобно тягчайшему камню, тогда как он по природе легче и тоньше огня. 57) Начало всех страстей есть самолюбие, а конец гордость. Самолюбие есть безрассудное любление тела. Отсекший его, отсек и все страсти, кои из него. 58) Как родители плотские пристрастны бывают к тем, кои родились от них, так и ум естественно привержен к своим мыслям, и как наиболее пристрастным из родителей свои дети кажутся более всех скромными и благообразными, хотя бы они по всему более всех посмеяния были достойны: так неразумному уму свои мысли кажутся более всех разумными, хотя бы более всех были нелепы. Мудрому же не кажутся такими свои мысли: но когда даже удостоверение имеет он, что они истинны и добры, и тогда тем больше не доверяет своему суду, а других мудрых поставляет судиями своих мыслей и рассуждений, да не вотще течет или тек (Гал. 2, 2); и от них приемлет утверждение. 59) Когда победишь какую-либо из бесчестнейших страстей, например, пресыщение, или блуд, или гнев, или любостяжание, тотчас нападет на тебя тщеславный помысл; а когда его победишь, тогда переймет тебя помысл гордостный. |
| Далее, словом человек видимо и преимущественно отличен от всех тварей, его окружающих. Это главный признак и главное средство нашего владычества над миром, как то и показано в самом начале чрез наречение имен от прародителя нашего всем животным. Чего не производило слово человеческое в чистом его виде, как оно было у святых Божиих человеков! Останавливало солнце, заключало и отверзало небо, воскрешало мертвых. Кто после сего не признает в слове скипетра нашего владычества над миром? Мы не способны еще действовать сим скипетром; не будем, по крайней мере, повергать его в грязь и ломать безрассудно. У животных малое только и слабое подобие нашего слова; но посмотрите, как они берегут его: употребляют не иначе, как по крайней нужде; придет весна, – способные отверзают уста и поют со всеусердием хвалу и славу Создателю; а в прочее время года и они безмолвствуют. Словом – далее – держится в силе и союзе весь род человеческий: это проводник наших взаимных мыслей, чувств, нужд, радостей и печалей, предприятий и усовершенствований. Словом связуется у нас таинственно прошедшее с настоящим, настоящее с будущим; приходят в тесное сообщение те, кои никогда не видали друг друга. Отнимите слово у людей: и все остановится в мире человеческом. Как же покрывать ржавчиною греха или делать ядовитою златую цепь, связующую все человечество? Обратите еще внимание на последствия слова человеческого. Всякое слово, исшедшее из уст ваших, никогда уже не возвратится к вам: нет, оно пойдет по умам и устам, по годам и векам; произведет неисчислимое множество мыслей и чувств, деяний и поступков, и, разросшись в огромное древо, обремененное всякого рода плодами по роду и виду его, сретится с тобою, творцом его, на Суде Страшном. – Как же не позаботиться о таком плодовитом произведении и произрождать их целыми тысячами безумно? И в настоящем времени, на самого изрекающего слово, оно не остается без действия. По словам нашим, во-первых, все судят о нас; уста наши доставляют нам или уважение, или вселяют к нам отвращение и презрение. Премудрый, – замечает древний мудрец, – во словеси любезна сотворит себе; а умножаяй словеса мерзок будет ( Сир. 20:8, 13 ). Празднословие терпится иногда для развлечения, как держат для сей же цели некоторых пернатых; но никогда не заслужит уважения. Если вас слушают, когда вы говорите пустое, и не показывают отвращения; то будьте уверены, что сего отвращения нет только на лице слушающих, а в сердце оно у многих. Благоразумно ли же не дорожить тем, от чего зависят наша честь или безчестие, любовь или нерасположение к нам всех и каждого? |
| Грешники несмысленные погасили светильники свои, данные им от Бога – разум и совесть, попрали, как бессловесные, все дары природы, все богатство благодати Божией. Во всяких лишениях земных и плотских люди скорбят, иногда безмерно, а когда лишаются явно благодати Божией через грехи свои, тогда мало кто скорбит, и часто ни во что вменяют лишение ее. Крайняя слепота и заблуждение падшего человека! Что важнее: душа или тело, плотское или душевное лишение? лишение ли праха, или лишение вечной жизни, лишение душевного мира, правды, света, свободы, милости Божией? О буйи и слепии человецы, по безумию и несмыслию своему теряющие единое на потребу, из-за безумного пристрастия к плоти и к миру! Образумьтесь когда-либо и бросьте пристрастие к миру – ведь мир скоро оставит вас, если вы его не оставите. Прилепитесь ко Господу всем сердцем, и Он никогда вас не оставит. Вечная истина и непреложная: «Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядет. Хотяй душу свою спасти, погубит ю, а иже погубит душу свою Мене ради и Евангелия, той спасет ю» ( Мф. 8, 34–35 ). Меня поражает, с одной стороны, величие даров Божиих человечеству в обессмертвовании, очищении, освящении, обновлении и обожении его природы; с другой стороны – лукавство человека, гордость, неверие, неблагодарность перед Богом, легкомыслие, намеренное религиозное невежество, кощунство над верою и чудесами; погружение в чувственность, пьянство, блудную нечистоту; злоба, зависть, непокорность родителям и властям, непочтение и презрение к старшим. Нужно решительное изменение, возрождение, обновление, иной образ мысли, верований, чувств, дел. Есть ли какой помысел, самый нелепый, глупый, безумный, нечистый, дикий, есть ли какое самое нелепое, безумное, нечестное, лукавое, растленное чувство, и нелепое, безрассудное, вредное и пагубное стремление воли, которых бы ни была причастна наша падшая душа, хотя бы на минуту, или на мгновение? Всякие духовные ветры, бури, смрады испытала душа наша по причине господствующего в сердцах наших природного растления, и от влияния злых, нечистых, нелепых лукавых духов. И св. отцы горько сокрушались и болезновали в своей жизни и в своих писаниях об испытанных ими в жизни наваждениях, наводнениях всяких скверных, лукавых и хульных помыслов и о бурях бесовских: ибо демонам за грехи наши попущено всячески искушать нас, чтобы открылись действительные расположения и стремления душ наших, явилась и образовалась в нас крепкая надежда на Бога, и утверждение в нас всякой добродетели. |
| Это натолкнуло на мысль, что в общении с людьми мы ведем себя так же. Если родной человек одаривает нас обилием благ, любовью и теплом, то эта его ежедневная забота становится для нас привычной и естественной, мы за нее даже не благодарим. Ребенок быстро привыкает к тому, что его вещи всегда постираны и поглажены, он не благодарит за это мать, он проявит недовольство, если этого внезапно не произойдет. Муж со временем перестает благодарить жену за то, что в доме всегда есть готовая пища, он будет роптать, если этого не найдет. Жена перестает замечать, что ее муж всегда подает ей руку на ступеньках или в общественном транспорте. Хотя ведь точно такое же проявление заботы от малознакомого человека мы всегда отметим и будем воспринимать с благодарностью... Колизей. Конечно, сотни раз видел его на фото. Но только оказавшись рядом, понимаешь, почему даже сами римляне, проходя мимо на работу, окидывают его восхищенным взглядом. Потрясает. Для меня он никогда не был памятником истории. Здесь не происходило каких-то особенно знаменательных событий. Это памятник человеческой психологии. Дикая, безрассудная жажда увеселения за счет мук, страданий и смерти других людей. Место, средоточие дичайшего контраста: боль одних являлась радостью для других. Сегодня мы воспринимаем это как что-то немыслимое — варварство или невежество. «Как такое возможно!» — крутится в голове. Тогда же это было вполне нормальным явлением. Но можно сколько угодно размышлять об этом над книгами, а можно прийти сюда и попытаться проникнуться тем духом. Попытаться поставить себя на место людей, как тех, кто сидел на трибунах, так и тех, кто находился на арене. Именно с этими мыслями я прикоснулся к стенам Колизея, месту, впитавшему в себя реки крови. Считается, что здесь проливалась и кровь христиан. Вспомнив, что на этом месте был замучен св. Игнатий Богоносец, мне стало стыдно за свою «пятерку» на экзамене по патрологии. «Святой был растерзан дикими зверями в Риме в 107 году»,— сухо сказал я тогда. Только сейчас я ощутил весь ужас этой фразы. Я словно увидел все происходящее — реально, без налета одухотворенной поэтичности жития святого. Мне стало стыдно сидеть на месте наблюдателя, какого-нибудь жирного римского патриция или безумного плебея, с жадным восторгом наблюдающего, как хищники терзают человека. Мне захотелось оказаться на арене. Там, где находились мои братья по вере. Там, где были люди, вынужденные бороться за свою жизнь. Где людей натравливали на животных, а животных — на людей. Где сильные воины и бойцы разили мечами и подставляли себя под удар не ради каких-то высоких идеалов, а для того чтобы кто-то хорошо провел время… Как я ни пытался, так и не смог понять, как человек, видя все это, мог вскакивать и кричать от восторга. Видимо, слишком много между нами пролегло веков и поколений. |
|
|
