| Ин.7:11 . Иудеи же искаху Его в праздник и глаголаху: где есть Он? 530 Отыскивают иудеи Иисуса не для того, чтобы, нашедши, уверовать, ибо, и предупреждая искание, Он являл Себя, согласно сказанному Им: «Меня нашли не искавшие Меня, Я открылся не вопрошавшим о Мне» ( Ис.65:1 ; ср. Рим.10:20 ), но вследствие превеликого беззакония впадая в эллинскую суетность и ревнуя более о свойственном тем (эллинам), чем о том, посредством чего им подобало блистать вышнею благодатию. Ведь почитающиеся за эллинских мудрецов и ревнителей мирской и демонической мудрости тратят много острых слов, вертя круги пустых рассуждений, и «ткут основу паутины», по написанному ( Ис.59:5 ). Они принимаются отыскивать истину или благо или правду, что такое это есть по природе, и, представляя себе одну только тень истинного знания, пребывают совершенно лишенными деятельной добродетели. Оставаясь чуждыми вышней и действительной премудрости, они никогда не упражняются ни в чем полезном, кроме слов. Так и иудеи, эти братья и соседи невежеству тех, отыскивают Иисуса не для того, чтобы, обретши, веровать, как это и показало само дело, но чтобы, уязвляя Его многими упреками, навести на головы свои пламень неугасимый. И в другом также отношении, должно думать, они совершают суетнейшее искание, ибо они принимаются Его искать только потому, что нет Его. Ведь Чудотворец этот должен был пребывать среди совершавших праздник, говорят они, преследуя только приятное удовольствие для себя, а совсем не пользу от удивления (пред Чудотворцем). Облеченные славою законоучительства и считая себя великими знатоками Священных Писаний, они не помнят пророческого слова, гласящего так: «Взыщите Бога и, при обретении Его, призовите: когда же станет приближаться к вам, пусть оставит нечестивец путь свой и муж беззаконный намерение свое и да обратится к Господу, и помилует его» ( Ис.55:6–7 ). Видишь, как недостаточно для спасения одного только искания, но, обретши, необходимо и обращаться, очевидно чрез послушание и веру. Так надлежало спасаться и невежественному и непослушному народу Иудейскому. Если же и в этом оказывается весьма неразумным, то справедливо уже должен услышать: «Как скажете, что мудры мы и слово Господне с нами? Всуе стала трость лживая книжникам, посрамились мудрецы, смутились, запутались, какая (же) мудрость есть в них? Потому что слово Господне отвергли» ( Иер.8:8–9 ). И в самом деле, разве не отвергли, не приняв (Христа), или разве не бесчестят, не отказываясь безрассудно говорить о Нем это: «где есть Он»? Ведь это «Он» есть знак безумных (гордецов), еще не удостоивавших Его своего удивления, хотя из многих и великих дел Его они должны были иметь о Нем вполне подобающее представление. |
| Риензи, сам того не сознавая, имел эту мысль; яснее выражалась она в Арнольде брешианском и в Кресценцие при Оттонах. Обвинение Кресценция в том, будто бы он хотел Рим передать византийцам, было вероятно клеветой 267 podpis; но, может быть, он имел безумную мысль посредством Византии освободить Рим от германцев. Такая мечта, несмотря на свою безрассудность, возможна. Вообще странное отношение Рима к папству, или лучше сказать римской совести к папской власти не сознано ещё никем; а ещё недавно оно выразилось в исторических происшествиях, напоминающих и Кресценция, и Арнольда, и Риензи; но наш век сильно разрабатывает историю и никогда не узнает ни влияния её духа, ни присутствия прошедшего в современном. Таким образом выражалось с жалкой истории Италии IX и Х столетий преемство исторической мысли (которое есть не что иное, как общественное проявление мыслительных начал, живущих в каком-нибудь народе). Вследствие той самой широты требования и внутренней гордости, которые настоящему итальянцу представляли весь мир, как одно великое государство, и Италии, как его несомненное средоточие, Италия отдельная никогда не была предметом особенного попечения и целью постоянной заботы. В ней люди мелкие по значению вещественному или силам душевным жили, как вообще живёт род человеческий, со дня на день, без помысла. А люди сильные властью и духом жили своими помыслами и своими надеждами вне Италии, в мире, для которого тесны были её пределы, ибо он охватывал всю землю и всё человечество. Нельзя не заметить некоторого сходства между внутренней жизнью Италии и прежней жизнью Евреев. Та же надежда призвать целый мир убеждением или силой в общую человеческую семью; та же надежда первенствовать в этой семье и править ею; то же чувство кажущейся любви к человечеству и гордости, враждебной человечеству. Разумеется, христианское чувство смягчало в новом народе яркую и грубую односторонность древнего народа, но сходство внутреннего закона разительно. Оттого-то любовь к отечеству никогда не получала в Италии того характера, который она имеет в других странах, характера строительного, а довольствовалась мечтами; оттого и местные эгоизмы не находили никогда стремления, которому должны бы были пожертвовать собой. Италия в глазах лучших из своих граждан казалась будущим средоточием всемирным, но никогда самостоятельным членом в великом обществе народов. Такое значение казалось ей не менее унизительным, чем рабство, и она сносила рабство терпеливо потому, что всегда хотела господства, а не равенства. Над нею тяготело и тяготеет до нашего времени гордое воспоминание древнего Рима, принявшее две определённые формы – древнейшую, но менее разумную, империи, и новую, кажущуюся более разумной даже в наше время – папства. Временная свобода и самостоятельность некоторых частей Италии являлись в истории только выводом из борьбы этих двух форм. |
| В этом бодром движении по тёмной, тихой, тёплой стране на Воротынцева быстро нисходила та прекрасная лёгкость, известная каждому военному человеку (нет, солдату реже, а именно офицеру, кто и живёт для одной войны), когда непрочные нити, припутавшие тебя к постоянному месту, обрезаны начисто, тело воинственно, руки свободны, приятно чувствуешь тягу оружия на себе, голова занята прямой задачей. Воротынцев знал в себе, любил это состояние. Потому и не мог он ехать поездом через Варшаву, что ко всей земле, пройденной корпусами, ему надо было тоже прикоснуться, иначе он ничего понимать не будет. Потому что и смелый, и решительный, и сообразительный офицер – это тоже ещё не настоящий офицер. Ещё должен он постоянно ощущать тягу и нужду солдата, чтобы тёрло и его плечи, пока не все солдаты скинули заплечные мешки на ночлег; чтоб не шла ему в горло ни вода, ни еда, если без воды и еды осталась хоть рота в дивизии. Прикоснуться потому нуждался Воротынцев, что жгла его, не ослабляя паленья, ещё японская война, так десять лет и жгла, не утихая. Безумное русское общество могло радоваться тому поражению – как безрассудный ребёнок радуется болезни, чтоб сегодня чего-то не делать или не есть, а не понимает, что грозит ему от той болезни на весь век остаться! калекою. Общество могло радоваться и всё валить на царя, на царизм, но патриоты могли только скорбеть. Два-три таких пораженья подряд – и искривится навсегда позвоночник, и погибла тысячелетняя нация. А два подряд уже и были – крымское и японское, лишь слегка прополосенные не такою уж славной, не такой уж великой турецкой кампанией. Оттого наступившая война могла стать или началом великого русского развития или концом всякой России. Оттого-то ошибки японской войны особенно саднили сейчас истинных военных – и тянулись они, и содрогались они, как бы тех не повторить! Прикоснуться к тому, что случится в Восточной Пруссии со дня на день и с часу на час, особенно потому нуждался Воротынцев, что в прошлые годы он был среди немногих генштабистов, кто допускаем был к обсуждению общих планов войны и составлению частных проектов, на которых потом, безымянных, годами ставили, ставили подписи и визы генералы и великие князья, а после тех лет “Соображения” были издаваемы несколькими номерными экземплярами, хранимы в несгораемых шкафах, и даваемы читать, кому ведать надлежит. |
| Желания о продолжении своей жизни или же о скорейшем переходе в будущую загробную жизнь у многих людей противоречивы и сильно смущают их, преимущественно же последние из них, т. е. смерть — устрашает едва ли не всех. Об этом и предложим рассуждение, дабы успокоить себя и примирить свои пожелания. Все хорошо знают, что каждый умрет и не отрицают этого; соглашаются умереть, но не тотчас; желают отдать естеству долг, но не теперь; имеют желания переселиться от земных селений в небесные, но после. Бедные мы и не разумные! говорим безумно — желаем освободиться от нищеты своей, а не сейчас; желаем быть блаженными и благословенными, но не достигли еще той степени. Зачем ставишь для себя, безрассудный человек, столь высокую лествицу к небу, чтобы иметь много ступеней, по которым ты думаешь медленно и лениво приближаться к смерти? Зачем тебе желать долголетия, ошибочно думая, что многими годами жизни приготовишь смертный исход с более легким страданием? Должно умереть или теперь или завтра. Мне известно, что многих обольщает — когда смерть стучится у дверей, они думают, что кредитор глупый приходит за получением долга не вовремя, до истечения назначенного срока. Безумное сравнение! Срок этот тогда оканчивается, когда это угодно Владыке смерти. Почему называешь смерть безвременной? Почему умоляешь о продолжении жизни? — Ты давно приутотовлен к смерти знанием об неизбежности ее, и дано было тебе продолжительное время для исправления себя — больше ты не исправишь себя и не приготовишь себя. И потом опять захочешь помедлить для исправления себя, и чем более лет проживешь, тем более сделаешься неготовым к смерти. Долголетие весьма многих сделало еще более грешными. Нежелание умереть ради будущего покаяния — есть своего рода зло, ибо оно на деле не оправдывается. Дело в том, что тот только исправляет себя, кто готов умереть тогда, когда Богу это угодно. Бог никогда ничего злого не хочет и самое зло направляет к лучшему — к добру. А потому, когда Бог определяет кому смерть, то делает добро умирающему, прекращая возможность ему еще больше грешить. Поэтому каждый удали от себя всякое сомнение о безвременности смерти и от всей души говори: " будь моя смерть тогда и так, когда и как Господу угодно " ! |
| Минь. Т. III. С. 210. Творения Т. III. С. 204–206. 714. Брак непристойный часто разрушается с самого 1 го дня Представь, как важно, когда невеста, приняв на свою голову столько благословений, входит в дом жениха! Каких это почтеннее венцов? Какого полезнее богатства? Между тем, совершающееся теперь бывает крайне безумно и безрассудно. Представь, какое мучение для новобрачных переносить столько срамных слов торжественно, в слух всех, от людей пьяных и расстроенных в уме! … Часто с этого самого дня блудница (присутствующая здесь), уходя, похищала новобрачного от друзей в плен свой, погашала любовь его к невесте, разрушала благорасположение, уничтожала привязанность, прежде, чем она усилилась, и бросала семена прелюбодеяния. Этого особенно должны были бы страшиться отцы и запрещать шутам и плясунам присутствовать на браках. Минь. Т. III. С. 212. Творения Т. III. С. 208. 715. Цель брака и необходимость, во избежание прелюбодеяния, супругам всегда сознавать, что каждый из них сознавал, что не владеет своим телом, и при всяком соблазне внешнем возвращаться к началу и идее своего брака, иначе вся жизнь семейная разладится, и свой дом будет отвратителен Брак установлен не для того, чтобы мы распутствовали, не для того, чтобы предавались блудодеянию, но чтобы были целомудренными, – (это главнейшая цель брака)… Если же ты намереваешься и после брака предаваться блудодеянию, то излишне было бы тебе и вступать в брак, бесполезно и напрасно, и не только напрасно и бесполезно, но и вредно, потому что неодинаковое дело – предаваться блуду, не имея жены, или после брака опять делать то же самое. Последнее уже не блуд, а прелюбодеяние. Хотя и странны эти слова, но справедливы. Знаем, что многие называют прелюбодеянием только то, когда кто развращает замужнюю женщину; но, что касается до меня, то с общественной ли блудницей, или с служанкой, или с какою-нибудь другой женщиной, не имеющей мужа, соединяется беззаконно и распутно человек, имеющий жену, это я называю прелюбодеянием. Вина прелюбодеяния зависит не только от тех, которым наносится позор, но и от тех, которые наносят его. |
| Второе же – неразумные и тщеславные пожелания, уход с одного послушания и переход на другое, потому что-де первое низко, а второе почтеннее, то тяжелее, а это легче и полезнее, то только притупляет, а это делает человека более умным. У меня недостанет и времени, чтобы перечислить и назвать в отдельности каждое из этих безрассудных и вносящих несогласие желаний. Одни, не имея для того дарований и сноровки, хотят заниматься каллиграфским искусством или, вернее, искусством тешить свои страсти, другие из самых низших и неловких стремятся в библиотекари, иные, не имея соответствующих достоинств, ищут священного сана, еще иные хотят чаще читать, а также проповедовать, потому что они честолюбивы, жадны до славы и не хотят возблагодарить Бога за то, чем они уже незаслуженно владеют. Неблагословенные подвиги Ибо чем они были прежде? Почему они не хотят видеть, какой с ними совершился переход? Из неразумных они стали вполне разумными, из грубых – благовоспитанными (если только они благодушно относятся к мерам воспитания), из невежд – образованными (если они внимают учению). Есть затем некоторые и такие лица, которые ищут усиленных подвигов, дабы казаться богоподобнее, а по моему мнению, чтобы лишь стать еще безумнее и горделивее. Какие же это подвиги? Усиленное против остальных братий воздержание, ношение (393) власяницы, особенное, большее сравнительно с другими, молчание, держание во рту камня, множество поклонов. В общежитии все это святыми отцами запрещено, так как это уязвляет других братий, вытекает из чувства горделивости, возбуждает зависть и нарушает единодушие и согласие. Добродетели, благословенные в братстве Яже ти повеленна, говорит мудрый 572 , сия разумевай ( Сир. 3:22 ) 573 и не проси у Господа владычества, ниже от царя седалища славы ( Сир. 7:4 ) – не стремись стать чересчур праведным и не выдумывай лишнего. Будь доволен тем, что тебе приказано и заповедано, стяжай и обогащайся тем, что дает большую выгоду и что вместе с тем не вызывает вражды и гнева в братстве, но что возбуждает только радость и соревнование, а именно – безропотностью, независтливостью, послушанием, поверженным долу самомнением, довольством и покорностью во всем, что дают или приказывают, – в пище, питии 574 , одежде, обуви, послушаниях, чтениях, псалмопениях, указаниях, выходе из монастыря, как бы все это и когда ни делалось, чтобы ты здесь сиял и блистал, подобно светилу или звезде, и первенствовал, как духовный князь. |
| § I Матренушка-босоножка, по происхождению из Костромской губернии, причисляется к тому немногочисленному сонму русских подвижников и подвижниц, которые известны под названием «Христа ради юродивые». Юродство Христа ради, имеющее для себя основание в словах святого апостола Павла ( 1Кор. 4, 10 ), есть высокий подвиг веры и благочестия, добровольно и сознательно принимаемый для преуспеяния в любви к Богу, и в ряду христианских подвигов есть один из трудных и изумительных подвигов, почему лишь немногие ревнители благочестия принимали на себя этот исключительный путь благоугождения Богу. Кажущееся отречение от пользования разумом, отрешение от внешних правил гражданского общежития, презрение к принятым мирским приличиям, добровольное лишение себя дозволенных земных благ, удобств и невинных радостей и щедрая благотворительность к бедным – вот те черты, которые в общем являются характерными для юродивых и невольно привлекают к ним внимание публики. При столь необычном или даже загадочном образе жизни такие странные личности являются как бы выходцами из какого-то другого мира и в глазах большинства и особенно интеллигентных представляются безрассудными, сумасшедшими, и их удивительные жизнь и поступки нередко вызывают глумление и презрение. Но для правильного суждения об юродивых следует поглубже всмотреться в это непонятное для большинства мирских людей явление и не опускать из внимания многих, иногда поразительных проявлений высокодуховной жизни юродивых. При внутреннем сознании себя и своих обязанностей юродивые действительно представляются иногда безумными, смешными и жалкими для людей, между тем и при странных своих действиях они не дозволяют себе чего-либо греховного, какой-либо несправедливости и неуважения к ближним. Отказываясь от всяких земных благ, юродивые обыкновенно презирают богатство и свое имущество, равно и поступающие к ним доброхотные подаяния щедро раздают нищим и нуждающимся, а сами, принимая на себя непривлекательный облик, всегда терпят различные лишения, нередко зимой и летом ходят босыми, в неприглядной или даже грязной одежде. |
| Считать «Матильду» и «Агонию» обычными фильмами можно только от недалекого ума. И, если Учитель пропихнет свое детище в прокат, то это расскажет всему миру, что в России духовный сифилис распространился достаточно мощно и уже поразил мозг. Питирим Сорокин писал: «Любая длительная и тяжелая война, в особенности же гражданская, всегда уносит с поля жизни «лучших» - биологически, психически и социально - людей: наиболее здоровых, наиболее трудоспособных; наиболее моральных, волевых, энергичных и одаренных умственно. Она - орудие отбора шиворот-навыворот. Процент гибели таких «лучших» в эпохи войн и революций всегда гораздо выше, чем процент гибели «рядовых» людей, и тем выше, чем длительнее и опустошительнее война, чем глубже и кровавее революция. Они пожирают, прежде всего, наиболее выдающихся людей, каковых немного среди населения... В отдельные периоды, как, например, при Петре и в наши годы, это безумное расходование нашего «биологического фонда» принимало поистине сумасшедший размах. Народ с бедным «биологическим фондом» при такой трате давно уже должен был бы сойти со сцены истории. И, однако, до сих пор мы держались, хотя и отставали от ряда других народов. Объяснение этому, по-видимому, надо искать и в богатстве нашего «биологического фонда». Но всему есть предел. Римляне и греки были еще богаче нас в отношении их «биологического фонда». Но безрассудное расходование «лучших» в течение их истории, особенно в период греко-персидских и Пелопонесской войн в Греции, Карфагенских войн и гражданских междоусобиц в Риме, окончательно истощили их «лучшую кровь», произошла замена первосортного человеческого материала второсортными людьми и их потомками - и блестящая звезда этих народов стала закатываться. Чем быстрее шла замена - тем быстрее стал темп заката, закончившийся гибелью этих великих народов» . «Второсортным» людям сохранение святынь не понятно: лучше их обменять на гамбургеры и «хот-доги». Материализм есть господство второсортности. Вот «Матильда» и покажет, смогли ли мы сохранить свое первородство или уже продались за миску чечевичной похлебки, стали мы или нет «второсортными» (по П. Сорокину). Так что за этот инструмент проверки вменяемости российского общества г-на Учителя следует даже и поблагодарить. Правда, без уверений в почтении и т.д. |
| Грандиозные бани в полном запустении – нет больше ни средств для их содержания, ни, самое главное, воды, столь редкой и ценной в Константинополе. Даже высшие чиновники двора теперь выпрашивают во дворце «дополнительную воду» для своих весьма скромных домов, построенных на развалинах древних зданий. Страшная антисанитария и чудовищное запустение – вот что представлял собой Константинополь до Македонского возрождения, если не вплоть до самих Комнинов . Обыватели такого города вынуждены были уныло бродить между разваливающимися виллами бывших патрикиев и сенаторов, почерневшими статуями языческих богов и забытых героев, египетскими обелисками с непонятными надписями и таинственными знаками восточных стел. В это время торжествует византийская астрология, адепты которой в каждом загадочном знаке видели счастливое или неудачное предзнаменование. Умельцы вычитывали пророчества по положению статуй на Ипподроме и искусно толковали трофейные иероглифы на публичных зданиях, соединяя средневековую филологию с фантастической астрономией и неуемной фантазией. Тоска по утраченному великому прошлому смешивалась здесь с таинственной надеждой на великое будущее. Вселенский апокалипсис яснее и яснее открывал свой лик. Вот эти смешанные, спутанные, иногда дикие, чрезвычайно богатые и потому безумно интересные сведения и доносят до нас сочинения «патриографов», одним из которых является «Парастасис». Невозможно понять умонастроение рядового византийца VII–X вв., не читая «Патрию» или «Парастасис». И наоборот, понимая мироощущение средневекового византийца, значительно легче представить себе многие исторические события, описанные в хрониках – восстания цирковых партий, неожиданные мятежи и столь же неожиданные их прекращения, безрассудную приверженность народа к династии и внезапное резкое отвращение от нее из-за какого-нибудь малозначительного события. Прежде всего, такие сочинения, как «Описания патриографов», помогают нам понять византийский менталитет. И это дорого стоит для любого исследователя Византии. |
| Хочешь ли остановить внимание на другом, еще более легком, на том, что бывает ежедневно? Но не дашь мне объяснения и относительно этого. Мы каждый день вкушаем хлеб. Как же, объясни мне, естество хлеба обращается в кровь, в слизь, в желчь и в прочие наши соки? Хлеб, ведь, густ и тверд, а кровь – вещество жидкое, разливающееся; тот бел, или имеет цвет пшеницы, а кровь – красна или черна. Если рассмотришь и другие различные качества, то найдешь большую разность между хлебом и кровью. Как же это происходит, скажи мне и дай отчет? Но ты не можешь. Не будучи в состоянии объяснить ежедневное изменение пищи, можешь ли ты требовать от меня отчета в творении Божием? Не крайне ли это безрассудно? Если Бог подобен нам, требуй объяснения того, что совершается. Лучше же и в этом случае не требовать, потому что и о многих произведениях человеческого искусства мы не можем сказать, как они совершаются, например: как из земли в рудниках образуется золото, как песок превращается в чистое стекло. Можно указать множество и других вещей, которые делаются человеческим искусством, но как – мы не знаем. Но пусть так: если Бог подобен нам, требуй объяснения. А если Он бесконечно отстоит от нас и несравненно превосходит (нас), то не крайнее ли будет безумие, если мы, признавая мудрость и силу Его беспредельною, божественною и непостижимою, требуем от Него отчета в каждом деле, как бы в человеческом каком произведении? Но оставим умствования и станем опять на несокрушимую скалу. «В начале сотвори Бог небо и землю». Стой на этом основании, чтобы кто не свел тебя в смуту человеческих умствований: «помышления... смертных боязлива, и погрешительна умышления» их 8 ( Прем.9:14 ). Не оставляй же твердого основания и не вверяй спасения души своей слабому и ненадежному, но «пребывай в нихже научен еси и яже вверена суть» 9 ( 2Тим.3:14 ), и говори: «в начале сотвори Бог небо и землю». Манихей ли придет, Маркион ли, одержимые ли недугом Валентина, другой ли кто, противопоставляй им это изречение; и если увидишь, что он смеется, поплачь об нем, как о безумном. |
|
|
