| — За обедом всё с ним было в порядке, — сказала миссис Браун. — Надеюсь, он ничего такого не съел. — Может, ему чего в глаз попало, — предположила миссис Бёрд, когда Паддингтон сделал шаг назад и чуть не свалился, пытаясь подальше закинуть голову и получше разглядеть небо. — А до этого он стучал по барометру перед каютой директора круиза, — припомнил Джонатан. — Я даже испугался, что он этот несчастный барометр сломает. — А к иллюминатору у него водоросли прицеплены, — добавила Джуди. — По-моему, это как-то связано с погодой, — заключил мистер Браун, снова утыкаясь в корабельную газету. — Может, он решил, что скоро будет шторм? — Полундра! Этого не хватало! — воскликнул Джонатан. — Тогда ведь вечерний праздник отменят. — Вот именно, — кивнул мистер Браун. — И уж если кто тогда расстроится, так это Паддингтон. Поэтому, наверное, он и волнуется. Объяснение мистера Брауна было принято, и все вернулись к своим делам. Утро они провели, обследуя огромный теплоход, и теперь всем хотелось передохнуть. Путешествовать на океанском лайнере было очень интересно, казалось, будто вы живёте в небольшом плавучем городе. Экскурсию по этому городу проводил Паддингтон, и под конец все выбились из сил. За долгое путешествие он познакомился практически со всеми членами команды, так что после похода по магазинам, визита в бассейн, спортивный зал и разные рестораны Браунам ещё показали специальный отсек, где путешествовали домашние животные, пекарню, машинное отделение и ещё множество всяких мест, куда обычно не пускают посторонних. Надо сказать, миссис Бёрд объяснение, предложенное мистером Брауном, не вполне устроило, но она мудро решила не напоминать, что, насколько ей известно, Паддингтон даже не догадывается о сегодняшнем празднике, а уж тем более о том, что и он туда приглашён тоже. Уж она-то знала по прежнему опыту: что бы ни было у Паддингтона на уме, торопить события бессмысленно, в своё время всё и так выяснится. А Паддингтон, и не подозревавший, какой к нему проявляют интерес, опустил лапу в стоявшую рядом кружку с какао, потом поднял лапу повыше, чтобы определить, откуда ветер дует, а после этого озабоченно уставился через борт на голубую воду за кормой. |
| – Трот! – обратилась ко мне бабушка, когда допила чай, и, тщательно разгладив на коленях платье, вытерла губы. – Ты, Баркис, можешь остаться. Трот! Ты приобрел твердость духа и уверенность в себе? – Надеюсь, бабушка. – А как тебе кажется? – спросила мисс Бетси. – Кажется, что приобрел – Тогда скажи, мой милый, – продолжала бабушка, серьезно глядя на меня, – как по-твоему, почему я предпочитаю сидеть сегодня вечером на своих вещах? Я покачал головой, ибо не мог догадаться. – Потому что это все, что у меня осталось. Потому что я разорена, мой дорогой. Если бы дом со всеми нами свалился в реку, я не был бы так потрясен. – Дик это знает, – продолжала бабушка, спокойно кладя мне на плечо руку. – Да, я разорена, дорогой Трот. Все, что у меня осталось, находится здесь, в этой комнате, если не считать коттеджа. Я поручила Дженет сдать его внаем. Баркис, я хочу, чтобы этому джентльмену было где сегодня переночевать. А для меня, может быть, вы устроите что-нибудь здесь, во избежание лишних расходов. Мне решительно все равно. Только на сегодняшнюю ночь. Подробней мы поговорим обо всем этом завтра. Я опомнился от изумления и от огорчения за нее, – да, могу сказать с уверенностью, за нее! – лишь тогда, когда она бросилась мне на шею, восклицая, что ей тяжело только из-за меня. Но уже через секунду она справилась со своим волнением и сказала с видом скорее торжествующим, чем удрученным: – Надо стойко выносить превратности судьбы, мой дорогой, и не дать им нас запугать. Надо играть свою роль до конца. Надо устоять перед бедой, Трот! Глава XXXV Уныние Как только я обрел способность соображать, которая мне вначале изменила после ошеломительного сообщения бабушки, я предложил мистеру Дику направиться к мелочной лавке, чтобы воспользоваться кроватью, на которой еще совсем недавно спал мистер Пегготи. Мелочная лавка находилась на площади Хангерфордского рынка, а в те времена площадь Хангерфордского рынка была непохожа на теперешнюю – перед входом в дом находилась деревянная колоннада (вроде той, какая бывает на старинных барометрах перед домиком с фигурками мужчины и женщины), весьма понравившаяся мистеру Дику. Удовольствие проживать над таким сооружением вознаградило бы его, полагаю, за многие неудобства, а поскольку, в сущности, их было мало, если не считать упомянутых мной ароматов и крохотных размеров помещения, мистер Дик был очарован своей комнатой. Правда, миссис Крапп с негодованием объявила ему, что там и кошку негде повесить, но мистер Дик, усевшись на кровать и обхватив ногу руками, справедливо заметил, обращаясь ко мне: |
| — Хотел бы я знать, где Уолтер? — сказал Джилс, заботливо спрятав хронометр. — Вот уже полчаса, как обед готов, а Уолтера нет! Повернувшись на своем табурете за конторкой, Джилс выглянул из-за инструментов в окно, не переходит ли его племянник улицу. Нет. Его не было среди раскачивающихся зонтов, и уже, конечно, за него нельзя было принять мальчишку-газетчика в клеенчатой кепке, который медленно проходил мимо медной доски снаружи, указательным пальцем выписывая свое имя над именем мистера Джилса. — Если бы я не знал, что он слишком меня любит, чтобы удрать и против моего желания поступить на судно, я бы начал беспокоиться, — сказал мистер Джилс, постукивая согнутыми пальцами по двум-трем барометрам. — Право же, начал бы. «Весь в Даунсе» , а? Большая влажность! Ну, что ж! Дождь нужен. — Мне кажется, — сказал мистер Джилс, сдувая пыль со стеклянной крышки компаса, — мне кажется, что в конце концов ты склоняешься к задней гостиной не более точно и прямо, чем мальчик. А гостиная обращена как нельзя правильнее. Прямо на север. Нет уклонения хотя бы на одну двадцатую ни в ту, ни в другую сторону. — Здравствуйте, дядя Соль! — Здравствуй, мой мальчик! — воскликнул мастер судовых инструментов, живо оборачиваясь. — А, так ты уже здесь? Бодрый, веселый мальчик, оживившийся от быстрой ходьбы под дождем, миловидный, с блестящими глазами и вьющимися волосами. — Ну, что, дядя, как вы здесь поживали без меня весь день? Готов обед? Как я голоден! — Что касается того, как я поживал, — добродушно сказал Соломон, — то странно было бы, если бы без такого повесы, как ты, мне не жилось гораздо лучше. Что касается обеда, то вот уже полчаса, как он готов и ждет тебя. А что касается голода, то и я голоден. — Ну, так идемте, дядя! — воскликнул мальчик. — Ура адмиралу! — К черту адмирала! — возразил Соломон Джилс. — Ты хочешь сказать — лорд-мэру. — Нет, не хочу! — закричал мальчик. — Адмиралу — ура! Адмиралу — ура! Вперед! После такой команды валлийский парик и его обладатель были доставлены без сопротивления в заднюю гостиную, словно во главе абордажного отряда в пятьсот человек, и дядя Соль со своим племянником живо принялись за жареную камбалу, имея в перспективе бифштекс. |
| Единственный хозяин и владелец одной из таких фигурок — той, которую можно было бы назвать фамильярно самой деревянной, — той, которая возвышалась над тротуаром, выставив вперед правую ногу с учтивостью поистине невыносимой, обладала пряжками на башмаках и жилетом с лацканами, поистине неприемлемыми для человеческого разума, и подносила к правому глазу некий возмутительно несоразмерный инструмент, — единственный хозяин и владелец этого Мичмана, — вдобавок гордившийся им, — пожилой джентльмен в валлийском парике , вносил арендную плату, налоги и пошлины в течение большего числа лет, чем насчитывали многие великовозрастные мичманы во плоти и крови, а в мичманах, которые достигли бодрой старости, не было недостатка в английском флоте. Запас товаров этого старого джентльмена состоял из хронометров, барометров, подзорных труб, компасов, карт морских и географических, секстантов, квадрантов и образцов всевозможных инструментов, какими пользуются, прокладывая курс судна, ведя судовые вычисления и определяя местонахождение корабля. В ящиках и на полках хранились у него предметы из меди и стекла, и никто, кроме посвященных, не мог бы определить, где у них верх, или угадать способ их применения, или же, осмотрев их, снова уложить без посторонней помощи в их гнезда из красного дерева. Каждая вещь была втиснута в самый узкий футляр, вложена в самое тесное отделение, защищена самыми нелепыми подушечками и привинчена туго-натуго, дабы философическое ее спокойствие не пострадало от морской качки. Такие необычайные меры предосторожности были приняты решительно во всем, с целью сэкономить место и уложить вещи потеснее, и столько практической навигации было прилажено, защищено подушками и втиснуто в каждый ящик (был ли то обыкновенный четырехугольный ящик, как иные из них, или нечто среднее между треуголкой и морской звездой, или же ящики простенькие и скромные), что и сама лавка поддалась заразительному влиянию и как будто превратилась в уютное мореходное, корабельного типа сооружение, которое в случае неожиданного спуска на воду нуждалось только в морских просторах, чтобы благополучно приплыть к любому необитаемому острову на земном шаре. |
| Очень часто бывает так, что у человека уже сложилась определенная картина мира и происходящего в нем, сформировались, так скажем, убеждения – левые, правые, либеральные, патриотические, как их ни назови, и он ищет лишь подтверждения своим уже сделанным выводам, отбрасывая все то, что этим выводам противоречит. Бывает, что человек ищет информации шокирующей, разрушительной, руководствуясь принципом: чем хуже, тем лучше. Или, напротив, пытается найти в информационном потоке то, что его успокоит, вселит в него уверенность: не все так плохо, можно надеяться и на лучшее. Человеческая психология, она очень разнообразна. Но на самом деле к информации нужно относиться так же, как к показателям барометра и термометра. Прежде чем выйти из дома, разумный человек выясняет, какая там нынче погода, и одевается соответственно ей. И здесь то же: мы должны понять, что нас ждет за дверями нашего дома, и к этому подготовиться. Безусловно, значительную часть информации о жизни вокруг нас мы получаем из жизни как таковой. Сегодня есть такое расхожее выражение: телевизор побеждает холодильник. В смысле – человек должен, кажется, судить о ситуации в экономике по содержимому своего холодильника, а не по тому, что ему телевизор сообщает. Но кто-то, как ни странно, телевизору больше доверяет. По-разному бывает. Но, тем не менее, понимать основные тенденции, которые имеют место в окружающем нас мире, знать, что происходит и куда мы движемся, – это, как мне кажется, очень, очень важно. Не потому, что мы можем что-то деятельным образом изменить. А потому, что, как говорил святитель Игнатий Брянчанинов , очень важно понимать дух времени, в которое ты живешь, чтобы иметь возможность уклониться от него. Причем святитель рассматривал дух времени как нечто однозначно отрицательное, потому что движение, которое совершает мир, – это апостасия, отступничество. Что бы мир ни делал, как бы ни изменялся, от Бога он отступает все больше и больше. И здесь нас подстерегает опасность привычки. Если мы не анализируем определенные явления, то не видим всей их опасности, пагубности, и мы к ним привыкаем и воспринимаем их как норму. |
| Господь да хранит тебя, милый Младший. С любовью к тебе недостойный А. В. 12.1937 г. + Дорогие... Завтра я как раз связан одной необходимостью встречи. Поэтому и при желании своем быть полезным вам, чем могу, вынужден остаться на семнадцатое дома. А дальше видно будет. Что вы сострадали мне за это время, я чувствовал все последние дни особенно крепко. Спаси Христос вас. (...) Настроение мое сейчас таково. Я чувствую себя своего рода путешественником, находящимся в гостинице и куда-то имеющим отправиться. Нечто реальное со мной должно произойти впереди. А что ждет меня, не ведаю. Бог один знает будущее. Прибавлять нечто новое из христианского вероучения, относящееся к углублению вашего познания веры сейчас не буду. Достаточно много имел счастья поговорить о всем с вами. Теперь пока от слов перейдем к делу. Практика пусть будет на основании слышанного непрерывна. Сейчас весьма ясно всем нам видно, что для деятельной веры необходимо иметь каждому из нас много детского доверия слову Божию. Иначе, если не обратимся к детскому доверию и простоте, не сможем осуществить слышанное. Свою задачу жизни я так себе представляю: 1) держать себя в режиме; 2) подклонять себя под влияния слова Божия и Церкви; 3) иметь личное молитвенное единение с Господом и 4) ходить пред Богом в борьбе за незлобие, чистоту, смирение, сокрушение сердца и доброделание. Таким быть ежемгновенно. При этом больше надо молчать, дабы не рассеиваться и себя не обворовывать. Так жить можно лишь в том случае, если исповедь создаст в душе известный фон светлости, чистоты и мира. (...) Барометр исповеди – совесть. А ясность указаний совести зависит от того, насколько мы обогащены познанием своих грехов и их восчувствованием. Чтобы покаяться во спасение и исповедаться спасительно, для этого совершенно неотложно необходима нам помощь благодати. Когда без тайной силы и веяния благодати Святого Духа начинаешь каяться, тогда упираешься в какой-то рационализм, а сердце тогда мертво или почти нечувствительно к сознаваемому злу. Когда же каешься в Духе Святе, тогда весь горишь и стыдом и омерзением ко грехам и в то же время весь бываешь проникнут жаждой новой жизни, желанием не огорчать Спасителя и не отлучаться от Него ни на сколько. Истинное покаяние – дар, который надо предварительно вымолить у Бога. |
| И вот университет перестал быть «барометром общества». Молодёжь бросила заниматься «политикой». И стала учиться. Случилось то, о чём предсказывали те, кто видел причины беспорядков в «общих условиях». Случилось то, чего так хотели и не могли достигнуть принудительными мерами. Да, молодёжь стала учиться! И теперь эта молодёжь вправе обратиться с вопросом к тем, кто поучал её о том, что в университетах должны учиться, а не заниматься политикой: – Вот мы учимся. Ну, а вы теперь – исполняете ли свой долг перед нами? Даёте ли вы нам возможность учиться? Заботитесь ли вы о «своём будущем», как вы нас называете? Да, в университетах надо учиться. Но надо ли голодать? Надо ли жить в подвалах? Надо ли «оканчивать образование» полукалеками? Всё ли вы сделали, чтобы мы в будущем могли стать настоящими людьми? Я думаю, многим, очень многим от этих вопросов станет стыдно. Недавно в газетах было опубликовано письмо одной курсистки из Саратова: «Вы, жители столицы, и представить себе не можете, какая нужда царит сейчас среди учащейся молодёжи в Саратове. He имея уроков, студенты сделались дровосеками и извозчиками, а курсистки – нянями и кондукторами... У большинства комнат нет... Студенты и курсистки счастливы, если им удаётся найти угол за занавеской, лишь бы иметь возможность заниматься... Я посетила общежитие курсисток. Это большое и мрачное помещение без света и воздуха. Условия ужасные. Для занятий отведено подвальное помещение, совершенно тёмное. На стенах следы сырости... В газетах сплошь и рядом читаю объявления: студент ищет место швейцара...» Вот как живут и учатся те «молодые и интеллигентные силы», которые мы с гордостью называем своим «будущим». He о всём ли, что касается будущего России, у нас такая же забота? He ко всему ли такая же «любовь»? Когда-то университет был барометром общества. И теперь, пожалуй, он остался тем же. Но в другом смысле: Трагическая судьба нашей учащейся молодёжи – это показатель общественного бессилия, духовной близорукости и нравственной нечуткости старой России. Это – барометр, показывающий её понижение. |
| Студенческие волнения 1857–59 гг. и беспорядки 1861–62 гг., повлёкшие за собой закрытие университетов, заставили ускорить проведение университетской реформы. Вся прошлая жизнь наших университетов дала хороший пример реформаторам – она наглядно показывала, к какому упадку высшего образования приводили бюрократические попытки стеснить академическую свободу, и какого развития оно достигло при автономной деятельности университетов. Устав 1863 г., устроивший университеты по образцу западноевропейских, даровал автономии профессорской корпорации, и университеты сделались, таким образом, самоуправляющимися учреждениями. Новый устав ставил своею целью усилить «самодеятельность ученого университетского сословия и влияние его на студентов», но признавая необходимость сближения профессоров со студентами, он, тем не менее, студенческой среде не дал корпоративной организации. Рассматривая студентов, как «отдельных посетителей университета», устав 1863 г. не допускал «никакого действия их, носящего на себе характер корпоративный» – он запрещал всякого рода собрания, студенческие кассы, библиотеки, читальни и т. д. Таким образом, официально положение студенчества по сравнении с предыдущим временем мало изменилось, и это объясняется не только тем, что «устав, в своей окончательной форме, менее интересовался вопросами, относящимися к студентам, чем вопросами об устройстве профессорской корпорации» и что «коренные черты студенческого быта менее поддавались уставной реформе», но главным образом тем, что в принципе было признано вредным придавать формальный характер студенческим организациям, так как в упомянутых выше студенческих волнениях, под влиянием всеобщего общественного возбуждения, особенно сильно проявилось действие корпоративных начал, и тогда ещё, согласно «матрикулам», изданным министерством в 1859 г., запрещено было даже начальству входить в какие-либо переговоры и объяснения с депутатами от студентов. Правда, при обсуждении многочисленных проектов нового университетского устава, много говорилось об отношении университета к студентам и в связи с этим раздавались голоса сторонников университетской автономии за то, чтобы и студентам дать возможность «группироваться в товарищества и кружки под наблюдением и за ответственностью университетского начальства», но, тем не менее, даже знаменитый Пирогов, считавший «развитие науки» главнейшей целью университета, а «свободу научных занятий и сношений профессоров и студентов единственным средством» для достижения этой цели, и полагавший в то же время, что студенческие волнения являются «неизбежным результатом данного состояния общественной жизни», так как университет «есть лучший барометр общества», не признавал возможным предоставить существующим корпоративным организациям среди студенчества «легальное существование», хотя, по его мнению, эти организации и были вполне естественны и необходимы… Итак, устав 1863 г. |
| Презираю все законы плотские, то есть законы ветхого человека, как глупые, не стоящие никакого внимания, например жалость сластей и вражду из-за сластей на ближнего и прочие; всё земное за сор и пепел вменяю, как и делается всё чрез недолгое время сором и пеплом; да и самая плоть моя, питаемая и утучняемая многообразною пищею и питьем, чрез несколько времени сделается пометом, хуждшим всякого помета. Хочу работать Господу, а не плоти-прелюбодеице, которой доселе большею частию работал и пожинал горькие плоды смерти. О плоть, нечистая и скверная сеть Велиара! Не создание Божие прекрасное порицаю, а нечистоты, мерзости, живущие во плоти и от плоти проистекающие, а живущего, говорящего и действующего в ней Велиара, срастворившегося с моею плотию. О, как суетны, пусты и ничтожны все плотские помышления! А истина Божия, истина Евангелия и Церкви есть действительность живая и животворящая, есть сердце наше, жизнь наша, покой наш, радость наша. Всё Господь Бог во всех, всё Его многоразличная благодать, а мы – ничто. Обещание, данное какому-либо богатому или знатному человеку, твердо помним и стараемся его исполнить при первом удобном случае; кольми паче должны мы помнить обеты Господу нашему Иисусу Христу, данные при крещении, и неотложно исполнять их: ведь Он наш Господь. И обеты исполнять должны мы для своего же блага. От чего происходит плотская жизнь христиан? – От забвения обетов и несоблюдения обетов, данных при крещении. О, если бы все мы помнили свои обеты! О, если бы заботились исполнять их! Это всё (земное) – сор, дым; а вот бесконечной важности дела: вера, надежда и любовь, или искупление Христово, или Его воплощение, учение, пророчества, чудеса, страдания, смерть, воскресение и вознесение на небо и второе пришествие. Ходишь в прямоте, так и стоишь в широте. Сердце наше точно барометр. Ах, важная вещь – сердце! От пресыщения земными благами не побрасывайся ими, но с благодарностию и духом кротости пользуйся ими, иначе лишит тебя их щедрый Податель, и тогда рад будешь ими пользоваться с благодарностию, да будет поздно. Цени все дары Божии, которые при тебе, великие и малые, и ничем не пренебрегай, но и ни к чему не привязывайся. |
| — Ах, капитан! — воскликнул Том. — Что случилось. Том? — Линь лопнул! — Лопнул линь? — воскликнул Дик. — Значит, лаг пропал! Старый негр вместо ответа показал обрывок линя. Несчастье действительно произошло. Лаг привязан был прочно, линь оборвался посредине. А между тем линь был скручен из прядей наилучшего качества. Он мог лопнуть только в том случае, если волокна на месте обрыва основа, тельно перетерлись. Так оно и оказалось, Дик Сэнд убедился в этом, когда взял в руки конец линя. «Но почему перетерлись волокна? Неужели от частого употребления лага?» — недоверчиво думал юноша и не находил ответа на этот вопрос. Как бы там ни было, лаг пропал безвозвратно, и Дик Сэнд лишился возможности определять скорость движения судна. У него оставался только один прибор — компас. Но Дик не знал, что показания этого компаса неверны! Видя, что Дик очень огорчен этим происшествием: миссис Уэлдон не стала продолжать расспросы. С тяжелым сердцем она удалилась в каюту. Но хотя теперь уже нельзя было определять скорость хода «Пилигрима», а следовательно, и вычислять пройденный им путь, однако и без лага легко было заметить, что скорость судна не уменьшается. На следующий день, 10 марта, барометр упал до двадцати восьми и двух десятых дюйма . Это предвещало приближение порывов ветра, несущегося со скоростью около шестидесяти миль в час. Безопасность судна требовала, чтобы площадь поднятых парусов была немедленно уменьшена, иначе судну грозила опасность. Дик Сэнд решил спустить фор-брам-стеньгу и грот-стеньгу, убрать основные паруса и следовать дальше только под стакселем и зарифленным марселем. Он вызвал Тома и всех его товарищей на палубу — этот трудный маневр мог выполнить только весь экипаж сообща. К несчастью, уборка парусов требовала довольно продолжительного времени, а между тем буря с каждой минутой все усиливалась. Дик Сэнд, Остин, Актеон и Бат поднялись на реи. Том встал у штурвала, а Геркулес остался на палубе, чтобы травить шкоты, когда это понадобится. После долгих безуспешных попыток фор-брам-стеньгу и грот-стеньга были, наконец, спущены. Мачты так раскачивались и ветер задувал с такой бешеной силой, что этот маневр едва не стоил жизни смельчакам матросам — сотни раз они рисковали полететь в воду. Затем взяли рифы на марселе, фок убрали, и шхуна-бриг не несла теперь других парусов, кроме стакселя и зарифленного марселя. |
|
|
