| Наконец, следует констатировать, что в XV в. итальянский епископ Пьетро Бальби также сделал перевод на латинский язык трех произведений преп. Максима («Глав о любви», «Слова о подвижнической жизни» и «Послания к Иоанну Кубикуларию»). В целом же можно сказать, что влияние трудов преподобного на средневековую латинскую культуру было сравнительно ограниченным. Тем не менее, они сыграли определенную роль в формировании духовного универсума Запада. Особое значение они приобрели в XX в., когда труды преп. Максима стали активно переводиться на современные западные языки, а его творчество не менее активно изучаться. Этот интерес к творчеству преподобного, судя по публикациям, возрастает не только среди ученых и богословов, но и среди широких слоев читающей публики. Тем более важной представляется необходимость познакомить и русских читателей с переводом творений преп. Максима. В литургической жизни русской православной Церкви память о нем никогда не умирала (она отмечается 21 января и 13 августа по старому стилю). Мощи преподобного, лежащие под спудом в Грузии, осеняют нас своей близостью и подают нам молитвенную помощь. Творения его, издавна читающиеся на Руси, приобрели особую известность в XIX в. благодаря изданиям Оптиной пустыни и «Добротолюбию» св. Феофана Затворника . Но, к сожалению, то была лишь малая толика богатейшего наследия преп. Максима, к тому же эти издания не всегда доступны и значительно устарели. Начатый в XX в. М. Д. Муретовым и С. Л. Епифановичем перевод основных трудов преподобного был насильственно прерван. И, продолжая эту прерванную традицию переводов творений преп. Максима, мы желаем одного – своим скромным трудом еще раз почтить великую память этого столпа Православия, мужа удивительного и светлого, как по чистоте своей жизни, так и по высоте своих умозрений. Переводы творений преподобного, вошедшие в этот том, осуществлялись по тексту «Патрологии» Миня, за исключением «Толкования на Молитву Господню» и «Толкования на 59 псалом», перевод которых сверен по новому критическому изданию П. |
| е. слов, составленных звукоподражательно, напр. куковать, хохотать, грохотать, шипеть, свистеть и т.п., которые во всех языках мира представляют замечательное сходство? Можно подумать, что они владеют только несколькими новыми синонимами, отличными от наших, и вообще не составляют совершенно различных языков. Отсюда видно, что при определении существенного различия языков одни корни сами по себе решают дело не более того, как и одни формальные элементы слов. «Путь этимологии, – говорит французский лингвист Э. Ренан, – есть путь вдвойне обманчивый, во-первых потому, что тождество (и различие) корней никогда не может быть установлено с полной точностью среди случайных сходств и синонимов, которыми бывает наполнен язык; во-вторых потому, что из тождества (и различия) известного числа корней нельзя заключить о начальном (originelle) сродстве (или несродстве) языков, которым принадлежат эти корни, так как всегда можно спросить, не было ли какого-нибудь заимствования одним от другого... Внутри одного семейства языков этимология действует с уверенностью, а в отношении одного семейства к другому всякая попытка этимологического сближения ненадежна; здесь этимология остается произвольною игрою, так как не определены опытным образом те законы, по которым звуки изменяются, переходя из одного языка в другой; знание этих законов в недрах индоевропейских языков 10 дает сравнительной филологии высокую степень достоверности; но этимология арийско-семитическая (равно как и прочих языков, отличных от арийских или индоевропейских) не только не обладает подобными правилами, но даже не видно никакой возможности достигнуть по этому предмету чего-нибудь удовлетворительного 11 ». 3) Если же ни цельные слова в обыкновенном их виде, ни составные их части порознь, формальные сами по себе и коренные сами по себе, не могут служить решительным и несомненным основанием для определения существенного различия языков, то в чем же заключается это основание? В чем можно найти надежную опору, чтобы не растеряться среди многообразной смеси человеческих говоров, наречий, идиомов, которых географ Бальби насчитывает до 5,000, а знаменитые лингвисты Макс Мюллер и В. |
| Начиная с «Compilatio I» Бернардо Бальби для сводов Д. п. обычным было деление на 5 книг: полномочия ординарных и делегированных судей (кн. 1 «Judex»), процессуальное право (кн. 2 «Judicium»), право лиц (кн. 3 «Clericus»), брачное право (кн. 4 «Connubium», или «Matrimonium»), уголовное и уголовно-процессуальное право (кн. 5 «Crimen»). Книги подразделялись на титулы, посвященные отдельным правовым вопросам, казусам, кругу проблем, титулы - на главы (capitula), к-рые представляли собой отдельные папские послания или постановления Соборов. Текст папских посланий и соборных постановлений подвергался сокращению и редактированию (см. ст. Декреталия ), иногда разбивался на неск. частей, к-рые вставлялись в разные титулы. Каждой главе предшествовал заголовок (inscriptio) с указанием имени папы, издавшего данную грамоту, и ее адресата или названия Собора, принявшего постановление. Эти заголовки часто содержали неверную информацию (в издании декретальных сводов Фридберга подобные ошибки частично отмечены в примечаниях). До XVI в. нумеровались только книги, нумерация титулов и глав отсутствовала. При цитировании титулы указывались сокращенно, главы обозначались по первым словам (Incipit, Initia). Ординарные глоссы, содержавшие положения Д. п., к-рые выводились декреталистами из текста декреталий и постановлений, переписывались, а впосл. издавались вместе с текстом декретальных сводов; часто текст глав присутствовал в списках или изданиях сумм и комментариев декреталистов. Ординарная глосса обычно обрамляла находящийся посередине страницы текст самого свода. Комментарии давались к отдельным словам в тексте или ко всей главе целиком. Они обозначались по начальным словам глав или по комментируемому слову (напр., gl[ossa] ad v[erbum] deponere - глосса на слово deponere). Издания декретальных сводов В XV-XVII вв. было предпринято более 100 изданий крупнейших сводов Д. п. 1-е изд. «Liber Extra» осуществлено ок. 1468/71 г. в Страсбурге Г. Эггештейном. Парижским изданием 1500-1503 гг. Геринга и Рембольта, подготовленным Шаппюи, определен состав и набор декретальных сводов, вошедших в 1582 г. в офиц. рим. издание «Corpus juris canonici». Текст декретальных сводов в нем, а также в др. изданиях XV-XVII вв. сопровождался ординарной глоссой. До наст. времени осуществленное Фридбергом последнее издание «Corpus iuris canonici» (Lipsiae, 1881. Graz, 1959r. Vol. 2: Decretalium collectiones) остается лучшей публикацией текста сводов Д. п. В основе издания Фридберга лежит рим. издание 1582 г., дополненное и исправленное с учетом изданий Ю. Х. Бёмера и Э. Рихтера и неск. десятков списков декретальных сводов XIII-XIV вв. |
| Правда, только народы, еще не достигшие образованности, могут вовсе не иметь литературных и художественных памятников, но и у образованных народов являются они не с самого начала народного существования, а когда они и являются, большая часть из них погибает для потомства. Таким образом, для длинной эпохи первоначального существования каждого народа не бывает почти никаких памятников; летописи являются еще позже. Где же взять материалы для истории всего этого времени народной жизни, которое необходимо должно иметь историю, потому что в нем основание и зародыш всей будущей жизни народа? Кажется, материалов этих нет. Нет, они есть, и есть их много; только прежняя наука не умела находить их и пользоваться ими. Но наука новая, [доказавшая важность] филологии 33 , все больше и больше понимает, как пользоваться ими, все больше и больше ими пользуется. Филология, если понимать ее в настоящем смысле, наука по преимуществу человечная humanior: мы хотим знать человечество; а чтобы узнать его, важнее всего узнать его духовную жизнь, его мыслительность, следовательно, язык, потому что ни в чем так полно, так глубоко не выражается мыслительность и духовная жизнь человека, как в языке. От этого центр наук гуманитарных – филология; – конечно, не прежняя филология, не понимавшая своего значения, метода и цели и оттого потерявшая свою репутацию. Долго была она в жалком положении, без рук, пока не расширила своих взглядов. А расширила она их тремя путями: 1 . Через путешествия, открытия новых земель, исследование неисследованных прежде народов узнали в конце прошлого и в нынешнем веке много новых языков настоящих и прошедших; от самой многочисленности их естественно было почувствовать необходимость привести их в известные группы, распределить систематически – и вот начали статистически рассматривать и систематизировать все множество известных языков – статистическое направление филологии. Конечно, это дело еще только в самом начале; все, что сделано, слишком еще далеко от удовлетворительности, и единственные два сочинения, которые может выставить на вид статистическая филология, «Митридат» и Атлас Бальби 34 , очень мало соответствует самым умеренным требованиям. |
| Вот явления, говорит Бернар, которые открывают нам весьма сложное строение ядра». 207 Первая степень морфологического развития есть клетка с ядром, называемая яйцом или яичком, почему мы и обратим теперь внимание на эту клетку – яйцо и на её морфологическую деятельность. Бернар говорит: «яйцо не остается неопределенное время в состоянии первичного яичка: оно есть элемент, существенно одаренный способностью к развитию; оно видоизменяется, размножается, пополняется, дифференцируется посредством прогрессивного движения и постоянной работы. Животный индивидуум, в своем окончательном совершенном виде, есть только, так сказать, самая высшая или последняя фаза этого развития; тогда как, с другой стороны, первичное яичко может быть названо первичным состоянием животного, его началом и первым проявлением». 208 Бальбиани, производя свои исследования, пришел к тому заключению, что «яйцо не есть простой элемент, это уже организм: он составился посредством соединения или сопряжения двух элементов, одного – играющего роль мужского элемента, а другого – играющего роль женского элемента; эти два тела, соединение которых производит яичко, суть, с одной стороны, зародышевый пузырек с его протоплазмой, а с другой стороны – зародышевая клетка или андробласта». 209 Поэтому оплодотворенное и снесенное, т.е. изверженное из утробы яйцо птицы, как находят, уже дышит, принимая из воздуха необходимые для его первоначальной жизни вещества и выделяя из себя газы, уже организмом переработанные. Такая зачаточная жизнь в яйце поддерживается некоторое время; если в это время яйцо не попадет в благоприятные условия, пролежит долго, то зачаточная жизнь его заглохнет, зародившееся существо умрет, и, при насиживании, из такого яйца не выйдет уже живого существа. В снесенном яйце птицы детеныш развивается только при благоприятствующих внешних обстоятельствах – при физико-химических условиях, а главное, при известной степени теплоты, не менее 40 градусов. Стало быть, мы здесь наглядно видим, что живое существо из жизненного зародыша может известь только земля с её силами, а в иных случаях – воды. Поэтому священное писание и выражает, что Творец мира предоставил земле и водам извести животные существа, так как Он, Всемогущий, в момент творчества, сотворил только те животные начала, которых неорганическая природа не имела и которых самопроизвольно сама собою образовать не могла. |
| На основании вышеизложенного, мы приходим к заключению, что акт Божия Творчества ( Быт.1:21 ), по созиданию животных существ вновь из ничего (бара), состоял в творении начал органической жизни, – в сообщении некоторым элементам морфологических свойств и способностей передавать эти же свойства, из рода в род, таким же однородным началам, составляющим ядрышко зачатковых клеток. Когда же такие зачатковые свойства сообщены были начинающимся животным существам в момент творчества, тогда Всевышним Творцом предоставлено было водам и земле развить и возрастить эти существа при физических и химических условиях. Поэтому-то первозданные живые существа, развившиеся хотя и от зачатка, одаренного свойствами, прежде в неорганической природе не существовавшими, но получившие материальное развитие из предварительно организованных неорганических начал, взятых в воде, на Земле и в воздухе, и считаются по бытописанию изведенными, по повелению Божию, водами и землею. Изучение явлений формирования живых существ мы должны начать не с протоплазмы, которая сама по себе не может дать формы жизни, а с производительного яйца, то есть с клетки, имеющей ядро зародыша. Изучая ядро зародыша в яйце – клетке, ученые пришли к следующим выводам: Бернар говорит: «нужно приписать известную роль не только протоплазме, но еще и ядру клеток; ядро есть аппарат органического синтеза, орудие производства, зародыш клеток». 203 Раньвье, по замечанию Бернара, нашел, что вокруг ядра группируется протоплазматическое вещество; Н. Ауербах различает в ядре четыре части: оболочки, ядровый сок, ядрышко и зерна. Из этих элементов наибольшую важность имеет ядрышко. Оно есть форменное тельцо. Бальбиани смотрит на него, как на орган питания, как на нечто в роде сердца. Он открыл в ядрышках движения, во-первых, аналогичные с движениями протоплазмы, во-вторых, движения сокращения пузырьков или вакуолей, находящихся в однородной массе ядрышка; и что ядрышко есть почти постоянный элемент ядра». 204 Итак, формирование живых существ зависит от жизненного начала, содержащегося в составе яйца – в его зародышевых ядрышках. |
| Ранее считалось, что процесс составления сводов декреталий начался в Болонье, но исследования Ш. Куттнера, В. Хольцманна, П. Ландау и др. историков сер.- 2-й пол. ХХ в. опровергли это и показали, что первые своды декреталий были составлены в заальпийских региональных школах канонистики в Англии и во Франции. В Англии сборники содержали почти исключительно новые, т. е. вышедшие после Декрета Грациана, папские декреталии (jus novum), а во Франции (Туре, Реймсе, Сансе) и в Италии, в т. ч. в Болонье, материал декретальных сводов составляли как новые папские послания, так и «jus antiquum». Причины и обстоятельства появления декретальных сводов мало исследованы; все эти своды, а их обнаружено уже более 50, анонимные, названы по месту хранения наиболее известного списка, для большей части точное место создания неизвестно. В 70-х гг. XII в. появляются систематизированные своды; тексты декреталий и др. постановлений в них подвергались редактированию и расположены по титулам и тематическому принципу. Их распространение началось после Латеранского III Собора (1179). Наиболее значительными и распространенными из ранних систематизированных сводов являются «Appendix Concilii Lateranensis» (Приложение к [канонам III] Латеранского Собора), созданное в Англии, «Collectio Bambergensis» (Бамбергский свод), созданный в Туре и получивший распространение во Франции, в Италии и в Англии, «Collectio Francofurtana» (Франкфуртский свод), созданный в Сансе и известный во Франции и в Англии. В Болонье преподавание нового папского Д. п. было начато позже, чем в заальпийской Европе, однако болонские своды и методика преподавания быстро стали преобладать. В 1190/91 г. болонский магистр Бернардо Бальби (впосл. епископ Павии) составил для применения в преподавании нового папского права систематизированный сб. «Breviarium extravagantium» (Бревиарий экстравагант), получивший в Болонье, а затем и в др. ун-тах и правовых школах широкое распространение. Он является первым из 5 наиболее известных болонских декретальных сводов кон. |
| Оглашенным, как известно, нельзя было присутствовать при всей литургии, а только на дозволенной части. И упоминание Евсевия о дверях, прямо соотносится с возгласом, сохранившемся и поныне «Двери! Двери!», сообщающем привратникам у дверей о недопустимости дальнейшего присутствия некрещеных. 5 Гекатомба – единовременное, принесение в жертву сотни и больше животных. Любопытное описание гекатомбы дает Юлий Капитолии (Максим и Бальбин, XI, 5–6.): «Гекатомбой называется такое жертвоприношение: устраивают в одном месте сто дерновых алтарей и перед ними происходит заклание ста свиней и ста овец. Если это жертвоприношение совершает император, то убивают сто львов, сто орлов и других подобных животных по сто штук». Само сообщение этого автора (подтвержденное Геродианом в «Истории императорской власти после Марка», 8, 6, 8.) говорит о таком жертвоприношении, сделанном Бальбином, что свидетельствует о живучести этого архаичного обряда. 10 Скрытое указание на знаменитое высказывание Платона: «Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние, цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – а их много, – которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор, мой дорогой Главкон, государствам не избавится от зол...» (Государство, V, 473d) Выражение «по истине, один», возможно указывает на противопоставление Евсевием Константина Марку Аврелию Антонину – языческому императору-философу. 11 Реминисценция к известной надписи при входе в Дельфийский храм: «Познай самого себя», высказывание также приписывалось Фалесу Милетскому, Фемоное и Хилону. 12 Реминисценция к рассуждениям Платона о созерцании блага – вечных эйдосов (Государство, VII, 518а) и использованием понятия о благе для государственного устройства (Государство, VII, 540а). 13 По сообщению Евтропия (Краткая история от основания города, IX, 26.), царскую одежду и обувь, украшенную драгоценными камнями вместо просто пурпурного плаща ввел Диоклетиан. |
| Об этой легенде трактовалось в многочисленных сочинениях, особенно же об отношении ее к так называемой легенде Христиана. Это жизнеописание св. Вячеслава было написано по повелению императора Оттона (973–983) и ранее было не безызвестно. Бальбин послал Болландистам 139 список его из рукописей Пражской капитульной библиотеки, а Папеброх сделал для себя иной список из рукописей коллегиальной библиотеки св. Войтеха (Адальберии, в Ахене, о котором говорят, что он может быть отнесен ко времени 600, даже 700, лет тому назад (ср. Acta sanct. ad 28 Sept.). Но так как Болландисты имели у себя Христианову легенду, которой придавали наиболее доварию и не напечатали жизнеописания, о котором идет речь, а поместили только некоторые места из него в примечаниях, то Добнер (Ann. Haj. Tom. 3, стр. 579–581) старался показать, что легенда эта важнее, чем так называемая Христианова. Что совсем неудалось Доблеру, то сделал проницательный и критический ум Добровского: посредством сравнения всех латинских легенд между собою Добровский доказал, что все они происходят из одного общего источника, а именно из легенды, написанной по повелению императора Оттона. Наконец в Вольфенбительской библиотеке в 1823 году Георг Генрих Пертц нашел великолепную рукопись конца 11-го или начала 12-го в., писанную по приказанию некой княжны Геммы или Эммы (ср. Archiv der Geselischaft fur altere deutsche Geschichtskunde V, стр. 135 и 665, и Verhandlungen aer Gesellschaft fur vaterlandischen Museums in Bohmen v. Iahre 1824, стр. 75–80), где назван по имени и автор, а именно – «Gumpoldus Mantuanus episcopus». Но так так Гумпольд не находится ни в одном списке мантуанских епископов, то Палацкий как бы мимоходом заметил, что следовало бы исследовать, не тожественна ли эта личность с Гильдиболдом (Удельбалдом), ранее королевским канцлером, потом епископом Вормским, который, быть может, некоторое время был также епископом в Мантове (Wurdigung der alten bohm. Geschichtsschreiber, стр. 294). Бюдингер указал документ, удостоверяющий, что действительно Гумпольд за время царствования Оттона II был епископом в Мантуе, а именно был преемником приблизительно епископа Мартина. В то же время Бюдингер старался доказать, что составление легенды сделано Гумпольдом в 981 г., на том в особенности основании, что пролог легенды относится будто к диспуту между Гербертом и Отрихом, происходившему в конце 980 г. или в начале 981 г. С этим доводом, однако, не соглашается Ваттенбах и думает, что Гумпольд мог написать жизнеописание еще и раньше учреждения епископства в Праге, о чем он упомянул бы, если бы оно существовало. Из всего этого вытекает наверно лишь то, что автором был мантуанский епископ Гумпольд и что легенда написана за время царствования Оттона II. Мы позволяем себе высказать предположение, что, может быть, в то время, когда шла речь об учреждении пражского епископства, и дан был повод к составлению данного жизнеописания. |
| Все слушали с любопытством: многие из присутствовавших знали по опыту страшную болезнь. – И откуда только взялась она? – в горестном недоумении покачивал головой кардинал Санта-Бальбина. – Испанские жиды и мавры, говорят, занесли, – молвил епископ Эльна. – Теперь, как издали законы против богохульников, – еще, слава Богу, поутихла. А лет пять-шесть назад – не только люди, но и животные, лошади, свиньи, собаки заболевали, даже деревья и хлеба на полях. Врач выразил сомнение в том, чтобы французскою болезнью могли заболевать пшеница и овес. – Покарал Господь, – сокрушенно вздохнул епископ Трани, – за грехи послал нам бич гнева Своего! Собеседники умолкли. Раздавался лишь мерный звон пестика в ступе, и казалось, что учителя первых веков христианства, изображенные в хорах по стенам, с удивлением внимают этой странной беседе новых пастырей церкви Господней. В часовне, озаренной мерцающим светом аптекарской лампочки, где удушливый камфарный запах лекарственного дерева смешивался с едва уловимым благоуханием прежнего ладана, собрание римских прелатов как будто совершало тайное священнодействие. – Монсеньоры, – обратился к врачу герцогский астролог Вальгулио, – правда ли, будто бы эта болезнь передается через воздух? Врач сомнительно пожал плечами. – Конечно, через воздух! – подтвердил Макиавелли с лукавой усмешкой. – Как же иначе могла бы она распространиться не только в мужских, но и в женских обителях. Все усмехнулись. Один из придворных поэтов, Баттисто Орфино, торжественно, как молитву, прочел посвящение герцогу новой книги епископа Тореллы о французской болезни, где он между прочим уверяя, будто бы Чезаре добродетелями своими затмил великих древних мужей: Брута – справедливостью, Деция – постоянством, Сципиона – воздержанием, Марка Регула – верностью и Павла Эмилия – великодушием, – прославлял Знаменосца Римской Церкви как основателя ртутного лечения. Во время этой беседы секретарь Флоренции, отводя то одного, то другого придворного в сторону, ловко расспрашивал их о предстоящей политике Чезаре, выпытывал, выслеживал и нюхал воздух, как ищейка. Подошел и к Леонардо и, опустив голову на грудь, приложив указательный палец к губам, поглядывая на него исподлобья, проговорил несколько раз в глубокой задумчивости: |
|
|
