| В реке побулькавшимся, отдохнувшим людям не спалось, собирались вместе — покурить, тихо, не тревожа ночь, беседовали о том, о сем, но больше молчали, глядя в небеса, в ту невозмутимо мерцающую звездами высь, где все было на месте, как сотню и тысячу лет назад. И будет на месте еще тысячи и тысячи лет, будет и тогда, когда отлетит живой дух с земли и память человеческая иссякнет, затеряется в пространствах мироздания. Ашот Васконян днем написал длинное письмо родителям, давая понять тоном и строем письма, что, скорее всего, это его последнее письмо с фронта. Он редко баловал родителей письмами, он за что-то был сердит на них или, скорее, отчужден, и чем ближе сходился с так называемой “боевой семьей”, с этими Лешками, Гришками, Петями и Васями, тем чужей становились ему мать с отцом. У всех вроде бы было все наоборот, вон даже Лешка Шестаков о своей непутевой матери рассказывает со всепрощающим юмором, о сестрицах же и вовсе воркует с такой нежностью, что на глаза навертываются слезы. В особенности же возросло и приумножилось солдатское внимание к зазнобам — много ли, мало ли довелось погулять человеку, но напор его чувств с каждым днем, с каждым письмом возрастал и возрастал. Ошеломленная тем напором девушка в ответных письмах начинала клясться в вечной верности и твердости чувств. Да вот зазнобы-то имелись далеко не у всех, тогда бойцы изливались нежностью в письмах к заочницам. Васконян Ашот начинал понимать: люди на войне не только работали, бились с врагом и умирали в боях, они тут жили собственной фронтовой жизнью, той жизнью, в которую их погрузила судьба, и, говоря философски, ничто человеческое человеку не чуждо и здесь, на краю земного существования, в этом, вроде бы безликом, на смерть идущем, сером скопище. Но серое скопище, в одинаковой одежде, с одинаковой жизнью и целью, однородно до тех пор, пока не вступишь с ним в близкое соприкосновение, В бою начинает выявляться характер и облик каждого отдельного человека. Здесь, здесь, в огне, под пулями, где сам человек спасает себя от смерти, борется, хитрит, ловчится, чтобы остаться живым, уничтожая другого человека, так называемого врага, все и выступает наружу: “Война и тайга — самая верная проверка человеку”, — говорят однополчане-сибиряки. Васконян в боях бывал мало, с самого сибирского полка Алексей Донатович Щусь опекает его, заталкивает куда-нибудь. Ребята, те еще, с кем он побратался в сибирской стороне, одобрительно относятся к действиям и хитростям своего начальника. |
| Едва помощник генерального прокурора отошел, как вернулся Владимир Всеволодович. — Сейчас приедет! — улыбаясь, сообщил он. — Обещал привезти сразу две монеты: одну древней Иудеи, причем, как раз того года, когда был распят Иисус Христос и вторую — Антиохии. — А ее-то зачем? — не понял Василий Иванович. Владимир Всеволодович внимательно посмотрел на него и покачал головой: — Слушай, мне кажется, ты совсем от радости голову потерял! Тебе нужны монеты, связанные с христианством? — Да! — Тогда это именно то, что тебе и нужно! По словам Исаака Абрамовича, а в том, что касается истории, ему можно верить безоговорочно, именно в Антиохии христиане впервые стали называться христианами! — терпеливо объяснил Владимир Всеволодович, и все терпение его на этом закончилось. — Ну, а теперь мне давно пора пройтись по рядам! Тем более что тебя, говорят, Ашот Телемакович везде уже обыскался! 6 Увидев вошедшего вслед за мужем чужого мужчину, Настя изменилась в лице… Из клуба Василий Иванович вышел в самом прекрасном настроении с двумя первыми монетами для отца Соколова. Не испортило это настроение ни то, что Исаак Абрамович оказался не жуком, а самым настоящим скорпионом, затребовав тройную цену. Ни то, что Ашот Телемакович, получив долгожданную монету, (как оказалось с крайне редким изображением на обороте) в ответ на робкое предложение продать ее, сказал, что охотился за ней больше десяти лет и теперь не продаст ни за какие деньги… «Ничего страшного! — мысленно махнул он рукой на это. — Найду другой денарий Тиберия! Может, и не такой редкий, но еще более красивый!» Многие нумизматы после закрытия клуба направились в сквер, чтобы продолжать свои обмены. Василий Иванович обычно всегда присоединялся к ним. Но на этот раз он впервые за весь год не стал оставаться. Владимир Всеволодович был прав: нужно было, не теряя времени, садиться за изучение совершенно чужой и незнакомой ему темы. Да и хотелось как можно скорее порадовать Настю. К тому же начало давать о себе знать сердце — с таким, как у него, радоваться и то следовало осторожно. И он медленно направился к метро, как вдруг услышал, что кто-то зовет его, оглянулся и увидел… выглядывавшего из поравнявшейся с ним машины Градова. |
| Ашот II первый принял титул шаханшаха, т. е. царя царей. Ашот III во второй половине Х века перенес официальную столицу своего государства в крепость Ани, которая после этого стала постепенно украшаться великолепными постройками и превратилась в богатый культурный центр. До первой мировой войны развалины Ани находились в составе России и долгое время изучались академиком Н. Я. Марром, раскопки которого дали блестящие, в высшей степени важные результаты как для истории Армении и культуры кавказских народов вообще, так и для лучшего уразумения византийского влияния на христианском Востоке в частности. Новые волнения в Армении, связанные с болгарскими затруднениями Василия II, заставили последнего лично, после подчинения Болгарии, направиться походом в прикавказские страны. Результатом его было присоединение к империи части Армении и приведение другой части в вассальную зависимость. Это новое расширение империи на востоке, сопровождавшееся триумфальным въездом Василия в столицу, было последним военным торжеством, увенчавшим деятельное и славное правление престарелого василевса. 894 В сороковых годах XI века, при императоре Константине IX Мономахе, новая столица Армении, Ани, перешла во власть Византии. Этим был положен конец владычеству Багратидов, последний представитель которых, будучи вероломно приглашен в Константинополь, получил во владение от Византии взамен утраченной Армении земли в Каппадокии, денежную пенсию и дворец на Босфоре. Византийская империя была, однако, не в состоянии сохранить свою власть в Армении, население которой было недовольно как административной, так и религиозной политикой империи. Большая часть византийских войск, занявших Армению, к тому же была возвращена и отозвана для защиты Константина Мономаха сперва против восстания Льва Торникия, а затем – от печенегов. Пользуясь подобным положением дел, турки-сельджуки стали вторгаться в Армению и постепенно ее завоевывать. Взаимоотношения Византийской империи с болгарами и мадьярами Болгаро-византийские отношения во время Македонской династии имеют чрезвычайно важное значение для империи. |
| Пока непривычно чистый, прибранный постоялец беседовал в горнице с матерью, Завьяловы собрали на стол. Корней Измоденович только венцом серым мелькал, опускаясь то в подполье, то в погреб. Настасья Ефимовна тоже вся исхлопоталась. — Гляди-ко, гляди-ко! — шепотом позвала она “самово” на кухню, выкладывая из нового солдатского вещмешка продукты, привезенные матерью Васконяна. — Колбаса, концерва, сахар, нездешна красна рыба, белый хлеб, поллитровка. Выставив все это богатство на приступок кухонного шкафчика, Настасья Ефимовна взыскующе глядела на мужа, будто уличая его в чем-то. Как, старый? Живут люди! Не тужат? Корней Измоденович лишь коснулся глазом продуктового изобилия. Его истомленный взор выделил главным образом отпотелую бутылку с сургучом на маковке, он даже почувствовал судорогу в горле, ощутил томление в животе и во всем теле. — И не облизывайся, и даже не мечтай! — дала ему отлуп хозяйка. — Пока робяты с работы не придут, не выставлю. — Дак я че? Я без робят и сам… — И, выходя из кухни, покрутив головой, хозяин внятно молвил, угождая жене: — Век так! Кому война, кому х…евина одна. — Да не матерись ты, — очурала его хозяйка, — еще услышут. — Пушшай слушают! В горнице, в уединении шел напряженный разговор между матерью и сыном. Ашот долго не писал родителям. Мать и отец забеспокоились. Очень он напугал их историей с офицерским училищем, госпиталем и всем, что с ним происходило в военной круговерти. Вот она и решилась ехать в часть, познакомилась с командиром полка, узнала, что войско на хлебозаготовках, и, как вообразила свое чадо среди зимних сельских нив, так ей совсем не по себе сделалось. — Полковник был очень любезен, дал своего рысака и ямщика, продуктами снабдил… Ашот, захватив ладонью бледный высокий лоб, будто жар сам у себя слушал, внимал матери не перебивая. — Ямщик Харитоненко знакомых солдат встретил, в совхозную столовую с ними ушел… Хотя и мимоходом видела я ваши казармы, да как представила тебя в этом царстве… — Тебе никогда не пгедставить до конца сие цагство, как бы ты ни напгягава свое богатое воображение. |
| Мать отняла его ладонь ото лба, погладила сухие пальцы и прижалась щекой к смуглой руке сына. — Мальчик мой! В полку идет подготовка маршевых рот. Вас вот-вот отправят на фронт. — Чем скогей, тем вучше. Она ловила его взгляд, хотела что-то уяснить для себя. — Полковник Азатьян дал мне понять: армяне, разбросанные по всему свету, потому и живы, что умеют помогать друг другу… Ашот отвернулся, угасло глядел в белое окно, на замерзшие в росте, усмиренные зимние цветы на подоконнике. — Какой я агмянин? Дед мой в агмянском селе годився, отец — в Твеги, ты и я госли и жили уже в Калинине. Да если бы и быв я тгижды агмянином, не воспользовався бы такой возможностью. Я в этой яме пгозгев, товагищей, способных газделить последнюю кгошку хлеба, пгиобгев… — Но они бьют тебя, смеются над тобой. — Пусть бьют, пусть смеются. У идеалистов-фивософов в умных книжках сказано: смеясь, чевовечество гасстается со своим пгошвым. С позогным пгошвым, добавлю я от себя ценную, своевгеменную мысль. — Да-да, не просто смеясь. Непременно смеясь жизнерадостно. Слова, лозунги, заповеди, нами придуманные для того, чтобы им не следовать: “Коммунист с котелком в кухне — последний, в бой — первый…” Ты думаешь, на фронте не так? — Нет, не думаю. Я стагаюсь, больше смотгеть, свушать. Может быть… Может быть, я хоть один газ успею выстгелить по вгагу, хоть чуть-чуть гаспвачусь за свадкий хлеб моего детства. — Ашот еще сильнее побледнел, глядя в глаза матери, устало и вроде бы машинально произнес: — Узок их кгуг, стгашно далеки они от нагода… Это пго нас, мама, пго нас. Неужели столько кгови, столько слез пголито для того, чтобы создавась новая, подвая агистокгатия, под названием советская? — Полуобразованная, часто совсем безграмотная, но свою шкуру ценящая больше римских патрициев, — подхватила мать, комкая платочек в горсти. — Ох, как много я увидела и узнала за дни войны. Бедствия обнажили не только наши доблести, но и подлости. — Мать помяла платочек, пощелкала пальцами. — Все так, все так, но… — Нет, мама, нет. Я еду с гебятами на фгонт, я не могу иначе. Уже не могу. |
| Потерпев поражение от Самуила, василевс не стал торопиться. Только в 991 г. он через Фракию и Македонию отправился в Солунь и попытался переломить ситуацию в свою пользу. Однако перед ним был не прежний бессильный и миролюбивый Болгарский царь св. Петр, а мужественный воин и прекрасный организатор. Целых 4 года провел император в походе, но успехи римского оружия были пока еще очень скромными: Василию II удалось взять всего лишь несколько крепостей, да и то город Верею византийцы удержать не смогли и сдали обратно болгарам 650 . Вернувшись в Константинополь, император учел старые ошибки и, как человек целеустремленный и цельный, никогда не останавливающийся на половине пути, сделал главной целью своей жизни покорение Болгарии. Для этого ему потребовалось долгих 28 лет (!). В первую очередь, проанализировав прошлые ошибки, василевс организовал опорные базы для своей армии в Филиппополе, Солуни и Мосинополе и начал подготовку к новой войне. Но его опередил Самуил, в 996 г. предпринявший очередной поход в Элладу. Вначале все развивалось очень даже успешно для болгар: они победили в битве при Солуни византийского полководца армянского происхождения Григория Таронита, причем его сын Ашот попал в плен. Но внезапно военное счастье изменило Самуилу. Началось с того, что его дочь влюбилась в Ашота и настояла на том, чтобы отец выдал ее за него замуж. Делать нечего – Болгарский царь удовлетворил желание дочери и после свадьбы назначил Ашота правителем города Драч. Но едва к стенам Драча подошел византийский флот, как Ашот сдал город, сумев привлечь для нейтрализации болгарского гарнизона местное греческое население. Интересно, что жена-болгарка помогала ему в этом. Рок продолжал преследовать Самуила. Он прошел через всю Элладу и дошел даже до Пелопоннеса. Однако его по пятам преследовала другая византийская армия, во главе с полководцем Никифором Вестом. На берегу сильно разлившейся вследствие дождей реки Сперхия оба войска расположились лагерем друг напротив друга. Ночью, когда болгары спали, византийцы перешли вброд реку и напали на их лагерь – битва закончилась совершеннейшим уничтожением болгарского войска. Сам Самуил едва спасся, бежав на остров Преспы. После Сперхейского сражения инициатива полностью перешла к грекам. В течение 999 и 1000 гг. римские полководцы, среди которых заметно выделялся Никифор Ксифин, победоносно захватывали земли Мезии и близ Софии. Затем под ударами римского меча пали Большой и Малый Преслав. Но кардинальные успехи начались в 1001 г., после прибытия Василия II на болгарский фронт. Император вторгся в область Сердики и захватил города Вервею, Сервею, тем самым отрезав Самуила от старых болгарских земель на Дунае. Затем василевс вторгся в Македонию и захватил Воден и другие крепости Фессалии 651 . А в 1002 г., после длительной осады, царь смог принудить к сдаче город Бдин. Единственным ответным успехом Самуила стало внезапное нападение на Адрианополь, которое, однако, не привело к захвату города 652 . |
| В то время, как Ашот Васконян глядел в ночное небо, где вроде бы свершался праздничный карнавал — то его, небо, просекало и обшаривало голубыми, белесо рассыпающимися в выси прожекторами, простреливало разноцветно мелькающими, на жемчуг похожими пузырьками пуль, — медленно плывущие зеленые и красные огоньки ночных самолетов тащили во тьму мерный гул и сонное, добродушное урчание моторов; самолеты эти, словно с возу мерзлые дрова, сваливали на землю кучи бомб, и земля, дрогнув, качнувшись, и устало охнув, снова успокаивалась и отдыхала. Ашот Васконян мучился вечными вопросами и по этой причине не мог уснуть. А комбат Щусь, сидя на валуне, хорошо нагретом за день, еще и еще прикидывал, как, где и когда легче перемахнуть водное пространство, прорваться за реку и выполнить боевую задачу, при этом как можно меньше стравив людей. Пополнение в полк и батальон прибыло незначительное — “колупай с братом”, — как определял военный контингент острослов Булдаков, — больше из госпиталей, раненные по второму, кто и по третьему разу, да еще какие-то унылые белобилетники, долго и ловко ошивавшиеся в тылу и на лапчатых утят похожие оттого, что обуты в ботинки не по размеру, выводок солдат уж двадцать пятого. “Годки”, еще недавно шалившие в бердских казармах, шерудившие сидора новобранцев в карантине, изображали из себя честных, неподкупных людей, били морды пойманным с поличным охотникам за съестным. Оно, конечно, хорошо, что поучили старшие младших — пакостить в своем подразделении — распоследнее дело, впереди тяжелые бои и испытания товарищества на прочность, если орлы из пополнения не сразу примут солдатскую науку, дела их за рекой будут худы, у кого и безнадежны. Тут, на войне, спайка — одно из главных условий выживания, спайка и круговая порука. Вон они орлы-осиповцы, как на сельских работах сдружились, так рука об руку и в бои вступили — ни одного своего раненого не бросили, без еды и угрева никого не оставят. Они и за реку поплывут с надеждой, что надежа-товарищ всегда рядом, всегда поможет, в любом опасном деле. |
| Новый поход в Сирию отвлек внимание Василия от Балканских стран. Хотя здесь не прекращалось военное положение и хотя полководцы патрикий Феодорикан и протоспафарий Ксифий постепенно стесняли границы владений Самуила, тем не менее до 1001 г., когда царь Василий вновь вступил в Болгарию, нет известий о решительных действиях с той и другой стороны. На этот раз опять Василий оставался в Болгарии четыре года и одержал несколько побед над царем Самуилом. «И бежал пред ним комитопул, их царь, – говорит свою стереотипную фразу Яхъя, – и овладел он многими из их крепостей и разрушил некоторые из них, а другие удержал за собой». Несколько конкретных фактов дает греческая летопись. Начав движение с юга, Василий отнял у болгар Веррию, которая, очевидно, постоянно переходила из рук в руки, и затем двинулся в Фессалию, где предпринял ряд мер, чтобы ослабить славянский элемент. В 1002 и следующих годах видим имперские войска снова в Восточной Болгарии. После восьмимесячной осады взят Видин (Бдын), затем центр прежнего царства с городами Плискова, Преслава и, наконец, Скопье. В хронологической связи с изложенными фактами нужно упомянуть об одном эпизоде, случившемся на крайнем западе Самуиловой державы 530 . Ашот, сын Григория Таронита, был принят Самуилом в свою семью и женился на одной из дочерей его. Молодые были отправлены в Драч, нынешний Дураццо, где Ашоту была предоставлена административная власть. Византийское правительство, однако, не теряло надежды на сохранение своей власти в этой приморской части Адриатики и держало здесь часть своего флота. Ашот сговорился с начальником царских триир и с одним из местных племенных старшин, по имени Хрисилий, перешел со своей женой на сторону царя и сдал город Драч под власть империи. Царь Василий вполне оценил услугу Ашота, почтив его саном магистра, а супругу его пожаловав придворным званием зосты. После сдачи города Драча патрикию Евстафию Дафномилу упомянутый выше Хрисилий и его сыновья возведены в сан патрикия. Таким образом, Василию удалось лишить Самуила важного морского города на Адриатическом море и постепенно отрезать его от этого укрепленного пункта, завладев которым он мог угрожать своему сопернику не только из Солуни и Эноса, но также с крайнего запада. |
| Сменившему Масламу Са‘иду ал-Хараши не довелось проявить себя на этом фронте: потеряв остроту зрения из-за катаракты, он попросил халифа об отставке. Хишам будто бы даже послал человека проверить зрение ал-Хараши и, получив подтверждение, удовлетворил просьбу об отставке. 587 Наместником Закавказья вместе с Северной Месопотамией стал Марван б. Мухаммад, энергично взявшийся за борьбу с хазарами. Со временем Марван, как и Маслама, стал героем арабского исторического предания, культивировавшегося на Кавказе. Рассказы о его победах над язычниками обросли легендарными деталями, и отделить правду от вымысла не всегда удается. Проще всего выявить числовые преувеличения, вроде того, что Марван пришел на Кавказ из Сирии со стодвадцатитысячной армией – армии такой численности быть не могло. Сложнее отойти от слепого следования порядку изложения средневековых арабских историков, чего не избегают и серьезные исследователи. 588 Марван прибыл в Закавказье в 117/735 г., будто бы со стодвадцатитысячной армией из Сирии. Здесь сомнительна не только явно завышенная численность войска, но и сам факт прибытия Марвана из Сирии с каким бы то ни было войском, так как мы знаем, что сирийские войска, в том числе и из Северной Месопотамии, были заняты войной в Малой Азии. Со сравнительно небольшим войском он остановился в столице Армении, Дабиле (Двине), чтобы усилить свое войско армянскими воинами. Главное затруднение заключалось в том, что прижимистый Хишам в течение последних трех лет не выплачивал армянским конникам жалованье, обусловленное договором. Армянский историк сообщает, что ишхан Армении Ашот Багратуни сам ездил к Хишаму и сумел получить задолженную сумму в 100 000 дирхемов, сумму, подозрительно небольшую, если только не имелось в виду аналогичное число динаров. Можно думать, что дело не обошлось без вмешательства Марвана, которому было остро необходимо иметь надежный тыл в Армении для серьезной войны с хазарами. Ашоту же была необходима помощь Марвана в борьбе со своими соперниками Мамиконянами. Мамиконяны были отосланы в Сирию и там заточены в тюрьму. Пострадала и часть непокорных нахараров. Армянская кавалерия, возглавленная Ашотом, серьезно подкрепила силы Марвана. 589 |
| «Да, – отвечаю, – это логично». «Только боюсь, – говорит Ашот, – пожалеет сын тебя, не передаст». «И это может быть», – отвечаю, хотя знаю: мы не из жалостливых. Ну, ждем-пождем, нет ничего. К тому времени нас из больнички перевезли в зону тоже выздоравливающих – это что-то вроде лагерного санатория. Работать только в зоне на самообслуживании – ну там клумбы разбивать, солнечные часы из кирпичиков выкладывать, бараки подметать. Питание у половины больничное – диетное, у половины полное рабочее, это тоже неплохо. Так что голодных нет. Я вам так скажу, Георгий Николаевич, отвлекусь немного от темы, – лагерь перемалывает только самых крепких, самых сильных, категории ТФТ и СФТ – тяжелый и средний физический труд, – вот те идут на лесоповал, в забой, тачки возить, топь мостить. Это нечеловеческий труд. В условиях лагеря его никак не выдержишь, какой бы тебе паек ни давали. Двенадцать часов на такой работе, считая дорогу и развод, с семи до семи – нет, это никогда не выдержишь! Ведь выходных фактически нет, жилье плохое, одежонка гнилая, доктора освобожденье дают только умирающим. Значит, работай, работай, работай, пока не упадешь. Ну а там уж очень быстро все пойдет. Я вам скажу, что сильный мужчина куда уж скорее доплывет, чем какой-нибудь доходяга, скелет в бинтах. В лагере действительно скрипучее дерево два века живет. Ну а совсем негодные для эксплуатации, тем и помирать не надо. Слепые, глухонемые, помешанные, безрукие, безногие, волчаночные, сифилисные – те живут и живут. Из амбулатории в стационар, из стационара в больницу, из больницы в больничную зону, из больничной зоны в инвалидный лагпункт, и опять весь круг по новой. И таких много! Очень много таких! Да при самой жестокой дисциплине в лагере половина не работает. Ведь по существу-то весь лагерь – это фабрика уродов, огромный агрегат, работающий на самоперевариванье. Не подбрось ему вовремя свежей человечины, он сразу задохнется. Но подбрасывают и подбрасывают. А он перемалывает и перемалывает, и снова просит. |
|
|
