| Сам хозяин поднес гостям кувшин самого лучшего, по его словам, хиосского вина и, пожелав приятного обеда достойным посетителям, на цыпочках удалился. Услышав упоминание об острове, где их продали в рабство, Эвбулид с Ладом переглянулись, но тут же забыли о былых огорчениях, потому что, судя по запаху, ударившему в ноздри, вино действительно было на славу. — Ну? — наполнив кубки до краев, провозгласил Лад. — За твоего знакомого! — И за наш побег! — шепнул в ответ Эвбулид. — За Домицию! Чтобы она скорее встала на ноги! Выпив, Лад крякнул и потянулся пальцами к жирному куску баранины. Эвбулид начал пир с козьего желудка. — Никогда не ел таких вкусных вещей! — давясь, сообщил сколот, и Эвбулид, не переставая жевать, усмехнулся: — После того, чем нас с тобой кормили в имении, и жареный камень вкусным покажется! — Если только его полить такой подливкой! — поддакнул Лад, обливая оленину чесночным соусом. — И засыпать зеленью! — согласился Эвбулид, посыпая куриную ножку мелко нарезанными травами. — Заесть этим салатом! — Запить вином! Эвбулид потянулся к кувшину, но Лад решительно накрыл его пальцы своей широкой ладонью. — Пить больше не будем! — сказал он. — Нам еще дело надо сделать. — Но, Лад, такое вино!.. — Все! — отрезал сколот, отставляя кувшин в дальний от грека конец стола. — Кто с нами пьяными разговаривать будет? И так все косятся, что мы рабы… Вспоминай лучше, кому подарен этот твой купец… — Сейчас, — кивнул Эвбулид. — Значит, так! Афинодор и Аполлодор отпадают? — Отпадают! — Тогда им может быть Гермодор… Нет, не Гермодор! Пандор… Палладор… — Это уже было! — напомнил Лад. — Мы искали Аполлодора — подаренного Аполлону, а это — дар Палладе! — пояснил Эвбулид. — Еще одна богиня? — Нет — прозвище Афины, значит «воительница»! — О, боги! — совсем по-эллински ужаснулся Лад. — Еще и прозвища… — Нимфодор… Асклепиодор… Афродитодор… — не слушая его, бормотал Эвбулид, и вдруг лицо его страдальчески сморщилось. — Нет, не могу! Ну прямо вертится на языке, и только вроде вспомню, как ускользает. Слушай, а может Диодор? |
| Впервые Лад выглядел таким беспомощным и нерешительным. Эвбулид невольно улыбнулся, видя, как в глазах этого огромного бесстрашного человека готовы вот-вот появиться слезы и, подумав, уверенно ответил: — Надо искать моего купца. Если мы упросим его выкупить нас троих, то я тут же отправлюсь в Афины, а ты сможешь повезти Домицию к себе на родину, не подвергая ее опасностям, которые на каждом шагу подстерегают беглых рабов! — Так поехали! — запрыгнул в повозку Лад и выхватил вожжи. — Куда? — остужая его пыл, спросил Эвбулид. — Надо сначала расспросить прохожих. Первым купцом попавшимся им навстречу был Анаксарх, спешащий на собрание в лавку Артемидора. Занятый своими мыслями о сегодняшней встрече с торговцем, больше года прожившим по приказанию Аристоника в Риме, и каким-то беглецом из Сицилии, он не сразу понял, чего добиваются от него два раба, спрыгнувшие из богатой повозки. — Афинодор или Аполлодор? — наконец, уяснив что к чему, переспросил он. — Так у нас в Пергаме одних только Афинодоров не менее ста, и, как минимум, десять из них торгуют вазами и мегарскими чашами и сами ваяют из бронзы или мрамора! — Всего десять? — обрадованно переспросил его высокий раб с тяжелыми плечами, судя по новой одежде, назначенный недавно управляющим дворца или имения. — Так говори скорее, где они живут! Анаксарх, с недовольством глядя на восходящее солнце, наскоро объяснил все, что от него требовалось, и пошел скорой походкой дальше, что совсем не шло его грузной, дородной фигуре. — Ну, так с какого начнем? — усаживаясь в повозку, спросил Лад Эвбулида. — С того, что живет направо или с того, что налево? — Вообще-то, Протасий велел передать тебе, чтобы мы сразу же возвращались в имение, — замялся Эвбулид. — Стоит ли теперь с ним ссориться? Ведь у нас еще месяц! — Боюсь, что нам и месяца не хватит, чтобы отыскать твоего подаренного, — проворчал Лад. — Что, если твой купец был подарен не Афине, а какому-нибудь Гелиосу или Деметре? — Есть еще Посейдон, Гермес, Дионис… — удрученно добавил Эвбулид. |
| Действительно, не дальше полстолетия до рождения Павлова киликийская митрополия является urbs libera и местом для ежегодных религиозно – общественных собраний. В этом была важная привилегия, и подобные города иногда обнаруживали притязания на уголовную подсудность себе римских граждан, как будто бы это было с эллинским благовестником в Афинах, хотя римляне не терпели таких претензий и при империи совсем не допускали их ни для одной из civitates liberae, которых было не столь много. Мы не ограничиваем их компетенций и считаем несправедливым отрицать, что – кроме вольности финансово – административной – Тарсу не чужды были известные достоинства муниципий, вместе с «колониями» представлявших копию Рима в своем устройстве. История с Афинодаром убеждает, что здесь было местное самоуправление, державшееся своей независимостью. Однако и это качество не возвышало киликийской столицы до степени римской «колонии», когда на площадь (обыкновенно – военных) поселений переносились все прерогативы собственно римской территории, почему тут римские coloni обладали полномочиями жителей последней или прирожденных римлян; впрочем, члены не римского происхождения даже в этих центрах имели собственно часть juris italici и не располагали прямо civitas Romana. А колонией Тарса не был, и потому не отсюда идет Павлово римское гражданство, какого непосредственно не сообщала libertas Urbis liberae et immunis, несомненно, в Тарсе. Часто объясняют это преимущество еще тем, что из предков Павловых кто – нибудь сделался вольноотпущенником и при получении свободы был записан в римский род своего патрона, как и само имя Paulus встречается в gens Aemilia, Fabia, Julia, Sergia. С этим связывается старинное воззрение, что раньше родичи Павловы попали в плен и избавились потом за особые заслуги, напр., республике во время гражданских войн. Бесспорно, что и при этом положении Павла рисуется в благоприятном свете. Мы знаем даже, что вольноотпущенные провинциалы гордились пред свободнорожденными гражданами, ибо вторые – кроме земельной – платили и поголовную подать. |
| Отец долго (4 года) ждал вестей о своей жене, послал слуг (сперва с деньгами для содержания, потом на поиски), но узнал в конце концов, что в Афинах никто не помнил о прибытии его жены. Узнав, наконец, от моряков, о гибели корабля, на котором отправилась его супруга, он оставил 12-летнего Климента в Риме на воспитании учителей, а сам стал вести жизнь скитальца. Прошло 20 лет, Климент подрос, стал заниматься философией, особенно же интересовался вопросами о смерти и загробной жизни, но ни в языческих культах, ни в философии он не находил себе удовлетворения. Прослышав, что в Иудее явился Некто, возвещавший учение о спасении, Климент решил отправиться в Иудею и отплыл туда на корабле. Ветер занёс его корабль в Александрию. Здесь Климент встретил ап. Варнаву и слушал его учение. Из Александрии они отправились в Кесарию Палестинскую, где Варнава и представил Климента ап. Петру, который и преподал ему начатки учения и изложил историю Божественного Домостроительства. В Кесарию ап. Петр прибыл для состязания с еретиком Симоном Волхвом, о лжеучении которого Клименту рассказали ученики Апостола Никита и Акила, бывшие некогда сами последователями Симона. Спустя некоторое время состоялось само состязание, продолжавшееся три дня в присутствии, между прочим, Климента. Побеждённый Симон убежал в Тир. Апостол решил последовать за ним, поставил епископом Кесарии Закхея, а сам отправился в Тир, послав вперёд Климента, Никиту и Акилу. Они не застали Симона в Тире, но имели здесь беседу с его последователями (Апионом грамматиком, Аннубионом астрологом и Афинодором эпикурейцем). В этой беседе Климент доказывал, что языческие боги возникли путём обожествления людей (эвгемеризм 138 ). Следуя за Симоном, св. ап. Петр прошёл ряд сирийских городов (Тир, Триполи), проповедуя Христа: в Триполи было крещено несколько тысяч, в том числе и Климент. По дороге в Антиохию Сирийскую, когда Никита и Акила ушли вперёд в Лаодикию, Климент рассказал св. ап. Петру печальную историю своего семейства. Когда они находились близ острова Арада, некоторые из спутников Апостола предложили ему посетить остров, чтобы там осмотреть знаменитые колонны Фидия. |
| 147, 148 Бог есть живое существо, бессмертное, разумное, совершенное или же умное в счастье, не приемлющее ничего дурного, а промысел его – над миром и над всем, что в мире; однако же он не человекоподобен. Он – творец целокупности и словно бы родитель всего: как вообще, так и в той своей части, которая проницает все; и по многим своим силам он носит многие имена 609 . Он зовется Дием, потому что через него (dia) совершается все, и Зевсом, поскольку он – причина жизни (zn) и проницает всю жизнь; он зовется Афиной, поскольку ведущая часть его души простирается по эфиру; Герой, поскольку по воздуху (aer); Гефестом, поскольку по искуспическому огню; Посидоном, поскольку по воде; Деметрой, поскольку по земле; и другие имена, даваемые ему людьми, точно так же обозначают какие-либо свойства. Сущностью бога Зенон считает весь мир в небе (точно так же и Хрисипп в I книге «О богах», и Посидоний в I книге «О богах»); Антипатр и VII книге «О мире» говорит, что сущность бога имеет вид воздуха; а Боэф в книге «О природе» называет сущностью бога круг неподвижных звезд. 149 Природой они называют иногда то, чем держится мир, иногда то, чем порождается все земное. Природа есть самодвижущееся самообладание, изводящее и поддерживающее свои порождения в назначенные сроки по сеятельному разуму, и от чего что взято, так то и творится. Стремится она и к пользе, и к наслаждению, как это видно из человеческого творчества. Судьба определяет возникновение всего на свете, так пишут Хрисипп (в книге «О судьбе»), Зенон и Боэф (в I книге «О судьбе»). Судьба есть причинная цепь всего сущего или же разум, по которому движется мир. И если есть провидение, говорят они, то имеют под собой основание и всяческие гадания; что это наука, показывают случаи их исхода (как пишут Зенон, Хрисипп во II книге «О гадании», Афинодор, Посидоний во II книге «Рассуждения о физике» и в V книге «О гадании»; Панэтий, однако же, считает эту науку безосновательной). 150,151 Сущность называют они первовеществом всего сущего, так пишут Хрисипп (в |
| Суждение 585 – это то, что бывает или истинно, или ложно, или же это законченный предмет, доступный отрицанию сам по себе. Так говорит Хрисипп в «Диалектических определениях»: «Суждение есть то, что можно отрицать или утверждать само по себе: например, «Стоит день» или «Дион гуляет». Суждением оно называется от слова «судить», потому что в суждении мы высказываемся «за» или «против»: так, кто говорит: «Стоит день», высказывается за то, что стоит день; и если действительно стоит день, то предлагаемое суждение истинно, если же нет, то ложно. 66, 67, 68 От суждения следует отличать общий вопрос, частный вопрос, повеление, клятву, пожелание, предположение, обращение и мнимое суждение. В самом деле, суждение – это такое словесное изъявление, которое является или истинным, или ложным. Вопрос же – это предмет законченный, как и суждение, однако же требующий ответа: например, «Стоит ли день?» – а такое изъявление не является ни истинным, ни ложным. Поэтому «Стоит день» – это суждение, а «Стоит ли день?» – это общий вопрос. Частный же вопрос – это предмет, на который невозможно ответить знаком (как отвечают «да» на общий вопрос), а надо отвечать словами: «Он живет там-то и там-то». Повеление – это изъявление, которым мы приказываем: например, «Ступай же прочь от струй Инаха! » 586 . Клятва – это ..... 587 [Обращение] – это изъявление, с помощью которого мы обращаемся, например: Славою светлый Атрид, повелитель мужей Агамемнон! 588 Мнимое суждение – это изъявление, звучащее как суждение, но в силу избытка какого-либо слова или страсти не являющееся суждением, например: «Прекрасен Парфенон!» или «Как тот пастух похож на Приамидов!» 589 Кроме названного от суждения следует отличать и сомнение, когда как будто говорит человек, находящийся в сомнении: «А жизнь и боль – ужель они не родственны?» 590 Все это – и общие вопросы, и частные, и прочее – не бывает ни истинно, ни ложно, тогда как суждения бывают или истинны, или ложны. 69 Среди суждений иные являются простыми, иные – непростыми (так говорят последователи Хрисиппа, Архедема, Афинодора, Антипатра и Криния). Простые – это те, которые состоят из неразноречивого суждения, например: «Стоит день»; непростые – это те, которые состоят из одного или нескольких разноречивых суждений; из одного, например: «Если стоит день, [то стоит день]»; из нескольких, например: «Если стоит день, то светло». Простые суждения бывают отрицательные, неопределенно-отрицательные, ограничительные, утвердительные, указательные, неопределенные. Непростые суждения бывают условные, утвердительно-условные, соединительные, разъединительные, причинные, сравнительные к большему и к меньшему. |
| Феофраст Ересийский думал одинаково с Аристотелем. Стратон, из Лампсака, говорил, что теплота есть причина всего; говорил также, что части мира безпредельны и что никакое животное не имеет способностей. Праксифан Родосский думал одинаково с Феофрастом. Критолай, Фасилит, думал одинаково с Аристотелем. Зенон, Китиейский, стоик, утверждал, что не должно богам строить храмы, но иметь Божество в одном только уме; даже более того — считать Богом ум, ибо он безсмертен; умирающих должно бросать животным или в огонь; любимцами пользоваться безпрепятственно. Он говорил также, что всем управляет Божество; причины вещей заключаются частию в нас, а частию не в нас, то есть одни из дел зависят от нас, а другия не от нас; говорил и об отделении души от тела и называл душу многолетним духом; говорил также, что она не всецело нетленна, ибо от долговременности истощается до исчезновения, как он утверждает. Клеанф говорит, что доброе и прекрасное состоит в удовольствии; человеком называл одну только душу, а боги, говорил он, суть таинственные образы и священныя названия; солнце называл пламенником, мир — местом посвящения в таинства, а вдохновенных Божеством — совершителями их. Персей учил одинаково с Зеноном. Хризипп Солейский написал, что законы ничего не значат: сыновьям, говорил он, должно иметь совокупление с матерями, а дочерям с отцами. В остальном он согласен был с Зеноном Китиейским. Кроме того он говорил, что можно есть мясо человеческое; говорил также, что конечная цель всего есть сладострастие. Павэтий Радосский говорил, что мир безсмертен и не стареет; прорицание он принимал за ничто и отвергал то, что говорится о богах: ибо говорил, что речь о Боге есть пустословие. Посидон Апамейский говорит, что величайшее для людей благо есть богатство и здоровье. Афинодор Тарсийский думал одинаково с Хризиппом и учил одинаково с Зеноном. Епикур, сын Неоклея, воспитанный в Афинах, проводил любострастную жизнь и не стыдился публично сожительствовать с распутными женщинами. Впрочем мы прежде сказали о нем . Кроме того он говорил, что богов нет, но что все управляется одним случаем, и ничто в жизни не добровольно: ни учение, ни образованность, ни другое что либо, но все у всех бывает недобровольно. Поэтому не должно ни порицать кого бы то ни было, как утверждает Епикур, ни восхвалять, ибо всякий делает это недобровольно. Говорил также, что не должно бояться смерти; утверждал, как я уже сказал прежде, что все составленно из атомов и что мир находится в безпредельном пространстве. |
| — Если только он согласится… — Да кто же откажется получить в дар целый золотой! — усмехнулся Лад и вздрогнул от радостного крика Эвбулида: — Вспомнил! — Что? — Имя моего купца! — пояснил Эвбулид. — Ну, не все имя, а его половину. Как только ты сказал о даре, я вспомнил, что он — подаренный! — Подаренный? Кому? — удивился Лад. — Афине, Гермесу, а может, Аполлону… — наморщил лоб Эвбулид и забормотал: — Афинодор… Аполлодор… Гермедор… Нет, только не Гермедор! Больше похоже на первые два… — С них и начнем, — решил Лад. — А теперь давай спать! — Но нас накажут завтра, если мы не сделаем эти проклятые наконечники! — Завтра и без нас есть кого наказывать Эвдему! — широко улыбнулся Лад и, растянувшись на полу у двери, с чувством исполненного долга через минуту громко захрапел. Наутро в кузницу ворвался запыхавшийся Кар. Едва не налетев на Эвбулида, он робко тронул за плечо сколота и, когда тот открыл глаза, склонился перед ним в почтительном поклоне: — Господин… — Это ты мне? — удивленно спросил Лад, приподнимаясь на локте. — Да, да, господин! — угодливо закивал Кар. — Только что Эвдем назначил тебя управляющим усадьбой вместо казненного сегодня ночью негодяя Филагра и срочно требует к себе! — Ну вот, — неторопливо вставая, усмехнулся Лад ошеломленному Эвбулиду, — а ты сомневался, что новый управляющий не согласится выполнить твою просьбу! Глава четвертая 1. Снова в Пергам! Оказавшись в главной комнате дома, Лад скользнул удивленными глазами по стенам, увешанным яркими коврами, бронзовым статуям и вазам в углах. Увидев стоящего у окна Эвдема, вполне искренне — в благодарность за скорое освобождение из рабства — склонил перед ним свою могучую шею. — Я долго думал, Скиф, прежде, чем найти нового управляющего в этом имении, — барабаня пальцами по синему, в красных цветах ковру на стене, задумчиво произнес вельможа. — Должность эта почетна и желанна каждому рабу, но не каждый раб отвечает всем требованиям, необходимым для нее. Да, ты предан, старателен, как докладывал мне Филагр, — лицо его исказилось от ярости и душевной боли, — неплохо разбираешься в ведении сельского хозяйства. Ты на редкость силен, и перед твоей плетью будут дрожать даже самые наглые рабы. Но и у тебя есть один недостаток. Ты — варвар! |
| Таким образом, Григорий и Афинодор остались в Кесарии и сделались учениками Оригена . Теперь началось самое обучение. Прежде всего Ориген приступил к подготовке почвы для будущего посева. Он подверг своих новых учеников самому тщательному испытанию, чтобы определить действительные познания их, очистить от заблуждений, приучить к упорядоченности и отчетливости в мышлении, обуздать неразумную стремительность; вместе с этим для учеников должна была наглядно выясниться недостаточность их собственных познаний и необходимость дальнейшего научения. Этот процесс подробно описан св. Григорием в его благодарственной речи Оригену . Св. Григорий говорит, что Ориген поступал с ними, как земледелец с землей, соленой, сожженной, каменистой и песчаной, невозделанной и бесплодной, или же с землею, которая, хотя и не совсем бесплодна и, по крайней мере, не лишена растительности, даже тучная, однако не обработана, оставлена в пренебрежении, поросла тернием и диким кустарником; или же как садовник с деревом, которое нуждается в прививке, не обрезано, не полито, запущено и задушено многими лишними ростками, которые бесцельно вырастают на нем и взаимно мешают достигать совершенства; так и Ориген овладел св. Григорием и со свойственным ему искусством осмотрел, проник не только в то, что видимо всем и усматривается на поверхности, но и глубоко вскопал и исследовал самые внутренние основания души. Он предлагал вопросы, разбирал его ответы; когда находил в нем что-нибудь пригодное и небесполезное, то останавливался на нем и начинал «вскапывать, перепахивать, поливать», прилагал все свое искусство и заботливость и тщательно возделывал; терния и волчцы обрезывал и удалял своими обличениями и запрещениями. Когда ученик обнаруживал неуравновешенность и непокорность, он посредством сократического метода, доказательствами из его собственных уст успокаивал его и приводил в повиновение. Св. Григорий сознается, что сначала ему было тяжело и не безболезненно, потому что он не привык еще к таким приемам и не упражнялся в том, чтобы подчиняться доводам разума (§§93–98). |
| Около этого времени в Кесарию Палестинскую прибыл знаменитый учитель александрийской школы Ориген , вынужденный удалиться из Александрии; пользуясь покровительством местного епископа, он скоро сделался-центром кружка философски образованных мужей из христиан и язычников и таким образом продолжил дело, которому с такою любовью отдавался в Александрии. В Кесарии образовался новый центр христианского просвещения. Ориген , и раньше бывавший в Кесарии, скоро приобрел такую известность, что к нему стекались желавшие послушать его и поучиться многие не только из местных жителей, но и из других стран 225 . Эта известность Оригена привела к нему и прибывших в Кесарию братьев Григория и Афинодора. Св. Григорий впоследствии в своей благодарственной речи называл первый день знакомства с Оригеном драгоценнейшим из всех дней, когда для него впервые начало восходить истинное солнце (§73). Но это было позднейшее суждение св. Григория после пятилетнего пребывания в Кесарии и на основании вполне выяснившихся для него благодетельных результатов общения с Оригеном . Теперь же братья направились к Оригену, может быть, скорее из любопытства – посмотреть и послушать кесарийскую знаменитость. Первая встреча произвела на св. Григория неотразимое впечатление: «я поражен был его речью, как стрелою, и именно с первого дня, – ибо речь его представляла в некотором роде соединение приятной привлекательности, убедительности и какой-то принудительной силы» (§78). Ориген с своей стороны обратил внимание на новых слушателей. Нескольких бесед было достаточно, чтобы заметить дарования братьев, и Ориген решил сделать их действительными своими учениками в несомненном предведении той великой пользы, какую они могут принести на служении Церкви и христианскому просвещению. Иероним 226 сообщает, что Ориген , заметив превосходные дарования братьев, склонил их к философии, и это известие вполне согласуется с данными благодарственной речи самого Григория, который ясно дает понять, что на первых порах именно Ориген употребил все усилия, чтобы удержать братьев в Кесарии: он «прежде всего приложил всякое старание к тому, чтобы привязать нас к себе, в то время как мы, подобно зверям, рыбам или птицам, попавшим в силки или в сети, но старающимся ускользнуть или убежать, хотели удалиться от него в Вирит или в отечество» (§73). |
|
|
