| Вообще, пользуясь смутами во время суда над п. Никоном , во время соловецкого и стрелецкого бунтов, когда внимание церковного и гражданского правительства занято было главным образом восстановлением нарушенного мира и спокойствия, расколоучители повсюду в России ходили и проповедовали раскол. «Как пламень при бурном ветре, по выражению протоиерея Иоаннова, всюду разливались они и яд своего нечестия сообщали: они рассыпались по городам, куда кто мог и везде простой народ смущали и к своему единомыслию приводили». 309 Раскол так много обязан своим существованием и распространением расколоучителям, во второй половине XVII и в начале XVIII века его проповедовавшим, что последователи его доселе ублажают память этих расколоучителей, как своих апостолов, первоучителей, мучеников, отцев и страдальцев. Поморский историограф Андрей Денисов сохранил нам память главных деятелей беспоповщинского раскола. В 1755 году раскольник Иван Алексеев написал «историю о бегствующем священстве» и исчислил главных насадителей раскола поповщинской секты. Исчислим имена первых и главных сеятелей старообрядческого учения в разных краях России, как поповщинского, так и беспоповщинского, так как они были главными, непосредственными орудиями и виновниками распространения раскола. В пределах владимирских, в уездах костромском, вязниковском и кинешемском проповедовал раскол известный уже нам самый первый расколоначальник Капитон. Он начал проповедовать раскол еще с тех пор, как вышли книги, изданные при патр. Иосифе известными единомышленниками его – протопопом Аввакумом, Стефаном Вонифатьевым, Иоанном Нероновым и другими их сообщниками и проповедовал раскол более 20 лет. Он так много содействовал умножению и усилению раскольнического общества, что во 2-й половине XVII века и даже в начале XVIII последователи его составляли особую общину и назывались по его имени Капитонами. 310 Капитону ревностно помогали распространять раскол ученики его: Прохор, Вавила, родом иноземец, люторской веры, искусный в логике, философии и богословии, Леонид и другие. |
| Быть же лицам разнаго чина – архиереом, архимандритом, игуменом, протопопом. Аз же единым милосердием его ж имп. величества и благоприятным изволением св. Синода, един от судей сих есмь, обаче ни единаго из вышереченных титулов не имею. Чего ради всепокорственне прошу св. пр. Синод, да удостоити благоволит мя, аще и ничтоже заслуженнаго, игуменским титулом, обаче не по обычаю греков или римлян, иже титул дают без прибытка, но по обычаю россиян, купно дающих титул с прибытком. О чем же паче молю, да милостивейшаго нашего Императора уставления исполнятся, ово в подписаниях да не явлюсь аз един без титула, ово же да не возмнится мне, яко ложне ношу монашеския одежды. Чего ради да соблаговолите меня удостоить монашеским чином в монастыре, по своему милостивому разсуждению». – 7 Февраля 1722 г. св. Синод поручил симоновскому архимандриту постричь его в монашество и потом назначил толгским игуменом. (Дела архива св. Синода, 1722 г. 444). 133 «Не могу умолчать о красе нашей Греции, знаменитейшем архимандрите Афанасии Кондоиди, муже глубоко-ученом, которому мало найдется соперников-эллинистов. Пока ученость будет иметь хоть какую нибудь цену, он всегда найдет себе славу. Афанасий образовал свои превосходныя способности в италианских лицеях. Лишь только он вышел из школьных стен и начал академическую жизнь, как все свое блаженство стал находить в приобретении познаний и начал ставить для себя священною обязанностию преподавание уроков. Сделавшись профессором и приняв на себя звание проповедника, он с таким огромным успехом занимался тою и другою филологиею, что, еще бывши юношею, наполнил славою своею всю Грецию. Он всюду находил для себя отечество, потому что всюду приносил с собою патриотическия достоинства. Патриархи и предстоятели Восточной церкви утешались, смотря на него. Любимый музами, ревнуемый мудрыми людьми, уважаемый великими государями, молдавский господарь Кантемир принял его к себе и, на самых завидных условиях, поручил ему воспитание своих детей. Отсюда он был вызван профессором в московскую греко-латино-российскую академию. |
| «Дитятко», «детушки миленькие мои», «Афанасьюшко, миленькой мой», «чадо церковное, чадо драгое, Федосья Прокопьевна (Морозова)», «изрядное дитятко церковное и мое грешного», «изрядные детки» вот эпитеты, которыми награждает – Аввакум своих единомысленных и покорных детей. Но послушаем, как он ругательски ругает известного расколоучителя дьякона Федора, нехотевшего принимать его странных догматических воззрений. «Молодой щенок, Федор дьякон, сын духовный мне, учал блудить над старыми книгами и о святей Троице преткнулся, и о Христове во ад сошествии, и о иных, догматствуя по- никониански нелепостно»... Аввакум его отлучил и проклял. «Федка, а Федка, обращается он к Федору... Ох! б... сын, собака косая, дурак страдник»! «А Федка... со единомысленники проклят да естъ, ей, да будет и будет в век, собака, б.... сын, адов пес. Вот тебе, отступник, песни песням Соломоновы! Играй под клятвою вечною, затворил тя Бог в противлении истине, погибай с своими, окаянный! Федка поганец, слушай» и т.д. «Отступник», «гордый пес», «гордоустъ», «алгмей», «дитятко проклятое», «дитятко бешеное» 803 – вот неласковые имена, которыми протопопосыпает непокорного сына. На его языке это значило «поворчать», «пожурить», «искусить» духовного сына. Бранчивость была обычным литературным настроением протопопа Аввакума; она подчас вызывалась не очень важным проступком духовного чада. Инокине Анисье он дает тяжелую заповедь, кажется, за то, что она не хотела подчиняться игуменъе. «Не тяжело ли тебе кажется сие заповедание? спрашивает ее Аввакум. Да ино прибавит противу ума твоего, безумная, скотина бессловесная, червь, гной, грязь»! А чрез несколько строк: «Ну, прости, дитятко, – молися обо мне»! Боярыне Морозовой он пишет: «Блюдиси себевозношения, инока-схимница! Дорога ты, что в черницы-те попала, грязь худая? А это ты, – не Феодосья ли девица, преподобно-мученица; еще не дошла до тое версты! Ну, полно бранится. Прости, согрешил» 804 . У Аввакума был очень определенный положительный идеал исправных детей духовных. |
| А из малого зерна началось развитие раскола. Сначала небольшое согласье великорусских, московских протопопов и попов возбудило клерикально-иерархическое, поповщинское движение против греко-киевского исправления старых великорусских церковных книг и против сурового, строгого патриаршества Никона. Многие попы, дьяконы, дьячки, особенно так называемые тяглые, с радостью приняли новое поповщинское учение. Вопрос о старых церковных книгах, по которым народ издревле учился грамоте в своих земских училищах, которые предки завещевали детям, скоро стал вопросом народным, земским. Это тем скорее, что исстари вопросы и дела церковные на Руси считались столько же земским делом, сколько и церковным. Областные общины, как, например, в смутное время, сами собою, по согласию своих земских советов, делали религиозные распоряжения, постановления. Даже сельские общины, по мирскому уложению, сами собою установляли для себя религиозные заповеди, узаконения; новгородско-поморские общины, вместе с псковскою, особенно отличались этим общинным земским вмешательством в церковные дела. На этом основании и вопрос, поднятый расколом стал вопросом земским. И тем более он получил земское значение, что раскол скоро представил перед народом царя Алексея Михайловича – Антихристом; отверг «Уложение», по многим узаконениям тяжкое для земства, и стал за исстаринные великорусские земские обычаи против иноземских, немецких нововведений. При том же один из сильных расколоначальников духовник царя, протопоп Стефан Вонифатьев, – как мы видели, – заступался за массу земства, за крестьян, защищал их от вельможей, бояр, писцов, ямских сборов и расходов. Проникнув в массу земства, вопрос, поднятый расколом, глубоко затронул грамотников народных. Начались толки грамотников и стали появляться разные толки раскола, комбинируясь, обобщаясь в согласья. Грамотников этих, как своих народных учителей, с полной верой слушал весь простой народ: слушали земские люди, гости, купецкие и посадские люди, крестьяне, стрельцы, казаки, и обращались в согласья раскола. И стал раскол, таким образом, ученьем, толком, согласием земским, народным, жизнью и историей массы народной. Старина религиозная и мирская, гражданская, была основой этого ученья. |
| Но ни один из царских духовников XVII в. не пользовался такою щедрою милостью царя в отношении получения денежных и разными товарами подарков, как протопоп Андрей Савинович Посников. Так, в 1669 г. дано было ему из приказа тайных дел от государя денежных подарков 18 ноября и 17 декабря по 300 р. 1534 , и 17 февраля 1670 г. – 400 р. 1535 , т. е. на наши деньги 17000 р. Что касается выдачи товаров протопопу Андрею, то нисколько не преувеличивая, можно сказать, что весь казенный двор был предоставлен к его услугам. 17 февраля 1667 г. по указу государя велено было отпускать протопопу Андрею из казенного приказа «всякие узорочные товары» 1536 . Весьма возможно, что казначею не по душе был этот царский указ, и он не всегда готов был отпустить духовнику нужные ему «узорочные товары» под разными предлогами, а Савинов не умолчал об этом пред царем, и результатом жалобы духовника был новый именной указ государя от 30 октября 1668 г. о том, чтобы «Благовещенскому протопопу Андрею Савинову, что ему понадобитца, с казеннаго двора давать по памятем за ево протопоповою рукою с роспискою дьяков, не сказывая о том казначею Афанасию Самойловичу Нарбекову» 1537 . И протопоп Андрей, пользуясь этим указом царя, можно сказать, беспримерным в истории дворцового хозяйства XVII в., когда ему были нужны какие-либо товары с казенного двора, посылал туда на лоскутке бумаги записки, напр. такого рода: «Надобно мне, Благовещенскому протопопу Андрею Савинову, с казеннаго двора мех черевей бурых лисиц» 1538 , или же присылал своего стряпчего, который заявлял, что именно нужно было взять, и тогда в книгах расходных писалось, например, так: «Декабря 4, приходил от Благовещенскаго протопопа Андрея Савиновича Михайло Хабаров и сказал: надобно Благовещенскому протопопу Андрею Савиновичу взять снурка золотнаго» 1539 . И ему отпускали по такого рода заявлениям с казенного двора и полукармазин вишневого цвета на обивку дорожных Владимирских саней 1540 , и байки суконные червчатые и сорочки тафтяные (по 10 алтын штука) и дороги червчатые 1541 , одеяло камчатое с исподом из меха черных лисиц, опушенное целым немецким бобром 1542 . Как на знак особенного благорасположения даря к своему духовнику нужно смотреть на распоряжение его в 1670 г. о том, чтобы для именин протопопа Андрея 19 августа было куплено разной живности, и согласно воле царя подъячий Андрей Чернов доставил на двор духовника 2 быка, купленных по 3 р. за каждого, 10 баранов – по полтине и 20 кур – по 10 денег 1543 . |
| Третие: как подьячий Карташев послал письмо к означенному священнику Игнатию, чтоб он Игнатий венчал его Елезова в скорости без задержания, то о учинении за такое плутовство и обман резолюции, чему по правилам и по соборному уложению подлежати будет, послать в Тобольской архиерейской приказ промеморию, дабы так впредь ему плутовать было неповадно. Четвертое: хотя Елезов в допросе своем и показал, что де Карташева к Протопопу писать письмо заставлял провинциал-инквизитор: а руки его инквизиторской ни в едином письме не обретается, но он же инквизитор на протопопа, попа и Карташева вышеозначенное доношение послал в Тобольск, и в том во всем повинен он Карташев, а инквизитор велел ли ему письма писать, сам он в показанном приказе с инквизитором да ведаются. Пятое: как прежняя жена Елезова досматривана при поповском старосте, священник Иван Петров, и явилась по осмотру, и по сказке брата ее Афанасия Мясникова вся скорбна и расслаблена, очми слепа, руку правую и ногу левую скорчило, и на ней же имеется падучая болезнь, на каждую неделю по дважды по трижды берет, и что де ей с ним Елезовым за показанною скорбию жить невозможно, да и она сама с ним Елезовым жить не желает, и приданное у него все назад взяли: то с нынешнею женою Настасьею Перфильевою жить ему Елезову по закону, как надлежит, до предела их жизни позволяется по силе правил церковных и выше явленного Василия Великого . А за то, что он вступил с нею в брак самовольно без воли архиерейской и без письменного от него указа, то за такое своевольство взять с него в Иркутск в дело Соборной каменной церкви двадцать рублев да на приказные расходы штрафу десять рублев, чтоб иным на его смотря без позволения архиерейского своевольно так делать было неповадно.» Следуют подписки: По сему приговору я протопоп Петр Григорьев впредь до указу служить с прочими священниками вряд буду, такж и протопопом зватися не буду, и о строении церковном попечение имети долженствую. К сей записке Соборный священник Петр Григорьев руку приложил. |
| Но требовательный и строгий митрополит Филарет уважал А. В-ча, доверял ему, ценил его труды и знания и отличал перед другими. 19-го января 1837 г. Горский был возведен в звание экстраординарного профессора, а 9-го сентября 1839 г. сделан ординарным профессором Академии 553 . VI. Переписка А. В. Горского с разными лицами, как средство приобретения знаний 11-го октября 1842 года А. В-ч сделался библиотекарем Академии, и он много сделал для процветания библиотеки. Как показывают рукописные каталоги того времени, исписанные большей частью рукой Горского, он выписывал массу книг самых нужных и редких. Пересмотрел он рукописи академической библиотеки и составил описание их. Много хлопотал он перед начальством о передаче в Московскую Академию главнейших рукописей библиотеки Иосифо-Волоколамского монастыря, старинных книг и рукописей, отобранных у раскольников в разное время и хранившихся в синодальной библиотеке. По его указанию, в 1847 году дешево куплена в Костроме наиболее ценная часть библиотеки умершего в 1842 г. архиепископа Тобольского Афанасия Протопопова. Своими трудами и заботами он, вместе с Филаретом Гумилевским , много способствовал обогащению академическ. библиотеки. Но это одна сторона дела. Горский не только собирал книги, но и знал и любил их. Большинство книг академической библиотеки того времени испещрены его пометками и замечаниями. Когда у Горского спрашивали одну книгу по какому-нибудь вопросу, он доставал и выкладывал десятки, указывал нужные листы и страницы, ночью без фонаря, ощупью, находил книгу. Библиотекарь он был идеальный, знающий, внимательный, предупредительный. Кроме академической, лаврской, синодальной библиотек, А. В-ч был знаком с другими библиотеками и архивами Москвы и окрестностей, и отовсюду черпал полной рукой знания. Но любопытно и заслуживает внимания следующее обстоятельство. А. В-ч редко и мало выезжал из пределов Московской губернии, но знал и интересовался тем, что делается в отдаленных уголках России и православного Востока. Он пользовался каждым случаем, чтобы пополнить и освежить свои знания, и для этого вел переписку с учеными и своими прежними учениками. |
| В непосредственное управление этим двором вступает боярин князь Алексей Михайлович Львов, через которого теперь идут все доклады государю по нуждам и деятельности печатного двора 107 ; по указаниям его, в большом количестве закупаются заграницей материалы, нужные для печати, бумага и киноварь 108 ; видимо торопятся окончить начатые прежде печатные издания в виду задуманных больших каменных построек на дворе печатном. Чувствовалась нужда в усилении и лучшей организации состава справщиков. Для последней цели с февраля того же 1640 г. к прежнему составу справщиков присоединяются еще три лица из представителей тогдашнего столичного духовенства, два протопопа – александроневского собора Иоаким, собора черниговских чудотворцев Михаил Рогов и ключарь большого успенского собора, известный нам, священник Иван Васильевич Наседка 109 . Высказано мнение, что для той же цели усиления справщиков в феврале 1641 г. по особой царской грамоте из приказа большого дворца вызывались в Москву из всех епархий и монастырей «добрые старцы, черные попы и дьяконы, которые житием воздержательны и грамоте горазди»; из них должен был произойти выбор новых, более способных справщиков 110 . Но такая необычайная мера, как собрание со всех монастырей всех добрых и в грамоте гораздых старцев, едва ли могла быть принята для цели книжной справы и принести существенную пользу 111 ; по крайней мере она не оставила по себе никаких следов в истории печатного двора; состав справщиков остался прежним без всякой перемены; только осенью того же 1641 г. выбыли из справщиков протопоп Иоаким и вдовый дьякон Иван Селезнев; первый не был заменен никем, а на выбылое место последнего назначен, 29 декабря, не старец, а мирянин, вологжанин Захарий Афанасьев 112 . Назначение протопопов и соборного ключаря могло бы также говорить о новом направлении в книжной печатной справе за последний год патриаршества Иоасафа и о возвращении ее ко временам троицких справщиков и справы филаретовской. Но на деле было другое. И при новых справщиках из лиц высшего столичного белого духовенства книжная справа велась в том же самом духе, как она велась и в предшествующие годы патриаршества Иоасафа; даже по смерти Иоасафа († 28 ноября 1640 г.) в довольно продолжительный период междупатриаршества до самого поставления нового патриарха Иосифа (27 марта 1642 г.) она не изменилась, но только восполняла и усилавала все те свои слабые и добрые стороны, какие описаны выше. |
| 9 . Особенно значительны и многочисленны разночтения между Сибирским и Погодинским списком в конце последнего/лл. 57–60 об./. Погодинский список систематически дает здесь более краткие формулы записи очных ставок, переводит прямую речь в косвенную, сокращает второстепенные с точки зрения редактора детали, повторения. Вся эта правка логична и имеет определенную систему, если воспринимать ее как сокращение первоначально более полного текста и, наоборот, в ряде случаев мало оправдана, если трактовать ее как расширение в Сибирском списке первоначального краткого варианта Погодинского списка. Вот лишь один пример такой правки. Сибирский список/л. 337/: И владыка Дософей спросил Максима: Подали на тебя запись протопоп Афонасей, да протодиякон Иван Чюшка, поп Василей, что ты зде нашей земли Руской святых книг никаких не похвалишь, но паче укаряешь и отметаешь, а сказываешь, что здесь на Руси книг никаких нет, ни Еуангилия, ни Апостола, ни Псалтыри, ни правил, ни уставов ни отеческих, ни пророческих. А се протопопы перед тобою. И Максим с протопопы с очей на очи стал перепиратися: То де вы на меня лжете, яз того не говаривал, а молвил есми, что книги здешние на Руси не прямы, иные книги переводщики перепортили, не умели их переводити, а иные книги писцы перепортили, ино их надобно переводити. Погодинский список/л. 59 об.–60/: Владыка Досифей спросил Максима: Подали на тебя запись протопоп Афанасей, да протодиякон Иван Чюшка, да поп Василей, что ты здешние книги хулишь, и укоряешь, и отметаешь, а сказываешь, что здесь на Руси книг никаких нет, ни Еуангелия, ни Апостола, ни Псалтыри, ни правил, ни уставов ни отеческих, ни пророческих. И Максим с протопопом с очей на очи стал перепиратися, а говорил он, что не говаривал того, а говорил, что здесь на Руси книги не прямы, а иные книги перевотъчики перепортили, ино их надобно переводите. Следует также отметить, что в текстах «от божественных писаний» в двух случаях Погодинский список ошибочно пропускает по строке/лл. 20 и 33/; смысл при этом искажается настолько значительно, что речь идет здесь, видимо, не о сознательном сокращении, а о случайном пропуске. В Сибирском списке этих пропусков нет/лл. 324 об. и 327/. |
| Умолчать о незабвенных заслугах российской иерархии и русского духовенства в эту смутную годину нашего Отечества, значит оказаться неблагодарным перед ними. Наконец, для нас, переживших так еще недавно новое лихолетье в нашем Отечестве, именуемое «освободительным», когда русская иерархия и наше духовенство белое и черное подвергались глумлению и тяжкому обвинению, отголоски коих мы, к сожалению, слышим иногда даже и с высоты кафедр наших государственных законодательных палат, освежить в памяти те разнообразные их подвиги и заслуги перед Церковью и Отечеством, какие явили они в эту тяжелую годину, весьма поучительно и в высшей степени назидательно. В этих воспоминаниях найдут для себя ответ убедительный и определенный все те «совопросники» и мнимые радетели интересов Церкви и родины, которые, не желая считаться с бессмертными и многообразными историческими заслугами нашего духовенства на поприще образования и нравственно–воспитательного служения русскому народу, свои алчные взоры сосредотачивают на разнообразных сокровищах, скопленных долговременным умелым бережением нашего духовенства и изумительной для нашего времени щедростью наших предков, древних русских боголюбцев, в наших знаменитых лаврах и монастырях и в древних чтимых храмах, и задают докучливые вопросы: что сделало русское духовенство для Отечества, и куда шли накопленные церковные и монастырские имущества в годины тяжелых отечественных бедствий? Но, как ни заманчива благодарная задача явиться в настоящее время перед вами в роли беспристрастного повествователя и ценителя бесспорных и величайших перед нашим Отечеством многообразных заслуг нашей иерархии и белого и черного духовенства, к глубокому нашему сожалению, спешим оговориться, сделать это в желательной полноте и обстоятельности мы не можем, и наперед ищем снисхождения у наших достопочтенных слушателей. Причины сего лежат вне нас и даже вне того краткого предала времени, каким мы можем располагать для нашего настоящего слова. Дело в том, изучая многочисленные, дошедшие до нас памятники письменности смутного времени: грамоты, акты, повести и сказания современников и летописцев и другие, мы находим в них весьма обильный материал и обстоятельные сведения для характеристики современных патриарху Гермогену иерархов и отчасти некоторых архимандритов, и игуменов, но мы имеем в них в тоже время весьма скудные и самые общие сведения относительно деятельности белого духовенства в лице его протопопов, попов и диаконов. |
|
|
