| Учение Игнатия Богоносца о епископе не вносило изменений в акт рукоположения, поэтому Игнатию Богоносцу не было необходимости делать об этом какие-либо указания. Апостольская традиция была в достаточной мере XXXIII всем известна. Мы могли бы допустить участие в рукоположении епископа других епископов только лишь тогда, когда это участие было доказано для апостольской эпохи. Прямых указаний на это мы не находим в апостольских писаниях, но все, что мы знаем об этой эпохе, явно несовместимо с такого рода предположением. Пресвитеры-епископы апостольского времени составляли своего рода коллегию, в которой один из них был предстоятелем. Он поставлялся в таком же порядке, как и остальные пресвитеры-епископы. Климент Римский, свидетельствуя об апостольской традиции, говорит, что «апостолы наши знали чрез Господа нашего Иисуса Христа, что будет раздор о епископском достоинстве (περ του νματος τς πισκοπς). По этой самой причине, получивши сокровенное предвидение, они поставили означенных лиц и потом присовокупили закон, чтобы, когда они почиют, другие испытанные мужи принимали на себя служение их». 77 Это означает, что апостолы поставили лиц, исполняющих епископское служение, в каждой общине, ими основанной, с тем, чтобы оно непрерывно сохранялось в Церкви. Непрерывность обеспечивается тем, что после смерти поставленных апостолами лиц другие принимали их служение. Из этого ясно, что лица, имеющие епископское служение, представляют собой ту коллегию пресвитеров-епископов, которую мы находим в каждой церковной общине. Для поставления новых лиц с епископским служением нет необходимости привлекать к участию пресвитеров-епископов других общин, так как достаточно тех, которые имеются в самой общине. Указание на этот порядок мы имеем в древней Александрийской церкви. Сведения об этой практике подвергаются сомнению, но это делается не в интересах объективной истины, а по доктринальным соображениям. Насколько это мало обоснованно, видно из того, что даже современные католические богословы склонны признать историческую достоверность этих сведений, именно те из них, которые не отрицают изначального коллегиального епископства 78 . |
| Согласно свидетельству Иеронима, в Александрии приблизительно до середины III века епископ поставлялся коллегией пресвитеров. 79 Это же самое подтверждает Север Антиохийский (VI в.) 80 и мельхитский Александрийский патриарх Евтихий (Хв.) 81 . Наконец, в нашем распоряжении имеется еще один текст, приведенный Bumler»oм в его «Lausiac History of Palladius», в котором говорится, что к Александрийскому архиепископу пришли еретики и упрекали его, что он получил рукоположение от рук пресвитеров 82 . Однако не следует думать, что в Александрии до середины III века – дата, указанная бл. Иеронимом, – не было настоящего епископа или что все пресвитеры александрийские были облечены всей полнотой священнической власти, т.е. были епископами. В Александрии, как и в других церквах, выделение епископа из коллегии епископов-пресвитеров, вероятно, произошло до начала второй половины II beka. Поэтому нет ничего удивительного, что во время Климента Александрийского или Оригена можно констатировать в Александрии все три степени церковной иерархии, в которой епископ существенно отличается от пресвитеров. Однако этот бесспорный факт не может служить аргументом (вопреки Ch. Gore) против допущения существования порядка поставления александрийского епископа, указанного бл. Иеронимом и другими писателями 83 . Последний не утверждает, что дo II века не было в Александрии епископа, а что епископ поставлялся пресвитерами. Со времени Игнатия Богоносца начался процесс выделения епископа из коллегии пресвитеров, но первоначально этот процесс не сопровождался изменением порядка рукоположения епископа. В дальнейшем почти повсеместно до конца II beka, в силу дополнительных причин, о которых будет речь ниже, этот порядок подвергся изменению, как и иерархическое положение пресвитеров – они заняли второе место в церковной иерархии и, естественно, потеряли право участия в поставлении епископов. Вероятно, в силу местных условий (отсутствие в Египте других епископов, кроме александрийского), в Александрии древний порядок рукоположения сохранился дольше, чем в других церквах. |
| Он много знал, много читал, любил читать, — и из своих не скудных, но чаще неправедных прибытков довольно щедро тратился на собирание библиотеки. Она вышла очень богатой и составлена умело (по позднейшей описи в ней 3192 названия). И вот, вся эта бесспорная ученость отравлена и обезпложена какой-то внутренней бесчестностью мысли. “Христианство хорошо известно было уму его, он знал его отчетливо и полно; но оно не было господствующим началом жизни его; хитрый и дальновидный, он умел находить себе счастие, не справляясь с совестию” (Филарет Черниговский). Не он один. В те времена “совесть” вообще не почиталась уместной, не то что обязательной для мужей государственных... Феофан учился и доучивался в латино-польских школах, потом в Риме, в коллегии святого Афанасия. Кажется, что в Риме он учился под чужим именем, и бежал оттуда до окончания курса, без видимого повода, sine ulla causa, cum scandalo omnium. Bo всяком случае, вернулся он в Киев открытым и возбужденным противником “папежского духа.” Как преподаватель Киевской академии, Феофан в курсах пиитики и риторики еще не отступает от прежних принятых руководств, пиитику читает по Я. Понтану и Ю. Скалигеру. Однако, он сразу же показывает себя решительным противником установившихся с польского риторических манер и приемов проповедничества, и впоследствии, в “Регламенте,” очень едко и зло отзывается об этих “казнодеишках легкомысленных,” польских и киевских. Сам Феофан проповедовал по иному. На кафедру он всходил всего чаще для того, чтобы проповедовать Петровскую реформу. В своих проповедях он сразу сходит или на панегирик, или на памфлет, или вдается в злободневную политическую сатиру. Так и в “Регламенте” он очерчивает “должность” проповедника. “Проповедали бы проповедники твердо, с доводов священного писания, о покаянии, о исправлении жития, о почитании властей, пачеже самой высочайшей власти Царской, о должностях всякого чина.” Вместо польских казнодеишков Феофан советует читать Златоуста... Романистическую ученость, это “привиденное и мечтательное учение,” Феофан отвергает с какой-то ненавистью. |
| Во всяком случае, “ксенофобию” последних патриархов, Иоакима и Адриана, вполне можно понять и объяснить из слагавшейся тогда исторической обстановки... В Москве стало уже известно, что русские и киевские выходцы должны были за границей, во время обучения в тамошних иезуитских школах, принимать унию. Правда, обычно они объясняли впоследствии, что действовали при этом вполне неискренно, “не сердцем, но едиными усты...” Однако, оставалось небезосновательное сомнение, когда же они бывали действительно неискренними, — принимая ли унию, или отрекаясь от нее... И, во всяком случае, как говорил современник, “а и те, что не падают, познавается в них останки езувическия...” Дьякон Петр Артемьев перешел в католичество во время недолгой поездки по Италии, куда он сопровождал Иоанникия Лихуда... Особенно характерна судьба Палладия Роговского. В свое время, уже будучи монахом и диаконом, он бежал из Москвы за рубеж, — по-видимому, уже присоединенный к Римской церкви местными иезуитами. Затем он учился у иезуитов в Вильне, в Нейссе, Оломоуце, наконец, и в Риме, в коллегии святого Афанасия, где он был рукоположен во иеромонаха. Из Рима он уезжал, как миссионер, — и увозил с собой богатую богословскую библиотеку, составленную на средства Пропаганды и еще герцога Флорентийского. Однако, уже в Венеции он просит греческого митрополита восприсоединить его к Православию. В Москве он обращается к патриарху с покаянным письмом. В то же время московские иезуиты продолжают его считать своим и сочувствуют ему в его деликатном положении... Палладию удалось восстановить к себе доверие в правящих церковных кругах, и после удаления Лихудов он был назначен ректором Академии. Палладий прожил слишком недолго, и заметного влияния оказать не успел. О действительном его умонастроении мы можем судить с полной очевидностью по его сохранившимся проповедям, — в них он вполне остается в кругу римской доктрины... Палладий был первым в ряду многих. И в Петровское время по всей России школьная сеть раскидывается в духе того же полуприкрытого романизма... |
| Потому же и Мельников, более искусный, чем сам Бриллиантов, понимая, очевидно, слабость доводов, какие можно представить, и действительно представлены Бриллиантовым, в доказательство неизменной до конца верности Амвросия расколу, избрал другую тактику: он требует от самого г. Козаркевича фактических доказательств, «ясных и неопровержимых», что Амвросий отрекся от старообрядчества, – и именно с этою целью предлагает ему на решение несколько вопросов. Не знаем, будет ли отвечать г. Козаркевич на вопросы Мельникова, – имеем основание полагать, что не будет. Любопытно, однако, рассмотреть эти вопросы, так как Мельников, очевидно, усвояет им большое значение. Он спрашивает, во-первых: «есть ли в Цилли и Триесте, где умер и похоронен м. Амвросий, православное духовенство?» Под «православным» он разумеет здесь, как видно из следующего, второго вопроса, именно духовенство греческое, болгарское, румынское, а следовательно и русское. Если бы со своими вопросами Мельников обращался к кому-либо из русских, он, конечно, не сказал бы этой вынужденной, во всяком случае, неприятной ему правды, – не назвал бы «православным» греческое духовенство с прочими единоверными ему; но обращаясь к своему заграничному коллеге, неловко было называть это духовенство еретическим, никонианским, даже господствующим (как обыкновенно называют раскольники), а пришлось, скрепя сердце, назвать его действительно принадлежащим ему именем – «православное», – и это невольное проглаголание правды таким отъявленным ругателем греко-российской церкви и её духовенства нельзя не поставить на вид друзьям его – Швецовым и Бриллиантовым. Итак, спрашивается: есть ли православное духовенство в Цилли и Триесте? т. е. мог ли Амвросий в Цилли быть напутствован перед смертью , а в Триесте погребен православным духовенством? Относительно Триеста вопрос предложен даже совсем напрасно, так как и сам Мельников должен знать, что в Триесте есть особое греческое кладбище, на котором хоронятся православные греки и похоронен сам Амвросий, о чем имеется официальное уведомление, упоминаемое и в прошении Афанасия, отправленном в австрийское министерство внутренних дел: а когда есть греческое православное кладбище, то несомненно должно быть и есть греческое православное духовенство, которым Амвросий и был похоронен. |
| Стараясь примирить свои взгляды с монотеизмом, Иустин то заявляет о моральном единстве двух ипостасей Бога, то категорически подчиняет Сына Отцу. Таким образом, Иустин сочетает ипостасианство, или теорию независимой, личной (ипостатической) Божественности Христа, с субординационизмом; следовательно, он не арианин и не сторонник Афанасия, но в целом его богословская тенденция, в отличие от ересей, тяготела к ортодоксальной системе, и, если бы он жил позже, он подписался бы под Никейским символом веры 1036 . То же самое можно сказать о Тертуллиане и Оригене . Ориген в полной мере ощущал серьезность христологической проблемы и проблемы триединства; он усердно старался разрешить ее, но осложнял чуждыми рассуждениями. Он колебался между теорией единосущности (homo–ousian), то есть ортодоксальной, и теорией подобосущности (homoi–ousian), то есть субординационистской, которые позже вступили друг с другом в резкий конфликт в ходе арианских споров 1039 . С одной стороны, он делает Сына, в плане Его сущности, как можно ближе к Отцу; говорит не только о Его абсолютной личной мудрости, истинности, праведности и разуме 1040 , но и открыто заявляет о Его вечности и предлагает церкви учение о вечном порождении Сына. Это порождение он обычно представляет как проистекающее из воли Отца, но воспринимает его также и как проистекающее из Его сути; следовательно, по крайней мере в одном месте, он уже применяет к Сыну термин homo–ousios, провозглашая Его тем самым равным Отцу по сути или по природе 1041 . Однако эта идея вечного порождения приобретает у него своеобразную форму из–за ее тесной связи с его учением о вечном сотворении. Он не может представить себе Отца без Сына, как не может представить всемогущего Бога без творения или свет без лучей 1042 . Поэтому он описывает порождение не как разовый, мгновенный акт, но как постоянно продолжающийся, равно как и сотворение 1043 . С другой стороны, он отличает сущность Сына от сущности Отца, говорит о разнице сущностей 1044 и ставит Сына явно ниже Отца, называя Его, со ссылкой на Ин. 1:1 , просто θες без артикля, то есть Богом в относительном или вторичном плане (Deus de Deo), а также δετερος θες, Отца же Бога называя θες в абсолютном смысле (Deus per se) или ατθεος, а также источником и корнем Божественности 1045 . Он учил также, что в молитве не следует обращаться непосредственно к Сыну, а следует обращаться к Отцу через Сына во Святом Духе 1046 . Без сомнения, это его правило касается лишь абсолютного поклонения, потому что в других местах он признает возможность молитвы, обращенной к Сыну и Святому Духу 1047 . Но такое представление о подчиненной роли Сына было шагом в сторону арианства, и некоторые ученики Оригена , особенно Дионисий Александрийский , явно склонялись к этой ереси. Против них, однако, еще до арианских споров протестовали люди, более глубоко ощущавшие суть христианства, особенно Дионисий Римский, которому его александрийский тезка и коллега великодушно уступил. |
| Но один в поле воин, если он Чацкий, и, тем более, уже в Саратове. Мне нечего терять. И есть предел терпения. Страшно смотреть, как начинают себя вести люди. Я очень люблю Саратовский университет. Он последний николаевский, еще дореволюционный. Там всегда было бесстрашное университетское сообщество. Милое, умное, благородное. Сейчас люди боятся. Смелые все давно уволены. Мне стало скучно и страшно смотреть. Люди подавлены, боятся, держатся за свои ставки. Идти-то некуда, и мы только это умеем делать. Настроение в сообществе приспособленческое, это уже не оплот свободомыслия. Все вместе угнетающе на меня действовало, и я решила написать. – Как отреагировали ваши коллеги и студенты на письмо? – Полное молчание, потому что не было никакой команды. Меня не спрашивают ни о чем. Все здороваются. Но ни вопросов, ни доверительных бесед, – ничего. Региональное Министерство образования ничего не предпринимало. У них там другие дела – на днях арестован министр образования, им не до меня. Ольга Васильева вряд ли будет отвечать. А вот студенты меня поддержали. С ними все лучше обстоит. Редакция портала «Правмир» приглашает к дискуссии коллег профессора Веры Афанасьевой. Ждем ваших комментариев по адресу inf0@pravmir.ru Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Материалы по теме 5 октября, 2016 25 января, 2017 14 февраля, 2017 27 апреля, 2024 22 апреля, 2024 20 апреля, 2024 18 апреля, 2024 11 апреля, 2024 6 апреля, 2024 Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. |
| Таким образом, к концу XVI в. для умных и предприимчивых греческих юношей существовало несколько вариантов для получения высшего образования. Но для молодого человека, жившего вне Константинополя и у которого не было возможности поехать в Италию, дела обстояли не так просто; даже места в Патриаршей академии не были столь многочисленны. В 1593 г. синод, реформируя Патриаршую академию, также рекомендовал митрополитам основывать академии в своих городах. Сомнительно, чтобы многие архиереи последовали этому совету. Организовать и поддерживать академию было дорогостоящим мероприятием; число хороших учителей было ограничено. Вероятно, в течение следующих десятилетий были организованы академии в таких больших городах, как Фессалоника, Трапезунд и Смирна, и находились они преимущественно под покровительством местных митрополитов, но сведения о них очень скудны. Единственная академия, которая получила какуюто известность и из которой вышли знаменитые ученики, была основана не митрополитом, а эпирским священником, Епифанием Игуменом, который подчинялся Греческой церкви в Венеции. Он собрал сумму денег, преимущественно у более состоятельных членов своей общины, которую поместил в казну св. Марка с целью выплачивать жалование учителям основанной в Афинах академии. В первые годы XVII в. в Афинской академии преподавали последователь Аристотеля Феофил Коридаллевс, его ученик Никодим Ферреас, Димитрий Ангел Венизелос. Среди ее учеников был Нафанаил Хикас, который получил некоторую известность как писатель–полемист. Но поскольку после Афин Хикас отправился в коллегий св. Афанасия в Риме, возможно, что он обязан своим образованием католическим отцам. Они обратили его в католичество, но он переехал в Венецию и Падую и вернулся к вере своих отцов. По словам Досифея Иерусалимского, который впоследствии издал один его антилатинский трактат, «в Риме он испил мутной воды раскола и ереси, но, отправившись позднее в Венецию, был наставлен на путь истинный Гавриилом Севером, митрополитом Филадельфийским». Но пожертвование Епифания было слишком маленьким, а подозрения турок слишком сильны, и академия не смогла выжить. Один юноша с Пелопоннеса, Христофор Ангел, поступил туда в 1607 г. только для того, чтобы быть почти сразу арестованным по обвинению в том, будто он испанский шпион. У него были конфискованы книги и деньги, и с большим трудом ему удалось спасти свою жизнь. Дальнейшая судьба его была связана с Англией. Вскоре после этого академия была закрыта. |
| Трудно пришлось сыну Афанасия Шведова – Ивану. Он родился в 1898 году. Работал художником-цинкографом на Новозыбковской опытной станции и в редакции местной газеты «Ударник». В 1937 году был обвинен по ст. 58 УК РСФСР в призывах к свержению и ослаблению советской власти. Приговором специальной коллегии Западного областного суда в г. Смоленске от 2 февраля 1937 года Ивана Шведова признали виновным в названном преступлении и отправили на 10 лет в лагеря (реабилитирован посмертно лишь 24 марта 2003 года). Недавно в руки попалась книга воспоминаний бывшего заключенного, инженера Льва Хургеса (1910-1988) «Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка». В одном из мест он пишет об Иване Шведове. Думается, что речь здесь идет о «нашем» Иване. Уж очень много совпадений. О непростой судьбе Ивана Шведова в свое время поведал и новозыбковский художник Дориан Сулоев: «Иван жил у пожилой монахини в районе опытной станции. Когда я первый раз его увидел, поразился его лицу. Да, жизнь «проехалась» по нём. Рассказывали, как он после возвращения из лагерей пригоршнями сгребал прах, то, что осталось от захоронения родителей после разрушения склепа, горе своё изливая по-французски. Люди из его скорбной речи поняли лишь одно слово – вандалы». Знал Ивана Шведова художник из Брянска Александр Поддубный. Он с теплотой рассказывал об Иване, как о талантливом, но одиноком человеке доброй и тонкой души, ученике знаменитых «Кукрыниксов». Поддубный работал вместе с Иваном Шведовым в городском парке. Иван оформлял и рисовал афиши предстоящих мероприятий. Иногда употреблял спиртное. Собственной семьи и детей у него не было. О дальнейшей его судьбе неизвестно. Ушел человек, словно никогда и не было его... Не стало и церкви. До наших дней от неё ничего не сохранилось. Сегодня на святом месте разбит сквер, проложены пешеходные дорожки, установлены лавочки и бюст генералу Драгунскому Д.А. Проходя каждый раз место, где находился храм, его незримый силуэт невольно возникает в памяти и надрывает душу. Ведь когда-то храм задавал ритм жизни, регламентировал чередование будней и праздников. Практически все центральные улицы города вели к нему. Вокруг бурлила жизнь, слышался скрип экипажей и повозок, гул людских голосов, радостные вскрики детей. Не радует глаз крест Христов. Храм давно утратил свой голос. Городские улицы не оглашаются печальным колокольным перебором во дни Великого поста и радостным трезвоном на Пасху. Выросшие на святом месте деревья безмолвным укором смотрят на равнодушных прохожих. Больно, горько, стыдно. |
| Иоасаф учился в Риме. Может быть, больше, чем кто другой, выражает он в своей деятельности и мировоззрении всю двойственность и двусмысленность Киевской культурной псевдоморфозы. Иоасаф так навсегда и остался при том мировоззрении, которое приобрел когда-то, в котором воспитан был в коллегии святого Афанасия в Риме. Богословие в Киеве он читал по Аквинату. В его литургическом благочестии главное место принадлежало почитанию Непорочного зачатия Приснодевы (оно вообще характерно для всего Барокко). Именно при Иоасафе окончательно сложились студенческие конгрегации в Киевской академии, и именно как Sodalitas Mariana. Членыэтого «содальства» посвящали себя «Марии Деве, без первородного греха зачатой», Virgini Mariae sine labe originali conceptae. И в особой присяге обязывались исповедовать, защищать от еретиков, «что Мария не только без греха действительного смертного или простительного, но и без первородного есть». Впрочем, в тексте присяги есть оговорка: «обаче не суть еретики и сии, иже в гресе первородном мнят быти рожденную..». Здесь перед нами, конечно, не свободное или случайное богословское мнение, но именно прямое заимствование или подражание римскому богословию... Иоасаф закрепляет уже давно сложившуюся традицию (срв. о Непорочном зачатии у названных выше писателей XVII-ro века, в том числе и у святителя Димитрия). Учение о Непорочном зачатии связано с определенным уклонением в понимании и истолковании первородного греха. Но, что важнее, оно отзывалось в самом религиозном чувстве и настроении. От этого украинского Барокко идет в «малороссийском» религиозном воззрении эта характерная эмоциональная нетрезвость, мечтательная возбудимость, какая-то своеобразная религиозная романтика. Отчасти это чувствуется уже в этих полузаимствованных с инославного благочестивых и назидательных книгах, которых так много было составлено и издано в Киеве и в Чернигове, в конце XVII-ro и в начале XVIII-ro веков. Очень интересно сопоставить эти книжные настроения с одновременными памятниками церковной архитектуры и живописи, – их много именно за время Мазепы... |
|
|
