| „Ну, а если бы сгорел?“ „Ну, тогда бы мы перешли в кухню. Вы бы заняли на время ту комнатку, которую занимает ключница.“ „А если бы и кухня сгорела?“ „Вот пусть бог сохранит от такого попущения, чтобы вдруг и дом, и кухня сгорели! Ну, тогда бы в кладовую, покамест выстроился бы новый дом.“ „А если бы и кладовая сгорела?“ „Бог знает, что вы говорите! я и слушать вас не хочу! Грех это говорить, и бог наказывает за такие речи.“ Но Афанасий Иванович, довольный тем, что подшутил над Пульхериею Ивановною, улыбался, сидя на своем стуле. Но интереснее всего казались для меня старички в то время, когда бывали у них гости. Тогда всё в их доме принимало другой вид. Эти добрые люди, можно сказать, жили для гостей. Всё, что у них ни было лучшего, всё это выносилось. Они наперерыв старались угостить вас всем, что только производило их хозяйство. Но более всего приятно мне было то, что во всей их услужливости не было никакой приторности. Это радушие и готовность так кротко выражались на их лицах, так шли к ним, что поневоле соглашался на их просьбы. Они были следствие чистой, ясной простоты их добрых, бесхитростных душ. Это радушие вовсе не то, с каким угощает вас чиновник казенной палаты, вышедший в люди вашими стараниями, называющий вас благодетелем и ползающий у ног ваших. Гость никаким образом не был отпускаем того же дни: он должен был непременно переночевать. „Как можно такою позднею порою отправляться в такую дальнюю дорогу!“ всегда говорила Пульхерия Ивановна (гость обыкновенно жил в трех или в четырех от них верстах). „Конечно“, говорил Афанасий Иванович: „неравно всякого случая: нападут разбойники или другой недобрый человек.“ „Пусть бог милует от разбойников!“ говорила Пульхерия Ивановна. „И к чему рассказывать эдакое на ночь. Разбойники не разбойники; а время темное, не годится совсем ехать. Да и ваш кучер, я знаю вашего кучера, он такой тендитный да маленький, его всякая кобыла побьет; да притом теперь он уже, верно, наклюкался и спит где-нибудь.“ И гость должен был непременно остаться; но, впрочем, вечер в низенькой теплой комнате, радушный, греющий и усыпляющий рассказ, несущийся пар от поданного на стол кушанья, всегда питательного и мастерски сготовленного, бывает для него наградою. Я вижу как теперь, как Афанасий Иванович согнувшись сидит на стуле с всегдашнею своею улыбкой и слушает со вниманием и даже наслаждением гостя! Часто речь заходила и об политике. Гость, тоже весьма редко выезжавший из своей деревни, часто с значительным видом и таинственным выражением лица выводил свои догадки и рассказывал, что француз тайно согласился с англичанином выпустить опять на Россию Бонапарта, или просто рассказывал о предстоящей войне, и тогда Афанасий Иванович часто говорил, как будто не глядя на Пульхерию Ивановну: |
| „Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?“ — „Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я.“ Они никогда не имели детей, и оттого вся привязанность их сосредоточилась в них самих. Когда-то, в молодости, Афанасий Иванович служил в компанейцах, был после секунд-майором, но это уже было очень давно, уже прошло, уже сам Афанасий Иванович почти никогда не вспоминал о нем. Афанасий Иванович женился тридцати лет, когда был молодцом и носил шитый камзол; он даже увез довольно ловко Пульхерию Ивановну, которую родственники не хотели отдать за него; но и об этом уже он очень мало помнил, по крайней мере никогда не говорил о нем. Все эти давние, необыкновенные происшествия давно превратились или заменились спокойною и уединенною жизнию, теми дремлющими и вместе какими-то гармоническими грезами, которые ощущаете вы, сидя на деревенском балконе, обращенном в сад, когда прекрасный дождь роскошно шумит, хлопая по древесным листьям, стекая журчащими ручьями и наговаривая дрему на ваши члены, а между тем радуга крадется из-за деревьев и в виде полуразрушенного свода светит матовыми семью цветами на небе. Или когда укачивает вас коляска, ныряющая между зелеными кустарниками, а степной перепел гремит, и душистая трава вместе с хлебными колосьями и полевыми цветами лезет в дверцы коляски, приятно ударяя вас по рукам и лицу. Он всегда слушал с приятною улыбкою гостей, приезжавших к нему, иногда и сам говорил, но более расспрашивал. Он не принадлежал к числу тех стариков, которые надоедают вечными похвалами старому времени или порицаниями нового. Он, напротив, расспрашивая вас, показывал большое любопытство и участие в обстоятельствах вашей собственной жизни, удачах и неудачах, которыми обыкновенно интересуются все добрые старики, хотя оно несколько похоже на любопытство ребенка, который в то время, когда говорит с вами, рассматривает печатку ваших часов. Тогда лицо его, можно сказать, дышало добротою. Комнаты домика, в котором жили наши старички, были маленьки, низеньки, какие обыкновенно встречаются у старосветских людей. |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 АФАНАСИЙ (МАЛИНИН) Статья из энциклопедии " Древо " : drevo-info.ru Афанасий (Малинин), архиеп. Саратовский Афанасий (Малинин) ( 1884 - 1939 ), архиепископ бывш. Саратовский и Петровский В миру Малинин Александр Антонович, родился 4 марта 1884 года в семье священника Молебского завода Красноуфимского уезда Пермской губернии (ныне с. Молёбка Березовского района Пермской области). В 1904 году окончил Пермскую духовную семинарию первым по списку (в его аттестате были только отличные оценки) и был направлен в Казанскую духовную академию для обучения на казенный счет. При поступлении показал себя самым подготовленным абитуриентом, сдав экзамены на средний балл 4,8. Он был единственным, получившим отличную оценку у знаменитого философа и очень строгого преподавателя Виктора Ивановича Несмелова , который вообще почти не ставил пятерок. Во время учебы в академии, как и многие другие студенты, он был духовным сыном знаменитого старца Гавриила (Зырянова) . Был лучшим студентом академии, с самого начала определился как будущий специалист по нравственному богословию , изучал художественную литературу. В 1908 году окончил Казанскую духовную академию со степенью кандидата богословия и званием магистранта. Его кандидатская работу на тему " Моральные идеалы русской современности в отношении к вечным идеалам христианской морали " была оценена очень высоко. Был оставлен при академии в качестве профессорского стипендиата сроком на один год при кафедре русского и церковнославянского языка с палеографией и истории русской литературы. Через год успешно защитил магистерскую диссертацию. В 1908 - 1909 годах был командирован в Санкт-Петербург для научных занятий в Университете, Археологическом институте и других научных учреждениях города. 21 октября 1909 г. был пострижен в монашество с наречением имени Афанасий, 25 октября рукоположен во иеродиакона , а 28 октября - во иеромонаха архиепископом Волынским Антонием (Храповицким) . |
| Тема работы в органах печалила дядю Сашу: — Отдыха не знал. А какова теперь благодарность? Эти копейки? Лучше бы я всю жизнь столяром работал, плотником, слесарем. А еще лучше в деревне… Когда крестного взял под арест второй инсульт, он уже не оправился, несколько дней был без сознания, никого не узнавал и только звал какую-то Любу. — Сашунчик, не знаешь, где эту Любу разыскать? — спрашивала Зоя Ивановна. — Чудно, ей-Богу! Я у него Зоя. Та жена была Света. А он ни меня, ни ее не зовет, а только: «Люба! Где Люба? Позовите Любу!» Я бы ему ее привела, лишь бы только Сашочек мой выздоровел. Я обзвонил всех, кого только можно. Никто не знал никакую Любу. Так и ушла эта тайна вместе с моим крестным, а я из второго ряда обороны перебрался в первый. Самый оригинальный способ убийства Отец Афанасий не поверил своим ушам… Шла обычная исповедь. Одни старушки пытались доказать ему, что они совершенно безгрешны, а во всем виноваты зятья, мужья и родные сестры. Другие, напротив, уверяли, что грешнее их нет никого на белом свете. Одна принесла с собой, как обычно, свою греховную тетрадь, в которую ежедневно вписывала вереницы своих прегрешений, включая даже такие, как убийство мыши во сне с особой ненавистью. Мужчины вели себя, как всегда, сдержаннее, не рыдали, не били себя в грудь, не сваливали вину на жен и детей. И вдруг этот незнакомец… — Отец… Не знаю, как обращаться к тебе… — Отец Афанасий. — Отец Афанасий, благослови на убийство. Вот тут-то ушам и не поверилось. — Не расслышал. На что благословить? — На убийство. И при этом так спокойно, даже с достоинством. С вызовом? Священник пригляделся. Нет, без вызова. Перед произнесением просьбы благословить на убийство человек каялся, что имеет недостаток в любви ко всем людям, а иных даже вовсе ненавидит. Но ведь каялся… — На охоту собрались? — вдруг разволновавшись, попытался пошутить отец Афанасий. — На охоту. На человека охотиться хочу. Благослови. — Та-ак… Поподробнее нельзя ли? — Можно. Дело несложное. Жену мою соблазнил. Священник вгляделся в него. Лет под сорок человеку, вроде бы давно не юноша. Примерно того же возраста, что и сам отец Афанасий. |
| Отсюда св. Афанасий делает два заключения: во-первых, Сын обладает всей сущностью Отца, потому что эта сущность, которая не может разделяться, необходимо дана Ему всецело. «Не отчасти только образ Божества, но полнота Отчего Божества есть бытие Сына, и Сын есть всецелый Бог» (Contra Arianos III, 6; cf. I, 16; II, 24); во-вторых, у Отца может быть только един Сын, потому что в Нем вся полнота Отца: «Будучи прост по естеству, Он – Отец единого и единственного Сына» (De decretis И .4 ). Этими двумя заключениями разрушается самая основа субординационизма: Сын есть все то, что есть Отец, кроме того только, что один – Рождающий, а другой – Рождаемый. Напротив, из них прямо вытекает единосущие: Сын ομοοσιος Отцу. Св. Афанасий отвергает выражение δμοιος прежде всего потому, что оно обозначает только случайное и внешнее сходство: «Подобное сказуется подобным в отношении не к сущностям, но к внешнему виду и к качествам» (De synodis 53 .2 ); «олово подобно только серебру, и волк подобен псу... но олово не из серебра, и волк не почитается сыном пса» (De synodis 41 .3 ). Нельзя признать вполне подходящим и термин μοιοσιος, так как сказать, что один предмет δμοιος κατ» οσαν другому, значит говорить о сущности его так, как бы она была простым атрибутом или акциденцией. Во всяком случае, «кто называет что-нибудь по сущности подобным, тот называет это подобным по причастию, потому что подобие есть качество, которое может привзойти к сущности, а это свойственно тварям; твари по причастию уподобляются Богу... Если и Сыном именуется по причастию, то... называемый так, Он уже не Истина, и вовсе не Свет, не Бог по естеству» (De synodis 53 .3,4 ). Но если желают употреблять этот термин, и св. Афанасий готов мириться с этим, то, по крайней мере, должны прибавлять κ της οσας и настаивать на единстве, которое δμοιος разрушает. Термин же ομοοσιος одновременно обозначает, что два существа, к которым он приложен, одной и той же сущности и что одно из них имеет бытие от другого. Св. Афанасий не склонен спорить о термине с теми, которые принимают все прочее из написанного в Никее, но сомневаются только в речении «единосущность»; однако отцы Никейского собора с полным основанием ввели ομοοσιος в язык Церкви: они не могли найти лучшего термина (De synodis 41). |
| – Тетушка, – говорю я, вернувшись домой в удрученном состоянии духа, – у вас тут жить страшно, у меня бумаги… Она в слезы: – Тебе, – говорит, – не меня жалко, а свои бумаги. Мы обнялись. – Вот видишь, – говорит она, – какой он страшный, раньше мы не знали мужика, вот он настоящий… – Тетушка, – умоляю я, – не читайте Родионова. Вы больше знаете о них, чем мы: всегда для вас мужики были разные. – Нет, нет! Они все одинаковы… И так совершилось в усадьбе моей тетушки настоящее грехопадение: моя тетушка, как обиженный бог, разложила преступление одного на всех. Казалось, что в нашей усадьбе появился кто-то новый, загадочный, неуловимый, бесчеловечный. До революции этого быть, конечно, не могло. Он появился после бунтов. Мне было жалко расстаться с мечтой о последней Пульхерии Ивановне нашего уезда. Я решил во что бы то ни стало, пользуясь своими ежедневными прогулками, найти преступника и убедить тетушку, что он один, а не все. – Мужик испортился от пьянства, – сказала раз мне тетушка. Я вышел на прогулку, обдумывая эту мысль со всех сторон. Снег сбежал. На огороде деревенские мальчики, утопая в грязи, дергали хрен и собирали прошлогодние луковицы. Я хотел было пробраться к ним, но завязил калошу. Наклоняюсь, чтобы достать засосанную калошу, и чувствую: кто-то возле меня бухнулся в грязь по колени. – Афанасий, – узнал я в стоящем на коленях нашего несчастного пьяницу, – это – ты, жив? – Омертвили, омертвили, – говорит Афанасий, не поднимаясь из грязи. Вот уже года два тому назад Афанасий пропал. Кто-то, чтобы воспользоваться его наделом, пустил слух об его смерти, а он вдруг ожил. – Прослушали, прослушали, – рассказывал Афанасий, – и омертвили. Иду по белому свету от деревни к деревне, от села к селу, и везде встречают: «Афанасий, да ведь ты же помер!» «Нет, – говорю, – я жив». Не верят: «Видели, – говорят, – как тебя мертвого в больницу на простыне несли, – и все твое, и нос крючком…» Афанасий стоял в грязи, пьяные слезы текли у него из глаз, из-за пазухи торчал кусок вонючей гнилой рыбы. |
| – А вышло все-таки к лучшему! – отвечает жена. – Теперь старики к своему потомству едут, в Чили, те уж там ферму купили, доллары им шлют, выписали их. Позови-ка стариков, спроси, как их дела. Афанасий Александрович сдержанно улыбается, а Лукерья Ивановна вся сияет. Мелкие морщинки, покрывающие ее круглое, по-старушечьи полное личико, так и танцуют. – Бог не без милости, казак не без счастья! Все разрешения пришли. Уже паспорта нам выписывают, сегодня карточки с нас снимали… – Слава Богу! – искренне говорим мы, – кончились ваши мытарства. Да и пора отдохнуть. Сколько вам годков, Афанасий Александрович? – Мне 72, а супруге ровно 70 стукнуло. Внучка в Чили замуж уж вышла за тамошнего нашего казака. Вот как! – Дай вам Бог правнуков увидеть! – Повидаем, – бодрится дед, расправляя усы, – наша казачья кровь на завод крепка! Через несколько дней мы опять, как всегда в тот же час, снова встретили наших старичков. Афанасий Александрович улыбался, но как-то смущенно, Лукерья Ивановна была явно в грустях. – Что случилось? Опять задержка? – Вроде, как будто, и так…, – мнется Афанасий Александрович, – дополнительные документы требуются. – А их нет? – В том то и беда. И не было. – Метрик, наверное? Это не беда. Нужно пятерых лжесвидетелей нанять и муниципио выдаст. Лжесвидетели у нас дешевы, такса – 200 лир. За полторы тысячи всё дело справите, а для срочности лучше еще чиновнику полтысченки дайте. В демократиях это просто! – Метрики у нас есть. Сохранили. А вот свидетельство о браке требуют. Кто ж его в наше время брал? Оказывается, без него нельзя. – Даа. Это хуже, – сочувственно тяну я, – муниципио такого не выдаст… А с ировскими чиновниками не говорили «по душам»? Ведь пара-другая долларов у вас найдется? Скупиться в этом случае не нужно. – Не знаю я этого, что ли? Говорил. И за совет дал. Выходит одно только средство… – Ну, и слава Богу! Какое? – Ожениться нам со старухой наново, – смущенно отвечает Афанасий Александрович, – вот оно какое дело. – Что ж поделаешь? Бог простит, – муниципио зарегистрирует, – утешаю я его, – сербский батюшка перевенчает, он человек понимающий, сам Ди-Пи… |
| В совещаниях Хитрово с В. Гр. Васильевским по этому делу принимали участие и мы, тогда близко стоявшие к делам Палестинского Общества. Керамевс соглашался переехать в Россию, но, изведав по горькому опыту, как трудно достаются средства тяжелым путем научного труда, ставил условием иметь в России штатную службу. Но, не зная русского языка, он мог рассчитывать на получение такой должности только в каком-нибудь исключительном случае. Васильевский предполагала нельзя ли ему устроиться в Азиатском Музее Императорской Академии Наук. После переговоров В. H. Хитрово уведомил Керамевса, что за печатание палестинских материалов ему будет уплачиваться по 50 рублей за печатный лист и временно какое либо частное занятое, о штатной же службе можно будет говорить по мере успехов его в русском языке. Афанасий Иванович принял эти условия и прибыл в Петроград осенью 1890 года: хотя Палестинское Общество просило его прибыть весною этого года, но промедление произошло из-за ликвидации его дел на Востоке. «С начала 1899 года, говорит проф. Дмитриевский (стр. 33), Афанасий Иванович очутился в Петрограде без определенного дела, а следовательно и без средств». Покойный объяснял мне, что средства Палестинского Общества сократились, и он уже не мог получать прежних 50 рублей за лист. В таком положении он получил возможность описания всех греческих рукописей Императорской Публичной Библиотеки за вознаграждение 50 р. в месяц. Не зная русского языка, он вел описание на языке греческом, с внешними приемами, употребляемыми иностранными учеными описателями. Нуждаясь в средствах, он нисходил будто бы до участия в торговле в греческой чайной. Ему предлагали поступить младшим помощником библиотекаря в Публичную Библиотеку, но он отказался, мотивируя свой отказ тем, что он в Смирне был директором библиотеки, что оттоманское правительство предлагало ему директорство в Константинопольском Музее. Позже, при лучших условиях, он однако высказывал нам сожаление по поводу своего отказа. В тяжелом материальном положении Афанасий Иванович написал письмо жившему на покое на о. |
| В первое время я не поверил, что эта копия – архим. Максимом Симео в тексте значительно им поновлена ( " Αναναωσις της ερας κολουθας), хотя он откровенно и заявлял об этом. Понимая громадное научное значение во многих отношениях этого Типика, я усиленно старался среди лежавших в беспорядке рукописей Саввинской библиотеки отыскать древний оригинал его, но все мои поиски оказались тщетными безрезультатными. Мне не хотелось бы брать на свою душу греха и говорить с уверенностью, что Афанасий Иванович припрятал эту ценную рукопись для себя, но не могу скрывать, что эта мысль приходила мне в голову неоднократно и факты как бы давали основание для нее. Афанасий Иванович усиленно старался отвлечь мое внимание в сторону, называя имена лиц из святогробского духовенства, которые якобы интересовались этой замечательной рукописью и по его предположению могли взять ее для пользования из библиотеки. В числе таковых лиц назывались имена ныне здравствующего Александрийского Патриарха Фотия (Пероглу), находившегося в то время в ссылке на Синае, и бывшего ректора Крестной Богословской школы, великого архидиакона Сионской Церкви Фотия Великого, в то время бывшего профессором Халкинскои Богословской школы. По всем этим указаниям мною лично были наведены справки, и все они не дали никакого положительного результата. Подлинная рукопись находилась в Иерусалиме и оказалась не только описанной в Ιεροσολυμιτικ βιβλιοθκη Τ γ Σ 248 (снимок см. на стр. 98–99), но с частью копии с нее Афанасий Иванович явился даже в Россию. Он дополнил ее уже потом при помощи Иорданского архиепископа Епифания, когда узнал, что я этот памятник издаю в свет в Казани и уже успел привлечь к нему внимание ученых археологов и палестиноведов. Афанасий Иванович поторопился напечатать Типикон по древнейшей рукописи во втором томе своих «Αναλεκτα», издаваемых на средства Императорского Православного Палестинского Общества. Издание по подлинной рукописи Святогробского Типикона 1122 г. в свое время вызвало оживленный обмен мнений между мною и покойным литургистом профессором Новороссийского университета Н. |
| Св. Афанасий ни в одном из своих творений не излагал своего богословского учения в виде цельной системы. Он был человеком практической деятельности, и его творения, как неоднократно было отмечено, написаны по требованию обстоятельств церковной и личной жизни – для защиты веры и выполнения пастырских обязанностей – и раскрывают отдельные пункты церковного вероучения. И, однако, среди древних отцов и учителей Церкви немногие имели такое глубокое и постоянное влияние на последующих церковных писателей и на раскрытие церковной догматики, как св. Афанасий. Его творения отличаются поразительным богатством догматического содержания. В своих словах «Против язычников» он раскрывает учение о едином Боге, создании Им мира и промышлении, о первобытном состоянии человека, грехопадении, следствиях греха и необходимости вочеловечения Сына Божия для спасения людей. Учением о Св. Троице, о троичности Лиц и единстве Их существа он занимался постоянно, стараясь разъяснить высочайшую тайну с возможной для человека полнотой. Но и по собственному побуждению, а еще более ввиду характера современной церковно-богословской борьбы, он сосредоточил свое умозрение, всю силу своего великого ума преимущественно на одной проблеме – как основной в христианстве, так и плодотворной в своем богословском содержании, именно – на проблеме о Слове воплотившемся, Боге, соделавшемся человеком и Спасителем человеческого рода. Он раскрывает учение о Слове во всех Его отношениях – в Его бытии в лоне Отца, в деле творения, в деле искупления, которое Он совершает как Слово, ставшее плотью. Иисус Христос – Богочеловеческая Личность Искупителя – делается центром, к Которому все возводится и от Которого, в свою очередь, исходит свет на все содержание христианской религии. Поэтому и конечная задача христианского богословия в его сущности должна быть не иная, как познание – насколько возможно для человека – Лица и искупительного дела Иисуса Христа в свете Божественного Откровения. В раскрытии истины о Лице Богочеловека св. Афанасий настолько глубок и всеобъемлющ, что не только разъяснил ее и обосновал против современных ему ариан и аполлинаристов, но положил прочные основы для борьбы с последующими ересями христологического характера – несторианами и монофизитами. Св. Афанасий не оставлял без внимания и христианского нравоучения, но большей частью разъяснял его не специально, а по поводу других вопросов; однако необходимо заметить, что все его богословствование в основе своей имеет нравственно-аскетические воззрения и стремления. Наконец, творения св. Афанасия богаты сведениями о церковной жизни и богослужении того времени. |
|
|
