| Выдача монархом двух противоречивых привилеев усугубила разделения в православной иерархии, и повлекла к внутрицерковным конфликтам» (60). В принципе, решающее слово в утверждении кандидата на Киевскую митрополию принадлежало Константинопольскому Патриарху. Но до Константинополя было далеко, а развитие событий требовало неотложного решения, и такое разрешение коллизии решил взять на себя гетман Правобережной Украины Павел Тетера. В конце ноября он направил духовенству и мирянам грамоту, в которой призвал признавать митрополитом Киевским Иосифа (Тукальского) и всецело ему повиноваться. Но здесь вмешались польские власти, которые усмотрели в митрополите Иосифе «скрытую злость в отношении к Отчизне». В 1664 г. он был арестован и заточён в Мариенбургскую крепость (Восточная Пруссия), где содержался около трёх лет. По заточении митрополита Иосифа, король Ян Казимир 27 марта 1644 г., проигнорировав другого кандидата – митрополита Антония (Винницкого) и в нарушение принятых норм, волюнтаристически назначил митрополитом Киевским епископа Львовского Афанасия (Желиборского). Через три года польское правительство, испугавшись волнений связанных с арестом популярного митрополита и в силу Подгаецкого договора с казаками, выпустило митрополита Иосифа из тюрьмы. Вместе с тем, король отозвал свой привилей относительно утверждения его митрополитом Киевским, и 12 августа 1667 г, снова назначил администратором митрополии владыку Антония (Винницкого). Но так как Патриарх Константинопольский отказался утвердить владыку Антония на Киевской кафедре, то в глазах приверженцев митрополита Иосифа он оставался единственным законным возглавителем Киевской митрополии. Церковными же делами Белорусской (или Мстиславской) епархии, к которой относилась и Литва, фактически управлял его наместник архимандрит Слуцкий Феодосий (Василевич), впоследствии еп. Могилёвский. Напомним к сему, что по смерти митрополита Сильвестра по распоряжению гетмана Богдана Хмельницкого местоблюстителем (временноисполняющим) митрополии назначен был архиепископ Черниговский Лазарь (Баранович), а в 1661 г. |
| 11. Иеремия Тисаровский хирот. 1607; † 1641. 12. Арсений Желиборский хирот. 1641; † 1651. 13. Афанасий Желиборский хирот. 1651; † 1667. 14. Иосиф Шумлянский утверждён 1 февр. 1668; † 1710. Более православных владык за ним не было. Епархия Перемышльская Перемышльская епархия упом. с XIII века, обращена в униатскую в исх. XVII-ro. Епископы Перемышльские 1. Антоний , архиепископ Новгородский, 1220–25, возвратился в Новгород. N .... N ...., 1241 (Ипат., 180). 2. Авраамий , 1271. 3. Мемнон , 1289 (1287, Ипат., 218). 4. Иларион , 1292 (Рум. Муз., 114); 1301. 5. Марк 335 1331. 6. Геласий , 15 нояб. 1415. 7. Илия , 21 янв. и 12 окт. 1422. 8. Иоанн , 1462. 9. Иоанникий , 1491. 10. Антоний , 1499, 1509. 11. Иоаким , 1528. 12. Лаврентий Терлецкий , 1532, 35, авг. 13. Арсений , епископ Перемышльский и Самборский, 1539 и 40, 10 янв. 1549. 14. Иаков Радиловский , 1549. 15. Стефан Брылинский , с 1585. 16. Арсений Брылинский упом. 1590; † в мар. (sic) 1591. 17. Михаил Копыстенский , с 1592; низложен 10 окт. 1596; † 1612. 18. Афанасий Крулецкий , епископ Перемышльский и Самборский, поставлен 20 мая 1610. 19. Исаакий Борискович перев. из Луцка? хирот. 1621; † 1641. 20. Исаии Копинский , игум. Межигорский, хирот. 9 окт. (sic) 1622, но не был на епархии; (в 1628 перев. в Смоленск?); в 1633 митрополит Киевский (sic). 21. Сильвестр Герлевич хирот. 1641; упом. 1650. 22. Антоний Винницкий , 1664–79: потом правил митрополией Киевской. 23. Иннокентий Винницкий , 1680–92. Около 1683 г. последний владыка отступил в унию и более православных не было. Епархия Луцкая Луцкая епархия упом. с XIV века; обращена в униатскую в 1711 г. I. Епископы Луцкие 1. Феодосий , 1326. 2. Феодор 7 окт. 1397 приехал в Москву. 3. Иоанн , 1 февр. (sic) 1398. (Акт. 3. Р., III, примеч. 34-е). 4. Савва 1401 лишён епархии. 5. Дионисий , 1415 и 16. 6. Мартиниан , 1458. 7. Евфимий , (Рум. Муз., 178). 8. Алексий (тоже) около 1429. (Акт. Зап. Рос., I, 34). II. Епископы Луцкие и Острожские 9. Иона , 1491–95; † … 10. Кирилл хирот. 1495; упом. 1505, 1508, 12; † 1526. |
| Львовская В составе Киевской митрополии в период разделения Учреждена в 1539 году Львовская, Галицкая и Каменец-Подольская Кафедра во Львове Макарий (Тучапский) епископ, рукоположен и утвержден Польским королем 23.10.1539 Арсений (Балабан) епископ, рукоположен с 1549 по 1568 Иона (Лопатка-Осталовский) епископ, рукоположен с 15.08.1570 (назначен королем 16.06.1569) Гедеон (Балабан) епископ, назначен и рукоположен в 1569 (управлял после 1575) † 10.02.1607 Иеремия (Тиссаровский) епископ, рукоположен с января 1608 (избран в 1607) † 01.03.1641 Арсений (Желиборский) епископ, рукоположен с 17.11.1641 (управлял с 4.06.1641) † 18.09.1662 Афанасий (Желиборский) епископ, рукоположен в феврале 1663 Иеремия (Свистельницкий) епископ, рукоположен в мае 1668 (избран в 1667) Иосиф (Шумлянский) епископ, утвержден на кафедре с 26.06.1668 по 1677 принял тайно унию † 23.07.1708 (1710) Далее православных владык на кафедре не было. Читать далее Поделиться ссылкой на выделенное |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла АФАНАСИЙ (Желиборский Адам; † 1666), еп. Львовский и Каменец-Подольский Западнорусской митрополии . В 1657-1658 гг. выступал посредником в переговорах гетмана Ивана Выговского с польск. правительством. После смерти в сент. 1662 г. своего брата Львовского еп. Арсения (Желиборского) при поддержке короля А. Желиборский был избран епископом Львовским, рукоположен в 1663 г. После смерти в мае 1663 г. Киевского митр. Дионисия (Балабана-Тукальского) А. участвовал в выборах нового митрополита на Правобережной Украине, поддержал Перемышльского еп. Антония (Винницкого) . После ареста и заключения в Мариенбурге (совр. Мальборк) в июне 1664 г. митр. Иосифа (Нелюбовича-Тукальского) А. стал администратором Киевской митрополии (Антоний (Винницкий) в управление митрополией не вступил, поскольку жил в Перемышльской епархии и вел борьбу с униатским Перемышльским еп. Афанасием (Крупецким) ). За период своего непродолжительного архиерейства А. содействовал развитию монашеского общежития в своей епархии, поддерживал Угорницкий скит . В 1665 г. А. утвердил устав Свято-Николаевского братства, незадолго перед смертью подтвердил все привилегии Львовского братства . При участии А. во Львове в 1665 г. напечатан «Ключ разумения» Иоанникия (Галятовского) . Лит.: Блажейовський Д. Iepapxiя Киïвськоï Церкви (861-1996). Льbib, 1996. С. 226, 232; Макарий. История РЦ. Кн. 7. С. 285, 286. Б. Н. Серов Рубрики: Ключевые слова: |
| Все это я, проф. Голубев, в своих «Объяснительных параграфах» показал и доказал, и за все это я, проф. Голубев, обвиняюсь в грубом историческом невежестве и отсутствии у меня размышляющей силы. Посмотрим, так ли обстоит дело. Проф. Титов говорит, что я не имел права усомниться в его знании о существовании во Львове нескольких типографий одновременно. Хорошо. Но в таком случае научная вина проф. Титова усугубляется, и он из легкого огня попадает в самый пламень. Прежде я констатировал по данному вопросу незнание проф. Титовым факта, теперь логически необходимо констатировать незрелость его научных приемов. Проф. Титов заявляет, что выражение «печати Львовской» он как прежде (до написания моей статьи), так и теперь (после её написания) понимал и понимает («я понимал и понимаю») в смысле Львовской братской типографии, не взирая на то, каковы бы книги эти ни были, даже если они имеются в настоящее время в наличности и на них явственно обозначено, что они вышли из других типографий, ибо – продолжает развивать свою мысль проф. Титов – почему они «не могли быть» напечатаны одновременно и в братской типографии: кто мне докажет противное? Я пока не вижу никаких оснований отказываться от своего мнения по данному вопросу и потому слова проф. Голубева (о книгах, вышедших из типографий Слёзки, Желиборского и Кафедральной): «все эти издания не суть издания Львовской братской типографии», – остаются буффонадной фразой» (sic!). Достопочтеннейший профессор, помилосердуйте! Ведь вы пользуетесь таким приемом, который не имеет никакого научного значения и нетерпим даже в школьных упражнениях. Ведь, следуя вашему приему, я могу понимать выражение описей «печати Львовской» в смысле типографии Слёзки, другой – в смысле типографии Желиборского и т. д. и т. д. Все зависит от личного, ни на чем не основанного усмотрения. Ведь, следуя этому приему, можно понабрать не незначительный ворох доселе неведомых миру изданий. Но какая от этого польза для науки? Решительно никакой. Это мыльные пузыри. Дунул на них – и след простыл. |
| Я не буду здесь говорить о том, что и свобода при издании богослужебных книг в рассматриваемое время была ограничена и конкуренция, вследствие этого, была поставлена в должные границы, нарушение которых каралось, я позволю себе только спросить проф. Титова: неужели он, в течение полугода подготовляясь к ответу на мою статью и теперь, без сомнения, достаточно знакомый с фактами, не в состоянии был их осмыслить? Переходим к фактам. Апостолы 1639 и 1654 годов, известные как вышедшие из типографии Слёзки, проф. Титов, на основании своеобразного понимания им выражения описей «печати Львовской», включает в число изданий Львовского братства (была де конкуренция и т. д.). Я позволю себе спросить почтенного профессора: известен ли ему апостол, изданный Львовским братством в 1666 году? Разумеется, известен (предположение с моей стороны неведения после полугодовой работы проф. Титова было бы уже самой непростительной дерзостью). А если известен, то, разумеется, ему известно и то, что книга эта, как явственно значится на её заглавном листе, братской типографией «второе типом издана». А если так, то я позволю себе спросить проф. Титова: можно ли в зашитый карман положить платок? Можно ли войти в запертую дверь? Вы догадываетесь, профессор, что я хочу сказать? Если нет, то подумайте. Требник 1645 года, вышедший из типографии Львовского епископа Арсения Желиборского, и Служебник, изданный Слёзкой в 1646 году, тоже не могли быть одновременно печатаемы и Львовским братством. Разумеется, проф. Титов знает или должен бы знать, что, когда в начале 1645 года митрополит Петр Могила был извещен, что во Львове епископ Желиборский намеревается печатать в своей типографии Требник, а М. Слёзка в своей Служебник, то послал им письма с требованием, чтобы означенные издания были приостановлены, угрожая Слёзке даже отлучением от церкви, буде он не подчинится его, митрополита, приказанию. Тогда же Могила написал письмо Львовскому братству, чтобы оно, если Слёзка не откажется от своего намерения, не имело с ним никакого общения. В данном случае Петр Могила имел в виду преимущественно интересы Киево-Печерской Лавры, в книжных складах которой находилось значительное количество Служебников; предвиделось в недалеком будущем издание и его знаменитого Требника. И Желиборский, и Слёзка не подчинились требованию митрополита. На этой почве обострились (и до сего не очень гладкие) отношения между Могилой и Желиборским. Отголоски этого крупного разногласия между митрополитом и Львовским епископом можно усматривать в предисловиях к изданным им в это время Требникам. Что же касается до Слёзки, то митрополит отлучил его от церкви. |
| Осторожный и благоразумный Баранович хотя послал на раду своего наместника Иеремию Ширкеевича, но сам поехать не захотел, а от принятия на себя блюстительства митрополии решительно отказался. «И слабость моя непритворная,— писал он,— возбраняет мне то, и двукратное блюстительство, недостойно мною отправленное, страшит меня, как бы не дать за то Господу ответа, да к тому же блюстительство это я должен был бы отправлять из коштов моей убогой епископии, а не из митрополитских имений, лежащих на той стороне Днепра». Баранович с своей стороны предлагал и просил ходатайствовать пред государем о позволении избрать поскорее совершенного митрополита . Впрочем, напрасны были все эти хлопоты и переписка киевского духовенства и наказного атамана, направленные против епископа Мефодия. Распорядителем генеральной рады был царский посланник, князь Великого-Гагин, и он прежде всего пригласил на раду епископа Мефодия. И на раде вовсе не поднималось вопросов о церковных делах, о блюстительстве митрополии и не делалось никаких заявлений против Мефодия. А в гетманы на раде был избран не Самко, как надеялись он сам и его приверженцы, но Брюховецкий, которому покровительствовал Мефодий и которого привел потом к присяге на верность государю. Самко же и Золотаренко, совместники Брюховецкого, выданы были по просьбе последнего на войсковой суд и казнены смертию как изменники с несколькими другими лицами . Пять с половиною лет управлял Киевской митрополией Дионисий Балабан. И если он только около полугода оставался на своей кафедре в Киеве, а потом удалился во владения Польши и как бы изменил московскому правительству, то это с самого избрания Дионисия на Киевскую кафедру надлежало предвидеть. Он был подданный польского короля, которому, естественно, и старался служить: большая часть митрополии Дионисия, до четырех епархий, лежала в пределах Польши; все его митрополитские владения находились там же. И не один Дионисий содействовал гетману Выговскому вновь перейти с своими казаками на сторону Польши; то же известно о Львовском епископе Арсении Желиборском, заслужившем своею преданностию признательность короля . |
| Но последнее распоряжение, по некоторым причинам, не достигает своей цели, потому что: а) Бедный свободный класс поляков, по причине дороговизны за содержание, лишен возможности давать детям общественное воспитание; следовательно, и нравственное его воспитание, в отношении к правительству, остановилось на прежней точке. б) Богатые же поляки, считая унизительным для себя воспитание детей в общих квартирах, называя их московскими казармами (местное выражение), обратились в Одессу, на которую это распоряжение не распространяется. Доказательство, как поляки не терпят с нами сближения, видно из того, что из целой трети студентов лицея и учеников гимназии, поляков, нет ни одного своекоштного воспитанника в гимназическом пансионе. Сверх того, здесь возникло еще одно важное зло: образовался целый класс польских промышленников, людей самой двусмысленной репутации, коммерсантов, которые, чувствуя поживу, отовсюду стекаются в Одессу и кидаются на воспитание польского юношества, как хищные птицы на добычу. Министерство народного просвещения, постигая всю важность воспитания юношества, с 1842 года ограничило даже число учителей, предоставляя право только благонадежнейшим из них, и то с дозволения попечителя учебного округа, содержать пансионеров, не более десяти, которых дирекция училищ часто должна проверять, а учителя доставляют ведомости о состоянии своих пансионеров. Между тем, польские промышленники: Донидай, Желиборский, Якоби, Вихерский, Табаровский, Подлевский, Стояновский и многие другие, без всякого на то права и, не давая никому отчета, пользуются правами воспитателей. Все лучшее и богатейшее дворянство из Западных губерний отдает к ним детей, конечно, с целью поддержать в них прежний национальный дух. Очень естественно, что такие воспитатели, сами смотря неприязненно на Россию, могут поселять в детях ложные и вредные мысли в отношении к правительству, не говоря уже о том, что дозволяют им разные вольности, карты и даже распутство. А как у некоторых польских воспитателей число пансионеров бывает и выше двадцати, то некоторым образом в одном доме помещается как бы целое общество, куда может собираться и другая знакомая молодежь; а такое общество без деятельного, опытного, добросовестного и доверенного от правительства надзора может принять направление и характер опасный, и повлечь за собой вредные последствия. |
| Таковы, напр., статьи 211 и 212. Наличность статей подобного характера еще в XVIII столетии (и именно с 1728 г.) обратила на себя внимание Св. Синода. Результатом этого и получилось то, что еще в то время, в период с 1744 по 1769 г., в Св. Синоде возникало два формальных дела, – одно «об освидетельствовании Номоканона и о его исправлении в чем будет подлежательно, и другое – «об исправлении Номиканона по греческому подлиннику» (стр. 4–9). Но несмотря на двукратные и действительно энергичные старания Св. Синода, вопрос об отыскании греческого подлинника и о проверке по нему славянского переводного текста так и остался неразрешенным со стороны нашего церковного правительства – не только в прошедшем столетии, – но и совершенно. – А между тем, в ближайшее к нам время, в виду все более и более серьезного отношения к вопросам канонического права, – указываемая надобность тем сильнее давала себя чувствовать. Косвенно установив, изложением двух только что помянутых безуспешных предприятий Св. Синода по отысканию греческого подлинника и исправлению Номоканона, явную, – и научную, и практическую, – надобность в своем труде, автор излагает затем итоги своих личных разысканий по исторической судьбе оригинала и славянского перевода Номоканона. В немногих, но большею частью документированных словах, он сообщает здесь, – что Номоканон в его оригинале был составлен на Афоне и уже с XVI в., в виду весьма широкого употребления его в Греческой церкви, он переведен на славянский – сербский язык. С одного такого переводного рукописного памятника, экземпляр которого автором и указывается здесь (в ряду рукописей Погодинского древнехранилища), Номоканон, без всяких перемен, и был в первый раз напечатан у нас отдельным изданием в Киеве, в 1620 г. – За первым изданием в кратчайший промежуток времени последовали на юго-западе же и другие – Захария Копыстенского в 1624 г., П. Могилы в 1629 г. и Арсения Желиборского в 1646 г. А уже в 1639 г., с некоторыми изменениями, Номоканон становится достоянием велико-русского Требника, при котором начиная с Никоновского издания сей книги в 1658 г., без малейших перемен издается до настоящего времени (стр. |
| Таковы средства, какими располагали мы для настоящего издания греческого текста Номоканона. Что же касается до славянского перевода, то он по-прежнему издается нами на основании современных официальных изданий при Большом Требнике, составляющих, как известно, простую перепечатку Никоновского издания 1658 г. Но этот текст, во-первых, сравнен нами со всеми до-Никоновскими изданиями Номоканона, южнорусскими и Московскими; во-вторых, дополнен из этих изданий (и отчасти – из рукописей) в тех местах, где того требовал греческий подлинник; в-третьих, очищен от разных ошибок, преимущественно в цитатах, указывающих на канонические источники правил Номоканона, причем, однако все такие поправки прямо нами оговорены. При сравнении нынешних изданий с прежними (до-Никоновскими), мы не обращали внимание на словесные (лексические) отличия их одного от другого (не приводили, например, таких вариантов, как «инок» и «монах», «людин» и «мирский», «дитя» и «отроча» и т. п.), но не упускали из виду ничего, что существенно нужно для истории славянского текста Номоканона у нас в России, именно отмечали все материальные, хотя бы из одного слова состоящие особенности каждого издания, которые характерны по отношению к самим издателям, как свидетельства об их канонических воззрениях и понимании смысла издаваемых правил, или которые совпадают с чтением какого-либо из греческих списков (что всего чаще замечается в издании Берынды). Мелкие отличия до-Никоновских изданий от нынешних указаны нами под славянским текстом статей Номоканона, в виде вариантов; более крупные – в наших примечаниях к обоим текстам; наконец длинные прибавки или «пристежения» Киевских издателей к первоначальному тексту Номоканона мы поместили в особом приложении При этом каждое издание мы обозначали или полным именем и фамилией его совершителя, или гораздо чаще – только начальными буквами, этих имен и фамилий (Б=Берында, К=Копыстенский, М=Могила, Ж=Желиборский, I=тождественные издания патриархов Иоасафа и Иосифа). Немаловажную особенность южнорусских изданий составляют находящиеся в них против большей части статей Номоканона напольные заметки, в которых та или другая статья ставится в связь или с местами св. Писания, или с богослужебными и другими церковными книгами, или, наконец, с источниками местного церковного права. По совету проф. М. И. Горчакова, высказанному в его ученой рецензии на первое наше издание Номоканона, мы предполагали было принять в настоящее издание все означенные заметки, но вынуждены были отказаться от этого намерения, так как выполнение его представляло большие затруднения для типографии. Поэтому, при описании южнорусских изданий в истории Номоканона, мы ограничились только общим указанием на упомянутую их особенность. Впрочем, в своих примечаниях к славянскому тексту мы дали место некоторым пояснительным заметкам и тем цитатам Киевских издателей, которые внесли они в самый текст Номоканона. |
|
|
