| Плотин (204–270) – происходил из Ликополя (Египет), философ, мистик, основатель философского направления неоплатонизма. Плутарх (Херонейский) (46–120) – древнегреческий философ, биограф, моралист. Полиэн – историк II в.; жил в Риме. Поссидипп (III в. до Р.Х.) – поэт-комедиограф. Протагор (485–411) – древнегреческий софист. Регин – автор трактата о дружбе. Ромул – неизвестный автор. Секст (I-II вв.) – философ-пифагореец, автор «Сентенций». Секунд – афинский софист, живший во времена Адриана (II в.). Серин – писатель, автор гномических высказываний, цитируемый Стобеем. Симонид (556–468 до Р.Х.) – древнегреческий лирический и элегический поэт, знаменитый своими эпиграммами. Склерий – поэт, цитируемый Стобеем. Сократ (469–399 до Р.Х.) – великий древнегреческий философ, представитель «младшей софистики», учитель Платона; был казнен по несправедливому приговору афинского суда. Солон (640–561 до Р.Х.) – древнегреческий афинский законодатель и поэт, один из «семи мудрецов». Сотион (Александрийский) (I-II вв.) – философ, историк. Софокл (496–406 до Р.Х.) – древнегреческий поэт-драматург. Стильпон (Мегарский) (IV в. до Р.Х.) – ученик Сократа. Стратоник – музыкант, игрок на кифаре. Теофраст (370–287 до Р.Х.) – древнегреческий философ, ученый, ученик и преемник Аристотеля; автор ряда философских и естественно-научных трактатов. Тимон (Мизантроп) (320–230) – философ-скептик, ученик Пиррона. Трофил (III в. до Р.Х.) – один из основателей античной медицины, жил в Александрии. Фаворин (Арелатский) (81–150) – ритор, софист (представитель так называемой второй софистики), философ-скептик. Фаларид (VI в. до Р. Х.) – сицилийский тиран. Фалес (Милетский) (640–548) – философ, математик, основатель ионийской школы философии. Феаг Пифагореец – по Стобею, автор сочинения «О добродетелях». Фемистокл (537–459 до Р.Х.) – древнегреческий афинский государственный деятель, полководец и флотоводец; участвовал в победах над персами при Марафоне и Саламине. Феокрит (Хиосский) (III в. до Р.Х.) – автор эпиграмм и буколических поэм. |
| Глава III. Классическая греческая философия §1. Софисты Во время жизни Демокрита, в V в. до Р.Х., стало наблюдаться оживление политической, хозяйственной и государственной жизни в греческих городах-полисах. Полисы начали вести более активную жизнь, гораздо больше общаться друг с другом, заключать союзы, вести войны, развивать торговлю, мореплавание. Усложнялось государственное устройство. Появляются государственные служащие, суды и как следствие этого – судебные работники. Все эти, а также многие другие факторы делают гораздо более важным образование. Желающие добиться некоего продвижения по служебной лестнице, стать чиновником, адвокатом или педагогом должны были для этого учиться. И в соответствии с требованиями времени появляются люди, которые берутся за определённую плату научить этим знаниям и умениям. Эти люди называют себя мудрецами, или, по-гречески, софистами. Вначале это слово не имело никакого негативного значения, которое придаётся этому термину сейчас. Софист – это мудрец, бравшийся научить человека профессии, которую тот хотел иметь. Однако часто софисты брались за деньги обучить людей самым противоположным взглядам. Если человеку нужно было доказать одно, то софист учил его, как это нужно доказать. Если человек платил деньги за то, чтобы доказать обратное, то софист учил его и этому, потому что за это хорошо платили. Становится популярной риторика – ораторское искусство, искусство убеждать и доказывать, умение красиво говорить. Не доказывать истину, а именно убеждать, находить слабые и сильные аргументы, использовать различные приёмы – учитывать психологические особенности человека, время суток, состояние собеседника, многословность речи и т.д. Такова была практическая сторона софистики. Однако софистика имела под собой и философскую, мировоззренческую основу. Наиболее виднейшие представители софистики разрабатывали философскую систему, которая обосновывала и оправдывала такое применение их знаний. Наиболее видными представителями софистики являются Протагор, Горгий, Гиппий и др. Рассмотрим учение софистов на примере философии основного представителя этой школы – Протагора. |
| Окружающие молчат, внимая теперь уже развернутому монологу Тимея, который рисует грандиозную картину построения Вселенной. Голоса Сократа здесь почти не слышно, и мудрое поучение находится целиком во власти Тимея. Если пойти еще дальше и взглянуть на два самых больших сочинения Платона «Государство» и «Законы», каждое из которых занимает почти по целому толстому тому, то приходится признать такую деформацию диалога, которая уже трудно совместима с любимым жанром Платона. В «Государстве» целых десять частей, или книг, множество действующих лиц. Но большею частью все это пассивные слушатели и молчаливые персонажи. Главное лицо этого сочинения Сократ. Рядом с ним родные братья Платона — Адимант и Главкон, к которым постоянно обращается Сократ и которые создают видимость беседы. Еще ни в одном диалоге Платона не было столько молчаливых гостей, какие собрались в доме Кефала. Никакого участия в разговоре не принимают сыновья Кефала — Лисий (будущий знаменитый оратор), Евтидем, Никерат, сын полководца Никия, софист Хармантид, другой софист — ученик Фрасимаха. Диалог превращается в размышление Сократа об идеальном государстве, и он только для видимости обращается к своим соседям, и те односложно ему поддакивают. Каким-то запоздалым напоминанием о давних бурных спорах с софистами является здесь фигура Фрасимаха из Халкедона, находчивого, умного, но упрямого и самоуверенного. Известно, что впоследствии он повесился, хотя проповедование житейской мудрости считал своей профессией. Фрасимах — единственный оппонент Сократа, который порывается вмешаться в разговор, и сидящие рядом его удерживают. Но тот, по словам Платона, как зверь, весь напрягшийся, набрасывается на Сократа и его собеседников, прекрасно замечая, что все они «играют в поддавки». Он давно раскусил иронию Сократа и его манеру прикидываться простачком. Этот напористый софист несколько оживляет беседу своей перебранкой с Сократом, вступая в нее в начале первой книги, где ставится вопрос о том, что такое справедливость. |
| В науке – она одна; в юридической практике – другая; в обычной жизни – третья. И в этих пределах она зависит главным образом от большей или меньшей важности для нас спора. Если кто-нибудь спорит с нами из-за гривенника, у нас будет одна степень требовательности к его доводам; если спор идет из-за двухсот тысяч – совсем другая. Если спор очень для нас важен, напр., от исхода зависит коренная перемена в нашем мировоззрении, в нашей жизни, в оценке наших трудов, – требовательность выходит иногда за пределы досягаемости здравым смыслом: «Ты видишь ли? – Хоть вижу, да не верю». Софист очень нередко пользуется этой лазейкой для того, чтобы ускользнуть от поражения в споре. «Не доказано!» «Произвольный довод!» «Докажи!» «Не верю!» Эти дешевые заявления в искусных руках обращаются в очень важное средство для отступления. Но как излишняя требовательность к доводам есть ошибка или уловка, так и излишняя нетребовательность – тоже ошибка. Нужен именно логический такт и опыт, чтобы в каждом данном случае найти надлежащую мерку требовательности. 2 . Из всех видов софизмов произвольного довода надо прежде всего выделить «скрытые произвольные доводы» . Суть этой уловки вот в чем. Обыкновенно при рассуждении, особенно же в спорах, приводятся не все мысли, нужные для того, чтобы сделать тот или иной вывод. Некоторые из них «опускаются» и должны подразумеваться сами собою. Напр., в рассуждении: «все люди умирают, умрем и мы» пропущена и сама собою подразумевается мысль («посылка» рассуждения) «мы люди». Можно пропустить вместо этой посылки другую. «Все мы люди, значит, умрем и мы». Здесь будет пропущена и необходимо подразумевается мысль: «все люди умирают» и т.д. В устных спорах таких пропускаемых мыслей особенно много. Мы имеем, однако право пропускать лишь те посылки, которые очевидны. Софист же делает наоборот. «Софист выпускает то, что не очевидно, и составляет на деле самую слабую сторону рассуждения, стараясь в то же время отвлечь внимание от места, где находится ошибка” (Уэтли. |
| Новая философия означает практически восхваление какого-нибудь старого порока. Был у нас софист, который защищал жестокость, называя ее силой. Есть софист, который защищает распутство, называя его свободой эмоций. Есть софист, который защищает лень, называя ее искусством. Почти наверное — я не боюсь пророчествовать — в этом разгуле софистики взойдет философ, который захочет воспеть трусость. Если вы побывали в нездоровом мире словотолчения, вы поймете, как много можно сказать в защиту трусости. «Разве жизнь не прекрасна и не достойна спасения?» — скажет отступающий солдат. «Разве я не обязан продлить несравненное чудо сознательного бытия?» — воскликнет из-под стола глава семьи. «Разве не обязан я оставаться на земле, пока цветут на ней розы и лилии?» — послышится из-под кровати. Так же легко сделать из труса поэта и мистика, как легко оказалось сделать его из распутника или из тирана. Когда эту последнюю великую теорию начнут проповедовать в книгах и с трибуны, можете не сомневаться, что она вызовет большую шумиху. Я имею в виду — большую шумиху в том маленьком кругу, который живет среди книг и трибун. Возникнет новая великая религия. Бесстрашные крестоносцы тысячами присягнут жить долго. Но дело не так уж плохо — не проживут. Преклонение перед жизнью как таковой (распространенное современное суеверие) плохо тем, что оно забывает о парадоксе мужества. Ни один человек не погибнет быстрее, чем мафусаилит. Чтобы сохранить жизнь, не надо над ней трястись. Но случай, о котором я рассказал, — прекрасный пример того, как мало влияет мафусаилитство на хороших людей. Ведь с тем человеком дело не так просто. Если он хотел только одного — пожить подольше, какого черта он пошел в солдаты? Рекомендуем Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1641 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2586 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета |
| Эти люди называют себя мудрецами, или, по-гречески, софистами. Однако часто софисты брались обучить людей самым противоположным взглядам. Если человеку нужно было доказать одно, то софист учил его, как это нужно доказать. Если человек платил деньги за то, чтобы доказать обратное, то софист учил его и этому. Становится популярной риторика – ораторское мастерство, искусство убеждать и доказывать, умение красиво говорить. Не доказывать истину, а именно убеждать, находить слабые и сильные аргументы. Софистика имела под собой философскую, мировоззренческую основу. Наиболее видным представителем софистики является Протагор (480–410 гг. до н. э.). Основные положения его философии можно свести к нескольким основным принципам. Протагор – материалист и считает, что бытие постоянно изменяется. Изменяется не только материальный мир, объект познания, но и субъект, т. е. изменяется абсолютно все. Поэтому всякая вещь соединяет в себе противоположности, и все истинно. Об одной и той же вещи можно высказать противоположные суждения – и оба суждения будут истинными. Поэтому объективной истины не существует. Каждый человек является мерой истины. Протагор произносит одно из самых знаменитых философских высказываний: «Человек есть мера всех вещей», т.е. что кому как кажется, так оно и существует. То, что одному кажется истинным, другому может казаться ложным, что для одного – благо, для другого – зло. Связан с этими положениями и атеизм Протагора. Известно, что афиняне изгнали его из города за слова: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос темен, и людская жизнь коротка». Таким образом закрепилось в языке слово «софист», означающее человека, которого истина не интересует. Очевидно, что подобная философия не имеет ничего общего с познанием истины, что она представляет интерес лишь для того, кому важно достижение поставленной цели любой ценой. §9. Сократ Преувеличить роль Сократа (469–399 до н.э.) в истории философии невозможно. |
| «Зимою, — говорит он, — когда ночи бывают длиннее, царь занимался книгами, в которых бывший в Палестине человек представляется Богом и Сыном Божиим. Обширными опровержениями и сильными возражениями доказывал он, что эти уважаемые книги смешны и наполнены нелепостями, и в сем отношении оказался мудрее тирского старца. Да простит мне Тирянин и да примет снисходительно слова мои, что он побежден сыном». Так говорит софист Ливаний. Я согласен, что он отличный софист, и если бы не был одной веры с царем, то, конечно, сказал бы против него все, что говорят христиане, даже, как софист, вероятно, еще распространил бы это сказание. Ведь и Констанцию, при жизни его, он писал похвалы, а по смерти взносил на него оскорбительные обвинения. Если бы Порфирий был царем, то его сочинения он предпочел бы сочинениям Юлиана, а если бы Юлиан был софистом, то получил бы от него название дурного софиста, подобно тому, как в надгробном слове Юлиану назвал он Экиволия. Так как Ливаний в качестве софиста, единомышленника и друга царского говорил о царе, — что ему казалось, то мы, по возможности, опровергнем изложенные письменно его мысли. Во-первых, говорит он, будто Юлиан зимою, когда ночи бывают длиннее, занимался книгами. Выражение: занимался, значит здесь то, что он прилагал старание к сочинению порицаний, как обыкновенно делают софисты в предварительных уроках юношам. Юлиан давно уже знал эти книги, а тогда занимался ими, то есть, составляя обширные опровержения, не сильными возражениями, как говорит Ливаний, но, по недостатку истинных доказательств, как шут, насмешками действовал против того, что в них сказано совершенно основательно. Всякий, опровергающий другого, то искажает, то скрывает истину и клевещет на того, кого опровергает. Равным образом, питающий ненависть к другому старается все не только делать, но и говорить, как враг, и худое в себе самом обыкновенно приписывает тому, против кого враждует. А что Юлиан и Порфирий, которого Ливаний называет тирским старцем, оба были склонны к насмешкам, это видно из их сочинений. |
| 69 В III книге «О душе» Аристотель различает воображение (φαντασα), которое возникает из ощущения и присуще многим животным, от мнения (δξα), которое присуще человеку, и говорит о том, что мнение, в отличие от ощущения, бывает истинным и ложным (Arist. De an. 428a19). Истинное мнение указывается как свойство правильного мышления (τ ρθς νοεν, 427b8–10), оно, как и любое познание, связано в первую очередь не с чувствами, а с логосом (428a19–24), мнение же, основанное на чувствах и воображении, может быть ложным (428b2–9). 70 Платон в диалоге «Софист» различает два вида не-сущих: одно из которых, «не что-то противоположное бытию, но лишь иное» (Plato Soph. 257b), имеет свою собственную природу и «с точки зрения сущности не уступает ничему другому» (258b–c), а другое противоположно и сущему, и сущности, и является непознаваемым (258e–259a). 71 Ничто не возникает из не-сущего самого по себе (из лишенности), но возникает из не-сущего, поскольку лишенность сопутствует подлежащему. См. также сноску 52. Симпликий в интерпретации этого места ссылается на «Софист» Платона и различает между не-сущим самим по себе и иным, которое есть по сопутствию (Simpl. In Phys. 238.15–239.8). 72 Arit. Phys. 191b1–6. В примере с врачом Аристотель противопоставляет творение (ποησις) и претерпевание (πθησις). Творение имеет активный смысл и приводит к получению формы или же относится к действующей причине, которая дает форму, а претерпевание относится к материи. 73 Филопон объясняет это так: если что-то возникает из того, что им не является, оно возникает из не-сущего, поскольку оно не сущее, но, поскольку «то, из чего» становится причиной возникновения некоторой формы, оно становится материей возникновения и не-сущим по сопутствию (Phylop. In Phys. 177.1–13). Можно пояснить, используя пример Пселла: для человека семя является не-сущим, поскольку семя лишено формы человека, следовательно, возникновение человека из семени можно описать как возникновение из не-сущего. Однако, если мы рассматриваем семя как «то, из чего», т. е. как материю возникновения, оно оказывается материей само по себе, а не-сущим, т. е. не-человеком, – по сопутствию. |
| Греческий софист, например, вполне искренно мог размышлять о себе, что он не иное что, как только софист — ученый, а потому он и должен заботиться о передаче своей науки возможно большему количеству людей и имеет несомненное право надеяться на приличную оплату своего нелегкого труда. Если только допустить, что и всякий грек размышлял подобным же образом, то нет ничего удивительного, что известный чудак философ днем с огнем искал там человека и все-таки не нашел его. Он видел только мужчин и женщин, господ и рабов, жрецов, чиновников и воинов, ученых, ораторов и художников; он видел, что вся эта громадная масса человекообразных существ деятельно живет определенными верованиями, желаниями и надеждами, но определенными не сознанием человечности, а сознанием своего внешнего положения в природе и в обществе людей; он видел, что предносившийся его воображению истинный мир человеческой жизни на самом деле существует только под формой кукольного театра, и люди в нем — не люди, а какие-то жалкие исполнители кукольных ролей; он видел все это, и вот горький смех его даже и теперь еще слышится чуткому уху философа. Что же такое человек? Положительная наука, на основании всех своих опытов и экспериментов, не может решать этой великой загадки философии. Она может говорить только о костях и жилах, о мускулах и нервах, т.е. в направлении философского вопроса она может рассматривать человека лишь в качестве добычи для могильных червей. Ведь теперь уж так и дело поставлено, что даже сама психология, в пределах естественнонаучного метода, не считает себя вправе говорить человеку о духе; потому что никому из ученых пока еще не удалось подцепить душу на острие ножа и посадить ее в реторту химика. Следовательно, жгучие вопросы о том, чего следует желать человеку во имя его человечности и как ему следует жить по истине его человечности, в пределах положительной науки не могут даже и ставиться; потому что в этих пределах ведома одна только животность, говорить же о человечности, по всем данным современной науки, серьезным людям не полагается. |
| Видя, что старец недоумевает, как отвечать софисту, я сказал софисту: “Не то же ли самое бывает и в софистическом, и врачебном искусствах? Когда кто хорошо обучится искусству и занимается им, то по мере упражнения в оном врач или софист приобретает некоторый навык, а сказать не может и не умеет объяснить, как он стал опытен в деле: душа приобрела навык, как я уже сказал, постепенно и нечувствительно, чрез упражнение в искусстве. Так и в смирении: от исполнения заповедей бывает некоторая привычка к смирению, и нельзя выразить это словом”. Когда авва Зосима услышал это, он обрадовался, тотчас обнял меня и сказал: “Ты постиг дело, оно точно так бывает, как ты сказал”. И софист, услышав эти слова, остался доволен и согласен с ними. (12, 46) Механизм воспитания может быть понят из этого как передача от воспитателя детской душе положительных навыков – но не одного только внешнего поведения, поступков или образа рассуждений, а навыка самой жизни во всей совокупности соответствующих проявлений. “Именно от того, как мы прикасаемся к детям, как заставляем учить уроки и укладываем спать, как смеемся в их присутствии и рассказываем о себе – от всего этого зависит становление детской души…” (17, 22). Тем более для воспитания религиозного, имеющего своей задачей соединять детскую душу с невидимой духовной реальностью, первостепенное значение получает навык родителя или учителя жить в благонравии как единственно возможное для этого мира вещественное свидетельство правоты евангельских истин. Подобного рода уроки без всяких слов, без нарочного назидания передаются ребенку и прочно усваиваются им на будущее. Традиции и привычки поэтому можно назвать безмолвными дисциплинарными стражами всей нашей жизни, которым мы подчиняемся с тем большей простотой и желанием, чем меньше их замечаем, считая само собой разумеющимися. В какой семье традиции будут крепки? Показательно, что наиболее крепкой преемственностью отличаются не те семьи, где много рассуждают о лучшем распорядке и дисциплине, где специально культивируют многочисленные нормы взаимоотношений и поведения. Правильная укладность устанавливается сама по себе там, где люди живут полнотой общих интересов и чувств. Домашняя дисциплина способна держаться и на авторитарном решении (и, нужно заметить, что иногда, во избежание большей беды, такой “домостроевский” метод себя отчасти оправдывает). Однако по-настоящему устойчивая и преемственная укладность возникает как русло для наиболее естественного выражения полноты отношений и чувств в доме. И, что важнее всего, именно такой распорядок обладает преимуществом не просто удерживать детей от их дурных намерений, но создавать простую, ненадуманную, уравновешенную, уютную, доброжелательную атмосферу взаимности и спокойной уверенности друг в друге, столь необходимую и питательную для юной души. |
|
|
