| В это время велось готами другое наступление на Аврелиевы ворота следующим образом. За Аврелиевыми воротами была могила римского императора Адриана; она отстояла от укреплений приблизительно на полет камня, это было замечательное сооружение. Сделано оно было из паросского мрамора, и камни были плотно пригнаны один к другому, не имея внутри никакой скрепы. Его четыре стороны были все одинаковы, и каждая имела в ширину расстояние на полет камня, высота же его превосходила высоту городских стен. Наверху стояли удивительные статуи, сделанные из того же мрамора, изображавшие людей и коней. Эту могилу еще в прежние времена (казалось, что это пристроенное к городу укрепление) при помощи двух стен, проведенных до нее от укреплений, соединили с ними и сделали как бы частью стен. Она, казалось, была высокой башней, выдвинутой впереди прилегающих к ней ворот. Таким образом, она была очень сильным укреплением. Начальником для охраны в этом месте Велизарий поставил Константина и поручил ему же заботу об охране прилегающей стены, имевшей гарнизон слабый и незначительный. Так как в этом месте труднее всего было захватить укрепления, так как река протекала у самых стен, Велизарий, полагая, что здесь не будет никакого нападения, оставил здесь незначительный гарнизон и, так как у него воинов было мало, он направил все главные силы в более важные места. В начале этой осады войско императора в Риме состояло самое большее из пяти тысяч человек. Константин, так как ему было дано звать, что враги пытаются перейти через Тибр, боясь за ту часть укреплений, спешно сам с небольшим числом воинов двинулся на помощь, а большей части гарнизона он поручил охранять ворота и могилу. В это время готы бросились на приступ Аврелиевых ворот и могилы Адриана, не имея никаких машин, неся лишь с собой огромное количество лестниц, вооружившись стрелами и копьями и полагая, что этим они легче поставят в затруднение врагов и вследствие их малочисленности без труда победят здесь оставленный гарнизон. Они шли, выставив перед собою большие четырехугольные щиты, ничуть не меньше, чем плетеные щиты персов, и хотя они были очень близко от неприятелей, им удалось незаметно подойти к ним. |
| В день сбиранья винограда В дверь отворенного сада Мы на праздник Вакха шли И — любимца Купидона — Старика Анакреона На руках с собой несли, Много юношей нас было, Бодрых и смелых, каждый с милой, Каждый бойкий на язык; Но — вино сверкнуло в чашах — Мы глядим — красавиц наших Всех привлек к себе старик! Дряхлый, пьяный, весь разбитый, Череп розами покрытый — Чем им головы вскружил? А они нам хором пели, Что любить мы не умели, Как когдато он любил! ( Анакреон ) В стихотворениях «Юношам», «Алкивиад», «Претор» — тот же удивительный дар прозрения, который, открыв Майкову простое горе в классической древности, дает ему возможность проникнуть в еще более недоступную, интимную сторону отжившей цивилизации — в ее смех и юмор. Нет ничего мимолетнее, неуловимее смеха. Когда от мраморных мавзолеев, от великих подвигов остались одни обломки и полустертые надписи, что же могло остаться от звуков смеха, умолкших двадцать веков тому назад? Но такова чудотворная сила поэта. По одному его слову древность восстает из гроба, из могильной пыли, и художник заставляет ее плакать и смеяться. Как ты мил в венке лавровом, Толстопузый претор мой, С этой лысой головой И с лицом своим багровым… С своего ты смотришь ложа, Как под гусли пляшет скиф, Выбивая дробь ногами, Вниз потупя мутный взгляд И подергивая в лад И руками, и плечами. Вижу я: ты выбивать Сам готов бы дробь под стать, Так и рвется дух твой пылкий! Покрывало теребя, Ходят ноги у тебя, И качаются носилки На плечах рабов твоих, Как корабль средь волн морских. (Претор) Это — шутка, но такая шутка, которою поэт сразу уничтожил тысячелетия между вами и солнечной пыльной улицей Древнего Рима; это — безделка, но она высечена из мрамора, и каждая крупинка белоснежного паросского камня насквозь пропитана солнцем Рима, искрится, живет и дышит. Рим все собой объединил, Как в человеке разум: миру Законы дал и все скрепил. Находят временные тучи, Но разум бодрствует могучий, Не никнет дух… Единство в мире водворилось! Центр — кесарь. От него прошли |
| Тождество Вела и Геркулеса не подлежит сомнению. Прибавим, что хотя корень имени Геркулес или Гер-кул весьма сомнителен и был отыскиваем в разных наречиях без полного успеха, кажется, можно смело его причислить к чисто иранским Гер или, по славянскому умягчению, яр (или, по его италийской форме, вер) вообще означает светлое, пламенное или сильное, Вторая часть слова кул указывает на корень коло (круг, греч. κυλινδω кружу и др.), и тогда имя Гер-кул значило бы светлый круг, солнце или самоё небо, по смыслу, по которому коло составило латинское coelum. Понятно, почему слово Гер-кул было принято так же и в смысле круга годового. Отыскивая корни, которые случайно сохранились в славянском языке, мы не думаем отыскивать самое божество в мифах вано-бактрийских: оно чуждо им, по крайней мере, под этим именем 145 . Последняя династия царей лидийских, Мермнадов, принадлежит уже вполне эпохам историческим. В VIII веке до P.X. основатель её Гигес упоминался в стихах современных Эллинов (как известно, Архилоха паросского) и был в частных сношениях с дельфийским оракулом (так же как Гордий фригийский). Очевидно, наступила эпоха, когда Азия стала занимать свет наук от своей ученицы Эллады. Ближайшие и беднейшие самобытным просвещением более других подверглись новому влиянию. Такова была судьба Лидии 146 . Мермнады со дня на день усиливали своё царство. Киммерийцы или Приволжские Кумри, гонимые Скифами, бежали по берегам Чёрного моря. Ворвавшись в Малую Азию, уже и прежде страдавшую от их набегов, они опустошили её до самых берегов Эгейского моря с той же жестокостью, с которой победители их Скифы, прорвавшись почти в то же время через Кавказ по берегам Каспия, опустошали Ассирию, Мидию и Палестину до самого Египта. Началась долгая и кровавая борьба между Лидией и северными опустошителями. Победа досталась туземцам. Лидия освободила Малую Азию почти в то же время, как Мидийцы уничтожили скифские полчища. Киммерийцы погибли в битвах, погибли в долгом бегстве перед победителями, и немногие остатки их спаслись, может быть, в ущельях Тавра или Кавказа, где учёная критика не отыскала их следов. |
| Занавес поднимается... «Он! Она!» – восклицает сердце и теряет личность бытия своего. Таинственный рок бросает жребий в урну: «Ты блажен! ты погиб!». «Все можно описать в мире, все, кроме страстной героической любви; она есть символ неба, который на земле не изъясняется. Перед нею исчезает всякое величие. Цесарь малодушен, Регул слаб... в сравнении с истинным любовником, который выше действия стихий, вне сферы мирских желаний, где обыкновенные души, как пылинки в вихре, носятся и вертятся. Дерзко назвать его полубогом – мы не язычники, – но он не человек. Зороастр изображает бога в пламени; пламя добродетельной, героической любви достойнее всего окружать трон всевышнего». «Монтань говорит: «Друг мне мил для того, что он – он; я мил ему для того, что я – я». Монтань говорит о любовниках – или слова его не имеют смысла». «Прелести никогда не бывают основанием страсти; она рождается внезапно от соосязания двух нежных душ в одном взоре, в одном слове; она есть не что иное, как симпатия, соединение двух половин, которые в разлуке томились». «Только один раз сгорают вещи; только один раз любит сердце». «В жизни чувствительных бывают три эпохи: ожидание, забвение, воспоминание. Забвением называю восторг любви, который не может быть продолжителен, для того что мы не боги и земля не Олимп. Любовь оставляет по себе милое воспоминание, которое уже не есть любовь; но мы, кажется, все еще любим человека, для того что некогда обожали его. Нам приятно то место, где что-нибудь приятное с нами случилось». «Человек, любящий славу, знатность, богатство, подобен тому, кто за неимением «Новой Элоизы» читает роман девицы Скюдери; за неимением, говорю, или по дурному вкусу. На диком паросском мраморе нарастает иногда довольно приятная зелень, но можно ли сравнить ее с видом того мрамора, который представляет Фидиасову «Венеру»? Вот его истинное определение (destination), подобно как определение сердца есть любовь». «Один великий музыкант сказал, что блаженство небесной жизни должно состоять в гармонии; нежные души уверены, что оно будет состоять в любви». |
| Говоря о периоде турецкого владычества, Яннарас подчёркивает, что это время отрыва образованной элиты от традиционного сознания. Исследователь высоко оценивает заслуги его защитников, среди которых называет Косму Этолийского и некоторых участников коливадского движения. Однако учёный не говорит о едином движении традиционных просветителей, а проводит разграничения между Никодимом (приверженцем, по его мнению, католической богословской традиции 101 и Космой, называя последнего последовательным противником западной традиции и знаком возрождения самосознания греческого народа 102 . В целом, на проблему западного влияния на Никодима Святогорца мы можем выделить четыре точки зрения. Учёные, разделяющие первую точку зрения, полагают, что святой Никодим находился под прямым влиянием западной (католической) богословской традиции 103 . В то же время, в соответствии с наиболее распространённым подходом, Никодим был ярым анти-католиком, посвятившим борьбе с западными богословскими влияниями значительную часть своих сочинений 104 . Некоторые учёные полагают, что Никодимом Святогорцем был избран компромиссный путь. Сторонник этой точки зрения Н. Захаропулос пишет, что Никодим действовал в рамках просветительской программы Анфракитиса и Кораиса, но в то же время разделял и крайние консервативные взгляды Афанасия Паросского 105 . Наконец, немногочисленные исследователи утверждают, что святой Никодим стремился примирить западную и восточную богословские традиции, ввиду своих экуменических убеждений 106 . Отметим, что практически все авторы энциклопедий, учебников, монографий, рассматривающих широкий комплекс проблем, связанных с историей Греции, по возможности более подробно рассказывают о Косме Этолийском , в то же время деятельность Никодима Святогорца , как правило, остаётся за рамками подобных исследований. Основное внимание его взглядам и просветительской деятельности уделяют авторы работ по церковной истории и богословию. Таким образом, многие аспекты его творчества и жизни остаются малоисследованными. К числу таковых относятся: роль святого Никодима в православном традиционализме, участие в греческом национально-освободительном движении и общественно-политические взгляды. |
| Но при этом не надо уходить в чрезмерный субъективизм. Чтобы не получилось, как у протестантов: рассказ джентльмена Икс о том, как он обратился и пришел к Богу. Ведь если благодаря этому приходу у тебя в душе есть такой опыт, уже то, как ты к этому пришел – не так важно. Если мы говорим, что святость святых – это не их личный героизм и не их личная добродетель, а святость Божия, которая сквозь них видна, то и наше свидетельство о христианстве должно быть рассказом о Христе, где нас должно быть не видно. – Что это может быть за рассказ? Как его вести? – Он может быть очень разным. Например, страницы Евангелия, которые легли на сердце человеку так, что он понял: вот та правда жизни, без которой и жизни-то не будет. Это могут быть несколько житийных повествований, которые когда-то человеку душу перевернули, через которые он почувствовал: вот она, святость Божия. Это могут быть те страницы святоотеческих книг, которые не остались просто внешним опытом, о которых человек не только знает, что это объективная правда, но знает, какая это правда… Таких примеров можно привести бесчисленное множество. Вот мученица Перпетуя, дочь знатного карфагенянина, ставшая христианкой. Ее заточили в тюрьму, разлучили с грудным ребенком… В тюрьму к ней приходил старый отец, уговаривал ее отречься от Христа и вернуться домой, просил пожалеть свою семью, младенца… Отец, язычник, стоял и плакал. Как можно было это вынести? Сама Перпетуя говорила, что страдание близких – самая тяжелая для нее пытка. А труднее всего ей было перенести разлуку с ребеночком. Когда же ей разрешили взять его к себе, она сказала, что теперь ей в тюрьме так же хорошо, как во дворце. Перпетуя постоянно думала о родных и близких, но не отреклась от Христа и приняла мученическую смерть. Или рассказ о преподобной Феоктисте Паросской, которая восемнадцати лет попала пленницей на пиратский корабль, а когда ее вместе с другими пленными высадили для досмотра на необитаемый остров Парос, сбежала и укрылась в полуразрушенном храме, предпочтя смерть бесчестию. |
| 9 М. Анней Лукан (39 г. н. э. – 65 г. н. э.) – известный римский поэт эпического жанра, автор поэмы «Фарсалия, или О гражданской войне» и множества других несохранившихся литературных произведений. Его поэма, проникнутая пафосом обличения тирании, изобилующая риторическими отступлениями, была популярна и в средние века. 10 Финикийским цветом – пурпурным, или темно-красным. Предполагают, что само греческое слово φονιξ (встречается у Гомера) первоначально обозначало этот цвет, а затем перешло на финиковую пальму и самих ханаанеев, которые специализировались на окраске тканей в этот цвет. (См. Харден Д. Финикийцы. – М.: Центр- полиграф, 2002.) Мы сегодня заголовки частей, глав и разделов уже не пишем красным цветом, но термин «красная строка» для первой строки абзаца еще сохраняем. 11 Кадм, сын Лгенора, перенес буквы из Финикии в Грецию. Очевидное хронологическое несоответствие: если финикийские буквы в Грецию привез Кадм, то из Греции в Египет их никак не могла занести Но, которая приходилась Кадму прапрабабкой (через Ливию, дочь Эпафа (Аписа)). Ио, дочь Инаха, была возлюбленной Зевса. Ее превращение в корову и бегство в Египет от козней Геры было излюбленною темою античных писателей и художников. В эллинистическом Египте она отождествлялась с древнеегипетской богиней Исидой (Исет). Кадм, сын финикийского царя Агенора, занимаясь поисками своей похищенной сестры Европы, попал в Грецию, в Беотию, где основал город Фивы. Подробнее о Кадме, Но и других мифологических персонажах см. Apoll., Bibl., III, 4, 1–2 и II, 1, 3, а также Ovid., Met., 747. Считая, что египтяне использовали греческие буквы, Исидор, конечно, смешивает демотическое письмо древнего и эллинистического Египта. Кроме того, согласно современным археологическим данным греки стали использовать финикийский алфавит в начале VIII века, то есть намного позже основания Фив (Кадмси), которое, если верить «Паросскому мрамору», состоялось в конце XVI в. 12 Названия букв греческого алфавита почти все происходили от семитских названий и были непонятны уже грекам. В данном фрагменте приводятся принятые сегодня их названия, хотя они принадлежат византийскому периоду, когда сформировались имена «э-псилон» (простое э), «ю-псилон» (простое ю), «о-микрон» (краткое о), о-мега (долгое о). |
| и Ορ. Κρ.: 1) отсутствие известного μν при τος Βουλγροις (XXII гл.), служившего для некоторых исследователей препятствием для признания составителя жития греком, так что соответствующее место здесь читается просто: παρδωκεν ες τος Βουλγρους; 2) отсутствие упоминания о скифском мече, упившемся кровью болгарской (XXIX гл.); 3) замена выражения, относящегося к Мефодию: τταρτον μν πρς τ εκοστ τος τ ρχιερωσν μπρφας фразой: εκοσιτσσαρες χρνους πομανε τ μπιστευθν ατ πομνιον (VI гл.). Отсутствие первых двух выражений и замена третьего, при наличности в переводе других затруднительных для понимания мест и при категорическом заявлении переводчика: π εδ συνεχς κολουθε το Θεοφυλκτου μετφρασις, свидетельствует о наличности таких особенностей в том списке, который был в руках у Афанасия. 606 Общим результатом предложенного обзора текстов и изданий жития являются положения: а) ни один из известных нам непосредственно или по изданиям списков жития не может быть признан основным, так как все они – спп. монастыря св. Наума, Охридский и Афанасия Паросского – заключают в себе целый ряд вариантов и особенностей различного достоинства; b) взаимоотношение этих спп. не поддается точному объяснению; с) картина, первоначального текста восстановляется лишь отчасти путем объединения отдельных особенностей его, уцелевших в разных спп. Принимая в расчет данные, которые получились из анализа текстов и изданий жития, мы обратимся к исторической критике памятника. И прежде всего нельзя пройти —579— равнодушно мимо старого вопроса об авторе его. 607 Этот вопрос возник и породил разнообразные решения в за- —580— висимости от противоречивых данных, заключающихся в самом житии. В нём есть сообщения, которые могли —581— появиться спустя столетие и более после смерти Климента (916 г.). Особенную определенность в этом смысле имеет упоминание о том, что одна из церквей, построенных Климентом в Охриде, «впоследствии сделалась архиепископской кафедрой» (гл. XXIII). Но последняя была перенесена в Охриду лишь при архиепископе Филиппе, не ранее 1014–15 г.г. |
| 305 3десь разумеются, по-видимому, неоплатоники (см.: Röhricht. Die Seelenlehre des Arnobius. Hamburg, 1893. S. 30). 313 То есть хотя бы он был таким, каким признают человека последователи Платона и пифагорейцы, по мнению которых люди рождаются одаренными всеми высшими духовными способностями и получают все знания через воспоминание о том, что души их знали до переселения в человеческие тела. 319 Скала на острове Паросе, из которой добывали мрамор, известный под именем Паросского (ср. Vergil. Aen. VI, 471). 321 Пролетариями в Риме назывались граждане из низшего, беднейшего класса, не платившие податей, но обязанные нести воинскую повинность. 322 Здесь имеется в виду capite censi – низший, беднейший класс граждан, вносимых в списки поименно, без указания стоимости имущества. 323 Арнобий понимает бессмертие в том смысле, в каком оно усвояется Богу, и отождествляет его с божественностью, вследствие чего он делает ошибочное заключение о вере в бессмертие душ (по природе), как могущей приводить к безнравственности. 324 Арнобий имеет в виду те виды наказаний, которым подвергались в аду, по представлениям древних, преступники, и в частности, сказания об Иксионе, по которым он в аду был прикреплен к огненному, быстро и беспрерывно вращающемуся колесу. 325 Здесь имеются в виду сказания о загробных мучениях Тантала, который должен был трепетать ежеминутно, видя над головой у себя нависшую, готовую обрушиться скалу. Такое же наказание некоторыми сказаниями приписывается Иксиону. 326 Арнобий под влиянием, по-видимому, этики Платона главными задачами философии признает этические (см.: Röhricht. Op. cit. S. 52). 330 Хотя Арнобий признает Бога Творцом всего существующего (И, 2), но в II, 47 и II, 58 он сознается в своем незнании о том, кто творец душ, а в данном месте (II, 36; ср. II, 46 и 48) он, под влиянием, может быть, «Тимея» (Tim. 40–41) и в духе гностицизма и неоплатонизма (см.: FYancke. Die Psychologie und Rekenntnislehre d. Arnobius. Lpz., 1878. S. 11; Leckelt. Op. cit. S. 15; Röhricht. Op. cit. S. 57–58), признает души происшедшими не от Бога, а от низшего творца, высказывая это в смысле предположения, исходящего главным образом из представления о человеке как о слишком жалком и порочном существе, которое не могло быть создало Богом, как совершеннейшим Существом (см. след, главу и далее). |
| Auguste in bono refri geres dulcis 117 . лист плюща. Рис. 4 Третий стеклянный сосуд (рис.4), коего надпись объясняет точный смысл возгласа ZHCAIC, был найден в Венгрии в местечке Szekzárd (древней Alisca) в 1845 году, в великолепном саркофаге из белого паросского мрамора 118 . Крышка саркофага была прикреплена железными скобами, свинцом и залита известью. Как крышка, так и самый саркофаг украшены были барельефами мифологического содержания, но вся гробница, как кажется, принадлежит к III или IV веку, когда мало ещё христиан находилось в древней Паннонии. Внутри саркофага, между пятнадцатью сосудами различной формы, находился стеклянный сосуд, немного повреждённый, имеющий на дне снаружи выпуклое изображение трёх рыб и трёх раковин. Узорчатый ободок отделяет круглое дно от боковых сторон сосуда, на которых сделана широкая надпись, также выпуклыми буквами: ΛΕΙΒ(Е TΩ Π)ΟIMENΙΠIEZΗ(CΑ)IC и пальмовая ветвь вместо точки (рис. 5). Настоящий смысл этой надписи: „возливай Пастырю, пей и будешь жив“, с точностью разъясняется словом пастырь, ποιμν, которое, как увидим дальше, заимствовано из евангельской притчи о Пастыре Добром: ( Ин.10:2 ) сл.: ποιμν τν προβτων. Рис. 5 Посредством слова пастырь тут отымается у глагола λεβω, изливаю (в смысле жертвенного возлияния, как σπνδω) то языческое значение, которое оно обыкновенно имеет. Общий христианский характер этого памятника ещё больше определяется изображением трёх рыб на дне сосуда. Таким образом, возглас: „возливай Пастырю, пей и будешь жив“, в особенности при сопоставлении с предыдущею надписью: пей и будешь жив в хороших, может быть ясно объяснён, как намёк на Таинство Причащения. Отсюда и символическое значение формул ZHCAIC и всех подобных выражений разрешается вполне определённо. Как только формула ζ σης получила значение жизни будущей вследствие применения её в Таинстве Причащения, то по необходимости символическое значение её должно было развиться ещё шире. В этом смысле пополнили первоначальную формулу и составили новые формулы: ζσης ν θε, vive in deo, vivas in deo dulcis, vive in aeterno, которые указывают на вечное, райское блаженство в прямой связи с Таинством Причащения: „аще кто от него яст, не умрет“ ( Ин.6:50 ). В таком же смысле изменена и первоначальная формула in bono, которая означает: в блаженстве, в Раю 119 . |
|
|
