| У Гераклита, несомненно, имеется интуитивная картина мира и жизни как единства противоположностей и притом единства не в виде иррациональной нерасчлененности, а в виде вполне рационального противопоставления того, что тут же трактуется у него и как нечто нерасчлененное, единое. К.Рамну в указанной выше работе, правильно исходя из единства противоположностей, свойственного всякому архаическому мышлению, указывает (стр. 367 – 369) несколько типичных для Гераклита совпадений в противоположных моментах. Первый тип, формулируя противоположность, тут же определяет их как " единое " , " то же самое " или " общее " . Второй тип заранее фиксирует какой–нибудь предмет и указывает наличие в нем противоположных элементов. Третий тип просто противополагает одно другому. Четвертый – ставит противоположность на место другой и пятый – пользуется для этого глаголами. Никакой из этих типов единства противоположностей ничего алогического в себе не содержит или содержит его в себе в тех же размерах, что и логическое. Тем более невозможно найти у Гераклита какой–нибудь теории этого алогического. Г.Френкель идет гораздо дальше, чем К.Рамну. Ему принадлежит интересное исследование о форме гераклитовского мышления. Исследователь говорит не просто о постоянном применении метода противоположностей у Гераклита, но и об известного рода пропорциональном соотношении этих противоположностей. Таковы сопоставления: бог относится к взрослому человеку, как этот последний к ребенку (В79); отношение непонимающего к глухому равняется отсутствию присутствующего (В34); глаза – плохие свидетели, и уши – плохие свидетели, когда душа – варварская (В107). Таким образом, пропорциональность сопоставлений есть характерная черта мышления Гераклита, чем еще больше подчеркивается раздельность сопоставляемых и, в частности, противополагаемых у него элементов. Френкель находит возможным утверждать, что вовсе не Платон и не Филолай впервые выдвинули учение о космическом значении геометрической прогрессии, а именно Гераклит, хотя последнему совершенно чужда всякая обнаженная схематичность мысли, а эту схематичность можно находить у него только при помощи весьма тщательного филологического и философского анализа. |
| В самом деле, иногда, оставаясь наедине сами с собою, мы готовы обнять весь мир в своих объятиях. Самые злые враги наши кажутся нам тогда нашими друзьями. Но вот мы перешли от золотых грез к действительности - и оказываемся людьми, полными бессилия, жалкими, бедными. Мы не только не можем по-христиански посмотреть на своего врага, а даже на того, кто больше нас успевает в жизни и по своим заслугам пользуется большим почетом сравнительно с нами. Как часто наше сердце наполняется внутреннею тайною радостью, когда мы видим своего сослуживца, не говорю даже врага, падающим… Как мы часто бываем невнимательны к людям, находящимся в самом безвыходном, плачевном состоянии! Жизнь посещает человека нередко самыми тяжелыми невзгодами и испытаниями. Добрый труд часто не увенчивается благими плодами. И во всех этих случаях необходимо непоколебимое терпение. Приими от меня искренний совет: терпи великодушно свою болезнь и не только не унывай, а если можешь, радуйся своей болезни. Радуйся тому, что Господь взыскал тебя временным наказанием, да очистит душу твою от грехов: «Его же бо любит Господь, наказует». Радуйся о том, что ты теперь не удовлетворяешь тем страстям, которым удовлетворял бы, будучи здоровым, радуйся, что несешь крест болезни и, значит, идешь узким и скорбным путем, ведущим к Царству Небесному. Любовь все терпит и переносит с ущербом для себя, для своей материальной и телесной жизни, ибо где любовь, там и благодать Божия и всякое добро, там спокойствие, там довольство. Христианин претерпевает все, только бы не лишиться благодати Божией, которая для него величайшее из благ. Всякий из нас обязан привести себя в такое состояние, чтобы дух наш ничем не возмущался. Надобно быть подобно мертвому или совершенно глухому и слепому при всех скорбях, клеветах, поношениях, лишениях, которые неминуемо бывают со всеми желающими идти по спасительным стезям Христовым. Для чего Господь прилагает нам день ко дню, год к году, десятилетие к десятилетию? Чтобы мы постепенно отъяли, отбросили лукавство от душ своих, каждый свое, и усвоили бы блаженную простоту, чтобы сделались как агнцы незлобивые, как младенцы простые, чтобы научились не иметь ни малейшего пристрастия к вещам земным, как дети, любящие и простые, прилеплялись бы всем сердцем к Единому Богу и возлюбили бы Его всем сердцем своим, всею душею своею, всею крепостию своею и всем помышлением своим, а ближнего - как самого себя. |
| Затем, вошедши в алтарь, священник молит Бога, чтобы Он забыл грехи предстоящего больного и читает соответствующую случаю молитву. Умоляя об исцелении страждущего, он обращается к Богу с молитвою и о себе, просить милосердие Божие забыть его грехи, очистить его и сотворить жилищем св. Духа, исцеляющего человека от всякой болезни. «Посли в мя, говорить он в одной из молитв, святый Дух твой, исцеляющего всего человека, еко хлевина твое есмь, да моими дверми ишед Дух твои святы посланы тобою и сила твое ицелит раба твоего сего». Иногда чтение молитвы сопровождалось помазанием больного освященным елеем или другими соответствующими случаю действиями. Так, веред или болячку священник мазал слюною, возлагал на больное место руку, глухому вкладывал в ухо пальцы, слепому проводил по глазам и т. п. Подобного же рода практика существовала и в древнерусской церкви. Особое чинопоследование над болящими, совершаемое священником, существовало у нас с древнейшего времени, прямое свидетельство об этом мы находим в одном из памятников XII в., а именно в «Вопросах Кирика». «Коли хотяче молитву творити больному, – читаем мы в них, – преже глаголи «Трисвятое», таже «Святый Боже», «Пресвятая Троице», «Отче наш», «Господи помилуй», таже молитвы за болящая. А еже не ида к болящемоу, а в церкви или в келии помолится о нем измолви тыя молитвы: «Отче святый врачю душам» 171 . Чинопоследование это очевидно весьма краткое. Неизвестно, долго ли оно существовало у нас в таком кратком виде. В XV-XVI вв. оно имело уже значительно более сложный вид. В состав его кроме начальных молитвословий входит еще чтение нескольких псалмов тропаря и кондака св. чудотворцам – целителям и некоторые действия. В таком виде чин чтения врачевальных молитв встречается в рукописном Требнике 1505 г. Солов, библиотеки 725 (1085) л. 156. Вот оно в сокращении: «Поп возлагаа на ся петрахиль и свещу вожег и речет Благословен Бог наш. таж Царю небесный и Трисвятое. Отче наш. Господи помилуй и. Приидете поклонимся г-ж. таж кадит глаголя молитву: Кадило приносим ти. |
| Впрочем те по крайней мере проповедовали народу то. что написано в законе, хотя и не желали исполнять того, что говорили, почему Христос и повелевал творить то, что они говорили, и запрещал подражать их делам. Эти же ни говорят, ни делают того, что предала истина, а напротив словом и делом противятся благодати. Посему неизвестно еще, чья вина (т. е. фарисеев или иконоборцев) тяжелее. Затем, употребляя ласковые речи, без всякого стеснения, они охотно изрыгают из своего грязного и скверного сердца нечистые и зловредные или, лучше сказать, нечестивые звуки. Подобно послушным и скромным копьеносцам они весьма поспешно исполняют приказания приводить одних подсудимых, а других выводить из судилища, и – какая дерзость и какое бесстыдство! – одних принимают с благоволением, а других высылают с оскорблениями и (совершают) многое другое, достойное того безумного фарисейского судилища. Презирают они и святых отцов наших и учителей Церкви и хульно утверждают, что по добродетельности и близости к Богу они ни в чем не отличаются от прочих людей, обращаясь с каждым из них, как бы с кем либо из обыкновенных людей, – и священные книги их, содержащие их божественное учение, они кладут себе под ноги, нечестиво употребляя их вместо ступеней. А себя эти плотяные философы возводят в мудрецов, – пустословы от своих приспешников удостаиваются названия богословов и скверноустые – златоустые. Рассмотрим же теперь, почему это так. Эти несчастные отнюдь не думают приводить себе на ум заповедь, повелевающую: не прелагай предел вечных, яже положища отцы твои ( Притч. 22:28 ). В отношении же к евангельским речениям Господа, с Которым они борются и Которого поносят, они оказываются подобными, по словам Псалмопевца, аспиду глухому и затыкающему уши пред заклинателями ( Пс. 57:5–6 ). Речения же эти за соблазн даже и одного из малых уже уверовавших определяют тягчайшее наказание, именно: более полезно для него было бы, если бы повесили ему на шею жернов мельничный и ввергли бы в глубину морскую (Мф. 18:6). |
| Здесь, таким образом, платоновская идея, во всяком случае, оказывается порождающей моделью для тех или других областей бытия и мышления (сюда можно отнести такие тексты с " ипотесой " , как Theaet. 183b и Soph. 244c). Если ипотеса представляет собою неразвернутый принцип модельно-порождающей стороны смысловой предметности, по Платону, то methodos, " метод " , есть способ развертывания идеальных ипотес. Изучение термина " метод " у Платона дает некоторые результаты для изучения порождающих моделей. Прежде всего становится ясным, что если не самый этот термин, то понятие метода, с точки зрения Платона, играет огромную роль в философии и науке, а следовательно, и в эстетике. Кто не вчитывался в греческий текст Платона, тому очень трудно объяснить, каким это образом Платон, которого широкая публика, да и многие исследователи считают мечтателем, фантазером и бесплодным идеалистом, так часто и с таким упорством хватается за методическое раскрытие мыслей и почему он является противником всего необоснованного, случайного, непоследовательного и запутанного. Прежде всего термин " метод " Платон весьма охотно употребляет для обозначения того, как вообще нужно познавать, объяснять и излагать предметы мысли. В " Федре " , которого все считают по преимуществу поэтическим и мифологическим произведением, содержится целая теория последовательной методики мысли и речи. Здесь доказывается, что при рассмотрении каждой вещи должен соблюдаться метод, позволяющий установить, проста или сложна данная вещь и какими свойствами и действиями она, в зависимости от этого, обладает. Иначе мы уподобимся слепому или глухому, и никакого искусства у нас ни в чем не получится (270de). Определенный метод соблюдает Платон и тогда, когда переходит от многих вещей данного рода к их общей идее (R.P. X 596а). При исследовании того, что такое три сословия государства или начальник в государстве и, соответственно, что такое душа, Сократ у Платона отдает себе самый ясный отчет в том. какими методами нужно исследовать эти предметы (Phaed. |
| - Сын мой, - мудро заметил ему тогда отец, - внутри зерна, там, где ты не видишь ничего, сокрыта возможность жизни могучего дерева; плодами его могли бы наслаждаться сотни людей, если бы только зародыш пал на добрую почву и пустил росток. И сколько таких вот зародышей добра гибнет в любом из нас потому только, что мы легкомысленно, как дети, не видим в них ничего, не придаем им значения! Сколько глохнет святых высоких чувств, потому что мы не останавливаемся на них с должным вниманием, не даем им развиться и окрепнуть в нас! И вот с годами грубеет чуткое, отзывчивое сердце; реже вспыхивают добрые порывы, не свершаются возможные дела любви и правды, а жизнь так бедна ими, так нуждается в них. Часть 1 " Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что он имеет " . (Мф. 25,29). Если, по словам псалма Давидова, только безумные могут в сердце своем отрицать Бога, то не умнее их и те, которые путем логических доказательств надеются переубедить неверующих. Приводить доказательства в области религии и веры - неблагодарное, сомнительное дело. Это все равно, что говорить слепому о Божественной красоте рафаэлевской Мадонны, толковать глухому о нежных мелодиях Россини и Моцарта. И слепой, и глухой, может быть, охотно поверят вам на слово, согласятся, что все это действительно так, но сами не переживут ваших впечатлений, в своем сердце не испытают тех волнений, которые тронули, умилили вас. То же и с истинами веры. Пусть пред лицом неверующих будет выстроен длинный ряд самых блестящих неотразимых доказательств в пользу истин религии, это нимало не приведет их к вере. Они могут согласиться, что вера разумна, но сами не в силах будут верить. Признать разумность веры и на самом деле верить - две совершенно разные вещи. Между тем, что составляет предмет рассудка, действует на мысль, и тем, что составляет предмет сердца, влияет на волю, лежит большая пропасть. Можно согласиться с первым и не покориться второму; а чтобы верить вполне, надо верить не разумением только, но всем сердцем и всею душою (Мф. |
| А теперь ты вымогаешь у него насильно и расхищаешь бедное его стяжаньице, и его самого-о бесчеловечье!-или выгоняешь вместе с женой и детьми далеко из сел твоих с пустыми руками, или порабощаешь его навеки, как древний мучитель Фараон сынов Израилевых. Что может быть мерзостнее и без: человечнее этого, брат мой? Лучше было бы, если бы ты с самого начала ничего не дал ему в долг, нежели давши, так бесчеловечно морить его за это горькое одолжение. Или не знаешь, возлюбленный, что давать убогим взаймы заповедано Спасителем не для скверных прибытков, а ради милосердья и человеколюбья, и чтобы помочь в скудости убогим, а не в конец их разорять, и что которые не с таким благим произволеньем дают взаем, те „углье огненное» собирают на главу свою. «Проклят, — говорит божественное Писание, кто с лихвою дает сребро свое в заем брату своему». Куда же проклятые тогда отошлются праведным Судьей, сам знаешь, если бы я и захотел умолчать о страшной той муке. Как же не страшимся и той неложной угрозы, которая говорит: «страсти ради нищих и воздыхания убогих ныне воскресну, глаголет Господь», и следующее за тем (Пс. 11:6). И опять в другом месте: «познах, яко сотворит Господь суд нищим и месть убогим». И опять: «терпение убогих не погибнет до конца» (Пс.9:19). Сколько и ныне убогих и нищих, вдов и сирот, различным способом обиженных и оскорбленных нами, которые вопиют на нас с воздыханием и из глубины души проливают горькие слезы пред Отцем сирот, Судией вдовиц и Заступником убогих! А мы нисколько не преклоняемся к их скорби и слезам, хотя и ежедневно слышим, что «суд без милости не сотворшим милости» (Иак. 2:13). Воистину мы уподобились «аспиду глухому и затыкающему уши свои» (Пс.57:5), и, как говорит Исаия о древнем непокорном народ Израильском, «одебеле сердце наше и ушима тяжко слышим» (Ис. 6:10). Любостяжатель . Не сказал ли я уже раньше этого, что ты грубо объясняешь божественное Писание и не имеешь правильного рассуждения? Скажи мне: в ветхом завет священникам и левитам не были ли законом отделены города и достаточно сел для прокормления и не назначено ли было им брать десятины из всего съестного, предлагаемого на торгу, как и Спаситель в Евангелии объяснил, укоряя книжников и фарисеев- не просто за то, что они «одесятствуют мятву и кимен и пиган» (Мф. |
| «Проходя однажды с Анненковым в Риме по глухому переулку, он до того воодушевился, что, наконец, пустился просто в пляс и стал вывертывать зонтиком на воздухе такие штуки, что не далее двух минут ручка зонтика осталась у него в руках, а остальное полетело в сторону». В деревне у Смирновой огорчает и пугает всех своей угрюмостью, как вдруг затевает игру с детьми — «выдумывает» луну: «достает пустой круглый ящик, в котором были привезенные из Константинополя лакомства (халва и рахат-лукум), вынимает дно ящика, наклеивает бумагу, намазывает ее маслом, приклеивает огарок» — и луна готова. «Дети вне себя от восторга», подвешивают ящик на дерево и говорят, что это луна для их будущего театра. Дети вообще любят Гоголя больше, чем взрослые. С детьми забывает он о своем христианстве. Но, кто знает, — не ближе ли он именно в эти минуты ко Христу, чем когда-либо, не ближе ли ко Христу Гоголь пляшущий, чем плачущий? Если бы только он это понял, то, может быть, спасся бы. Но в том-то и дело, что все «1847 лет христианства» стояли между ним и таким пониманием Христа. И даже в последние годы жизни, когда он, по-видимому, уже совсем измолился, испостился, вдруг вспомнит детский смех Пушкина, жгучий полдень в Кампаньи, родную казацкую песню — и опять все «страшилища» как будто ему «только снились», вот-вот, кажется, проснется, стряхнет их с плеч. Уже перед самым концом, среди смертной тоски ужаса, по какой-нибудь неожиданной усмешке, «скоромной» шутке, коротенькой записочке к матери о посадках деревьев, огородных овощей, любимой им цветной капусты и брунколей, чувствуется, что он все еще не оторвался от земли, любит землю, тянется к «матери сырой земле». Неимоверное здоровье борется с неимоверной болезнью; сила здоровья равна силе болезни, так что до последней минуты неизвестно, что победит. Эта-то бессознательная «языческая» стихия задерживает христианское сознание Гоголя, не пускает его, тянет назад; сознание его — точно привязанная птица: едва взлетая, тотчас падает на землю и бьется крыльями. |
| Впервые – «Красная звезда», 1941, 26 января, под общим названием «Рассказы охотника», объединившем два рассказа: «Таинственный ящик» и «Соловей-топограф». Весной 1941 года по заданию редакции газеты «Красная звезда» Пришвин побывал в командировке в Весьегонском военно-охотничьем хозяйстве. Результатом этой поездки и явилась подборка материалов об охоте. Затем «Соловей-топограф» выделился в самостоятельный рассказ об охотничьей собаке. Восхищаясь необыкновенной топографической памятью гончих собак, их поразительным чутьем, Пришвин писал: «Охотничья собака – это ключ от дверей, которыми закрываются в природе звери и птицы» («Охотничьи собаки»; ЦГАЛИ). Охота в понимании Пришвина-художника – это и процесс творчества. В неопубликованном рассказе «Отдых» (Из поездки в охотничий дом отдыха), датированном – «Весьегонск, 7 мая 1941 г.», мы читаем: «Охоту с ружьем я заменял охотой с фотокамерой и на всевозможные лады осуществлял свою охоту за той мыслью, которая являлась мне в час отдыха и потом, бывало, держала меня за работой годами» (ЦГАЛИ). Печатается по изданию: М. М. Пришвин. Избранные произведения в 2-х томах, т. 1. М., Гослитиздат, 1951. Подстоять – то есть выждать и подстеречь. Не позывисты – не послушны зову, призыву. Хорошо помню, что железка горела… – Железка – железная печка. Дружба Впервые – «Вокруг света», 1946, Первая редакция рассказа под названием «Лыжа с гвоздиком» была опубликована в газете «Красная звезда» (1941, 9 февраля). В архиве М. М. Пришвина хранятся копии авторских машинописей с еще одним названием – «Сломанная лыжа». Первоначально рассказ входил в раздел «Рассказы охотника». Окончательный его вариант («Дружба») наиболее точно выражает основную мысль автора о том, что «дружба через друга дает глухому уши, слепому – глаза». Печатается по авторизованной машинописи (ЦГАЛИ). …кого охотники зовут «профессорами» или «химиками». – В цикле охотничьих рассказов Пришвина «Рассказы егеря» есть небольшая новелла, которая так и называется – «Зайцы-профессора»: «…когда покажутся следы по первой пороше, высыпают на них из города все охотники, стар и мал. Это бывает зайцам самый страшный экзамен, после которого в лесах остаются только „профессора“. Так у нас их постоянно и называют охотники „зайцы-профессора“» (см. наст. изд., т. 3, с 407). |
| Ум отходит от дверей сердца, печальный, и в горьком плаче ищет отрады. Он не был допущен предстать Царю царей в святилище внутренней клети. За что, за что ты отвергнут? На мне печать греха. Навык помышлять о земном меня развлекает. Нет во мне силы: потому что Дух не приходит ко мне на помощь, Дух всесвятый и всеблагий, восстанавливающий соединение ума, сердца и тела, которые разобщены страшным падением человека. Без всемогущей, творческой помощи Духа одни мои собственные усилия тщетны! Он многомилостив, человеколюбив бесконечно: но нечистота моя не допускает Его ко мне. Умоюсь в слезах, очищусь исповеданием грехов моих, не дам телу моему пищи и сна, от изобилия которых сообщается дебелость душе; весь, облеченный в плач покаяния, сойду к дверям моего сердца. Там встану или сяду, как евангельский слепец, будут претерпевать тягость и скуку мрака, буду вопиять к Могущему помиловать: помилуй мя (Мк.10:48). И низшел, и встал, и начал взывать с плачем. Уподоблял он себя слепому, не видящему истинного, незаходимого Света, — глухому и немому, не могущему ни говорить, ни слышать духовно; ощущал по самой вещи, что он точно слеп, глух, нем, стоит при вратах Иерихона — сердца, обитаемого грехами — ожидает исцеления от Спасителя, Которого не видит, Которого не слышит, к Которому вопиет — разве одним своим бедственным состоянием. Он не знает Его имени, именует Сына Божия сыном Давидовым: плоть и кровь не могут почтить Бога, как Бога. Укажите мне путь, по которому пойдет Спаситель? Этот путь — молитва, как сказал человеку Пророк от лица Божия и Духом Божиим: Жертва хвалы прославит Мя, и тамо путь, имже явлю ему спасение Мое (Пс.49:23). Скажите мне, в который час пойдет Спаситель? Утром ли или в полдень, или к вечеру? Бдите и молитеся, яко не весте, в кий час Господь ваш приидет (Мф.24:42; Мк.13:33). Путь известен, час не назначен! — Выйду за город, встану или сяду у врат Иерихона, как советует святой Павел: Темже да исходим к Нему вне стана, поношение Его носяще (Евр.13:13). Мир преходит; все в нем непостоянно: он не назван даже городом, но станом. |
|
|
