| Последовавшая затем папская энциклика (точнее, послание – epistola) апостольским делегатам на Востоке 601 также оскорбило немцев своею резкостью. Такие выражения, как procaciter perverti, a vero audacter nimis detorqueri (дерзкое извращение), sententias falsas, temerarias (мнения ложные и безумные), tam diram luem (столь ужасная зараза) и пр. могли бы быть смягчены в применении к принцу, брату Саксонского короля. Что имени Макса в папском послании не упомянуто, ничего не значит, так как и без того всякий знает, о ком идет речь. 602 Свящ. Н. Сахаров Туницкий Н.Л. Обзор источников для истории жизни и деятельности св. Климента Словенского//Богословский вестник 1911. Т. 1. 3. С. 576–600 (2-я пагин.). (Продолжение) —576— По выделении из κ. и Ορ. Κρ. 603 постороннего материала, внесенного в житие Климента Афанасием Паросским, у нас остается новогреческий перевод жития. Задавшись целью отпереть «ключом перевода» древний текст его, запертый для многих «замками эллинского языка», переводчик в то же время подверг его сокращениям и некоторым изменениям. Но в общем, благодаря оговоркам и примечаниям, которыми снабжены оба издания, за новогреческими переработками довольно отчетливо видна их древняя основа. Она оказывается общей для κ и для Ορ. Κρ., свидетельствуя о том, что для обоих изданий у Афанасия был один и тот же оригинал. Существенно важно установить, послужило ли для Афанасия таким оригиналом какое-либо печатное издание, или же он имел у себя рукописный текст, представляющий собою новый список его. Хронология изданий ясно показывает, что ему могло быть доступно лишь одно из них – мосхопольское. Правда, книга Op. Kp. вышла в свет спустя 3 года после появления венского издания жития, предпринятого Амвросием Пампереем, но мы знаем из предисловия к ней, что она окончательно была приготовлена к печати еще в 1795 году, т. е., за семь лет до появления издания Памперея. —577— Но воспользовался ли Афанасий для своих переработок мосхопольским изданием? Есть основания не только для отрицательного ответа на этот вопрос, но и для предположения, что оно ему осталось совершенно неизвестным. |
| —131— тического построения биографии Климента, в связи с уяснением жизни и деятельности Кирилла и Мефодия, на основании пространного жития. Но Ορανο κρσις дает сравнительно с κολουθα более ценные сведения и источником их послужило Хиландарское сказание – Χιλανταριν Διγησις – о Кирилле, и Мефодие на греческом языке, – памятники неизвестные пока в целом виде. Так как при составлении Аколуфии Афанасий еще не знал Хиландарского сказания, которым пользуется в Ορανο κρσις, то наш автор старается выбрать отрывки или элементы Хиландарского сказания, затем помещает их в приложениях к книге (263–270). Оказывается, сказание это оставило свой след на проложных житиях Кирилла и Мефодия, известных от XV века; им пользовался Димитрий Ростовский . Хиландарское сказание ценно тем, что в него вошли вместе с легендарными измышлениями и достоверные сведения о славянских первоучителях. Происхождение этого сказания Николай Леонидович считает возможным отнести к глубокой древности: оно обращалось в славянском мире уже в XII–XIII вв. Сличая ряд показаний греческого Хиландарского сказания с славянскими паннонскими житиями, автор приходить к тому выводу, что между этими источниками нет противоречий и нет оснований заподозривать достоверность сообщений Хиландарского сказания (хотя он не упускает из вида и различия между ними в показаниях). Сличение приводит автора в конце концов к такому вопросу: не скрывается ли за новогреческими отрывками Хиландарской повести та древняя греческая основа паннонских житий, которую предполагали за ними Миклошич и Воронов, – и на этот вопрос наш автор склонен отвечать в утвердительном смысле. – В тексте жития Климента, которым пользовался Афанасий Паросский, есть важные варианты, напр., отсутствие при μν при τος Βουλγροις, служившего для некоторых исследователей препятствием в признании греком автора пространного жития Климента. Спорный вопрос об авторе пространного жития Климента Николай Леонидович решает так: его составителем в полном смысле слова, а не редактором первоисточника, в котором изображалась жизнь и деятельность |
| Il. XVIII), к-рая, как считают совр. ученые, не принадлежит Гесиоду (ее относят к нач. VI в. до Р. Х.), но по традиции помещается в собрании сочинений Гесиода). Гесиод во мн. отношениях является первым на пути древнегреч. культуры в литературно-мифологическом аспекте. Он первый достоверный, а не легендарный поэт, к тому же изложивший ряд автобиографических подробностей, первый дидактический автор, у к-рого встречается образец притчи (о соловье и ястребе - Hes. Opp. 202-211), первый систематизатор мифологии, изложивший историю не только божеств, но и человеческого рода, поэт-мыслитель, названный в XX в. предфилософом. Время жизни Гесиода фиксируется приблизительно. Он сообщает, что ездил на о-в Эвбея, в г. Халкида, где участвовал в состязаниях рапсодов в память царя Амфидаманта (ум. ок. 700 г. до Р. Х.) и даже получил в награду треножник, к-рый принес в дар геликонским музам, обучившим его «звонкому пенью» (Ibid. 654-659). Следов., он родился не ранее 730 г., т. к. выступал вместе с рапсодами уже известным поэтом (Паросская хроника относит Гесиода к 937 г. до Р. Х., ставя его ранее Гомера (907 г. до Р. Х.). Эта датировка противоречит свидетельству самого поэта). Как и Гомер, Гесиод родом с побережья М. Азии, но связан не с Ионией, а с эолийскими поселениями. Происходя из эолийского г. Кима, отец Гесиода перебрался в Беотию, в сел. Аскра у подножия горы Геликон, где обитали геликонские музы. Там сочинял песни Гесиод. Гесиода высоко почитали в эллинском мире, и даже существует соч. «Состязание Гомера и Гесиода» в гексаметрах (см.: Homeri Opera/Ed. T. W. Allen. Oxf., 1912, 1969r. T. 5). Слушатели отдали предпочтение воинственному Гомеру, но царь Панед, брат Амфидаманта, возглавлявший агон, признал победу за Гесиодом, певцом мирной сельской жизни. В биографии Гесиода сочетаются поэтический дар и жизнь скромного, почти бедного крестьянина: вся утварь деревянная, вплоть до ступок, гвоздей, заступов, обода для колес повозки, плуга, дышло к-рого изготавливают из лавра, т. к. его не точит червь. |
| В леонтьевском мире упиваются собою не только интеллектуальные герои, но и люди простые, греки на Крите. Так, в повести «Сфакиот» (1877) критянин Яни, только что женившийся и в свою жену влюбленный, говорит ей: «Взгляни, жасмин мой садовый, чем я не муж молодой? Полюбуйся... Лицо белое и румяное у меня, ростом кто у вас выше меня? У кого глаза синие такие, как у мужа твоего, Аргиро, несчастная твоя голова! Волосики у меня белокуры, еще понежнее твоих будут...» 175 Яни шутит, но его шутка едва ли для критского новобрачного характерная, хотя и очень леонтьевская... И, наконец, едва ли можно найти эти мотивы в фольклоре сфакиотов. Все же несомненно, что от своего мифологического прототипа Леонтьев и герои его в чем-то очень существенном отличаются. Для Овидиева Нарцисса его отражение – чудо совершенства: он – статуя, высеченная из паросского мрамора, его глаза – звезды, кудри – как у Вакха и Аполлона, шея – из слоновой кости, щеки – мягкие, лицо – румяное, белоснежное... Он писаный красавец! Но едва ли бы он восхитил романтиков или реалистов XIX века: для первых его красота была бы слишком неодушевленной, внешней, а для вторых – слишком правильной, скучной. Леонтьев, поздний романтик и реалист на свой лад, тоже едва ли соблазнился бы этим классическим шаблоном. Как мы увидим, его красавцы иначе описаны и иначе выглядят. Но от Нарцисса они отличаются в другом отношении. Леонтьеву могло нравиться, когда Тургенев называл его joli gargon. Он и сам знал себе цену. Но ему мало было быть «красивым мальчиком». Если он и был «самодостаточен», то не был никогда самодоволен! Он за многое себя ненавидел. Как и у его двойника в «Подлипках», его самоотрицание сильнее самоутверждения. «Омерзение, жестокое омерзение чувствовал я при одной мысли о духовной нищете моей!» – пишет герой-рассказчик в этом романе. «Мой Володя Ладнев был не таков! Он был скромно мыслящ, осторожен и тверд в делах, а на добро и защиту слабого отважен, как тигр... Конечно, он любил себя – это ничего; но он мелок не был, он был спокойно горд, под наружной небрежностью скрывал пламенную душу и высокий ум; он разумел ручья лепетанье, была ему звездная книга ясна...» (Эти строки из стихотворения Баратынского «На смерть Гете» приведены Леонтьевым в искаженном виде.) А дальше читаем: «хотя и не было у него близко морской волны (из Баратынского же!), но он умел видеть тайную жизнь везде – зеленая плесень пруда дышала перед ним» 176 (и это уже не Баратынский, а Леонтьев, – и очень наблюдательный, все видящий по-своему...). |
| Несмотря на некоторые индивидуальные особенности, все традиционалисты полагали, что существующая образовательная традиция не исчерпала себя и не нуждается в кардинальной, целостной модернизации в соответствии с новыми стандартами. Поэтому особенностью их подхода стало то, что, не ломая существующую систему, они подвергли её осторожному усовершенствованию. Общим в программах традиционалистов и Просветителей была отмена телесных наказаний. В ситуации, когда «в школе царила розга» 516 , они не только сами их не применяли, но и призывали всех отказаться от их использования. Особое внимание этой проблеме уделили Косма Этолийский и Афанасий Паросский (причём проявили в этом вопросе несогласие со своим учителем по Афонской Академии Евгением Вулгарисом) . Но главной заслугой традиционного просветительства стало утверждение всеобщего характера образования. Причём сторонники традиционных ценностей воплощали такую практику в своей деятельности – большинство из них работало бесплатно 517 . Такой подход органично вписывается в общую идеологическую платформу православного традиционализма, обращённого к максимально широкой аудитории: к мирянам и монахам, «мужчинам и женщинам, родителям и детям, рабам и свободным» 518 . Традиционалисты накладывали определённые ограничения на характер получаемых знаний, а не на доступность образования тем или иным слоям общества. По этому вопросу они были большими демократами, чем некоторые Просветители, выступавшие за упразднение сословий, а отнюдь не за равенство возможностей 519 . Так, Ж.Ж. Руссо полагал, что образование полезно далеко не для всех, и даже не все люди к нему способны: «всякий человек, рождённый в рабстве, рождается для рабства» 520 . В этом вопросе его поддерживал и Вольтер, писавший, что «чернь как высшая, так и низшая, не доросла ещё до философии» 521 . Несмотря на провозглашаемое равенство мужчины и женщины, некоторые Просветители накладывали определённые ограничения и на образование женщин: «Жена должна быть умной, но не чрезмерно: ум её главным образом природный, а не образованный» 522 . Напротив, один из лидеров Просвещения греческого Ригас Велестинлис при переводе на греческий язык французской Конституции добавил в её текст положение об обязательной всеобщей грамотности: обязанность «всех без исключения знать грамоту. Следует открыть школы во всех селениях как для мальчиков, так и для девочек» 523 . |
| — Гляди — зубы из золота! Вот бы встретить такого в темном проулке… Никодим потеснился от твердого, как у статуи, локтя и, сгорая от любопытства, кивнул на шкатулку: — А это у него зачем? — Ты что — иудеев никогда не видел? — покосился на Никодима Келад и, встретив взгляд, вопрошавший: разве они подпускают к себе язычников? — пояснил: — Хранилище с листиками из священных книг! Они надевают их по утрам, когда молятся, на грудь и на лоб — сразу по два! — А почему у этого днем и только одно? — Чшш! — шикнул на парней Апамей и, скрывая волнение, зачастил: — Хаим! Проходи! Как говорится, все дороги ведут… из Рима! — Эх — эх, ты даже не представляешь, насколько верна твоя шутка! Это только безумцев они ведут в Рим! Не переставая показывать зубы, каждый из которых, отнеси его ювелиру, стал бы состоянием для Апамея, иудей стал спускаться по крутым ступеням. За ним проследовал сириец Гор, поглаживавший большой узелок, заткнутый за пояс. — Кто будет составлять договор? — деловито спросил Хаим. — Мой сын! — с гордостью отозвался Апамей, подталкивая Никодима к листу папируса и чернильнице. Раскрасневшись от волнения, Никодим занял хозяйское место, осмотрелся и вдруг глаза его округлились от ужаса. На краю стола лежала недоконченная Келадом печатка. Это была свинцовая копия с купеческой геммы — фальшивая печать. Когда семье становилось особенно туго и не хватало даже обола на муку, отец брался за такие заказы для мошенников, занимавшихся подлогами. Работа была не только выгодной — платили, бывало, по пять драхм за штуку, но и очень опасной: в случае поимки изготовителю, как фальшивомонетчику, заливали горло расплавленным свинцом. К счастью, иудея отвлек его раб — сутулый худой египтянин. Он только догнал своего господина и теперь что-то шептал ему. Сириец Гор, жмурясь, сидел на ступенях, предаваясь мечтам. — Отец! — шепотом позвал Никодим, дрожащим пальцем показывая на край стола. — О, боги! — лицо Апамея стало белее паросского мрамора. Он жестом подозвал Келада и прошипел: — Погубить меня захотел? |
| 11. Фапарий (Φανριον); митрополиту подчинен епископ неохорийский (Ηεωχωρ). 12. Древние Патры (παλαια πτραι); митрополит имел три епископии: оленскую (ολνης), модонскую (μεδνης) и коронскую (κορνης). 244 13. Преконнез (Προικοννζ); митрополиту подчинены епископы: ганский (γαν) и корский (κρа, сога). 14. Коринф ( πσης Πελοποννσ); митрополит имеет более четырех епископств: дамалонское (δαμαλνος) кефалонское (cephalenium), закинфское (zacynthyum) и другие. 245 15. Родос; подчинены епископии: самосская, паросская и другие. 246 16. Навпакт и Арта 247 ; митрополиту подчинено четыре епископии: рагузская (ragous), венчская (venmza), астосская (astos) и ахелойская (achelou). Ахелойский епископ управлял, кроме того, городами Миссо-Лонги, Запанди и Анатолико. Митрополии, архиепископии и епископии, непосредственно зависящие от патриарха, следующие: Кесария, Ефес, Анкира, Кизик, Филадельфия, Никомидия, Никея, Халкидон, Трапезунт, Филиппополь, Филиппы и Драма, Траянополь или Маронея 248 , Фивы, Смирна, Митилен, Серры, Христианополь или Аркадия, Тиана 249 , Амасия, Неокесария, Ипония, Цегни, новые Патры, Энос, Дристра (Доростол, ныне Силистрия), Эврип, Навплия и Аргос, Хиос, Паронаксия, Мелос, Зия (Tzia), Сифнос, Карпаф, Андро, Варна, Кос, Левкада, Медия, София, Прелави, Сугдея или Сугда 250 , Виддин, Кафа, Готфия, Дидимотих, Лититза, Визия, Селимврия, Анхиал 251 , Зихнон, Неврокоп, Меленик, Беррея, Погогиапа, Халдее, Антиохия Писидийская, Миры (Μυρεν), Феры или св. Ирины (ныне Санторини), Имброс, Эгина, Унгровлахия (престол в Терговичах), Керазунт (ныне Хрисаида) 252 , Лерос и Калимпо 253 , Дельнус или Дерк 254 , Диррахия 255 , Микон (остров) 256 , Месимврия 257 , Лемнос 258 , Ризия 259 , Перифеорий 260 , Исканий 261 , Сцирос 262 и Никополь 263 . Впрочем, и эти митрополии и архиепископии не были вполне титулярными. Они не имели подчиненных себе епископий; при всем том (по крайней мере некоторые из них) были довольно многолюдны и обширны. К числу епископий греческих надобно отнести и те епископии, находившиеся в иностранных государствах, в которых под покровительством правительства жили греки православного исповедания. |
| Жестокие войны и плачевную долю там, Где только что были радости. (127,1) Но не о том же ли говорит и Архилох Паросский? О Зевс, отец Зевс, небо — твое владение, и ты навлекаешь на людей злобные и несправедливые силы. (2) И снова, согласно Фракийцу Орфею: Его правая рука достигает пределов Океана, и земля стелится у его ног. (3) И это, очевидно, перифраз слов Писания: «Господь спасает целые города и рука Его захватывает целые земли как гнезда», «Он сотворил землю силою Своею и утвердил вселенную мудростью Своею». (4) Фокилид, называя ангелов демонами, полагает, что одни из них добрые, а другие — злые. Но так же учим и мы, называя некоторых ангелов мятежными: Различные демоны связаны с человеком, Но несомненно есть и такие, которые охраняют его от зла. (128,1) Филимон, комический поэт, справедливо осуждает идолопоклонство в таких словах: Tu> ch — не божественна и не божество, Все, происходящее случайно, называется так. (2) А Софокл трагик говорит: Даже богам недоступно все, что угодно, Но только Зевсу: ведь он начало и он же — конец. (3) Или, согласно Орфею: Единый властитель и демон, Великий и сверкающий небесный свод. Он один все создал и приводит в движение огонь, воду и землю. (129,1) Лирик Пиндар в вакхическом восторге восклицает: Что есть Бог? — Все. (2) И снова Бог, сотворивший всех смертных. (3) Когда же он говорит: Надеешься на мудрость? Редка она среди людей. Не проникнешь тленным умом в божий совет, Женщиной смертной рожденный, - то заимствует он эту мысль из следующего: (4) «Кто уразумел разум Бога и был советником у него?». (Ис. 40:13.) (5) И Гесиод, в полном с ним согласии, пишет: Где тот прорицатель из земных и смертных, Кто постиг разум скипетроносного Зевса? Подобным же образом и следуя Гесиоду пишет Солон Афинский в своих элегиях: Непостижим разум бессмертных для людей. (130,1) Далее, согласно Моисею, в знак ослушания женщине было предначертано рождать в муках. Так и поэт, далеко не безызвестный, пишет: |
| Моя ученица оказалась довольно послушной, однако очень рассеянной девочкой; она была совершенно не приучена к регулярным занятиям. Я почувствовала, что не следует на первых порах слишком принуждать ее; поэтому, когда мы вдоволь наговорились и немного позанимались, — кстати, наступил полдень, — я позволила ей вернуться к няне, а сама решила до обеда сделать несколько набросков, которые были нужны мне для занятий с нею. Когда я поднималась наверх, чтобы взять папку и карандаши, миссис Фэйрфакс окликнула меня. — Вероятно, ваши утренние занятия кончились? — спросила она. Старушка находилась в комнате, двустворчатые двери которой были широко открыты. Услышав ее голос, я вошла. Это был большой и величественный зал с пунцовыми креслами и занавесками, турецким ковром, с обшитыми дубом стенами, огромным окном из цветного стекла и высоким потолком, украшенным лепкой. Миссис Фэйрфакс как раз протирала стоявшие на серванте высокие вазы из прекрасного пурпурного камня. — Какая чудесная комната! — воскликнула я, озираясь, ведь я не видела в своей жизни ничего похожего на такое великолепие. — Да, это столовая. Я открыла окно, чтобы впустить немного свежего воздуха и солнца: ужасная сырость заводится в помещении, где мало живут, — рядом, в гостиной, прямо как в погребе. Она указала мне на широкую арку в том же стиле, что и окно, и также задрапированную восточной тканью. Поднявшись по двум ступенькам, я заглянула в нее, и мне почудилось, что я попала в сказочный чертог, — такой великолепной показалась эта комната моему неискушенному взору. На самом же деле это была просто нарядная гостиная с будуаром; там и тут лежали белые ковры, на которых, казалось, брошены были гирлянды ярких цветов; белоснежный потолок, украшенный лепными виноградными гроздьями, прекрасно гармонировал с пунцовыми диванами и оттоманками; на камине бледного паросского мрамора стояли сверкающие хрустальные вазы цвета темного рубина, а большие зеркала между окнами отражали это ослепительное сочетание снега и пламени. |
| Исследование Н. Георгакопулоса «Образование в Аркадии» – яркий пример того, как идейные установки автора влияют на выводы, к которым он приходит. Уже в предисловии Георгакопулос говорит о новогреческом Просвещении как о единственном факторе, приблизившем национальное возрождение 163 , и не уделяет образовательным взглядам православных традиционалистов практически никакого внимания. Исследователь проводит противопоставление: Просветители против консервативных сил общества («клерикалов и знати»). Он полагает, что «истинными первопроходцами греческого образования были не те, кто был глубоко связан с традицией (их вклад был избирательным и ограниченным), а те, кто имел возможность соприкоснуться с просвещённой Европой 164 . Несомненное достоинство исследования – работа автора с редкими, впервые вводимыми в научный оборот источниками. Несмотря на однобокую трактовку и идеологизированный подход к историческим документам, работа сама по себе представляет значительный интерес ввиду явно недостаточной исследованности как греческой системы образования в целом, так и ситуации в этой сфере в районе Аркадии. Первая часть исследования посвящена школам этого района, вторая – используемым в них программам обучения и учебникам. Современное состояние греческой науки мы легко можем проследить на материале двух научных конференций, в которых приняли участие ведущие греческие учёные и которые прошли на острове Парос в 1996 и 1998 годах. Среди прочего, они были посвящены православному традиционализму. Крайне интересно исследование Х. Крикониса «Православная традиция и Просвещение согласно Афанасию Паросскому». В ней содержится рассказ не только о самом противоборстве, но и об истоках его зарождения. Столкновение с Западом не было чем-то новым, оно было на повестке дня уже с XIV века. В условиях Османской империи оно обрело форму противостояния византийской (православной) культуры с западной. В Византии наука и богословие были органично и тесно связаны между собой, «теология стала мировоззрением этой цивилизации», «никакое столкновение науки и богословия не было возможно, учитывая, что они дополняли друг друга» 165 . |
|
|
