| За железной дверью, в которую мы вошли, есть еще другая, также железная, ниже на несколько ступенек, которая ведет на вторую лестницу. Спустившись с неё, мы попали на маленький дворик, из которого, по третьей лестнице, нас провели в комнату для гостей, с турецкими диванами вокруг стен и с постелью под кисейным пологом в конце этой комнаты. Нас усадили, попросили подождать, затем подали неизбежное «глико», т. е. холодную воду с вареньем, по восточному обычаю. Это угощение было, как нельзя более кстати. Залпом выпили мы по большому стакану холодной освежающей влаги, которая подкрепила наши, изнемогшие от жары, уставшие члены. Вскоре появился какой-то монах в оборванном синем подряснике из грубой материи, в истертых продырявленных сандалиях, через которые просвечивали грязные ноги, имея на голове что-то похожее на камилавку допотопного возраста. Он низко нам поклонился. К нашему удивлению, это был сам наместник лавры, о. архимандрит Анфим, правящий уже несколько лет монастырем, главным настоятелем которого считается патриарх Иерусалимский. Путешествуя по разным русским монастырям, мы не встречали ни одного самого последнего послушника, самого простого церковного служку в такой слишком скромной одежде. Другой монах, отворявший нам ворота, которого по внешности мы приняли за привратника, оказался казначеем обители св. Саввы. Видно, что простота доведена здесь до кульминационной точки; видно, что здесь забота о внешности на последнем плане... Наш проворный Христо быстро приготовил нам чай, к которому мы пригласили и отца Анфима. Последний рассказывал нам о простоте жизни и нетребовательности монахов этой обители, довольствующихся самой скромной трапезой, состоящей, большей частью, из овощей, и только по праздникам вкушающих яйца и сыр. Посетителей, по его рассказам, очень мало бывает в их обители. Единственные друзья и товарищи монахов – птицы и дикие звери, с которыми они живут в полном ладу. Часто по вечерам, привлекаемые колокольным звоном, к стенам лавры приходят волки, шакалы и лисицы, которым монахи через стены бросают хлеб и разные остатки пищи. |
| Эта усыпальница заключает в себе множество черепов, симметрично расположенных на полках, умерших монахов, а также множество костей в больших-пребольших ящиках. Здесь, на Афоне, исстари ведется обычай через три года раскапывать могилу умершего инока и убирать его череп и кости в усыпальницу общую. Полагаю, это делается в видах экономии земли, которой бы здесь не стало, если бы каждый умерший монах имел бы свою могилу, а с другой стороны, – для того, чтобы узнать, не откроются ли мощи какого-нибудь подвижника. Убийственное впечатление производит эта гробница! Вдобавок к этому старичок монах – заведующий этою гробницею и на обязанности которого лежит разрывать могилы – могильным тоном, показывая на черепа, говорил о суете всего земного, о смерти, которая уничтожает все земное. Тут и без того на душе кошки скребли, а он еще усугубил твое страдание. Глядя на кости раскиданные, разбросанные, на черепа, я невольно вспомнил видение Иезекииля 271 … Усугубивши только хандру, а не рассеявши ее, я пошел по тенистым олеандровым и масличным аллеям. Незаметно зашел я довольно далеко от монастыря – к огородам монастырским. Здесь роскошно растут почти все огородные растения: огурцы, перчица 272 , баклажаны синие и красные, арбузы, фасоль, картофель. Здесь с благословения огородника я сорвал один большой с локоть огурец. Отсюда в сопровождении нескольких иноков я отправился назад по берегу моря. В это время море было слишком грозно: волны большие с крепким шумом ударялись о берег, так что нас даже достигали брызги. Немного раньше – часа три – оно было спокойно, но вдруг поднялся шквал и забушевало море так, что переворотило даже одно монастырское судно, на котором были вещи преосвященного Амфилохия, отправившего их на остров Патмос, куда вскоре и он намерен был прибыть. Долго любовался я прелестною картиною рассвирепевшего моря и, немного успокоившись, пошел домой – в свою келью. Среда. 6-е июля. Жара невыносимая; вспотел, как мышь, и не знаешь, куда деваться от жары; да, главное, чувствуется какое-то расслабление, какая-то апатия, обуяла какая-то лень. |
| – Да будет благословенно, – сказал монах, – я скажу Ему, чтобы зашел. Но Иосиф, чтобы быть уверенным, сказал его старцу: – Как только изойдет душа Иоанникия, звоните в колокола, чтобы и мы наверху, на горе, получили это известие. Перед смертью о. Иоанникий около двух часов видел Пресвятую Богородицу! Папа-Анания вошел в комнату и о. Иоанникий говорит ему, как бы расстроенный и возмущенный: – «Что хочет эта Жена здесь? Уберите Ее отсюда! – Однако вслед за этим он пришел в себя и говорит. – Оставьте Ее, оставьте Ее, это Сама Пресвятая Богородица!!!» Папа-Анания отвечает ему: – Иоанникий, как ты понял, что это Пресвятая Богородица? – Я сказал Ей прочитать молитву «Богородице Дево…», и Она прочитала все. – Хорошо, Иоанникий, а где Она сидит? – Да вон там, в стороне. – А какая на Ней одежда? – Красная. – Спроси Ее: «Когда я умру?» – Богородице моя, когда я умру? – Что Она тебе сказала? – Когда Господь захочет. Папа-Анания уходит, а тот же момент входит о. Харлампий. – Она сейчас ушла, – прошептал Иоанникий. – Кто ушел? – Спросил о. Харлампий. – Богородица. – Здесь была Пресвятая Богородица?! – Да – ответил Иоанникий. Через два часа он преставился ко Господу. А между тем старец Иосиф видел сон о том, что этот монашек, Иоанникий, не только спасся, но и наследовал те неизреченные небесные блага «которые Бог приготовил любящим Его» . Старец считал о. Иоанникия как своим сыном, потому что Иоанникий взял Его молитву, Его Благодать, а в конце концов еще и удел получил, который надлежало наследовать Старцу Иосифу. В день его преставления в то время, как Старец вырезал крестики, и вдруг неожиданно начал восклицать: – Арсений! Арсений! Наш Иоанникий здесь! Преставился Иоанникий и со мной прощается! И действительно! Через некоторое время ударил колокол внизу. В самом деле, Ангел-хранитель Иоанникия оказал послушание Старцу! Поистине, в случаях, когда речь идет о святых аскетах, и ангелы им повинуются. Ведь душа человека по природе выше ангелов. Отец Иосиф, юный уроженец Кипра, впоследствии получивший имя Ватопедский. |
| Растерявшись от столь нечаянного искушения, Иоанникий не нашел ничего лучшего, как сверзиться через окно на землю. А чтобы такие уловления впредь ему не предстояли, он упросил настоятеля снять с него послушание гостинника, что и было исполнено. Его посвятили в иеромонахи и определили духовником к богомольцам. Правя свою должность, Иоанникий стал прилежать к келейному уединению. Ходы в святогорской меловой скале были в то время еще не исследованы, а уже разысканные — запущены. Иеромонах Иоанникий стал очищать их, причем особенно полюбил одну из маленьких меловых келий, куда нередко заходил отдыхать. Тут он сделал деревянный простенок и дверь, и затем стал проситься в затвор. Архимандрит Арсений начал его испытывать. Прежде всего велел ему собственноручно привести в порядок все нечистые места в обители, дабы смирить его помысел, если в оном таится гордыня. Иоанн не погнушался, послушание исполнил, но помысла не изменил. Убедившись, что Иоанникий не превозносится, а жаждет подвига, Арсений приказал ему затвориться в простой жилой келье и запереть ставни. Трудно было одолеть Иоанникию в первое время ужас одиночества, особенно по ночам. Но он привык и затем перебрался в меловую скалу. Настоятель все еще отговаривал его. Стояли холода, печи там не было и устраивать ее не дозволялось, но монах не внял. Наконец, ему разрешили затвориться совсем. Ввели в меловую пещеру — и заперли на замок. В дверях было проделано маленькое оконце для передачи пищи и пития. Холод стоял там, как в леднике. Узкая щель наружу тьмы не разгоняла. В щели только брезжил свет, не озарявший кельи. Меня здесь в первые же минуты охватило лихорадочным ознобом. Гроб, а в гробу немного соломы — вот все, что дали с собою затворнику. Он удвоил вес вериг своих и, измаривая себя, делал в сутки по семисот поклонов земных, по сто поясных, молитв Иисусовых произносил по тысяче, столько же Богородичных. Так прошел целый год безвыходного пребывания в затворе, самый трудный год, потому что тело заточника еще только привыкало к сырости и холоду. |
| Так как два наиболее важных сотрудника Печатного двора — священник Иван Наседка и монах Арсений Глухой — были так же, как и Неронов, учениками и друзьями в то время уже покойного архимандрита Дионисия, то можно предполагать, что их работа была проявлением тех же настроений, которые охватывали самого Неронова. Вполне вероятно, что действия справщиков и администраторов Печатного двора и их провинциальных друзей, проводивших проповедь духовного возрождения, была согласована и организационно. С 1640 года отец Иван Наседка становится постоянным справщиком, в то время как Арсений, видимо, ввиду его очень преклонного возраста, уходит от работы Печатного двора. Сотрудниками и помощниками Наседки в 1640-х годах были протопоп Михаил Рогов, Шестак Мартемьянов, Захарий Афанасьев и инок По крайней мере о двух из них — отце Михаиле Рогове и Ш. Мартемьянове, а также и о самом Наседке определенно известно что они твердо стояли за введение единогласия и поддерживали реформационные планы Таким образом, сторонникам реформ и возрождения церкви уже с 1630-х и особенно с 1640-х годов удалось проникнуть в самое стратегически ответственное место, из которого они смогли поддерживать дело Неронова если не проповедью, то распространением печатного церковного слова, так необходимого для борьбы за нравственное и литургическое возрождение. Деятельность этой преданной церковному делу и настойчивой группы совершенно опровергает распространенное в исторической литературе мнение об обскурантизме и пассивности той части русского духовенства, которая направляла русское православие в десятилетие, предшествовавшее патриаршеству Никона. Печатание книг, уже достигнувшее значительных успехов в 1630-х годах, теперь превосходит результат не только первой, но и второй половины XVII века. Следующие цифры лучше всего иллюстрируют развитие русского книгопечатания за все столетие: 1601—1620... 23 издания книг 1621—1630... 45 1631—1640... 71 1641—1650... 74 1651—1660... 62 1661—1670... 45 1671—1680... 33 1681—1690... 63 |
| 15 августа (ст. с.) 1849 года монах Иоанникий был рукоположен во иеродиакона, 26 августа того же года – во иеромонаха. И с этого времени с него было снято «многотрудное послушание экономское: он определен был духовником для приходящих богомольцев и заметно начал прилежать уединению келейному». Меловые горы В это же время иеромонах Иоанникий приступил к еще одному многотрудному подвигу: он испросил благословения настоятеля на расчистку пещер Святогорской меловой горы, находящихся в запустении, и на восстановление пещерного храма. Работая в пещерах, он все больше и больше чувствовал в себе стремление к уединенной молитве. Ему вспоминались и детские мечты об отшельнической жизни, возникшие у него от рассказов друга о деде-затворнике. Особенно ему приглянулась одна уединенная келья в пещерах, в которую он все чаще и чаще стал уходить во время отдыха. Через некоторое время он обратился за благословением на уход в затвор к настоятелю Святогорской пустыни игумену Арсению. Отец Арсений, опытный в духовной жизни, отнесся к этой просьбе весьма осторожно: не отказывая в затворе, он стал постепенно испытывать подвижника. Старшая же братия монастыря восприняла желание отца Иоанникия с явным предубеждением. Усердно исполняя все испытания, назначаемые ему игуменом, без ропота, с кротостью и терпением перенося незаслуженные выговоры и взыскания, а также неприятие братии, иеромонах Иоанникий только еще более усердно молился об укреплении сил и исполнении стремления своего сердца. Игумен Арсений, видя его твердость, вначале благословил затвориться в жилой келии, закрыв в ней ставнями окна, и таким образом испытать себя, сможет ли он вынести затвор в меловой пещере. А.Ф. Ковалевский пишет: «Труден показался затвор Иоанникию в жилой келии: по ночам чувствовал он необычайный ужас, мешавший ему молиться: какая-то особенная, непреодолимая сила влекла его в меловую скалу, куда стремился он всею душою, так что не утерпел – тайно от настоятеля оставил затвор свой в келии и перешел в меловую келию в скале, где опять затворился для испытания. Здесь, сверх чаяния, не чувствовал он никакого страха, ни уныния, напротив, ощущал необычайную какую-то радость и, таким образом, четыре дня и ночи провел здесь в полном затворе без всякого смущения». |
| – Старче, уходите? – Нет. Он мне сделал знак, чтобы отслужили елеосвящение. Как только мы пособоровали Старца, ему сразу стало лучше, сердечный приступ как рукой сняло. Когда наступила Великая Четыредесятница, еще раз проявилась его рассудительность. Так как состояние организма было очень плохим и он был, как говорится, одной ногой в могиле, Старец первый раз за всю монашескую жизнь позволил себе ослабить пост. Это послабление было для того, чтобы он мог держаться на ногах. Он видел, что, ослабляя пост, сможет лучше подвизаться в молитве. После Пасхи у него случился еще один сердечный приступ, который продолжался целых три часа. Я видел, как он угасает, и спросил: – Старче, уходите? – Нет, отец, – ответил он мне. Пульса у него не было. – Пособоровать вас? Как только мы его пособоровали, сердечный приступ прекратился. После приступа Старец заплакал и произнес строку из заупокойной службы: «Увы мне, яковый подвиг имать душа разлучающися от телесе!» 67 Сколько было слез, как он плакал! Старец Арсений говорил: – Ты все еще плачешь? Почему ты плачешь? Ведь с твоим здоровьем нельзя столько плакать. Старец отвечал: – Оставь меня, отец Арсений, успокойся, оставь меня, оставь. В то лето с ним случился еще один сильный сердечный приступ. Накануне Старец ответил на несколько писем: он диктовал, я писал. Сам он тогда писать не мог. Утром я ему сказал: – Старче, я пойду отправлю письма. – Побыстрее возвращайся, ты мне нужен рядом. Я все понял. Молнией бегу вниз. Отправил письма, возвращаюсь – а у него только что схватило сердце. Он это предвидел. Старец непрестанно повторял: – Иисусе! Матушка моя! Иисусе! Матушка моя! Пресвятую Богородицу он называл Матушкой. Поскольку его сердце не могло произнести Иисусову молитву, он говорил ее устами. Я сел рядом с ним, взял его за руку. Началась, как мне показалось, агония. Он стал как мертвый. Тем временем повидать Старца пришел один монах. – Что вы хотите, отче? – Увидеть Старца. – Старец кончается. – Мне уйти? – Да, он не сможет с вами поговорить. |
| Василий. «Сказал авва Марк авве Арсению: по какой причине ты избегаешь общества и беседы с нами Арсений отвечал: знает Бог, что я люблю вас, но не могу быть вместе и с Богом и с человеками… Не могу, оставив Бога, быть с человеками». О. Василий не отвечал такими словами на подобные вопросы, но поступал (есть и этому много свидетельств) так же, как авва Арсений. Вот поучает авва Исайя (перед цитатой скажем, что здесь все, без преувеличения, приложимо к о. Василию): «На вопрос: в чем состоит смирение? – авва Исайя отвечал: смирение состоит в том чтоб человек сознавал себя грешным пред Богом – не сделавшим ни одного доброго дела, благоугодного Богу. Возделывается же и выражается смирение следующими действиями: когда кто сохраняет молчание, когда не вменяет себя ни в каком отношении, когда уклоняется споров, когда кто послушлив, когда держит глаза опущенными к земле, когда имеет постоянно смерть пред взорами ума, хранит себя от лжи, удаляется от суетных и греховных бесед, не противоречит старшим, не настаивает на своем мнении и слове, переносит поношения, ненавидит праздность и негу понуждает себя на телесные подвиги, когда никого не оскорбляет». Слова аввы Силуана также созвучны внутреннему устроению о. Василия: «Возлюби смирение Христово и старайся соблюдать во внимании ум твой во время молитвы; где бы ты ни был, не выказывай себя остроумным, и Бог дарует тебе умиление». Еще в миру, будучи человеком очень известным, заметным, уважаемым и многими любимым, он удивлял всех своей молчаливостью, нежеланием первенствовать в беседах, хотя, несмотря на это, его кратко высказанное мнение принималось всеми как самое разумное решение того или иного вопроса. Уже тогда он строго держал пост, читал духовные книги, все более проникался любовью к монашескому образу жизни. В Оптиной Пустыни эти дары Божьи он старался умножить. Так что в «Отечнике» святителя Игнатия о. Василий отмечал то, что глубоко сродно было его христолюбивой душе. Оптинские иноки припоминали потом все, что знали об о. Василии. Их рассказы удивительны: подвижник старался все скрывать от людей, а Господь ставил его в пример другим и особенно – после его мученической смерти. Вот говорит о. И.: «Он был удивительно цельный человек и очень богато одаренный… У него все было стройно и осмысленно… У него никогда не было человекоугодия, – он был перед Богом, это его редкое качество выделяло его, пожалуй, из всех братии, кого я знал… Требовательность к себе была у него предельная: никаких компромиссов, ни малейшего самооправдания, только грех… он очень был чутким к голосу совести… |
| Завершая эту тему о Божественной правде, Старец предложил мне благодатное рассуждение и сказал: – Монах должен творить Божественную правду: и келью свою отдать, если придётся, и всё, что в ней. Но если ты глава семьи, тогда меня не успокаивает то, что он творит эту Божественную правду, из–за того что это стало бы причиной скорби других членов семьи. Только когда согласятся все члены семьи, тогда могут ее творить все вместе. Ибо если ты монах, то можешь и дом свой отдать, и ходить сам в одном подряснике, и, вообще, можешь согласиться и терпеть всякое лишение и неправду. Но когда зависят от тебя и другие, тогда ты не вправе один осуществлять Божественную правду, в то время, как остальные ропщут и страдают, и возмущаются!». В июне 19... на память святого Паисия, Старец известил меня, чтобы я спустился в 1:30 ночи литургисать (служить Божественную Литургию). Когда завершилась Божественная Литургия (на которой были только мы вдвоём, потому что Старец не велел приходить другим, дабы поскромнее отметить свой праздник), сели мы праздновать. И тогда Старец, всё время, давая мне поесть сладости, приводил прекрасные примеры о Божественной правде. – Бог, – говорил он, – не слушает нас, когда молимся, сколько бы бдений и молитв мы ни совершали. И это случается из-за того, что мы не правы. Сидим, осуждаем братьев, потом совершаем всенощные бдения. Э, напрасно расходуем батареи, ибо Бог не будет нас слушать, пока не исправимся. Каждый смотри на себя, а другого не касайся. Иначе Бог не может на нас смотреть. Однако, если имеем Божественную правду и совсем не смотрим на самих себя, но любим Бога и наших братьев, тогда и Бог, страшная вещь, смотрит и заботится о нас и не оставляет нас быть лишёнными в малейшем. Когда я был на фронте и мы воевали, однажды нас окружили враги, и я нашёл одну яму и влез в неё. Но яма была мала. Враги же нас били безжалостно, и мы находились в большой опасности. Мимо меня пробегает один солдат и говорит: – Арсений, влезу я, потому что очень опасно? Но яма была мала и мы не помещались. От страха быть раненным, он стал устраиваться и вытолкнул меня наружу из ямы. |
| Один человек принес деньги старцу и попросил взять для своих нужд, но тот не принял их, сказав, что довольствуется своим рукоделием. Но гость продолжал настаивать, говоря, что этими деньгами можно будет помогать нуждающимся. Старец ответил: — Это для меня станет двойным позором: я возьму то, в чем не нуждаюсь, а раздавая другим, начну тщеславиться. 2. Сказал старец: «Если ты даешь милостыню, а помысел терзает тебя, что дал много, не внимай сатанинскому внушению. Но по возможности живи в нищете и смирении, чтобы тебе самому могли подавать милостыню. Тот, кто подаст тебе, возрадуется, поняв, что сделал доброе дело. А ты сам, ничего не имея и проводя время в нищете, достигнешь величайшего смирения. Ты осознаешь, что не совершил ничего доброго, никому даже не оказал помощи и сам нуждаешься в заповеданном. Так жили отцы наши, так авва Арсений обрел Бога». 11. Из святого Ефрема Лучше монах нищий, который безмолвствует со смиренномудрием, чем богатый монах, налево и направо раздающий милостыню с превозношением и надменностью. 2. Послушаем, братья, слова: Имея одежду и пропитание, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствия и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие (1 Тим 6,8–10). Глава 48: О том, что часто живущие в нищете и оказывавшие милость в меру своих сил, когда стали получать доход, заболели сребролюбием и перестали даже давать прежнюю милостыню 1. Из Отечника Пресвитер Скита авва Даниил рассказывал: «Сорок лет назад, когда я был молод, то пошел в Фиваиду и спустился в имение, чтобы продать свое рукоделие. А в имении был человек по имени Евлогий, по ремеслу каменотес, занимавшийся этим делом смолоду. Из заработанных денег он часть раздавал бедным и соблюдал пост до вечера. В тот вечер он пришел в имение и по своему обыкновению взял меня вместе с братьями и устроил на ночлег. Вернувшись к себе, я оценил добродетель этого мужа и начал поститься целыми неделями, прося Бога подать ему больше средств, чтобы он мог больше помогать другим. Три недели у меня во рту не было ни росинки, и я свалился с ног, едва живой, от такой аскезы. Кто–то в священническом облачении подошел ко мне и спросил: |
|
|
