| Пасха. Воскресение Христово. Осталось 4 дня Предание о нагих подвижниках и двое босых Предание о нагих подвижниках и двое босых Их книги Монах Иосиф Дионисиатис " Старец Арсений Пещерник, сподвижник старца Иосифа Исихаста " . Воспоминания старца Арсения - Афон «Как-то ночью,– рассказывает он,– из Святой Анны мы босые пошли по снегу к своей каливе. Как только отцы скита увидели следы, тотчас ударили в колокола кириакона[. Поскольку не было никакого праздника, скитяне прибежали в храм узнать, что случилось и почему звонили в колокола. Тогда какой-то монах говорит им: – Наконец-то мы нашли нагих подвижников. Вот их следы. Пойдемте по их стопам, чтобы узнать, где они живут. Они поднялись и пришли к нашей пещере. Повелительным тоном спрашивают нас: – Где скрылись нагие подвижники?». Отец Арсений со своей добродушной простотой отвечает им: – Какие нагие подвижники? – Вот они дошли до этого места, вот следы их ног! – Эх, отцы, это мы прошли. Здесь нет никаких нагих. – Да это не вы! Здесь есть нагие подвижники! И действительно, это было совершенно невероятно, потому что, как известно, ноги на холодном снегу неизбежно будут обморожены. Но двое подвижников, один верой в Бога, а другой послушанием Старцу, жили превыше законов естества. В другой раз они снова, неся на себе груз, поднимались по заснеженной тропе к своей каливе. В какой-то момент оба начали выбиваться из сил. Тогда Старец говорит: – Отец Арсений! Моторчик дает перебои. Давай передохнем, чтобы немного набраться сил. Подвижники разбрасывают снег в стороны и начинают творить поклоны и теплую молитву. Смешав горячие слезы с застывшей водой, они почувствовали приток новых сил и с легкостью преодолели подъем. «А в другой раз,– рассказывает отец Арсений,– исполнив свою волю, я получил епитимью. Куда-то мы должны были пойти, но Старец чувствовал себя не очень хорошо. Однако я подбодрил его, и мы пошли босиком по снегу, пока не остановились на полпути. – Арсений,– говорит мне Старец,– мотор остановился. Что теперь делать? |
| с другими монахами в первые годы своих подвигов Но потом Старец останавливал меня и спрашивал шутливым тоном: – Что случилось, отец Арсений? Ты поисповедовал человека? Достоин он стать священником? Таким обходным путем исправлял меня Старец». – Хорошо, геронда, но разве другие отцы не понимали ваших подвигов? – Старец скрывался, насколько это было в его силах. И конечно, мы немного прикидывались юродивыми, поэтому многие считали нас прельщенными. Как-то раз мы отправились на один престольный праздник. После литургии весь народ пошел в трапезную. Последовали за ним и мы. Трапезник, едва завидев, что мы босые и в лохмотьях, тут же поднял крик и выдворил нас. Мы ушли, не проронив ни слова. Тогда нас догнал какой-то незнакомец, привел в комнату, и мы поели от всего, что было на трапезе. «Послушание лучше жертвы» Как я писал вначале, эти два атлета были как одно тело и как бы дополняли один другого. В телесных трудах наиболее преуспевал, конечно, отец Арсений. После многочасового ночного бдения Великий Старец занимался рукоделием, изготавливая простые маленькие крестики, а отец Арсений по большей части следил за внешними работами по дому, за фундаментом, за всем. Также он нередко спускался к чтобы забрать шестьдесят–семьдесят килограммов груза не столько для себя, сколько для других престарелых монахов. Это тоже входило в его обязанности. Что же касается бдения, то на протяжении многих лет он и не помышлял о том, чтобы посидеть во время бдения или сделать меньше трех тысяч поклонов. Также на протяжении многих лет подвижники не ложились в кровать, как пишет в своих письмах отец Иосиф. «Но в конце,– говорит отец Арсений,– эту нашу крайность исправили монахини. Старец выезжал с Афона для духовной поддержки монастырей. В одном женском монастыре сестры убедились, что какой они застилали кровать с вечера, такой и находили ее утром. Дошло это до игумении. Подзывает она Старца и говорит ему: – Умеешь ли ты слушаться? – Умею. – Так вот, с сегодняшнего дня, когда отдыхаешь, будешь ложиться в постель. |
| Преподобный Арсений Великий жил сначала при дворе царском, был учителем царских детей и проводил жизнь в славе, роскоши, богатстве и почестях великих. Но когда оставил мир и ушел в пустыню, то в последней предался самым суровым подвигам воздержания; сна почти не имел, молился день и ночь, носил одежду хуже всех и своим житием даже удивлял всех. Но вот однажды случилось следующее. Раз преподобный Арсений заболел, и иноки, сжалившись над ним, снесли его в больницу, постлали ему постель, положили в головах мягкую подушку и на таком уготованном одре оставили его. Когда преподобный был в больнице, случайно пришел в нее один чужой монах и, увидав Арсения лежавшим на мягком одре, воскликнул: «Так это-то хваленый отец Арсений? Если бы он был свят, разве лег бы на мягкую постель?» Эти слова услышал бывший в то время в больнице священник и, взявши воскликнувшего за руку, отвел его в особое место и спросил: «Скажи мне, брат, когда ты был в мире, кем ты был и каково было житие твое?» Инок отвечал: «Я пас скот и проводил жизнь мою во многих трудах и печалях». Священник еще спросил: «Ну а теперь как живешь?» Монах сказал: «Теперь ничего, в покое живу, нужное все имею и сплю спокойно». Священник продолжал: «Хорошо, но теперь рассудим: справедливо ли ты осудил отца Арсения? Знаешь ли, кто он? Когда он жил в мире, он именовался отцом царей, ему предстояли в светлых одеждах тысячи рабов, постель его была драгоценная, а богатство неисчислимое. Ты же, когда пас скот, был одним из нищих и не имел такого покоя, какой обрел, ставши монахом. Итак, ты ныне после трудов мирских покоишься, а отец Арсений после покоя мирского и изобилия подвизается и нищету несет. Справедливо ли же о нем судишь?» Тут пристыженный монах, к счастью, понял свое заблуждение относительно суда над преподобным, пал священнику, вразумившему его, в ноги и просил прощения. Теперь, кажется, ясно становится, что судящие других по самим себе несправедливо так поступают и что в таком суждении о других они всегда могут ошибиться. Да и как судить по себе? Всем ли даны от Бога одинаковые силы? Все ли способны нести непременно одни и те же подвиги? Все ли поставлены Богом в одинаковых условиях жизни и в одинаковых званиях и состояниях? Все ли служат Богу только подвигами, которые могут видеть люди? Не многие ли несут великие и тяжкие труды ради своего спасения тайно от всех, лишь перед Отцом их, «Иже в тайне»? Кто, кроме Бога, может знать внутренние, сердечные расположения человека? И по одним ли, наконец, внешним действиям, которые могут видеть люди, судит человека Бог ? Что нам на это возразят привыкшие судить о других по самим себе? Думаем, что ничего не возразят, потому что в предложенных вопросах изложены истины непреложные. Если же ничего не возразят, то понятно, что лучше всего они после этого сделают, если в своем доселе ошибочном суждении о других сознаются и навсегда таковое суждение оставят. Аминь. В тот же день |
| Отец Арсений, или потому, что уже был в возрасте, или потому, что был простодушным, иногда подходил к Старцу сказать что-нибудь о нашем брате или о ком-нибудь другом, о какой-нибудь узнанной им новости. За это ему крепко доставалось. За то, что он по простоте своей иногда бывал несдержан на язык, Старец его поколачивал. – Старче, ты видел там такого-то? Только он начинал говорить подобным образом, Старец тут же давал ему по голове. Бац! Затрещина. – Арсений, смотри, не празднословь! Читай молитву. – Да ладно, дорогой мой, что я такого сказал? – Того, что ты сказал, достаточно, чтобы лишить тебя благословения молитвы. Тебе этого мало? – Прости. Проходило немного времени. – А такой-то неважно живет… Бац! Старец давал ему оплеуху: – Это осуждение! Ты опять за свое! – Разве это осуждение? – А что же это такое, осел ты этакий! Заткнись, закрой рот! Разве это тебя касается? – Ах, дорогой мой, ты все время дерешься… – Да если мы потеряем благодать, где мы ее потом найдем?! Однажды Старец захотел почесать голову, а отец Арсений, испугавшись, поднял руки, чтобы защититься, думая, что сейчас опять получит затрещину. Отец Арсений бывал бит Старцем до самой старости. Они были мужественными людьми, поэтому и достигли святости, поэтому и стал отец Арсений как Авраам. Старец нас учил, какое это большое дело – молчание: «Самое совершенное приобретение – молчание, оно выше всех добродетелей». И еще говорил Старец: «Если мы возьмем весы и все добродетели положим на одну чашу, а молчание – на другую, то молчание перевесит. Потому что, когда монах сознательно молчит, он будет молиться или пребывать в созерцании. Когда он молчит и молится, к нему приходит сокрушение, плач, слезы, умиротворение и тишина. И когда человек молчит, он не осуждает, не празднословит, не лжет, не клевещет, не говорит о том, о сем, о пятом, десятом, не слушает, когда другие говорят дурное. Вследствие такого молчания душа напитывается благодатью. С молчанием приходит плач, плач приносит слезы, слезы производят очищение, а очищение удостаивает человека видения Бога. Безмолвник может увидеть Его в своем сердце ощутимо, увидеть вещи, которые никогда не сможет представить себе тот, кто открывает рот и разговаривает». |
| Как известно, когда отец Ефрем установил в этих четырех афонских монастырях тот порядок, который принял от Старца, он по Божественному указанию переехал в Америку, где на сегодняшний день основал шестнадцать монастырей (мужских и женских), перенеся туда тот монашеский дух Святой Горы, которым сам напитался рядом со своим святым Старцем. Племянник старца Арсения Мы упомянули, что к старцу Иосифу присоединился его брат – отец Афанасий. Но, кажется, и для старца Арсения сохранялась «львиная доля». Помните, что еще до отречения от мира он, «чтобы Христос не положил ему за пазуху камень, должен был кого-нибудь покрестить». Вот он и покрестил своего маленького племянника Харалампия. Этот Харалампий, несмотря на то что являлся кормильцем семьи и оставался в миру до сорока лет, проводил такую подвижническую жизнь, которой позавидовал бы и самый суровый нынешний аскет. Но, чтобы постигнуть, с какой горячей ревностью он начал свою монашескую жизнь, я передам то, что он сам рассказал мне. «Крестный мой, увидев меня, обрадовался и затем представил старцу Иосифу как кандидата в монахи. Старец, желая испытать мою ревность, говорит мне: – Мы здесь проводим очень суровую жизнь. Я не думаю, что ты выдержишь ее. – Геронда, я попробую. – Твой дядя каждую ночь совершает три тысячи поклонов. А ты можешь? – Я попробую, Геронда. Тогда он тут же зовет старца Арсения и говорит ему: – Отец Арсений, я желаю, чтобы ты и твой племянник прямо сейчас сделали по три тысячи поклонов. – Буди благословенно». «Но отец Арсений,– говорит отец Харалампий,– немного подшутил надо мной, потому что то место, где стоял он, было немного с наклоном вверх, а мое было ровное. Мы поднажали – глядь, и старец Арсений закончил первым. Мне же осталось еще пятьдесят поклонов. Я закончил, и меня снова зовет Старец. – Ну что, Харалампий, как тебе кажется, выдержишь ты? – На данный момент, Геронда, трудностей у меня не было, позже – не знаю». Чему здесь удивляться в первую очередь? Не буду говорить об отце Харалампии, потому что он еще Но подсчитайте: если старец Арсений крестил его за сорок лет до описываемого момента, еще до того, как стал монахом, то это значит, что тогда ему было около шестидесяти трех – шестидесяти пяти лет. И, несмотря на это, он со всей готовностью сделал три тысячи поклонов так, как будто бы не случилось ровным счетом ничего. |
| Стомион. Родина старца Во время переселения греков, названного «малоазийской катастрофой», будущий старец чуть не умер, когда на него кто-то наступил Тогда, в начале XX века, Империя, так и не воскреснув на своих руинах в физическом времени и пространстве, стала демографически сворачиваться: с бывших византийских территорий Малой Азии в 1920-х годах было изгнано около 1,5 млн. греков. Многие из них так и не добрались до берегов Эллады. Это переселение в истории Греции получило название «малоазийской катастрофы». Чуть не умер в толчее и давке и младенец Арсений, когда на него кто-то наступил. Если при Крещении ему было предначертано монашество, то в этой травме – мученичество, по крайней мере, всю оставшуюся жизнь Арсений Эзнепидис, а потом уже монах Аверкий и старец Паисий сознательно мученичества искал. Однажды, уже в Греции, в селении Коница, где обосновалась его семья, когда сам Арсений был еще слишком мал, а его старшие братья работали на полях, он вызвался отнести им обед. «Но как ты узнаешь дорогу?» – спросила мама. А он, как потом рассказывал, взял крест в руку, подобно святым мученикам, как он их видел на иконах, и пошел. Старец Паисии на родине, в Конице Потом уже, когда он сам стал помогать на поле, братья рассказывали, что, идя домой, часто замечали, как Арсений намеренно отстает. Однажды подсмотрев, зачем, они изумились: младший брат снимал обувь и босиком бежал по полю со скошенным клевером, который был очень колючим – точно тонкие гвозди. Острия скошенной травы протыкали кожу на ступнях и ноги мальчика были в крови. Так Арсений c детства подражал мученикам, о которых много читал в житиях. Под конец жизни он выпросил себе у Бога болезнь – рак, может быть, взамен тех многих раковых больных, о выздоровлении которых он молился, и они действительно поправлялись. А сам старец почил со словами: «Мученичество, настоящее мученичество…» Был уверен: в страданиях о Христе расширяется наше сердце. Видимо, поэтому и про свое старческое служение он говорил, что «сдает духовную кровь». |
| После пострига и Литургии, на которой новопостриженный был причастником Святых Христовых Таин, отец Арсений дал ему наставление, как проводить свою жизнь в иноческом чине. Он строго заповедовал: «Без моей воли ничтоже твори, пока я жив буду». Затем говорил весьма пространно и умилительно о послушании, об исключительном значении его в жизни монашеской, о том, каковую силу имеет оно и каких даров сподобляет. Говорил, как побеждать страсти, отсекать свою волю, открывать помыслы своему отцу и пастырю, как любить Господа Бога всем сердцем и помышлением, как любовь эта приобретается и за что ее можно потерять. Говорил и о том, как хранить ум свой в непрестанной молитве, претерпевать мужественно все находящие скорби и искушения с благодарением и никогда не унывать. От таковых поучений, изреченных не с витийством ученым, но с властью и силой многой благодати Духа Святаго, постриженник не смог сдержать слез умиления, растворенных сладчайшей радостью. Русский старец Арсений Афонский Прозорливый старец Арсений, видя духовные дарования теперь уже отца Иоанникия и ведая высокое назначение, отведенное ему Промыслом Божиим, благословил ему на время безмолвное житие, для того чтобы успокоить душу, умиротвориться, сосредоточиться и насладиться безмолвием, к которому он так стремился всю жизнь и которое вскоре должно было быть отнято от него ради духовнического служения многим братьям. Истомившаяся духовной жаждой душа монаха Иоанникия погрузилась в безмолвное житие. Опыт сердечного обращения к Спасителю, обретенный им еще во время брани духовной посреди мира, стал для него здесь, в афонской пустыне, хлебом насущным, который он с алчбой и жаждой вкушал день и ночь, и по неложному обетованию Господню был насыщаем благодатью, неведомыми утешениями и посещениями. За совершенное послушание, безграничное доверие духовнику и исключительное самоотвержение монах Иоанникий пользовался особым взаимным доверием и любовью старца Арсения. Видя в нем сосуд избранный, испытанный и закаленный, чистый и вполне способный вместить высокое духовное учение, отец Арсений сделал его своим сотаинником и руководил им в прохождении делания молитвы Иисусовой. Получая великую пользу от своего старца, монах Иоанникий, преданный и верный, не считал нужным искать себе других советников, наставников и руководителей. От собеседований с другими монахами всячески уклонялся, был всегда самоуглублен, внимателен и благоговеен, так что вскоре всем стало заметно его преуспеяние и все заговорили о нем как о сугубом ученике духовника Арсения. |
| Впоследствии Старец приводил этот случай в пример тем, кто спрашивал его: «Какую пользу приносят монахи, сидящие в пустыне и не желающие выйти в мир, чтобы помочь людям?» — «Монахи, — отвечал Старец, — это радисты Церкви. Если своей молитвой они устанавливают связь с Богом, то Он спешит на помощь и помогает более действенно. Лишний одиночный выстрел погоды не сделал, а вот когда прилетела авиация — это решило судьбу сражения». Самопожертвование Сослуживец Старца — господин Пантелис Дзекос (ныне монах Арсений с острова Керкира) — рассказывает: «Однажды, когда мы были в Навпакте, я принимал радиосообщение с Патры. Вдруг ко мне подходит Арсений и говорит: «Знаешь, а ведь мы с тобой братья!» — «С чего ты взял?» — удивился я. «У нас с тобой одинаковые пальцы, — ответил он и показал мне два больших пальца своих рук . — Вот видишь: твои пальцы такие же, как мои, и поэтому мы с тобой братья». Пантелиса и Арсения соединила братская дружба, и однажды, рискуя собственной жизнью, Арсений спас друга. Сохранилась магнитофонная запись, на которой слышно, как голос господина Пантелиса дрожит и рассказ прерывается слезами умиления и благодарности своему другу и спасителю: «Возле Навпакта был у нас один бой. Мы отступали, потому что мятежники превосходили нас численностью и силой. Когда мы бежали, я упал и сильно ударился, потому что за спиной у меня была тяжелая рация. Когда остальные добежали до резервной линии окопов, которую определили как место отхода, Арсений увидел, что меня нет. Вот тогда он снимает рацию и бежит обратно… Ему кричат офицеры, солдаты: «Оставь его!.. Он все — пропал!..» А он — потом другие мне рассказали — подбежал ко мне, взвалил на плечи себе и потащил к нашим окопам. Очнулся я и слышу, как Арсению говорит капитан Вудурис: «Тебя, видно, какой-то Святой крепко любит, раз он тебе помог, да и этого ты тоже выручил». Я их спрашиваю: «А что было, ребята?» И они мне объяснили. А ведь место, где я упал, было в сотне метров от мятежников и в сотне — от окопов, где наши сидели». Молитвы под пулями |
| Пасха. Воскресение Христово. Осталось 4 дня Испытания, которые пережили солдаты, могут показаться невероятными Испытания, которые пережили солдаты, могут показаться невероятными Полубатальон, в котором служил Арсений, принимал участие в боевых действиях. Невзгоды и испытания, которые пережили солдаты, кому-то могут показаться невероятными. Старец Паисий рассказывал, что однажды, когда закончилось продовольствие, их пищей был снег. В другой раз они остались без пищи на тринадцать дней и выжили, питаясь лишь дикими каштанами. Ещё, чаще на их долю выпадали мучения от жажды, и тогда они были вынуждены утолять её водой, застоявшейся в следах от лошадиных копыт. Самым страшным врагом был холод. Воины спали в палатках и по утрам, просыпаясь под снежными завалами, начинали считать обмороженных. Однажды утром Арсений мотыгой выкопал из-под снега двадцать шесть обмороженных сослуживцев. В другой раз их завалило снегом на трое суток, и он, как радист, посылал в штаб сигналы о помощи. Он и сам обморозил ноги, целые куски мяса отделялись, подобно древесной коре. Его отправили в госпиталь, и только милостью Божией он избежал ампутации. Был ещё случай, когда мул ударил его копытами. Грудь почернела, и на ней были видны отпечатки подков. От удара Арсений потерял сознание, но, придя в себя, продолжил путь. Он был рад мокнуть под дождём, мёрзнуть и уставать ради того, чтобы не мучились другие. К сожалению, некоторые солдаты, совершая какой-то проступок и желая оправдаться, сваливали вину на Арсения. Офицер ругал его. и Арсений, не желая компрометировать своих сослуживцев, со смирением, молча претерпевал незаслуженные обличения. Однако командир части высоко ценил Арсения и доверял ему. На трудные задания командир посылал именно его, потому что знал его безотказность и способность справиться с любым порученным делом... За всё время службы будущий монах Паисий только однажды получил отпуск и навестил родных. Дома он заболел, потерял много крови и был госпитализирован в янинскую больницу, где пролежал пятнадцать дней. Поправившись, он возвратился в свою часть. |
| 730. Авва Арсений Великий объяснил охотнику (на примере натянутого лука) необходимость по временам послабления в подвиге См. также: Рассудительность . Ловец пришел для ловли диких зверей на гору аввы Антония. Увидев, что авва утешает братию, он соблазнился этим. Старец, желая успокоить его и показать, что нужно иногда предоставлять братии некоторое послабление, сказал ему: “Вложи стрелу в лук и натяни его.” Охотник сделал это. Старец сказал: “Еще натяни.” Охотник натянул лук туже. Старец опять говорит ему: “Натяни еще более.” Охотник отвечал: “Если сверх меры натянуть лук, то он переломится.” На это авва Антоний сказал: “Так бывает и в деле Божием. Если будешь сверх меры напрягать силы братии, то они скоро отпадут от дела Божия; необходимо по временам давать им послабление.” Ловец, услышав это, выразил свое согласие и пошел от старца с большой пользой, а братия, утвердившись в правильности воззрения на свой подвиг, разошлись по келиям. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 38. 196). 731. Некий монах, прежде бывший пастухом, увидел, что болящий авва Арсений лежит на подушке, и соблазнился; но когда узнал, какую великую роскошь оставил авва в миру, и сравнил со своей прежней и настоящей жизнью, то понял превосходство Арсения См. также: Рассудительность ; Соблазн . Рассказывали об авве Арсении. Однажды, когда он сделался болен в скиту, пресвитер перенес его в церковную больницу, положил на постель, небольшая подушка была у него под головой. Один старец пришел посетить авву Арсения. Увидев его на постели и под головой у него – подушку, соблазнился и сказал: “Таков-то авва Арсений! Вот на чем он почивает!” Пресвитер отвел его в сторону и спросил: “Какая у тебя была работа в деревне?” Он сказал: “Я был пастухом.” – “Как ты жил?” – спросил далее пресвитер. Он отвечал: “В больших трудах я жил.” Пресвитер спросил его: “А ныне как живешь ты в келии?” Старец отвечал: “Ныне живу я гораздо спокойнее.” Тогда пресвитер говорит: “Видишь ли ты этого авву Арсения? В миру он был отцом царей; тысячи слуг, опоясанных золотом, в ожерельях и шелках, предстояли ему, и драгоценные ковры были под его ногами! Ты, будучи пастухом, не имел в миру такого успокоения, которое теперь имеешь, а он имел в миру все удовольствия, теперь же не имеет их. И как ты теперь покоишься, так он терпит нужду.” Услышав это, старец пришел в сокрушение, поклонился и сказал: “Прости меня, авва, я согрешил. Совершенная правда, что авва Арсений смиряется, а я покоюсь.” И, получив пользу, старец удалился. (Достопамятные сказания. С. 23. 36). |
|
|
