| Если о процедуре приходских выборов на Украине мы осведомлены в целом неплохо, то о Великороссии, согласно П. Знаменскому , в этом отношении имеются лишь скудные данные. «Духовное звание в Юго-Западном крае и в XVIII в. еще долго оставалось открытым для всех. Вместе с праздными поповичами и дьяками соседних парохий, а также бурсаками Киевской Академии, Переяславской семинарии и Харьковского коллегиума в числе кандидатов на открывавшиеся места всегда были грамотные люди и светских званий – крестьяне, мещане и козаки» 1047 . За невозможностью отменить приходские выборы Киевские митрополиты, например, Рафаил Заборовский (1731–1747) и Арсений Могилянский (1757–1779), довольствовались тем, что требовали от кандидатов свидетельства о достижении соответствующего возраста (30 лет для священников и 25 – для диаконов) и о безупречной нравственности. Кроме того, Арсений требовал от общин представлять ему на выбор несколько кандидатов 1048 . На выборах присутствовал уполномоченный митрополита, который контролировал их проведение и доставлял владыке сведения о кандидатах. Обучение кандидатов (ставленников) проводилось специальными экзаменаторами, или преподавателями, большей частью из ученых монахов, и длилось, смотря по способностям обучаемого, месяца три или даже дольше 1049 . Кандидат являлся в епархиальное управление с договором, который он заключил с приходской общиной, и после сдачи экзамена получал от епископа ставленую грамоту и рукоположение 1050 . В церквах, находившихся на помещичьих землях, выборы духовенства приходским сходом (громадой) были невозможны, так как право замещения должностей там принадлежало землевладельцу, и епархиальному управлению приходилось с ним считаться. Выборы диаконов, содержать которых было по средствам лишь богатым приходам, происходили значительно проще: если избранный уже имел посвящение, то процедура считалась законченной и без санкции епархиального управления и даже приходского священника. Кандидаты, не имевшие посвящения, после сдачи экзамена получали от епархиального управления ставленую грамоту, в которой, так же как и в аналогичной грамоте священникам, непременно должна была иметься пометка об уплате ставленнической пошлины. |
| Если о процедуре приходских выборов на Украине мы осведомлены в целом неплохо, то о Великороссии, согласно П. Знаменскому, в этом отношении имеются лишь скудные данные. «Духовное звание в Юго-Западном крае и в XVIII в. еще долго оставалось открытым для всех. Вместе с праздными поповичами и дьяками соседних парохий, а также бурсаками Киевской Академии, Переяславской семинарии и Харьковского коллегиума в числе кандидатов на открывавшиеся места всегда были грамотные люди и светских званий — крестьяне, мещане и За невозможностью отменить приходские выборы Киевские митрополиты, например, Рафаил Заборовский (1731–1747) и Арсений Могилянский (1757–1779), довольствовались тем, что требовали от кандидатов свидетельства о достижении соответствующего возраста (30 лет для священников и 25 — для диаконов) и о безупречной нравственности. Кроме того, Арсений требовал от общин представлять ему на выбор несколько На выборах присутствовал уполномоченный митрополита, который контролировал их проведение и доставлял владыке сведения о кандидатах. Обучение кандидатов (ставленников) проводилось специальными экзаменаторами, или преподавателями, большей частью из ученых монахов, и длилось, смотря по способностям обучаемого, месяца три или даже Кандидат являлся в епархиальное управление с договором, который он заключил с приходской общиной, и после сдачи экзамена получал от епископа ставленую грамоту и В церквах, находившихся на помещичьих землях, выборы духовенства приходским сходом (громадой) были невозможны, так как право замещения должностей там принадлежало землевладельцу, и епархиальному управлению приходилось с ним считаться. Выборы диаконов, содержать которых было по средствам лишь богатым приходам, происходили значительно проще: если избранный уже имел посвящение, то процедура считалась законченной и без санкции епархиального управления и даже приходского священника. Кандидаты, не имевшие посвящения, после сдачи экзамена получали от епархиального управления ставленую грамоту, в которой, так же как и в аналогичной грамоте священникам, непременно должна была иметься пометка об уплате ставленнической пошлины. |
| Первый префект иеромонах Афанасий Волховской является в 1745 году 5 ; он же был и первым ректором с 1748 года. Управление семинарию с 1742 года, при архимандритах Кирилле Флоринском и Арсении Могилянском, поручено было лицу светскому – интенданту Андрею Ивановичу Павловскому, – явление редкое в истории тогдашних духовных училищ. Павловский был нечто вроде инспектора и правителя дел, и удержал свое влияние на дела семинарии даже при первом префекте. Главная часть его управления состояла в заведывании письменными делами, касавшимися семинарии: под его непосредственным начальством, состояла интендантская контора, имевшая значение семинарского правления. Она открыта в марте 1743 года, и в нее тогда переданы из духовной лаврской канцелярии все дела, касавшиеся семинарии. При открытии интендантской конторы нужно было определить отношения ее к управлению лавры, и на запросе конторы, как ей «корреспондоватися» с Учрежденным собором и с духовною канцеляриею лавры, архимандрит Кирилл предписал, что в соборе интендантская контора должна входить доношениями, а в канцелярию писать промемории. Власть Павловского не ограничивалась наблюдением за письмоводством: он входил и в учебные дела: так вместе с учителями он, в 1743 году, экзаменовал поступавших в семинарию 6 . Когда архимандрит лавры жил в Петербурге, Павловский вел с ним частую переписку, иногда сам ездил туда, и в таких случаях дела семинарского правления поручались двум старшим учителям они обязаны были посылать доношения о всех делах семинарских не прямо на имя архимандрита, но на имя интенданта, который докладывал о них архимандриту. В 1745 году, когда поступил, в семинарию первый префект, ему показалось несообразным с его саном и должностью подчиняться в делах правления авторитету Павловского, и он стал посылать доношения прямо на имя архимандрита лавры Арсения. Павловский, бывший в то время при Арсении в Петербурге, отстоял данные ему права, и Арсений прислал семинарской конторе выговор с предписанием, чтобы как прежде, так и впредь, доношения о делах семинарии не шли к нему, минуя Павловского 7 . |
| что сынам священническим не безвредительно, поневаж лета свои до науки способнии на деревне теряют», и чтобы все наследники отправлялись скорее учиться в коллегиум, „чим бы возмогли удостоити себе священства и управления паствою, а иначе не удостоются никакого св. сана и парохий» 179 . В белогородской епархии такие же грамоты рассылали архиереи Досифей Богданович-Любимский и Иоасаф Горленко 180 . В Киевской епархии м. Рафаил Заборовский в 1748 г. распорядился, чтобы парохии зачислялись преимущественно за семействами, в которых „имеется дитя хотя едино мужеска полу сгодное к обучению латинского учения», чтобы такое семейство по обычаю содержало при церкви викария, а наследника отправляло в латинскую школу и из церковных доходов снабжало его всем нужным для проживания в школе. Преемник его Тимофей Щербатский для поощрения наследников к обучению в школе определил, чтобы семейство обучающегося наследника получало не церковных доходов от викария, а целую половину 181 . Для того, чтобы помирить новые требования с старым обычаем зачисления мест за девицами, епархиальные начальства требовали, чтобы последние выходили замуж непременно за людей ученых. В 1765 г. митроп. Арсений Могилянский издал касательно этого предмета весьма любопытное распоряжение для своей Киевской епархии, чтобы священники и дьяконы отдавали сыновей в академию, а желающие сдать место зятьям выдавали своих дочерей замуж за людей учительных, именно, имеющие парохии дворов в 80–100 – за богословов, имеющие 60–80 дворов – по крайности за философов, а у которых меньше 60 и которые учительных людей в зятья при всем старательстве сыскать не могут, тем представлять о том, куда следует, доношениями, а без того за неучительных людей дочерей не отдавать 182 . Со времени этого указа наследницу, не отыскавшую жениха, родственники обыкновенно возили к архиерею, причем, объяснив, что к ней „не случается ни философ, ни богослов», просили преосвященного дать ей жениха по своему усмотрению. Архиерей, поставленный в такое оригинальное положение, отправлял девицу к училищному начальству, которое объявляло об ней всем философам и богословам, вызывая их „на оглядины», иногда даже озабочивалось упрощением этих оглядин, поставив невесту у дверей класса 183 . |
| V глава посвящена историческому очерку монастырей Киевской епархии. Всех монастырей в епархии было 46, в том числе мужских 34, женских 12. Ко времени вступления Арсения Могилянского на киевскую митрополию (в 1757 году) в них числилось монахов 729 (в счет не входит Киево-Печерская лавра) и монахинь 592. Эти числа в разные годы подвергались колебаниям, в зависимости от разных причин. Особых штатов в монастырях не было (они введены были в 1786 году) и число братии определялось более или менее случайно. Большинство монашествующих были малороссияне, но не мало было выходцев из Польши (вследствие гонений на православие), Молдавии и Волошской земли. Менее всего было уроженцев великорусских епархий. Многие искали монашества в видах облегчения материальной нужды. Требования для поступления в монашество были довольно строгие, хотя от них по тем или иным соображениям бывали и отступления. В церковно-общественном отношении монастыри представляли из себя известного рода пункты, возле которых сосредоточивались нередко целые группы или поселения. В своем очерке автор сосредоточивает преимущественное внимание на порядках монастырского управления, средствах содержания монастырей, их быте и состоянии в религиозно-нравственном отношении. Последняя сторона рисуется автором в очень мрачном виде. Разумеется, нравственность иноков в то время стояла не на высоком уровне. Поглощенные заботами о мирском (благодаря имущественным хлопотам), они часто забывали о духовном, к чему призывались своим служением и обязывались обетами. Тем не менее, имея в виду общую картину, нельзя не заметить, что краски на ней распределены о. Шпачинским неравномерно, что без сомнения зависело от односторонности документов, бывших под руками у автора (доносы, следственные дела и т. п.) и у других лиц, трудами которых по данному вопросу он пользовался (напр. г. Лазаревского). Автор не отрицает, что в рассматриваемое им время могли быть в киевских монастырях даже подвижники, по при этом не без иронии замечает, что „имена и подвиги их остались неизвестными миру, и ведомы единому Богу“. Из хороших же монахов, стремившихся к такому подвижничеству, отцу Шпачинскому известен лаврский инок Иеремия. Но, по-видимому, относительно этого, очень – как увидим – незаурядного инока наш автор заблуждается. |
| „Не давать же трактирных припасов в долги (объясняет Епифаний) никак было невозможно и нигде, уповательно, не сыскать такого трактирщика, не только в монахах, по и в мирских, чтоб все трактировал па готовые деньги, а долгов бы не было; колми паче мне, в монашеском образе, Василковский трактир в военное время и на главном армейском тракте управляющему, без тех долгов в таком знаменитом трактироправительстве обойтись никакого способу не было; поскольку трактирные посетители были почтенные оффициями и по большей части армейские, и в трактире всегда торжествующие, и в случае подпилости, а паче как войдут чрез игру билиарную в азарт, а денег на напитки не достанет, и потребуют оных в долг, – так и за страх принуждено было давать, сохраняя свой живот, как свидетельствуют тогдашную их смелость бывшие трактирщики и трактирный поставец, что многократно гоняясь за трактирщиками, в долг давать не хотевшими, двери у поставца и самый оный шпагами порубили и покололи; да и я не один раз принужден был от таких случаев бегом спасаться. Однако, доколе еще был при трактире, те долги безпрекословно платили. По перемене же меня с трактиру..... должники трактирные, видя меня от команды презренна и без всякой помощи оставлена, требований моих о тех долгах и слышать уже не хотели, но паче еще и укорителную принужден был принять от них срамоту и ругательные насмешки: Ах – де монахи Печерские! Как де они ныне стали ревнивы: вместо де святых пещер усердствуют трактирам и билиардам; гонясь де за прибылями, свою пристойность позабыли; не последнее ли де уже пришло время, что взялись монахи за трактирно бремя; весма де ето жалко, что святая их душа зделалась соблазном для трактирнаго барыша; не трудитесь де, отец святой, болше, перестанте огорчать трактирными вашими промыслами, естли де хочете быть целы; нам де и так от карантинов и от ран неприятелских тошно. И что мне тут осталось уже делать! Не толко ли защищаться самим студом, прибегая под покров кроткаго Давида и мысленно с ним глаголя: «Студ лица моего покры мя, и поношение поносящих ми нападоша на мя». Но мало мне пособствовала ета святая богословия. Совсем тем некоторые с них дерзкие хотели было для вечной трактирной памяти напоить меня армейским пивом; но человеколюбие Божие предостерегло меня от того их дерзского предприятия. Были в числе тех компанистов отличнейшие скромностию и сожалительнейшие, и свободили меня пред своими товарищами от той смертной крайности, извинив такими словами: Вить де он не виноват, что лавра трактирщиком его зделала и к такому позорному пути дверь ему отворила; вит де сено само не горит, когда огня не подложат, да и огон де не виноват, что сено сожжет, но вся вина причитается тому, кто с сеном огон соединит. |
| Его, как известно, митрополит Арсений (Могилянский) просил себе в викарии. Св. Синод, отправив Кончаревича в Киев, возвратил архимандрита Софрония в Новосербию. Хорват, между тем, не унимался в намерении приобрести для Новосербии особого епископа. Он даже представил Сенату кандидата на несуществующую новосербскую епископию, в лице Геннадия Васича, самозваного экзарха Покровско-Славонской епархии в Венгрии, прибывшего в Новосербию 18 января 1759 г. по письму Хорвата. Славонский экзарх заявил Хорвату о своем желании остаться в вечном русском подданстве в Новосербии при выехавшем сюда из Далмации епископе Симеоне Кончаревиче. Генерал Хорват, со своей стороны, вполне соглашался с предложением Васича, в виду престарелости Кончаревича, и начал ходатайствовать не перед Синодом, а перед Сенатом об открытии особой епископии в Новосербии. В своем ходатайстве перед Сенатом он приводил все возможные основания к открытию местной епископии и настойчиво просил назначить на нее епископом экзарха Геннадия. Генерал Хорват прежде всего указывал на то, что новосербский корпус процветал и разросся от Днепра по польской границе более чем на 200 верст до Архангельского шанца и почти подошел к турецкой границе. Из него уже отправлено в Пруссию 1230 человек и еще два полка формировались – македонский и болгарский. В церковных интересах выходцев и иностранных поселенцев он, Хорват, вместе со всеми штаб- и обер-офицерами и народом гусарского хорватова полка, новомиргородского гарнизона и пандурского пехотного полка находили необходимым быть в Новой Сербии особой епархии, в ней должно быть «едино национальному епископу» – именно экзарху Геннадию, который, будто бы, один из знатных духовных лиц отозвался на призыв Хорвата, прибыв из Венгрии. Будучи епископом всего народа, он, якобы, мог принести пользу отечеству, прославить тамошние места, «умножить вечный плод и духовенство». Сама епископия в Новой Сербии могла служить к прославлению «Величества Божия» и к распространению славы всемилостивейшего монарха. |
| Кстати, что опять же любопытно, распространение на восток продолжалось и в годы Смуты. Строились остроги и города. Но это к слову. О вреде мечтательности В царствование Алексея Михайловича совпали три условия, необходимые для того, чтобы мечта о Константинополе начала облекаться плотью: желание монарха, законность его пребывания на троне и согласие Патриарха на исполнение этого плана. Мечтания о Царьграде начали претворяться в жизнь. Последствия показывают, что не безопасно было для Московского царства чрезмерное внимание и пиетет к грекам, находящимся под «отеческой» властью Оттоманской мусульманской империи, но за образованностью предпочитающим ездить Италию – там научат. Начали, как и было рекомендовано выше, с того, чтобы в Церкви Русской все подведено было под правила Соборов и отцов греческих, и поручить исполнение закона людям благонадежным… Поскольку до греков из Москвы добраться было не быстро и не просто, пришлось греческую премудрость выписывать в основном в упаковке Киево-Могилянской академии. Греки, впрочем, тоже были. К примеру, главный книжный справщик Арсений Грек, за бурную жизнь свою побывавший и католиком, и мусульманином и, кажется униатом, а может буддистом. Надежный, проверенный кадр, одним словом. Другие были подобны ему, от архимандритов до митрополитов и восточных патриархов, больше всего ценивших в России собольи шкурки. Дальше – больше. Из-за второстепенных по существу правок и реформ, безусловно не пахнувших какой-либо ересью, но грубых, зачастую безграмотных и бестактно проведенных – нанесен был страшной силы удар по самой идее Третьего Рима и произведен раскол нации 64 . Вместо лежащего у наших ног Тихого океана, который Провидение, очевидно предоставляло нам как «русское озеро», почти трехвековая упертость в узость Босфора и Дарданелл. За которой лежала еще менее проходимая узость Гибралтара. Уж ее-то от нас защищать стала бы вся Европа, забыв о текущих разногласиях, да как бы не объединившись по этому поводу с исламом. Прямо по анекдоту: |
| Вследствие их просьб, 2-го апреля 1750 года, св. синоду чрез духовника императрицы прот. Дубенского объявлено было Высочайшее повеление, чтобы дела о смоленских в св. синоде, по силе правил св. отец были рассмотрены и представлены Ее Величеству с мнением непродолжительно. По поводу сего повеления, св. синодом, в журнале от 2-го апреля, определено: „предложить к докладу экстракт из дела после 25-го апреля (дня коронации); а между тем с учиненных о винах брачных разводов мнений преосвященных Феофана новгородского, Иосифа московского и Афанасия вологодского 372 послать копии к членам синода для рассуждения». Прежде, чем св. синод занялся „рассуждением» о всем деле „смоленских шляхтичей», чрез московского митрополита Платона (Малиновского) объявлено в синоде новое высочайшее повеление, данное чрез духовника Ее Величества протоиерея Дубенского с „наикрепчайшим» подтверждением о том, чтобы дело о браке смоленского шляхтича Богдана Друцкого-Соколинского, женившегося на второй жене в пятой степени свойства, по смерти первой жены, бывшей ему в кровном родстве в 6-й степени, „особо от прочих о таковых в свойствах поженившихся шляхтичах в св. синоде дел, всеконечно, как наискорее, производством и решением окончено было». Сверх того, 1-го июля 1750 года, от графа Разумовского, чрез нарочно присланного в св. синод, Высочайшим именем учинено было напоминание и подтверждение св. синоду о скорейшем окончании дела Б. Друцкого-Соколинского. Журналом 1-го июня в св. синоде было положено составить из дела Друцкого экстракт и предложить оный присутствию 6-го числа июня, о чем и известить повестками всех членов синода. Но 6-го числа в присутствие синода не явились члены – Стефан (Калиновский) архиепископ новгородский и Арсений (Могилянский) епископ переяславский. Члены эти, как известно было тогда, держались того мнения, что св. синод – не в праве отступать в решении брачных дел от правил, изложенных в 50-й и 51-й главах кормчей книги. Присутствовавшие же в заседании члены заявили, что они желали бы высказать свои мнения, но „без полного собрания синода оного учинить стали быть воспрепятствованы», потому что в полном собрании „каждый член, согласився с другими, удобнейше утвердиться может в мнении». |
| Несмотря на очевидные различия между трактатами Ф. Прокоповича и «Камнем веры» эти богословские творения можно было использовать, как взаимодополняющие. Ведь во многом каждый из них был замечателен тем, чего не доставало другому. В этих фундаментальных произведениях отечественной науки обозначились магистральные направления полемического богословия XVIII века: контр-католическое и контр-протестантское. В какой-то мере соперничество этих направлений осложняло их научное развитие. Но было в этом и много позитивного. Соперничество побуждало представителей каждой из сторон изощряться в поисках новых полемических приёмов, аргументов и доводов. Впоследствии полемический опыт, выработанный в рамках обоих направлений, стал общим достоянием представителей нового концептуального богословского направления – новой науки – «Обличительное Богословие». Отдельные наработки Обличительного Богословия использовались в XIX веке и продолжают использоваться до сих пор в рамках православной догматики. В первой половине XVIII века в Киевской Академии (после ухода из неё Ф. Прокоповича) в качестве основных учебных руководств использовались частные профессорские записки. Богословские и педагогические предпочтения авторов этих записок касательно православно-догматического материала и его структурирования по разделам были различными; сходство этих записок проявлялось в том, что все они, как одна, подчинялись базовым принципам схоластической методологии, при этом ни одна не соответствовала признакам строгой системности; однако были запечатлены духом Православия 136 . В 1751 году Георгий Конисский стал читать Богословие в систематическом изложении (и читал его до 1755 г.). План его богословской системы напоминал план системы Ф. Прокоповича 137 . В 1759 году митрополит Арсений Могилянский предпринял попытку унифицировать Богословие, как образовательный предмет, подчинив его определенным нормам и стандартам. Запросив предварительно мнения ректора Киевской Академии (тогда её возглавлял Д. Нащинский), и ознакомившись с этим мнением, он установил «преподавать впредь Богословие по одному учебнику и притом так, чтобы в течении курса оно непременно было кончаемо» 138 . За основу стандартного курса решено было взять систему Ф. Прокоповича, которая, к тому времени, успела завоевать широкое признание. Впрочем, использовавшие эту систему преподаватели дорабатывали её, кто как мог, то усложняя и дополняя, то сокращая, насколько считали целесообразным. С 1770 по 1775 годы система Феофана издавалась в виде отдельных трактатов, а в 1782 году была издана полностью, к тому же с важными дополнениями, составленными митрополитом Самуилом Миславским 139 |
|
|
