| Бердяев описывает Блуа как человека, живущего культом величия, героизма и гениальности, которые стали вовсе не нужны ни миру буржуазному, ни миру католическому, вполне приспособившемуся к миру буржуазному. «Самые тяжелые раны были нанесены ему единоверцами. В них встречал он чудовищное, леденящее равнодушие и непонимание». «Когда Л. Блуа сказал одному иерарху, что у Элло (религиозно ориентированный писатель-современник) были настоящие прозрения, тот ему ответил, что блаженный Августин и Фома Аквинат всё сказали и что католический мир не нуждается в прозрениях Элло». Имеющий уши пусть слушает. Способный же к мышлению пусть проведет аналогии. У нас таких «мудрецов» море разливанное, только вместо Фомы и Августина звучат другие славные имена. Вот и еще одна цитата, заставляющая замедлить ход: «Ненависть самая страшная, самая неумолимая, самая коварная пришла ко мне со стороны моих братьев по вере». Нет, положительно этот француз актуален для всякой эпохи, а не только для Франции XIX века. Блуа, как сказано, был нищим всю жизнь. Своей нищетой он дорожил не меньше Франциска из Ассизи. Разница только в том, что (пишет Бердяев) «жутка нищета в буржуазном Париже. В современной буржуазной культуре много страшней она, чем бедность в прекрасной долине Умбрии или в Фиваидской пустыне». «Нищета Франциска светлая и блаженная. Нищета Л. Блуа – черная и кровавая». «В XX веке францисканская бедность много труднее, сложнее и страшнее, чем в XII веке. Она не так прекрасна, не так умиляет. И те, которые эстетически восторгаются святым Франциском, отвращаются от Блуа. Он – христианин, переживший Новую историю, и в нем не осталось живого места». «Новая история» – это смерть короля на гильотине, парламенты, конвенты, гражданский брак и тотальная власть мещанства. От всего этого и многого другого душа воистину обугливается. «Он всегда называет Христа Le Pauvre, для него Христос прежде всего Бедняк». Богачи же, по его мнению, питаются кровью бедных, и это единственная Страшная Евхаристия, к которой они приступают с любовью. Мимо этих слов тоже трудно спокойно пройти. |
| Потом, сказав кое о чем, прибавляет: «когда упомянутый город варварским пленением, огнем и убийствами был стерт [с лица земли], а мы, не знаю по какой-то нечаянной жалости к нам, были отпущены варварами, которые даже пугали нас грозными представлениями, убеждая скорее уходить из той страны и говоря, что вслед за ними займут ее мазы; тогда мы пришли в Фиваиду, в сопровождении других пленников, которых варвары – не могу сказать, чем возбуждались они к состраданию, – присоединили к нам. Эти пленники потом разошлись, кто куда желал; мы же вступили в Панополис и явились городскому правительству, боясь, чтобы нашего плена кто-либо не почел выдумкой и не стал обвинять нас в побеге либо в ином каком роде преступления, потому что злоба на клевету весьма изобретательна. Итак, просим ваше величие позаботиться о нашем пленничестве, как предписывают это законы, – и впавшего в несчастье пленника не предавать злонамеренности людей, чтобы не родилась и не перешла во все будущие поколения мысль, что лучше оставаться пленником между варварами, чем искать убежища в Римской империи». Потом он с клятвой уверял префекта «донести о нашем прибытии сюда из Оазиса, последовавшем за освобождением нас из плена, чтобы касательно нас состоялось опять какое-либо угодное Богу определение». То же видно и из второго его послания к тому же самому лицу. «Примешь ли ты это как дружеское письмо от нас к твоему велелепию или как убеждение отца, обращенное к сыну, во всяком случае прошу тебя выслушать терпеливо повесть о многом, что описано нами сколько было возможно короче. Недавно толпа номадов сделала набег на Оазис, или Ибис, – и он исчез». Потом ниже: «но когда это произошло, – не знаю, по какому побуждению или на каком основании действовало твое велелепие, что из Панополиса я послан был с варварскими воинами в Элефантину, на границы фиваидской области, и влечен туда, как сказано, военным отрядом; пройдя же большую часть пути, опять получил написанное повеление твоего мужества возвратиться в Панополис. |
| Богослужение на понятном языке, в храме, принадлежащем независимой от Рима национальной церкви, должно несомненно могущественно влиять на народное настроение. Так и было. Вот как один из присутствовавших на старокатолической чешской литургии в Цюрихе описывает свои чувства… «Мы все (присутствовавшие) чувствовали как с наших сердец спадала как бы ледяная кора; даже и те, которые уже давно сделались игрушкой постоянных сомнений, бросавших нас из одной крайности в другую, которые в делах веры стали уже совершенно равнодушными и ленивыми, сразу, под высоким впечатлением богослужения, почувствовали как бы нравственное и религиозное возрождение, мы чувствовали как мы снова делались верующими и благочестивыми; у многих были на глазах слезы умиления… мы чувствовали, что мы стоим на вер- —78— ном пути к спасению, к восстановлению нашей веры, поколебленной у нас римскими неправдами, гнавшими нас в безверие и равнодушие»! На этой литургии более пятидесяти человек приняли св. причастие под обеими видами; и это сильно подействовало на всех присутствующих, помнивших, что именно из-за чаши, из-за желания удержать именно эту форму св. таинства (sub utraque forma) пролито столько слез и крови, столько бед и ужасов перенес бедный чешский народ! (Конечно, дело шло не об одной только форме таинства, а о том, что с нею связывали так называемые «утраквисты», в ней они видели символ свободы, автономности их Церкви, независимости её от тирании Рима). Возвращаясь к своему древнему православному догмату, к своему славянскому языку, Чехи, конечно, всё же удержат много и западных форм, к которым привык народ, но этим нам смущаться не должно; ведь не смотря на разницу в формах, обрядах и богословских мнениях, единство церквей вполне возможно. У нас многие не отдают себе в этом отчета. Форма, в которой выражается истинная религиозная мысль, есть продукт народной жизни; та же самая истина, в особенности то же самое чувство, конечно, должны выражаться различно трезвым шотландским пуританином, воспитанным среди северных туманов, в ожесточенной борьбе с могущественным Римом, и жителем сожженной солнцем Фиваидской пустыни! Конечно, истина остается истиной и она должна быть сохранена в её безусловной чистоте, но её не должно смешивать с её случайной оболочкой, не должно принимать шелуху за зерно. Многие у нас забывают и те исторические обстоятельства, при которых развивалось понимание той или другой религиозной истины, а это повело к тому, что полемические приемы и выражения, обусловленные известным состоянием богословской и философской науки, принимались и принимаются за существенные части самого догмата. Результат получается, конечно, ошибочный. Как военный, – позволю себе сравнение из военной истории, – для защиты себя от стрел и камней, бросаемых пращами, воины в древности но- |
| —192— бы слабые и тусклые следы сочувственного отношения Англии к православному востоку, восходя в этом искании к временам ещё Флорентийской унии. С особенным вниманием он останавливается на личностях и деятельности английских иерархов семнадцатого века, Андреи, Аббота, в его переписке с патриархом Кириллом Лукарисом, и Лэда, а также кружка учёных людей, так называемых филогелленов, и старается показать, что к концу XVII века интерес к греческой церкви в Англии стал довольно распространённым даже и в массе народа. Введение заключается указанием на тот факт, что в 1689 году комиссия по пересмотру книги общих молитв уже поднимает вопрос об установлении церковного общения с греческой церковью и таким образом от частных сношений отдельных личностей дело переходит теперь к вопросу о соединении церквей. Первые главы своей работы автор посвящает исследованию тех переходных моментов, которые вели от теоретической постановки вопроса о церковном единении к его практическому осуществлению, причём первая глава излагает историю православной церкви и колледжа для греков в Оксфорде, а вторая – обстоятельства пребывания и деятельности в Англии Арсения, митрополита Фиваидского. После общего очерка (гл. 3) происхождения в Англии конца XVII в. партии неприсяжного духовенства (так наз. non-jurors), автор переходит к истории их сношений по вопросу о церковном единении с митрополитом Арсением, затем с восточными патриархами (гл. 4:5:6 и 7) и со Святейшим Синодом (гл. 7). За кратким очерком отношений англиканской церкви к восточному православию в XVIII веке (гл. 8) автор посвящает последнюю главу своего труда изложению истории сношений с Русской церковью В. Пальмера. Из представленного краткого перечня содержания рассматриваемого труда видно, что наиболее важная и интересная часть избранного автором предмета, а именно сношение Англиканской церкви с Православной в XIX веке, занимает очень немного места в исследовании, а большая часть его посвящена предшествующим векам и таким явлениям, которые сравнительно имели небольшое значение в истории вопроса. Причина этого, по сознанию самого автора (стр. 222–226), заключается в том, что громадность и отчасти недоступность материалов по истории трактарианского движения не давала ему возможности разработать эту часть своего труда в ограниченный срок, полагаемый для |
| О Соломоне Четыре года прожил я в фиваидском городе Антиное и в это время узнал о всех тамошних монастырях. Около города живет до двадцати тысяч мужей, которые питаются трудами рук своих и весьма ревностно подвизаются в добродетели. Между ними есть и отшельники, заключившие себя в горных пещерах. В числе их есть отшельник Соломон, муж весьма кроткий и воздержный, обладающий даром терпения. Он говорил о себе, что уже пятидесятый год живет в пещере, питаясь трудами рук своих, и изучил все Священное Писание. О Дорофее В другой пещере живет пресвитер Дорофей, муж добрейший. За неукоризненную жизнь он удостоился пресвитерства и священнодействует для братий, живущих в пещерах. Однажды младшая Мелания, внучка Мелании старшей (о которой скажу после), прислала этому бессребренику пятьсот златниц и просила его раздать их тамошним братиям. Но он, взяв три златницы, остальные переслал отшельнику Диоклу, мужу многознательному, сказав: " Брат Диокл умнее меня и с пользою может распорядиться ими, потому что лучше меня знает, кому действительно нужно оказать помощь, а мне довольно и этих " . О Диокле Этот Диокл начал свое образование грамматикою, потом посвятил себя философии, и наконец благодать привлекла его к любомудрию небесному. На двадцать восьмом году жизни, оставив мирские науки, он предался небесному учению Христову и вот уже тридцать пятый год живет в пещерах. Он говорил нам: " Ум, переставши созерцать Бога мыслию, становится или демоном, или скотом " . Когда мы стали расспрашивать, как это бывает, он сказал: " Ум человека, как скоро удаляется от созерцания Бога, по необходимости впадает во власть или демона похоти, который увлекает его к распутству, или злого духа раздражительности, от которого рождаются безумные порывы " . Сладострастное вожделение называл он свойством скотским, а порыв раздражительности демонским. Я возразил ему: " Как возможно, чтобы ум человека непрестанно был с Богом? " . " В каждой мысли и в каждом деле, отвечал он, участвует душа, но с Богом бывает она только тогда, когда благочестиво и благоговейно размышляет о Нем " . |
| Ты здесь странник и пришелец, пресмыкающийся по чужой тебе земле. Отсюда восставит тебя Бог в отечество твое. Подвиги твои не долговременны, а награда выше труда (12,84). Рассказывал некто из отшельников братии. «Нашел я однажды пещеру в пустыне и встретил там старца, покрытого собственными волосами. Увидев меня, он встал на молитву, после Аминь уверившись, что я человек, он взял меня в пещеру и рассказал, что был он в киновии Фиваидской ткачом, но потом ушел в город, впал в грех с девицей, опомнившись же, убежал в пустыню. Нашел пещеру и источник воды, а рядом финиковое дерево, на котором плодоносило 12 ветвей, на каждый месяц созревала одна ветвь, и тем он питался. Сначала он весьма страдал печенью. Однажды он лежал от боли и взывал ко Господу. Вдруг вошел некто и, спросив, что болит, рассек пальцами тело старца, вынул печень, соскоблил пораженные участки и, положив печень на место, сказал: «Вот, ты здоров. Работай Владыке Христу как следует " ». С тех пор стал отшельник здоров и проводил жизнь в трудах и молитвах, искушаемый нечистыми духами, и, как истинный странник, направлял свои стопы к небесному отечеству, непрестанно славя Бога (67,455). СРЕДА Мф. Зач. 53. (13,31–36) О ДОСТИЖЕНИИ ЦАРСТВА НЕБЕСНОГО Кто желает в Царстве Небесном удостоиться большей славы, тот должен любить здесь смирение и унижение пред другими (3,349)… Если хочешь восхитить Царствие Божие, употреби принуждение, подклони выю свою под иго служения Христова, стяжи ярем на вые своей, пусть гнетет он твою выю; источай ее трудом добродетелей в постах и бдениях, в послушании, в безмолвии, в псалмопении, в молитвах, в слезах, в рукоделии, в перенесении всякой скорби, наносимой тебе демонами и людьми (5,51). Путь, возводящий человеческое естество на небо, не иное что есть, как отступление и бегство от земных зол, а средством к избежанию зол не иное что служит, как уподобление Богу, и уподобиться Богу значит сделаться праведным, святым, благим и всем сему подобным. Если кто сколько возможно ясно напечатлевает в себе черты сих совершенств, то как бы по естественному порядку, без труда, из земной жизни переселяется в страну небесную, потому что не местное какое расстояние у Божества с человечеством, так что была бы нам потребность в каком-нибудь орудии или промышлении, чтобы эту тяжелую обремененную и земную плоть ввести в образ жизни не телесной, а духовной. Но по разумном отлучении добродетели от порока, от единого человеческого произволения зависит – быть человеку тем, куда преклонен пожеланием (14,410). |
| Всё это в значительной степени объясняет, почему М. Азия являлось для Византии очагом всяких восстаний, с вожаками-тиранами из местной знати, и почему она так скоро была утрачена империей, в эпоху турецких завоеваний, когда местные магнаты-феодалы один за другим переходили на сторону врага. Кроме M. Азии страной крупного землевладения, является в агиографии византийский Египет. Мы читаем в житии пр. Евпраксии Фиваидской, что святая унаследовала от своего отца, богатого константинопольского сенатора, обширные имения по всему Египту вплоть до Фиваиды, которые она и посещает со своей матерью в сопровождении приказчиков и экономов 1186 . Что же касается крупной собственности в Греции и Пелопоннесе, то здесь агиография знает только имения монастырей. Относительно земельных владений светских магнатов и магнаток, подобных знаменитой покровительнице Василия В., пелопонесской богачихе Даниэлис, владевшей сотнями имений, и считавшей тысячами своих рабов 1187 , агиография указаний не сохранила. То же самое следует сказать и относительно имений в Македонии, где, например, находились обширные κτματα будущего имп. Василия Македонянина 1188 . Зато весьма многочисленны свидетельства житийной литературы, о пригородных и фракийских имениях константинопольской знати. Следует заметить, что общий обычай богатой аристократии византийских городов обзаводиться имениями под городом, был до такой степени распространён, что обозначение этих пригородных вилл – πρоστεια, понемногу становится синонимом для земельного владения вообще 1189 . Особенно часты были эти πρоστεια около Константинополя и в соседних местностях Фракии. Прокопий утверждает, что безграничная гордость и роскошь византийцев, побуждают их обзаводиться такими виллами, предназначенными исключительно для удовольствия 1190 , но подобный взгляд, конечно, является преувеличением. В главе о столице, мы имели случай указать, как подобные пригородные имения могли приносить значительную выгоду своей интенсивной земельной культурой винограда, овощей и плодов. |
| Фивы Фивы , иначе Но-Аммон (см.) – знаменитый город в древности, в котором помещалось известное капище языческого божества Аммона ( Uep. XLVI, 25 и др.). Город имел около 140 стадий в окружности. Доселе еще остающиеся развалины оного занимают около 27 англ. миль. Блеск и могущество этого города, который мог доставлять до 20 000 вооруженных колесниц, его несметные богатства, великолепие зданий, украшавших оные, чрезмерная роскошь его жителей, без сомнения, достаточно известны каждому читателю гражданской истории. Главная часть г. Фив лежала на восточной стороне, на западной же находились Мемнония и Некрополь. В городских стенах Фивы имели сто ворот и потому назывались стовратными. Древнейшие уцелевшие доселе останки от Фив суть следующие: большой храм в Карнаке, громадными и выдающимися руинами которого может хвалиться в одинаковой степени даже новое время. Громадная зала в храме Карнака украшена 12 массивными колоннами, каждая в 66 футов высоты. Вся длина храма составляет 1180 футов. Первый царь, упоминаемый на фивских памятниках, есть Озиртасин I, современник патр. Иосифа. Скульптуры ранее сего живших фараонов исчезли. Город Фивы по иероглифам считался главой, или столицей, страны. Начало и основание г. Фив теряется в глубокой древности. Разрушение города, на которое указывает пр. Наум, вероятно, было совершено Тартаном. Разве ты (т. е. Ниневия) лучше Но-Аммона (иначе Фивы), говорит Господь устами пр. Наума, Но-Аммона, находящегося между реками, окруженного водою, которого вал был море, и море служило стеною его? ( Hayм.III, 8 ). Затем город был взят и разорен Камбизом, ц. персидским, в 525 г. до Р. X., окончательно же разрушен Птоломеем Лафиром в 81 г. до Р. X. На месте древних стовратных Фив в настоящее время разбросано несколько бедных небольших деревушек. В кн. пр. Наума город представляется расположенным между реками. Это описание сколько красноречиво, столько же и согласно с действительностью, так как р. Нил, множество каналов и громадное озеро со всех сторон окружали этот древний египетский город. Его развалины, вблизи знаменитой некогда подвигами благочестия и святости преп. отцов пустыни Фиваидской, поистине величественны, и нигде нельзя найти подобных оным. Читать далее Источник: Библейская энциклопедия/Никифор (Бажанов) – Москва : Локид-Пресс; РИПОЛ классик, 2005. – 795 с. ISBN: 5-320-00440-0 Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| Восточные патриархи в ответ прислали краткое изложение православной веры, присовокупив: «наши догматы и учение исследованы, определены и утверждены св Вселенскими Соборами, прибавлять к ним или отнимать от них что-либо, непозволительно. Желающие согласоваться с нами в божественных догматах должны в простоте и послушании последовать им и принять их и подчиниться всему, что постановлено и утверждено св Вселенскими Соборами». Одновременно британские иерархи завязали (чрез того же митрополита Арсения Фиваидского) дружественные сношения и с Российским Святейшим Синодом, который во все последующее время стал не только активным участником сношений с англиканами, но и посредником между восточными патриархами и англиканами. Два столетия с небольшими перерывами (во время войн) идут эти дружеские сношения православных с англиканами. Ближайшим плодом этих сношений явился целый ряд посланий, которыми обменивались переговаривающиеся стороны. Чрез эти послания переговаривающиеся разносторонне знакомятся друг с другом. Все эти послания дышат духом глубочайшей христианской мирности, терпимости и искреннейшим желанием достигнуть единения веры. По затронутым в посланиях вопросам и на английской, и на русской почве создалась обширная литература, стремящаяся посильно служить той же святой цели, которая вызвала к бытию послания. И в Англии, и в России создались специальные общества сближения и единения церквей. То обстоятельство, что после двух столетий переговоров и взаимного ознакомления вожделенное единение еще не достигнуто, сторонников единения не смущает. Для великого дела потребен и срок немалый. В великом деле нетерпеливость и спешка неуместны. Оно должно быть всесторонне продумано, всесторонне подготовлено, оно должно быть до полной зрелости выношено в сознании верующих, оно предполагает терпеливую разумную постепенность. За каждою нашею литургиею мы слышим премудрое слово: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы». Чтобы придти к единомысленному исповеданию веры, мы должны сначала путем, хотя бы и длительного и даже весьма длительного, взаимного ознакомления, ознакомления подробного и всестороннего научиться уважать и любить друг друга, тогда сама собой незаметно и постепенно придет для нас возможность и потребность общности исповедания. |
| Об антинойских [подвижниках] (58.1) Пробыв в Антиное Фиваидском четыре года, за это время я приобрел знание тамошних монастырей. Ибо находится и среди города мужей около тысячи двухсот, проживающих трудом своих рук, чрезвычайных подвижников. Среди них и отшельники, заключившие себя в пещерах скал. Был среди них и Соломон, некий муж, кротчайший и целомудренный, имеющий благодать терпения. Он говорил, что пребывает пятидесятый год в пещере, довольствуя себя трудами своих рук и изучив все Святое Писание. (58.2) Дорофей, пресвитер, живший в другой горе, добрейший с преизбытком, – и он жил безупречной жизнью, а удостоившись пресвитерства, совершал и службу братьям в пещерах. Некогда блаженная Мелания младшая, племянница старшей Мелании, о которой скажу позже, послала пятьсот номисм, прося его послужить тамошним братьям. Он же, взяв только три, остальные отослал Диоклею отшельнику, мужу чрезвычайно сведущему, говоря, что: «Мудрее меня брат Диоклей, и может без вреда ими распорядиться, умея благоразумно позаботиться о нуждающихся. Я же сим довольствуюсь». (58.3) Сей Диоклей, сначала обременив себя грамматикой, позднее же предавшись философии, когда, со временем, повлекла его благодать, достигши двадцативосьмилетнего возраста, отрекся от светских наук 162 и сочетался Христу. И он провел тридцать пять лет в пещерах. Говорил он нам, что: «Ум, удалившийся от помышления о Боге, становится или бесом, или скотом». Когда же мы любопытствовали об образе того, что он говорит, молвил, что: «Ум, удалившийся от помышления о Боге, непременно подпадает похотению или гневу». И похотение называл скотским, гнев же – бесовским. (58.4) Когда же я возражал: «Как же может ум человеческий непрестанно пребывать с Богом?», – говорил он: «В каком бы помышлении или деле ни пребывала душа, благочестивом и Божественном, – она с Богом». Близ него пребывал некий Капитон, бывший разбойник. Он, проведя пятьдесят лет в пещерах за четыре мили от города Антиноя, не выходил из пещеры даже до реки Нил, говоря, что никак не может встречаться с народом, так как весьма восстает на него враг. С ними видели мы и другого отшельника, и его также в пещере. Он, быв обманут страстью тщеславия от сновидений, разрушал обольщение обманутых, пасущих ветры 163 . И относительно тела имел целомудрие, и по старости, и по времени. Пожалуй, и по тщеславию. Испорчен был его ум разнузданностью тщеславия. Читать далее Поделиться ссылкой на выделенное |
|
|
