| Последнюю группу повествований нужно рассмотреть здесь, хотя они уже отчасти пересекаются с двумя следующими категориями. Пространная «Жизнь Аполлония Тианского» Филострата (Аполллоний – это мудрец I века н. э.) в некотором роде подобна эллинистическим романам: здесь есть путешествие и опасность, экзотические страны и необычные люди. Аполлоний, однако, – это не влюбленный подросток, но философ и мистик, который верит в реинкарнацию, в том числе и свою собственную, и способен творить чудеса. В какой–то момент в Риме он возвращает к жизни умершую в час свадьбы девушку, прикасаясь к ней и что–то шепча; эта сцена напоминает эпизод у Луки 7.11–17 , когда Иисус воскрешает сына наинской вдовы. Филострат рассуждает: …Может быть, [Аполлоний] заметил в ней искру жизни, которую не увидели ухаживавшие за ней, – ибо сказано, что, хотя все это время шел дождь, от ее лица поднимался пар, – а может быть, жизнь действительно погасла, и он вернул ее теплом своего прикосновения, – тайна, которую ни сам я, ни присутствовавшие не могли разгадать 314 . Вероятно, таково было древнее обычное отношение к происходящему: допустить, что либо наступление смерти установили ошибочно (как с Каллироей), либо что подействовала некая примитивная техника искусственного дыхания. После смерти Аполлония (о которой Филострат не имеет достоверных сведений: он приводит свидетельства различных источников, которые расходятся относительно места этого события) рассказывали о его вознесении на небо, – как мы вскоре увидим, это было типично не только в случае императоров, но и в случае других людей с некоторыми притязаниями, в рамках языческого мировоззрения, на статус бессмертного 315 . Аполлоний , проповедовавший бессмертие души во время своей жизни, продолжал это делать и после смерти; он явился в сновидении молодому человеку, который ему молился (вначале сетуя на то, что Аполлоний «настолько мертв, что он не явится мне… и не даст мне никакого повода считать его бессмертным») и произнес строки, в которых чувства, хотя, возможно, не форма их выражения, обрадовали бы самого Сократа: |
| Оттуда, говорит автор, Аполлоний направился к месту, посвященному Мемнону, куда провел его молодой египтянин Тимасион. По словам Аполлония, он был плохо принят эфиопскими гимнософистами и не получил от них тех же почестей, каких его удостоили брахманы. Дело в том, что философ Евфрат, питая вражду к Аполлонию, своей клеветой настроил гимнософистов против него. Автор говорит, что индийские брахманы гораздо мудрее эфиопских гимнософистов. Он говорит, что последние живут под открытым небом на невысоком холме почти у берега Нила. Аполлоний прибыл к ним от моря и по Нилу Проведя немного времени с гимнософистами, путешественники направились по ведущей в сторону гор дороге к Нилу. Из того, что они увидели, обращают на себя внимание нильские пороги, которые суть земляные горы, похожие на лидийский Тмол; Нил спускается и всю почву, которую несет, распространяет и на весь Египет. Шум водопада и грохот от низвержения его в Нил настолько невыносимы, что некоторые подошедшие слишком близко стали глухими Аполлоний и его спутники, идя дальше, узрели холмы, покрытые деревьями, с которых эфиопы собирают листья, кору и смолу. На их пути попадались львы, барсы и прочие хищники, но они не причиняли им вреда, даже напротив пускались наутек, словно страшась вида людей. Путники видели также оленей, косуль, страусов и онагров в немалом количестве, но в основном буйволов и ещё козлотуров – помесь быка и козла – откуда и их название; часто встречались кости и полуобглоданные туши последних, ибо львы, насытившись свежей добычей, брезгуют обьедками в уверенности, что всегда найдут новую На этой земле обитают кочевые эфиопы, живущие в кибитках как в городах. С ними соседствуют элентофаги, охотники на слонов, которые питаются и торгуют их мясом. Среди других народов Эфиопии числятся также насамоны, людоеды, пигмеи и скиаподы в пространстве до Океана, куда однако не доплывет ни один моряк, разве что занесет штормом Пока Аполлоний и его спутники рассуждали о встречных зверях и рождающей различные виды животных природе, они услышали шум, похожий на тот гром, который ещё не разорвался, но первые его раскаты уже звучали в небе. «Товарищи! " » воскликнул Тимасион, «мы приближаемся к порогу, последнему от устья и ближайшему к истокам». Пройдя десять стадий, они увидели низвергающуюся с горы реку, ничуть не более полноводную, чем Марсий при слиянии с Меандром. Помолясь Нилу, они пошли далее, и больше не встречали животных, потому что звери по своему естеству боятся шума и предпочитают обитать возле тихих вод, нежели около грохочущих стремнин. Через пятнадцать стадий они услышали звук другого порога, для слуха совсем нестерпимый, ибо поток падал с более высокой горы и обьемом вдвое превышал предыдущий. По словам Дамида он и некоторые другие настолько оглохли, что остановились и просили Аполлония не продолжать путь, но тот вместе с Тимасионом и другим товарищем по имени Нил отважно достиг третьего порога, о котором по возвращении рассказал следующее. |
| Вступавшие в тайные религиозные союзы, или гетерии, адепты принимали посвящение и затем проходили ряд ступеней. «Эти степени посвящения, – по словам знатока античных мистерий Е. Г. Рабинович, – являются универсальным признаком всех закрытых коллегий, и хотя число степеней варьируется.., но различаются два главных состояния относительно таинства: предварительно посвященный обычно именуется мист (“тот, чьи уста запечатлены”, “молчун”), полностью посвященный – эпопт (“наблюдатель”, “созерцатель (таинства))”. Во всех степенях требовалось соблюдение разнообразных – порой сложных – правил, касающихся еды, одежды, общения с женщинами и т.д., но главным правилом оставалось соблюдение тайны. Тайна (мифологическая доктрина… союза) заключалась в приобщении к некоему сокровенному знанию, всегда имеющему отношение к загробному блаженству, которое… требовало приложения некоторых специальных усилий и получения некоторой специальной информации – вот этой-то информацией и располагал эпопт» (Е. Г. Рабинович. «Жизнь Аполлония Тианского» Флавия Филострата. – Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. М., 1985, с. 246). Несравненно популярнее мистериальных культов были общенародные праздники в честь богов – истмийские, пифийские в Дельфах в честь Аполлона, Панафинеи в Афинах, но самыми знаменитыми из них были те, что устраивались в Олимпии на Пелопоннесе в честь Зевса Олимпийского. Эти празднества сопровождались спортивными состязаниями, в которых первоначально участвовали дорийцы, а потом и гимнасты из всех эллинских полисов. Основателем Олимпиад почитали Геракла, родоначальника дорийских царей – гераклидов. Счет Олимпийских игр ведется с 776 г. до Р. Х., когда их стали проводить регулярно – раз в четыре года. Счет по Олимпиадам стал впоследствии основой общегреческого летосчисления. Олимпиады проходили летом, в течение 5 дней. Самым древним состязанием был бег на расстояние одного стадия – стадион, откуда потом пошло название самого ристалища – плошадки для бега, а потом и специально отведенного места для других спортивных соревнований. |
| У императора Александра Севера Его изображение стояло вместе с изображениями Авраама, Орфея, Аполлония Тианского Оракул Аполлона в Милете отзывается о Христе с большим уважением: «Он был смертен по телу, премудр и творил чудеса». 160 В другом изречении оракул говорит: «Христос, как благочестивый, пребывает на небе с благочестивыми; итак не порицай Его, а сожалей о глупости людей, причиною гибели которых был Он». 161 То же самое говорит Геката: «Душа, о которой идет речь, есть душа благочестивого человека, но те, которые Его боготворят, заблуждаются» 162 . Порфирий, который приводил эти изречения в «Философии оракулов», очевидно разделял такое высокое мнение о Христе. Некоторые язычники свидетельствовали свое уважение к Христу тем, что в своих сочинениях старались противопоставить Ему какую-нибудь знаменитую личность из их истории; так Филострат и Иерокл противопоставляли Ему Аполлония Тианского, Порфирий и Ямвлих – Пифагора. Только у Цельса мы находим совершенно другое отношение к личности Иисуса Христа. Цельс не видит в Нем ничего не только божественного, но и замечательного, выдающегося. Если бы Бог, говорит он, и в самом деле вошел в человека, Он необходимо отличался бы его ростом, красотою, силой, величием, голосом, красноречием, – но этот (Христос) ни в чем не был выше других людей и даже, как говорят они сами (христиане), – был некрасив и незнатен. 163 Смиренный образ Христа, добровольно и кротко переносившего хулы, клеветы и преследования врагов и измену своего собственного ученика, не производил впечатления на Цельса и даже дает ему повод к насмешкам. Этот Бог христиан, говорит он, еще в детстве трусливо бежит в Египет от преследования Ирода. Впоследствии уличенный и преданный суду, Он спасается постыдным образом. 164 Перед страданиями Он просит Бога избавить Его от этих страданий. На кресте Он не переносит простой жажды, которую может перенести самый обыкновенный человек и пьет даже желчь и уксус. 165 Характер Его раздражительный, склонный к угрозам и проклятиям; обращаясь всегда со словами: «Горе вам», «Я вам говорю», Он показывает, что бессилен убедить своих слушателей доказательствами и потому употребляет средства, не приличные не только Богу, но и здравомыслящему человеку. |
| Итак, причина различий христианских и нехристианских песнопений лежала не в конфессиональной противоположности, а в явлениях совершенно иного порядка. Зачастую даже образы, содержащиеся в христианских песнопениях, существенно ничем не отличались от нехристианских. В обоих случаях это были гимны Богу. И там, и здесь характер музыки должен был выражать глубочайшее преклонение и почтение. Достигалось это особыми средствами, зависящими опять-таки как от времени создания песнопения, так и от национальной среды. Правда, существуют некоторые отличия, которые и являются музыкальным показателем для противопоставления языческой и христианской музыки. Среди языческого пантеона находились важные и грозные боги, требовавшие и соответственного «музыкального приношения»: Зевс-Юпитер, Аполлон, Артемида-Диана, Гера-Юнона, Афина-Минерва, Деметра-Церера, Персефона-Прозерпина, Арес-Марс и другие. Однако наряду с ними существовали и Дионис-Бахус, и Флора, и Фавн. Празднества в их честь превращались в многодневные оргии, во время которых пьянство и безнравственность разрастались до неописуемых масштабов. Лучшие из язычников выступали против разгула этой безнравственности, сопровождаемой низкопробной музыкой. Так, ритор конца II – начала III века Филострат, написавший «Жизнь Аполлония Тианского» – роман о философе-пифагорейце, жившем во второй половине I века, – ярко показывает отрицательную реакцию своего героя на Дионисийские оргии. Даже если многие черты образа Аполлония Тианского – плод творческой фантазии Филострата, то и тогда это весьма показательно, так как отражает отношение мыслящей части языческого общества к бытующим порокам. Филострат пишет, что Аполлоний корил афинян за Дионисии, ибо, предполагая, что во время празднеств они собираются в театр, чтобы послушать хорошую музыку, к своему ужасу увидел, что там пляшут под мелодии авлосов, а под звуки древних песен Орфея мужчины неприлично изображают нимф и вакханок. Естественно, что на таких праздниках звучала и подобающая им музыка – скабрезные песенки и инструментальные пьесы, сопровождавшие разнузданные и неприличные танцы. |
| Сохранились письма А. Т., часть к-рых признаются подлинными, от его сочинений сохранились только названия, наиболее известное из них - «Жизнь Пифагора», к-рое использовалось Порфирием и Ямвлихом . В средневек. слав. лит-рах рассказ об А. Т. известен по переводам греч. хроники Георгия Амартола . Отсюда он попал в памятники ранней рус. хронографии - Летописец Еллинский и Римский. Возможно, присутствовал уже в Хронографе «По великому изложению» (кон. XI в.), через посредство к-рого вошел в состав Лицевого летописного свода 2-й пол. XVI в. (РНБ. F. IV. 151). Соч.: Apotelesmata/Ed. F. Nau//PS. P., 1907. Т. 2; De horis diei et noctis//Catalogus codicum astrologorum graecorum. Brux., 1908. T. 7: Codices Germanici/Ed. F. Boll. P. 175-181; Apollonii Epistulae// Flavii Philostrati Opera/Ed. C. L. Kayser. Lpz., 1870. Hildesheim, 1964r. T. 1. P. 345-368; Eusebius. Praeparatio Evangelica. IV 12. Ист.: Philostratus Flavius. The Life of Apollonius of Tyana. The Epistles of Apollonius of Tyana and the Treatise of Eusebius/With an English transl. by F. C. Conybeare. Camb.; L., 1969; Флавий Филострат. Жизнеописание Аполлония Тианского/Пер. А. Егунова//Поздняя греческая проза. М., 1961; Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского/Пер., коммент. и ст. Е. Г. Рабиновича. М., 1985. Лит.: Baur F. C. Apollonios von Tyana und Christus. Tüb., 1832; Noack L. Apollonius von Tyana: Ein Christusbild des Heidentums//Psyché. Lpz., 1858. Bd. 1. Fasz. 1; Miller I. Apollonios von Tyana// Pauly, Wissowa. Halbbd. 2. Sp. 146-148; Belliard O. Un saint païen: Apollonius de Tyane//Annales d " histoire économique et sociale. 1936. T. 53; Lagrange M. J. Les légendes pythagoriennes et l " Évangile//RB. 1937. T. 46; Courcelle P. Philostrate et Grégoire de Tours//Mélanges J. de Ghellinck. Gembloux, 1951. T. 1: Antiquité; Sch ü tz M. J. Beiträge zur Formgeschichte synoptischer Wundererzälungen, dargestellt an der Vita Apollonii des Philostratos: Diss. Jena, 1953; Petzke G. Die Traditionen über Apollonios von Tyana und das Neue Testament//Studia ad Corpus Hellenisticum Novi Testamenti. Leiden, 1970. Bd. 1; Lee G. Had Apollonius of Tyana read St. Mark?//Symbolae Osloenses. 1973. Vol. 48; Speyer W. Zum Bild des Apollonios von Tyana bei Heiden und Christen//JAC. 1974. Bd. 17; Bowie E. L. Apollonius of Tyana, Tradition and Reality//ANRW. 1978. Bd. 2.16.2; Belloni L. Aspetti dell " antica σοφα in Apollonio di Tiana//Aevum. 1980. Vol. 54; Илюшечкин В. Н. Отражение социальной психологии низов в античных романах//Культура древнего Рима. М., 1985. Т. 2; Corrington G. P. The «Divine Man»: His Origine and Function in Hellenistic Popular Religion. N. Y., 1986; Koskenniemi E. Apollonios von Tyana in der neutestamentlichen Exegese: Forschungen und Weiterführung der Diskussion. Tüb., 1994. |
| Писатель II-III века Флавий Филострат написал произведение «Жизнь Аполлония Тианского», представляющее собой его апологию. В частности, там рассказано и об эпизоде в Аспендосе, который свидетельствует, по крайней мере, о двух вещах – о том суеверном почитании, которым был окружен философ-колдун, и о том, что он в данном случае повел себя весьма достойно и, воспользовавшись своим влиянием, помог голодному народу. Поскольку прямая цитата всегда предпочтительнее пересказа – даже очень хорошего, – обратимся к античному источнику и посмотрим, что пишет Филострат. В то время Аполлоний наложил на себя обет молчания, и восхищенный биограф отмечает, что тот и молча добился успеха. «Было это вот как. Он явился в Аспенд, стоящий на берегу Эвримедонта, – из Памфилийских городов это третий по величине, – в пору, когда местным жителям приходилось в голоде довольствоваться лишь горохом, ибо богатые хлеботорговцы придерживали зерно, чтобы повыгоднее сбыть его в других городах. Поэтому люди всех возрастов в злобном отчаянии окружили градоначальника и, запалив огонь, намеревались сжечь его заживо, хотя он и укрылся подле кумиров кесаря, которые в то время казались страшнее и святее кумира Олимпийского Зевса, потому что кесарем этим был Тиберий, а в его правление, говорят, какой-то человек был обвинен в святотатстве лишь за то, что поколотил своего раба, когда у того при себе была серебряная монета с изображением Тиберия. Итак, Аполлоний , подойдя к градоначальнику, движением руки попросил объяснить, в чем дело. Тот отвечал, что не только не повинен в беззаконии, но, напротив, сам вместе с народом сделался жертвою беззакония и потому, ежели не позволят ему говорить, погибнет не он один, а все горожане. Тогда Аполлоний, оборотясь к надвигавшейся толпе, знаками попросил выслушать градоначальника. Аспендийцы, изумленные его поведением, не только приутихли, но и сложили горящие факелы на ближние алтари, а приободрившийся градоначальник сказал: «В нынешнем голоде повинны такие-то и такие-то (и он перечислил имена), ибо они, собрав хлеб, припрятали его в своих загородных поместьях». Горожане стали сговариваться тотчас же обыскать окрестности, однако Аполлоний , покачав головою, знаками посоветовал не делать этого, а лучше призвать виновных сюда, чтобы они отдали зерно добровольно. Вскоре хлеботорговцы явились, и тут он с трудом сдержал вопль сострадания при виде рыдающей толпы – кругом теснились стенающие женщины и дети, а старики причитали, словно вот-вот умрут с голоду. Однако он сумел соблюсти зарок молчания и, написав на табличке свой приговор, дал его градоначальнику для оглашения» (Арриан). |
| В связи с такой глубокой преданностью языческому культу стояло то, что Тарсийцы – провинциалы слишком горячо еще интересовались философией, поэзией, и риторикой, для которых в больших городах Греции тогда наступил уже век увядания. По свидетельству Страбона, тарсийцы, по своей любви к философии и другим наукам энциклопедического образования, превосходили жителей Афин и Александрии 14 . Состояние многочисленных в Тарсе школ было главное, чем интересовались образованные жители Тарса. Все философские школы имели здесь своих представителей. Из Тарса вели свое происхождение – стоики Антипатр, Архедем, Гераклид, Зенон и оба Афенадора, академик Нестор, – эпикурейцы – Диоген, Лизий и Плутиад, – поэты – Дионисид, Бион, Деметриус и Боэф; кроме того множество грамматиков и естествоиспытателей 15 . Тарсийские философы отличались свежестью таланта, способностью импровизации, легкостью мысли. Но нравственный характер здешних софистов был совершенно сходен с характером софистов александрийских. Конкуренция здесь была очень сильна, так как число ученых было очень велико, а учащихся чужеземцев с езжалось сюда очень мало. Отсюда-то мелочные счеты и раздоры ученых постоянно волновали город и, благодаря Страбону, мы знаем до каких нелепых обнаружений доходила иногда их взаимная распря. «Они, говорит он, мстили своим противникам эпиграммами, а если для этого не доставало остроумия, ночью обмазывали на смех их дома; академические диспуты оканчивались иногда кровавым побоищем». При таком безнравственном соревновании очевидно не мыслимы были серьезные научные занятия. История Аполлония Тианского служит лучшим доказательством этого. Когда Аполлоний Тианский, сообщает Филострат, достиг 14 лет, отец отвел его в Тарс и отдал ритору Евтидему. Но, не смотря на уважение, какое питал Аполлоний к своему учителю, обычаи города возмущали его, и ему казалось, что здесь нельзя серьезно заниматься философией. Тарсийцы больше, чем какой либо другой народ, были преданы роскоши, любили болтливость и веселость, великолепие одежды и внешнее щегольство ценили выше, чем афиняне мудрость. Они сидели по берегам протекавшей посредине города реки Цидн, как водяные птицы, и ожидали удовольствий. Спускайтесь в воду, обратился к ним однажды с насмешкой Аполлоний, чтобы допьяна напиться в воде. В виду такой невозможности заниматься, Аполлоний выпросил у отца своего позволение переселиться в близ лежащий город Эгу, где для занимающегося было больше спокойствия, в обществе господствовали более истинные стремления, был также храм Асклепия и само божество об являло свою волю людям 16 . |
| Именно так восприняли труд Филострата в христианской среде, о чем свидетельствует церковный историк IV века Евсевий Кесарийский. По его сведениям, в эпоху гонений императора Диоклетиана римский чиновник Иерокл, бывший префектом Египта в 307–308 годах, в сочинении «К христианам» воспользовался указанным произведением Филострата для сравнения Иисуса Христа с Аполлонием. Сочинение Иерокла до нас не дошло, но сохранилось его опровержение, принадлежащее Евсевию. Последний на протяжении всего своего труда доказывает, что Аполлоний был колдуном, оперировавшим демонической энергией: «…Даже если допустить, что писатель говорит о чудесах правду, то из его же слов при этом явствует, что всякое из них совершалось при содействии Интерес к фигуре Аполлония Тианского в современной новозаветной науке во многом связан с желанием найти «научное» объяснение феномену чудес, занимающему столь значительное место в евангельской истории Иисуса. Ученые, исходившие из того, что между «историческим Иисусом» и временем написания Евангелий прошло несколько десятков лет, в течение которых Его жизнь постепенно обрастала мифологическими подробностями, изобрели теорию, согласно которой образ Иисуса в Евангелиях был смоделирован по образцу «божественных мужей», о которых говорилось в древнегреческой и древнеримской литературе. Данная концепция, применяемая чаще всего к Евангелию от Марка, целиком соткана из натяжек. Не только жизнеописание Аполлония Тианского, но и все остальные литературные источники, в к-рых упоминаются «божественные мужи», созданы намного позднее, чем Евангелия. Герои этих литературных памятников были либо современниками Иисуса, либо жили после Него. Само словосочетание «божественный муж» нигде в Новом Завете не употребляется и является плодом творчества ученых. Последовательную литературную связь между Евангелиями и греческой литературой, несмотря на все предпринятые попытки, выявить не удалось. Даже предположение о том, что концепция «божественного мужа», якобы оказавшая влияние на развитие ранней христологии, повлияла на Евангелистов не напрямую, а через посредство эллинистического иудаизма (прежде всего, Филона не придало гипотезе научную достоверность. |
| Ново-пифагорейцы высказывали высокое воззрение на божество. Они признавали его духовный характер и учили о духовном служении ему – добрым нравственным поведением, так что порочный не может выказать божеству никакого почтения. Нужно чаще обращаться к божеству не потому, чтобы оно нуждалось в этом, а потому, что благодаря памяти о нем можно облагородить свою душу. Но это духовное почитание высшего божества не исключало внешнего поклонения подчиненным, низшим божествам; наоборот, считалась необходимым, потому что мы не можем обойтись без посредства в общении с божеством. Возвышение божества над миром пробуждало сознание необходимости – узнавать волю божества посредством откровения людям. И эта вера в откровение божества придает совершенно особый характер ново-пифагорейству. Неопифагорейцы верили, что божество сообщает человеку всё, что нужно для его спасения, чрез мантику и в различных религиозных мистериях. Но для общения с божеством необходима чистота жизни и отречение от чувственного мира. В этом пункте учения, касательно разных очищений и воздержаний, ново-пифагорейцы многое заимствовали у древних последователей Пифагора. Для иллюстрации ново-пифагорейского учения приведем хотя в самых кратких чертах жизнеописание знаменитого мага ново-пифагорейства и вообще излюбленного героя языческой древности Аполлония Тианского 139 , этого «языческаго Христа“. 05. Аполлоний – сын богатого гражданина Аполлония – родился в каппадокийском городе Тиане, около времени рождества И. Христа. Самое рождение его сопровождалось чудесными знамениями, которыми, замечает Филострат, «боги хотели указать и предсказать величие этого человека, его возвышение над земным и приближение к божеству“ (I. V, р. 6.). Рожденный при чудесных предзнаменованиях, Аполлоний обнаруживает богатые дарования, любовь к наукам и склонность к аскетическому образу жизни. Когда ему было 14 лет, отец отдал его в учение в киликийский г. Тарс ритору Евтидему. Но Аполлоний здесь не мог оставаться в виду распущенных нравов жителей. |
|
|
