| Путешественники упоминают также маленький островок по имени Библ, где водятся улитки, устрицы, ракушники и прочие обитатели прибрежных скал – все вдесятеро крупнее греческих. Там же добывается из белых ракушек камень маргарит, скрывающийся в их сердцевине Они достигли также по их словам Пагады в стране оритов, где камни и песок медные, где реки несут медные блестки. Медь эта настолько благородная, что ориты считают свою страну золотоносной Они говорят также, что случайно попали к ихтиофагам, чей город называется Стобира. Жители там одеваются в чешую больших рыб. И овцы в тех краях похожи на рыб, ибо питаются ими, потребляя странную пищу. А вот инды–карманы племя довольно цивилизованное. Море возле их берегов настолько богато рыбой, что у них даже нет рыбных садков, ибо они имеют ее сколько хотят и не засаливают впрок Автор говорит, что они причаливали также к Валаре; этот эмпорий утопает в миртах и пальмах, лаврах и садах с разнообразными растениями. Напротив лежит священный остров Селира. На его стороне, обращенной в открытое море, имеется на дне громадная впадина, где водятся устрицы, заключенные в белые раковины, внутри которых масса жира, но никакого камня. Туземцы выжидают, когда море утихнет или успокаивают его сами, вылив туда масла. Тогда пловец ныряет за добычей, снаряженный как резчик губок, однако снабженный ещё железной плитой и ёмкостью с благовониями. Приблизившись к моллюску, он выпускает благовоние для приманки; тот открывается и аромат опьяняет его: тотчас он пронзается железным острием и из его раны выходит жидкость, которую ныряльщик собирает в круглые углубления, выдолбленные в железной плите. Там эта влага затвердевает и приобретает вид природного жемчуга, который и есть белая кровь Красного моря. Море в тех краях кишит стадами китов и чтобы их отогнать, корабли имеют на корме и на носу колокола, звон которых пугает этих тварей. Наконец путешественники доплыли до устья Евфрата и направились по их словам вверх по реке в Вавилон В четвёртой книге Филострат рассказывает одни мифы и выдумки во славу и для похвалы Аполлония. |
| Автор говорит о камне, называемом пантарб; наибольший из них размером с ноготь и родятся они в подземных пещерах на глубине четырех оргий, и когда он родится, то от его энергии земля вздувается и трескается. И нельзя его добыть, разве только заклинаниями можно удержать. Ночью от него как днем, ибо он огненный и лучистый, а днем он ослепляет сильнейшим сиянием. В нем заключено свечение невыразимой мощи, и брошенный в море, он притянет к себе все разбросанные по дну там и сям камни, которые прилепятся к нему гроздью словно пчелиный рой – вот какая исходит от него сила. И сказочник Филострат заявляет, что [брахман] Иарх показал Аполлонию и сам камень, и все его свойства Он говорит, что пигмеи обитают под землей в области по ту сторону Ганга, и то, что рассказывают про образ их жизни, не выдумки. А вот скиаподов, макрокефалов и прочих тварей, о которых сообщает в своих баснях Скилак, нет ни в других землях, ни в Индии Золото, которое добывают грифоны, говорит автор, представляется в виде гальки, похожей на капли, и высекается клювом. Грифоны действительно обитают в Индии, ростом и силой сравнимые со львами, которых, пользуясь преимуществом в крыльях, они атакуют; превосходят они силою также драконов и слонов. Однако летают они как слабокрылые птицы, да у них собственно и нет настоящих птичьих крыльев, но имеются лишь алые перепонки. Тигр единственный зверь, которого они не могут настигнуть, ибо проворством тот не уступает ветру О птице фениксе автор сообщает то же, что и другие писатели Он говорит, что Аполлоний прожил у индов [брахманов] четыре месяца. Затем, покинув священную гору и имея с правой стороны Ганг, а с левой Гифас, он спустился к морю через десять дней пути. Во время путешествия путникам явилось много любопытного, в том числе обезьяны, но другой породы, нежели из перечной страны – черные, мохнатые, собаковидные и ростом с карликов. Они прибыли к Красному морю, которое, говорит автор, очень темного цвета и называется Эрифрейским по имени царя Эрифра Там они сели на корабль, увлекаемый нежным и благоприятным ветром. Они восхищались устьем Гифаса, который устрашающе устремляется в море. Действительно под конец его течение низвергается в каменистые, тесные, крутые места, через которые он прокладывает себе путь и впадает в море единым устьем, становясь опасным для тех, кто слишком приближается к берегу. Они говорят также, что видели устье Инда, где находится город Патала, омываемый им со всех сторон, и куда приплыл некогда флот Александра, ведомый опытным мореходом Неархом. Что же касается утверждений Орфагора, что в Красном море не увидишь Большую Медведицу, что мореплаватели там не могут обозначить полдень и что видимые звезды меняют там своё положение, то следует его словам вполне доверять. |
| В момент развернувшегося повсеместно процесса общественного и национального слияния она провозглашала всеобщее братство людей. Среди разлагающего влияния философии и цивилизации она учила высшей святости любви. Для раба, который никогда не играл большой роли в религиозной жизни Рима, это была религия страдающих и угнетенных. Для философа это был одновременно отзвук высшей этики поздних стоиков и развитие лучших учений школы Платона. Для мира, жаждущего чудес, она предлагала историю, полную чудес не менее необычных, чем совершенные Аполлонием Тианским; иудеи и халдеи вряд ли могли тягаться с христианскими экзорцистами, и предания о постоянном совершении чудес распространялись среди последователей этой веры. Для мира, глубоко осознающего политический распад и с готовностью и нетерпением устремленного в будущее, она с будоражащей силой провозглашала скорое уничтожение земного шара – славу всех своих друзей и осуждение всех своих врагов. Для мира, которому приелось холодное и бесстрастное величие, осмысленное Катоном и воспетое Луканом, она предложила идеал сострадания и любви – идеал, призванный в течение веков привлекать к себе все величайшее и благороднейшее на земле, – Учителя, Который был тронут видом наших немощей и Который мог плакать над могилой Своего друга. Короче говоря, миру, терзаемому противоречивыми верованиями и враждующими друг с другом философскими системами, христианство предложило свое учение не как человеческий вымысел, но как божественное откровение, подтверждаемое не столько разумом, сколько верой. «Потому что сердцем веруют к праведности» 7 ; «кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно» 8 ; «если вы не верите, не поймете»; «истинно христианское сердце»; «богословами становятся от сердца», – эти выражения лучше всего передают суть изначального воздействия христианства на мир. Как все великие религии, христианство больше беспокоилось об образе чувств, чем об образе мыслей. Основной причиной успеха христианства было соответствие его учения духовной природе человечества. |
| Все прочие истины, хотя и определённо выраженные в боговдохновенных книгах, например, учение о троичности Лиц в Боге, о наследственности греха, об искуплении, Шербери выключает из ряда богооткровенных. Самое понятие Шербери об Откровении – чисто субъективное. То Откровение, говорит он, которое принято другими, уже перестаёт быть Откровением, а делается Преданием или даже историей (quod tanquam revelatum ab aliis accipitur, non jam revelatio, sed traditio, sive historia habenda est). Если даже особенное Откровение и возбуждает в ком-либо веру, то каким образом он может сообщить своё убеждение другим, если истин общеизвестных и общепринятых нет? 17 Однако насколько упорно лорд Герберт Шербери оспаривал истины Божественного Откровения и вдохновения, настолько же настойчиво указывал он на то, что ему было дано небесное знамение, которое послужило ему поводом к изданию книги об Откровении 18 . За Шербери следует Блонт († 1693): он известен преимущественно нападением на боговдохновенные рассказы евангелистов о чудесах Иисуса Христа. По мнению Блонта, подобные рассказы имеют в своём основании ложные события. Между чудесами Христа и чудесами Аполлония Тианского будто бы различия нет; да чудеса и вообще невозможны, так как противоречат разуму. При суждении о чудесных рассказах, по Блонту, „вождём должен быть один разум” 19 . Джон Толанд (1670–1722) учит, что христианство есть чистая религия одного разума. В ней нет никаких тайн, которые превышали бы разум. Единственное основание всех человеческих знаний – это разум 20 . Библия как Откровение не потому истинна, что она откровенна, а поскольку согласна с разумом. Кроме согласия с разумом, никаких других доказательств боговдохновенности св. Писания быть не может. Скажут, что само св. Писание говорит о своей боговдохновенности? Но ведь то же делает и Коран. Только содержание св. Писания говорит о его высоком превосходстве. Согласие новозаветных рассказов с прообразами и предсказаниями Ветхого Завета имеет значение только для иудеев. |
| История про пантеру, так называемого солдата, который был истинным отцом Иешуа (Иисуса) – эта история упоминается даже в Талмуде и это не какая-то злокозненность специальная, это просто в тот момент, когда христианство себя преподносило еще в ближневосточном мире, то находились люди, которые не принимали христианство и когда им говорили, что Иисус бессеменно, безгрешным образом родился у девы, они говорили: «Какой безгрешно? Мы все про это знаем. Я там жил, мой друг там жил…» И отзвуки той полемики, которая была в Палестине во времена с самого начала христианства, они туда попали. И Кельс обвиняет христианство в фатальной непоследовательности и дальше он делает блестящий полемический прием, он говорит: давайте посадим еврея и христианина и пусть еврей задает вопросы христианину – это риторический диалог. И в его сочинении еврей задает вопрос: а почему же, если вы говорите, что вы верите в единого бога, у вас там какой-то святой дух, еще что-то, Иисус, какой он там бог, если Иисус бог, тогда почему единый и он начинает вот так еврей критиковать. Но не еврей конечно – это риторический еврей, вынутый из представления Кельса – античного человека – который критикует христианство. И здесь мы видим уже попытки перейти от грубой ругани такой: ах, разбойники, злодеи, к обвинениям по сути в непоследовательности, в том, что христианство не доработало объяснение этого своего мифа, своего рассказа о самом себе и не преподнесло его должным образом. А в настоящем своем виде, он выглядит для античного человека, как набор противоречащих себе высказываний, идей. И в частности он говорит, что ваши басни вызвали к жизни чудовищный обман. Я слышал некоторых из ваших толкователей, они построены на непоследовательности и не выдерживают никакой критики. Если вы говорите, что вы не почитаете языческих богов, потому что это какие-то смертные люди, которые умерли и которых обожествили – это евгемерическая критика, которую само язычество выработало, но тем не менее, христиане ее подхватили. И вот Кельс говорит: ну почему же тогда вы сами почитаете мертвого человека? Почему, когда вы рассказываете, что Иисус воскрес и так далее, у вас ни одного свидетеля нет? Когда говорится про каких-то Аполлония Тианского, или кого-то были люди, которые видели, как он куда-то взлетал. |
| После службы в Африке Север командовал легионами. При Марке Аврелии он стал сенатором. Некоторое время после его смерти он вел частную жизнь, но в 187 г. был назначен легатом Лугдунской Галлии. Потеряв свою первую жену Пацию Маркиану, он женился на Юлии Домне, которая происходила из исключительно богатой семьи Бассианов, наследственных верховных жрецов солнечного бога Гелиогалабала, или, по местному произношению, Эгалабала в Емесе Сирийской (Хомсе). Жену он выбрал на основании астрологических калькуляций. Этой дочери жреца гороскоп предсказывал стать царской женою, и когда гороскоп исполнился, и Север, женившись на ней, овладел верховной властью в Римской империи, он, по словам Е. Г. Рабинович, «в отношениях с женой проявлял не свойственную ему кротость, глядя сквозь пальцы на любовные и политические интриги Юлии, которая, без сомнения, была окружена для него своеобразным мистическим ореолом «волшебной помощницы», добывающей своему избраннику царство» (Е. Г. Рабинович. «Жизнь Аполлония Тианского» Флавия Филострата. – Флавий Филострат, цит. изд., с. 220). При получении известия об убийстве Пертинакса Север находился в Верхней Паннонии, занимал должность легата этой провинции и командующего Дунайской армией. Провозглашенный императором, он, по традиции, прибавил к своему имени имена предшественников и стал Луцием Септимием Севером Пертинаксом Августом. В «Истории августов» начертан его словесный портрет: «У него была красивая высокая фигура, и он носил длинную бороду. Волосы его были светлыми и волнистыми, выражение лица внушало уважение, его произношение было приятным на слух, но с некоторым африканским акцентом» (Christ, cit. op. S. 619). Геродиан так охарактеризовал императора: «Север, родом ливиец, проявлявший силу и энергию в управлении, привыкший к суровой и грубой жизни, очень легко переносивший трудности, быстрый в своих замыслах и скорый в исполнении задуманного» (цит. по: Ковалев, цит. изд., с. 723). Прирожденный политик и настоящий пуниец, он, по словам того же историка, «больше, чем кто-либо другой из людей.., обладал особой способностью притворяться и внушать доверие к своей благожелательности, не скупился на клятвы, чтобы затем, если нужно было, нарушить их, прибегая ко лжи ради выгоды, и с языка его сходило то, чего не было на уме» (цит. |
| Практический английский дух мешал деистам прямо и решительно отвергнуть веру в жизни человека. Чтобы выйти из этого затруднения, чтобы помирить теоретические требования с практическими, деисты ограничили свои требования таким образом. Свободомыслие в деле веры может быть допущено, говорили они, но для устранения злоупотреблений им, допустить его можно только для людей образованных. Таким образом, религия разума, религия свободная от авторитетов может быть уделом только образованных классов; для необразованных же, или, что одно и то же, низших классов должна быть оставлена религия веры, предания и авторитетов. 10 По такому воззрению христианство не исключалось деистами из числа религий, которые они считали возможным подвергнуть критическому рассмотрению; а это в свою очередь низводило христианство на степень естественных религий и содействовало унижению его в глазах английского народа. Чтобы дать понятие об этом унижении, мы считаем нужным изложить общую мысль некоторых деистических сочинений. Первое из сочинений такого рода появилось спустя 7 лет после изгнания Стюартов и 6 – после издания Toleration-Act’a. 11 Мы разумеем сочинение Локка Reasonableness of Christianity (Возможность усвоения Христианства разумом) – 1695 г. В этом сочинении Локк стремился доказать, что все истины откровения могут быть приняты и усвоены разумом, что религия христианская есть только возвещение и восстановление чистой естественной религии. По мнению некоторых историков, Локк не хотел бороться с христианством: он высоко ценил сущность и благотворное действие его. Но его сочинения важны в том отношении, что ими положено начало деизма со всеми его крайностями. 12 Признать верным этого взгляда вполне нельзя, потому что низведение откровенных тайн в ряд доступных человеческому пониманию мыслей служило уже к значительному унижению христианства. Около того же времени Чарльз Блаунт, переводчик двух первых книг об Аполлоние Тианском, доказывал, что первоначальная религия есть выдумка жрецов. Так говорил он о языческих религиях; но он ещё не осмеливался делать прямых нападок на христианство , хотя иногда и о христианстве выражался с остротами и ирониею, свойственными времени Реставрации Стюартов (1660–1688). |
| Расстояния указаны в «перегонах» (μονα), равных, по утверждению автора, 60 рим. милям. Христианские И. по Св. земле Самым ранним примером описания паломнической поездки на Св. землю, к-рая состоялась, по-видимому, в 333 г., является Бурдигальский итинерарий (Itinerarium Burdigalense). В этом небольшом трактате композиционно выделяются 3 раздела: в 1-м описан путь из г. Бурдигала (ныне Бордо) в К-поль и далее в Иерусалим (фактически это 2 отдельных И.); во 2-м разделе дано описание Св. земли; в 3-м рассказывается об обратном пути из Иерусалима до Кесарии и затем от Ираклии Понтийской (ныне Эрегли, Турция) до Медиолана. Первый и 3-й разделы Бурдигальского итинерария, автор к-рого, вероятно, также пользовался данными гос. курьерской службы (cursus publicus), по форме близки к «Итинерарию провинций императора Антонина» и запискам Феофана из Гермополя Великого. Это обстоятельство, а также тот факт, что посещение Иерусалима не было приурочено к Пасхе или к иному празднику, позволили англ. исследователю Б. Солуэю предположить, что автор Бурдигальского итинерария поехал в К-поль по гос. делу и лишь позднее решил воспользоваться случаем и посетить Палестину ( Salway. 2001. P. 35-36). Первый и 3-й разделы Бурдигальского итинерария представляют собой перечень географических пунктов с указанием расстояния между ними (на территории Галлии в лигах, дальше в рим. милях), в редких случаях внимание обращается на достопримечательности, к-рые были связаны с политической историей (гробницы Ганнибала и Еврипида, места рождения Аполлония Тианского и Александра Великого - Itiner. Burdigal. 572, 604, 578, 606) или с библейскими событиями (Тарс, где род. ап. Павел; Сарепта близ Сидона, где прор. Илия укрывался у вдовы - Ibid. 579, 585). В центральном разделе Бурдигальского итинерария, в к-ром описывается Св. земля - Иерусалим с окрестностями, Иерихон, долина р. Иордан и Мёртвое м., Вифлеем, Хеврон и др. (Ibid. 585-599), нет указаний на почтовые станции (mansio, mutatio), т. е. паломник, вероятно, путешествовал по Палестине самостоятельно. В этом разделе рассказ становится более подробным, заметны нек-рые стилистические параллели с «Ономастиконом» Евсевия Кесарийского (ок. 326-331), однако прямое заимствование маловероятно, т. к. этот трактат был переведен на латынь блж. Иеронимом Стридонским ок. 390 г., а свидетельств того, что паломник из Бурдигалы знал греч. язык, нет ( Elsner. 2000). |
| Ямвлих, свидетель великого переворота, совершившегося в судьбе Христианства обращением к нему Великого Константина, был первый Неоплатонический Философ, обративший религию к услугам язычества. Он, в одно и то же время Философ и жрец, первый отворил для Философии капище и посвятил ее в таинства феургии. С ним Философия оставила поприще свободного мышления и вступила в либиринф Мифологии, вопрошая там и здесь эти немые символы, которые, как бы многочисленные сфинксы, предлагали ей на разрешение свои многочисленные загадки. С сего времени началась невозвратно перемена в направлении Неоплатонической философии – ее языческое стремление, которое составляет ее отличительный характер до самого закрытия Александрийской школы Императором Иустинианом. Между последователями Ямвлиха совсем не видно таких, которые остались бы верными последователями Аммония и Плотина. Напротив, как сам он, так и все другие Философы IV и V века суть более жрецы, нежели Философы, и примером и словом действующие к поддержанию падающего язычества. Они проводят дни и ночи в капищах, закалают жертвенных животных, вызывают силы невидимые, советуются с оракулами, ищут во внутренностях животных знаков воли богов, держась при этом неуклонно всех Форм и Формул, предписываемых языческим обрядом. Мало того: по примеру Аполлония Тианского, они переходят из страны в страну, из города в город, всюду восстановляя местные народные обряды и усиливаясь возвратить им будто бы утраченные древний смысл их. Наконец, обратив свой гений от чистого философского исследования к преданиям полифеизма, Философы усиливаются, при помощи аллегорического толкования, раскрыть внутренние сокровища его, будто бы доселе не примеченные, дабы пленить ими современников и возвратить древней религии прежнее ее владычество над умами людей. Не многочисленные произведения их, этого времени, суть не что иное, как толкования готовых религиозных преданий и басней Поэтов, испещренные мифологическими именами. Большая часть Философов не говорят ни о чем другом, как только о феургии, магии, идолах, прорицаниях, жертвах и чудесах. Даже там, где дело касается высших метафизических начал, Философская мысль облекается повсюду в языческие символы и закрывается религиозных мистицизмом. Начала чисто–созерцательные олицетворены; имена богов, демонов, героев выражают теперь те чистые бытия, о которых говорит богословие Плотина. Мир умосозерцаемый преобразован в Олимп; путь соединения с божеством чрез созерцание и восхищение высших сил души ограничен тесною стезею феургии и сделался каким–то действием механическим. Таким образом, если прежде Философия отличалась религиозным направлением: то теперь она сделалась религиею. Александрийцы не только обнаруживают уважение к полифеизму, как к Греческому преданию; нет, они питают полную веру в бытие богов многих 29 и демонов и в силу языческих обрядов. |
| БЛИЗКИ: сносше И69 25 – калька с διαφρουσι наст. 3 мн. Б74 11 «различаются». Слав. калька значит прямо противоположное: «сходятся». Интересно, что в Лет та же приставка, хотя значение корня передано менее буквально: сьравнюще ЛМ27об. Словари не отмечают для сносити и сравнти значения, близкого к διαφρω. Место упомянуто в [Истр. II, 159]. АПОЛЛОНИЯ ТИАНСКОГО – мудреца и чудотворца I в. из города Тианы в Каппадокии. Один из величайших посвященных в тайны Духа, как Орфей и Пифагор (см. [Шюре, 398]). 3ЛА: злаго И69 28 на месте γοερν «печалей». Ноннос, цитируемый здесь (На Григ. I), ставит в связь звучание слов γοητεα «колдовство, обман» (от γοητεω) и γη «рыдание, плач» (в тексте τν γοερν мн. род.) от γοω: «γοητεα называется из-за γοερν». Лингво-филологический экскурс Нонноса в пер. утрачен; получилось новое: потвори нарекоши с злаго предани (S ). Лексемой злаго усилена антитеза добра (от Аполлония Тианского) – зла (от гаданий), разбита синонимическая пара «плачей и рыданий». Так и на И348 20 . И70 ПО БОЛОТУ: блатно И70 3 на месте παλματικν Б75 1 «по движению, по дрожанию»; ср. πλμα, πλμα, κατπαλμα «болото, низкое илистое место» – отсюда и «болотное». Ниже (Б75 5 ) это слово переведено адекватно: движющежес И70 6 . Софоклес объясняет παλματικς как «гадание по пульсации крови». На И169 5 передан как раз этот смысловой элемент: кръвавицами – не был ли это другой переводчик? МУХА: моуха на месте μς «мышь»; ср. μυα «муха». To же И169 4 , И178 8 . Трубачев (ЭССЯ 21.66) говорит об этимологическом родстве «мышь» – «муха» – «мох» на почве «серости» в и.-е. основе Мельничук (ЭССЯ 21.66) видит исходное значение «гадость», объединяющее мышей, мух, мошек-гнусов. Стремление к объединению этих существ проявилось во Врем заменой мышей на мух. АНАКСАГОР ИЗ КЛАЗОМЕН (ок. 500–428) – афинский философ, первым говоривший о бесконечно малых величинах, учитель Перикла. ПИФАГОР САМОССКИЙ (VI в. до н. э.) – древнегреч. философ-математик, учился в Египте и в Вавилоне, основал в греч. колонии в Юж. Италии (в г. Критоне) школу, ставшую праматерью всех идеалистических школ. |
|
|
