| Но можно сделать ещё один шаг и точнее определить, в каком именно месте Греческой Сирии писал наш автор. В 144 Q. читаем: «Если Бог изначала пределом моря положил песчаный берег, то каким образом море в различных пределах переходит этот предел? Ибо в этой области море в некоторых местах отбежало, другие же погружены в воду». Составитель, несомненно, пишет в местности, расположеной у берега моря и часто страдавшей от наводнений. В 34-м Q. спрашивается: «Если Бог есть Творец и Владыка твари, то каким образом возможны в пределах твари чудеса Аполлония (Тианского)? Ибо они и волнение моря, и дуновение ветров, и набеги мышей и других зверей прекращают, как мы видим. И если бывшие от Господа чудеса в большинства случаев (ещё и теперь) самыми событиями подтверждаются». В ответ на это автор «Вопросов» пишет: «Бывшие от Аполлогия (Тианского) чудеса Господь не уничтожил потому, что они происходили на почве знания естественных сил природы к телесной пользе людей. Демона же, который поселился в статуе Аполлония и изречениями оракула вводил в заблуждение людей, чтобы они почитали Аполлония как Бога, заставил замолчать (φμωσε), а вместе с ним и весь род остальных демонов, которые почитались Эллинами под именем богов, истребил, как об этом свидетельствует действительность». Данное место показывает, что наше сочинение написано на том месте, где постоянно собственными глазами мог видеть те чудеса, которые автор называет τ πολλωνου τελσματα. Таким образом, искомый Сирийский город должен лежать вблизи моря. Малала рассказывает, что Аполлоний в Антиохии направил одно θαμα против Северного ветра, а другое против скорпионов. Вывод отсюда: весьма вероятно, что Антиохия-город, который несколькими столетиями раньше прославился чудесами Аполлония – место, в котором жил автор нашего сочинения. Он не сомневался в чудесах Аполлония Тианского, ибо в каждый данный момент собственными глазами может убедиться в них, но только объясняет их учёными познаниями Аполлония, которые дали ему возможность раскрыть тайну природы. Можно ли на основании φμωσε заключать, что в городе, где жил составитель, статуя Аполлония была разрушена христианами, спорно, хотя не невероятно. |
| В связи с такой глубокой преданностью языческому культу стояло то, что Тарсийцы – провинциалы слишком горячо еще интересовались философией, поэзией, и риторикой, для которых в больших городах Греции тогда наступил уже век увядания. По свидетельству Страбона, тарсийцы, по своей любви к философии и другим наукам энциклопедического образования, превосходили жителей Афин и Александрии 14 . Состояние многочисленных в Тарсе школ было главное, чем интересовались образованные жители Тарса. Все философские школы имели здесь своих представителей. Из Тарса вели свое происхождение – стоики Антипатр, Архедем, Гераклид, Зенон и оба Афенадора, академик Нестор, – эпикурейцы – Диоген, Лизий и Плутиад, – поэты – Дионисид, Бион, Деметриус и Боэф; кроме того множество грамматиков и естествоиспытателей 15 . Тарсийские философы отличались свежестью таланта, способностью импровизации, легкостью мысли. Но нравственный характер здешних софистов был совершенно сходен с характером софистов александрийских. Конкуренция здесь была очень сильна, так как число ученых было очень велико, а учащихся чужеземцев с езжалось сюда очень мало. Отсюда-то мелочные счеты и раздоры ученых постоянно волновали город и, благодаря Страбону, мы знаем до каких нелепых обнаружений доходила иногда их взаимная распря. «Они, говорит он, мстили своим противникам эпиграммами, а если для этого не доставало остроумия, ночью обмазывали на смех их дома; академические диспуты оканчивались иногда кровавым побоищем». При таком безнравственном соревновании очевидно не мыслимы были серьезные научные занятия. История Аполлония Тианского служит лучшим доказательством этого. Когда Аполлоний Тианский, сообщает Филострат, достиг 14 лет, отец отвел его в Тарс и отдал ритору Евтидему. Но, не смотря на уважение, какое питал Аполлоний к своему учителю, обычаи города возмущали его, и ему казалось, что здесь нельзя серьезно заниматься философией. Тарсийцы больше, чем какой либо другой народ, были преданы роскоши, любили болтливость и веселость, великолепие одежды и внешнее щегольство ценили выше, чем афиняне мудрость. Они сидели по берегам протекавшей посредине города реки Цидн, как водяные птицы, и ожидали удовольствий. Спускайтесь в воду, обратился к ним однажды с насмешкой Аполлоний, чтобы допьяна напиться в воде. В виду такой невозможности заниматься, Аполлоний выпросил у отца своего позволение переселиться в близ лежащий город Эгу, где для занимающегося было больше спокойствия, в обществе господствовали более истинные стремления, был также храм Асклепия и само божество об являло свою волю людям 16 . |
| Вступавшие в тайные религиозные союзы, или гетерии, адепты принимали посвящение и затем проходили ряд ступеней. «Эти степени посвящения, – по словам знатока античных мистерий Е. Г. Рабинович, – являются универсальным признаком всех закрытых коллегий, и хотя число степеней варьируется.., но различаются два главных состояния относительно таинства: предварительно посвященный обычно именуется мист (“тот, чьи уста запечатлены”, “молчун”), полностью посвященный – эпопт (“наблюдатель”, “созерцатель (таинства))”. Во всех степенях требовалось соблюдение разнообразных – порой сложных – правил, касающихся еды, одежды, общения с женщинами и т.д., но главным правилом оставалось соблюдение тайны. Тайна (мифологическая доктрина… союза) заключалась в приобщении к некоему сокровенному знанию, всегда имеющему отношение к загробному блаженству, которое… требовало приложения некоторых специальных усилий и получения некоторой специальной информации – вот этой-то информацией и располагал эпопт» (Е. Г. Рабинович. «Жизнь Аполлония Тианского» Флавия Филострата. – Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. М., 1985, с. 246). Несравненно популярнее мистериальных культов были общенародные праздники в честь богов – истмийские, пифийские в Дельфах в честь Аполлона, Панафинеи в Афинах, но самыми знаменитыми из них были те, что устраивались в Олимпии на Пелопоннесе в честь Зевса Олимпийского. Эти празднества сопровождались спортивными состязаниями, в которых первоначально участвовали дорийцы, а потом и гимнасты из всех эллинских полисов. Основателем Олимпиад почитали Геракла, родоначальника дорийских царей – гераклидов. Счет Олимпийских игр ведется с 776 г. до Р. Х., когда их стали проводить регулярно – раз в четыре года. Счет по Олимпиадам стал впоследствии основой общегреческого летосчисления. Олимпиады проходили летом, в течение 5 дней. Самым древним состязанием был бег на расстояние одного стадия – стадион, откуда потом пошло название самого ристалища – плошадки для бега, а потом и специально отведенного места для других спортивных соревнований. |
| Философы неоплатонической школы, строя свою систему на началах греческой философии, особенно Платона, Пифагора и Аристотеля, принимали в свое миросозерцание и религиозные верования язычников. Философия теперь уже не отрицает языческих мифов и культов, как прежде, но, не принимая, впрочем, их вполне, дает им философский смысл, одухотворяет, так сказать, чувственные формы языческой религии, объясняя все иносказательно. Языческие боги, например, являются не действительными существами, как веровали язычники, а простыми олицетворениями идей верховного существа, понятие о котором выработано Платоном. С другой стороны, языческие мудрецы – Сократ, Платон, Пифагор, Аполлоний Тианский и другие являются не просто представителями философского движения человеческой мысли, но благочестивыми мужами и провозвестниками божественных идей в мире. Некоторые из этих мудрецов выставляются даже чудотворцами, например Пифагор (около 500 г. до Р. X.), Аполлоний Тианский (родился во 2 г. после Р. X., умер в 97 г.). В жизнеописании Аполлония , составленном в первой половине III века ритором Филостратом, ему приписываются разные сказочного свойства чудеса, вроде того, что он понимал язык зверей. Что касается христианства, то неоплатонические философы не исключали и его из своего миросозерцания, признавая Основателя его, Иисуса Христа, великим и святым и причисляя Его, сообразно с общими основами своей системы, к великим мужам древности, отличавшимся мудростью и благочестием, почему многое из учения Христа Спасителя и было введено в систему неоплатонизма. Представителями такого направления философии были: Аммоний Сакк, живший в Александрии в конце II и начале III века, и ученик его Плотин, уроженец египетского города Ликополя, около 240 года основавший свою школу в Риме, из которой вышло много замечательных поборников неоплатонизма, распространившихся по Италии и Востоку. Конечной целью этой философии было достижение религиозного созерцания, и философы вроде Плотина приписывали уже себе созерцание Божества. |
| У императора Александра Севера Его изображение стояло вместе с изображениями Авраама, Орфея, Аполлония Тианского Оракул Аполлона в Милете отзывается о Христе с большим уважением: «Он был смертен по телу, премудр и творил чудеса». 160 В другом изречении оракул говорит: «Христос, как благочестивый, пребывает на небе с благочестивыми; итак не порицай Его, а сожалей о глупости людей, причиною гибели которых был Он». 161 То же самое говорит Геката: «Душа, о которой идет речь, есть душа благочестивого человека, но те, которые Его боготворят, заблуждаются» 162 . Порфирий, который приводил эти изречения в «Философии оракулов», очевидно разделял такое высокое мнение о Христе. Некоторые язычники свидетельствовали свое уважение к Христу тем, что в своих сочинениях старались противопоставить Ему какую-нибудь знаменитую личность из их истории; так Филострат и Иерокл противопоставляли Ему Аполлония Тианского, Порфирий и Ямвлих – Пифагора. Только у Цельса мы находим совершенно другое отношение к личности Иисуса Христа. Цельс не видит в Нем ничего не только божественного, но и замечательного, выдающегося. Если бы Бог, говорит он, и в самом деле вошел в человека, Он необходимо отличался бы его ростом, красотою, силой, величием, голосом, красноречием, – но этот (Христос) ни в чем не был выше других людей и даже, как говорят они сами (христиане), – был некрасив и незнатен. 163 Смиренный образ Христа, добровольно и кротко переносившего хулы, клеветы и преследования врагов и измену своего собственного ученика, не производил впечатления на Цельса и даже дает ему повод к насмешкам. Этот Бог христиан, говорит он, еще в детстве трусливо бежит в Египет от преследования Ирода. Впоследствии уличенный и преданный суду, Он спасается постыдным образом. 164 Перед страданиями Он просит Бога избавить Его от этих страданий. На кресте Он не переносит простой жажды, которую может перенести самый обыкновенный человек и пьет даже желчь и уксус. 165 Характер Его раздражительный, склонный к угрозам и проклятиям; обращаясь всегда со словами: «Горе вам», «Я вам говорю», Он показывает, что бессилен убедить своих слушателей доказательствами и потому употребляет средства, не приличные не только Богу, но и здравомыслящему человеку. |
| D. F. Strauss. Der Leben Jesu kritich bearbeitet, 1–2. Tubingen, 1835–1836, позднее многочисленные переработки. 242 См. цит. соч., т. 1, с. 75. Для Штрауса этого периода характерна та же либерально–христианская апологетпческая тенденция, что и для большинства его просвещенческих предшественников, а также, mutatis mutandis, для многих его продолжателей: он хотел спасти возвышенный моральный смысл Евангелий от компрометации недолжными мотивами. Как известно, в конце жизни Штраус позволял себе выпады против и такой апологетики; но это характеризует его личную внутреннюю эволюцию. 243 Современная исследовательница осторожно говорит в этой связи о жанре, «который сейчас называют ареталогическим, а в древности он определенного названия не имел, так как к изящной словесности не причислялся» (£ " . Г. Рабинович, ««Жизнь Аполлония Тианского»Флавия Филосграта», в: Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского, М., 1983, с. 221). Ср. нашу попытку призвать к осторожности в оперировании категорией жанра: С. С. Аверинцев, «Жанр как абстракция и жанры как реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости», в: Взаимосвязь и взаимовлияние жанров в развитии античной литературы. Отв. редактор М. Л. Распаров, М„ 1989, с. 3–25 (перепечатано в: С. С. Аверинцев. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М„ 1996, с. 191–219). 244 Здесь и во всей этой статье обсуждается предпочтительно тот тип научного дискурса, который характерен для немецкой науки. Попытка пересмотреть подход к проблеме, осуществленная с сознательным вызовом немецкой традиции рядом американских специалистов, что бы о пен ни говорить в остальном, оплачивает свежесть взгляда исключительным по откровенности дилетантизмом в употреблении литературоведческих терминов и понятий (колоритный пример — R. Н. Gundry. Mark: Λ Commentary on His Apology for the Cross. Grand Rapids, Michigan, 1993, особенно раздел «The literary Genre of Mark " s Gospel», p. 1049–1051). Поскольку эта статья представляет собой попытку уточнить литературоведческое описание евангельского текста, нам естественно принять за точку отсчета схемы, обычные для немецкой школы, в любом случае всегда стремившейся к большей точности в этом пункте, чем американские создатели альтернативного типа анализа. |
| Писатель II-III века Флавий Филострат написал произведение «Жизнь Аполлония Тианского», представляющее собой его апологию. В частности, там рассказано и об эпизоде в Аспендосе, который свидетельствует, по крайней мере, о двух вещах – о том суеверном почитании, которым был окружен философ-колдун, и о том, что он в данном случае повел себя весьма достойно и, воспользовавшись своим влиянием, помог голодному народу. Поскольку прямая цитата всегда предпочтительнее пересказа – даже очень хорошего, – обратимся к античному источнику и посмотрим, что пишет Филострат. В то время Аполлоний наложил на себя обет молчания, и восхищенный биограф отмечает, что тот и молча добился успеха. «Было это вот как. Он явился в Аспенд, стоящий на берегу Эвримедонта, – из Памфилийских городов это третий по величине, – в пору, когда местным жителям приходилось в голоде довольствоваться лишь горохом, ибо богатые хлеботорговцы придерживали зерно, чтобы повыгоднее сбыть его в других городах. Поэтому люди всех возрастов в злобном отчаянии окружили градоначальника и, запалив огонь, намеревались сжечь его заживо, хотя он и укрылся подле кумиров кесаря, которые в то время казались страшнее и святее кумира Олимпийского Зевса, потому что кесарем этим был Тиберий, а в его правление, говорят, какой-то человек был обвинен в святотатстве лишь за то, что поколотил своего раба, когда у того при себе была серебряная монета с изображением Тиберия. Итак, Аполлоний , подойдя к градоначальнику, движением руки попросил объяснить, в чем дело. Тот отвечал, что не только не повинен в беззаконии, но, напротив, сам вместе с народом сделался жертвою беззакония и потому, ежели не позволят ему говорить, погибнет не он один, а все горожане. Тогда Аполлоний, оборотясь к надвигавшейся толпе, знаками попросил выслушать градоначальника. Аспендийцы, изумленные его поведением, не только приутихли, но и сложили горящие факелы на ближние алтари, а приободрившийся градоначальник сказал: «В нынешнем голоде повинны такие-то и такие-то (и он перечислил имена), ибо они, собрав хлеб, припрятали его в своих загородных поместьях». Горожане стали сговариваться тотчас же обыскать окрестности, однако Аполлоний , покачав головою, знаками посоветовал не делать этого, а лучше призвать виновных сюда, чтобы они отдали зерно добровольно. Вскоре хлеботорговцы явились, и тут он с трудом сдержал вопль сострадания при виде рыдающей толпы – кругом теснились стенающие женщины и дети, а старики причитали, словно вот-вот умрут с голоду. Однако он сумел соблюсти зарок молчания и, написав на табличке свой приговор, дал его градоначальнику для оглашения» (Арриан). |
| В минуту рождения Конфуция над домом, где он родился, парили два дракона и голоса незримых духов пели в воздухе: «небеса трепещут от радости при рождении святого сына». Грудь новорожденного не крик испустила в первую минуту, а чудную мелодию небесной музыки; кроме того, на этой груди были начертаны слова, которые ясно указывали на будущую великую роль новорожденного мудреца. Аполлоний Тианский родился близ чудного источника, среди лебедей, которые при появления его на свет плясали и пели, ударяя крыльями. Аполлоний, между прочим, всходил на священную гору, на которой жили индийские мудрецы и которая вся окружена туманом, сгущающимся и рассеивающимся по воле мудрецов. На этой горе его угощали обедом, для коего треножники становились сами собою, тарелки приносились невидимыми руками. За обедом была чаша Тантала, которая сама собою наполнялась по мере того, как ее осушали собеседники. Прислуга этих мудрецов состояла из медных или бронзовых рабов. Здесь также Аполлон видел огромную каменную урну с дождем и другую такую же с ветром, которые состоят в распоряжении мудрецов, – видел, как мудрецы ходят по траве вышиною в три фута, даже не согнув ее, как они поднимаются в воздухе на значительную высоту, извлекают огонь прямо из солнца и т. п. Но Аполлоний, не только видел много чудес, но и сам творил их. Так он знал все азиатские языки, никогда не учившись им, а в Ефесе истолковал своим слушателям даже язык воробьев щебетавших над его головою. Здесь же он избавил народ от моровой язвы, свирепствовавшей в городе. Он указал в храме на одного старого нищего, как виновника моровой язвы; народ тотчас забросал камнями этого нищего; но когда хотели вынести труп из храма, то под грудою камней нашли только огромную черную собаку, покрытую пеною от ярости. Язва после этого прекратилась. В Риме, призванный на судилище Домициана, Аполлоний внезапно скрывается и исчезает от взоров собраний, и вечером того же дня является в Пуццолах, за двести верст от Рима. В Аркадии он сходит в подземный мip, семь дней беседует там с божеством теней Трофонием и выходит из подземного мipa в Авлиде и т. |
| Кому удастся проникнуть в этот мир сверхъестественного, сблизиться с силами этого мира, кто умеет действовать с их помощью на внешний объективный мир, на природу 12 , людей 13 и даже богов 14 , тот обладает в полном смысле исключительным могуществом – он волшебник, маг 15 , он выше других смертных, удел которых только служить богам; он является среди них некоторою силой, владыкой в полноте религиозного величия, прообразом высочайшей мудрости. Такими счастливцами – наравне с людьми – являются даже боги. Афродита уже у Гомера выступает могучей волшебницей, благодаря ее волшебному поясу, а Гермес, благодаря траве μλυ и волшебному жезлу 16 . Далее следуют маги – герои, каков, например, Демон Темесский 17 и Лакедемонский Астрабан 18 . Между людьми славою магии были – Пифагор, образ которого века успели уже сделать таинственным, и на которого эллинская фантазия так охотно переносила всю свою мудрость, а также Аполлоний Тианский, похождения которого подробно описаны Филостратом. Распространенная и всегда в язычестве, магия особенно усилились в пределах римского государства именно в это время – время всеобщего почти недовольства, неудовлетворенности прежними культами при сильной потребности веры, врожденной человеку 19 . Римские императоры этого времени (Август и Тиверий) не раз делали повеления о запрещении чужеземным астрологам заниматься своим ремеслом, которое наносило ущерб национальным гаданиям авгуров и гаруспиков 20 . Вера в магию овладевает высшими и образованными классами общества. Германик, сын Тиверия, верит в заклинательные формулы Пизона, начертания на свинцовых табличках и обвалянные в полусожженный и опачканный запекшейся кровью пепел 21 . Плиний – Suae aetatis doctissimus (ученейший своего времени муж) 22 – верит в амулеты 23 . Аполлоний Тианский, Александр Абонотихский, 24 , циник Терегрин 25 , Симон Кипрянин, приобретают всеобщее уважение и первому из них отечественный город воздвигает храм, помещая в нем изображение этого мага-философа 26 , с последним советуется иудейский прокуратор Феликс относительно интимных дел своей жизни 27 . |
| С учётом серьёзных свидетельств против апокрифов, решение Римской католической и Православной церквей объявить их каноническими является необоснованным и отвергается протестантами. Это грубая ошибка – позволять лишённым богодухновениости текстам смешиваться с записанным откровением Божиим и подрывать божественный авторитет Писания (Ramm, 65). Библиография : Н. Andrews, An Introduction to the Apocryphal Books of the Old and New Testaments. Augustine. The City of God. R. Beckwith, The Old Testament Canon of the New Testament Church and Its Background in Early Judaism. M. Burroughs, More Light on the Dead Sea Scrolls. H. Denzinger, Documents of Vatican II. chapter 3. → The Sources of Catholic Dogma. N. L. Geisler, «The Extent of The Old Testament Canon»//G. F. Hawthorne, ed., Current Issues in Biblical and Patristic Interpretation. __ and W. E. Nix, General Introduction to the Bible, rev. ed. Josephus, Antiquities. 1.8. B. Metzger, An Introduction to the Apocrypha. B. Ramm, The Pattern of Religious Authority. Р. Schaff, The Creeds of Christendom. A. Souter, The Text and Canon of the New Testament. B. Westcott, A General Survey of the Canon of the New Testament. Аполлоний Тианский (APOLLONIUS OF TYANA) Аполлоний Тианский (ум. 98 по Р. X.) иногда упоминается критиками христианства как пример соперника Христа в притязаниях на богосыновство, обладавшего в подтверждение своих притязаний способностью творить чудеса. Филострат в своей «Жизни Аполлония » излагает истории о посмертных чудесах, в том числе о явлениях и обожествлении (см. апофеоз). Некоторые критики ссылаются на эти истории, отрицая уникальность жизни, смерти и воскресения Христа. Оценка притязаний. В случае Аполлония все претензии не выдерживают никакого сравнения с Христом (см. Христос: божественная сущность). У Филострата биография Аполлония кончается на его смерти. Не так обстоит дело с жизнеописаниями Иисуса (см. Мф. 28 ; Мк. 16 ; Лк. 24 ; Ин. 20 – 21 ). Они кончаются Его воскресением (см. воскресение Христа: свидетельства). В биографии Аполлония нет ничего сверхъестественного, ни претензий на божественность, ни чудес, совершенных в подтверждение этих претензий. Рассказы о его посмертных чудесах фактически даже не входят в его биографию. Его биограф, Филострат, называет их просто «рассказами». По сути дела, это позднейшие легенды. |
|
|
