| Граф Бестужев-Рюмин, передав такое извещение резидента в коллегию иностранных дел, признал более удобным и полезным поручить разведывание о заднестровском раскольническом архиерее киевскому губернскому начальству. Киевский вице-губернатор, тайный советник Костюрин, получив указ иностранной коллегии, тотчас же отправил за границу надежных людей в Могилев на Днестре, в Хотин и в Яссы. Они узнали, что Афиногена, о котором упоминал резидент, у старообрядцев уже нет, а вместо него есть Анфим, и что этого Анфима старообрядцы за своего архиепископа больше не признают, в чем всячески уверяли старообрядцы, жившие по торговым делам в Могилеве, и могилевский комендант. В Могилеве же агент, посланный из Киева, виделся с анфимовыми служителями и с его живописцем, приехавшими по его приказанию за покупками. Они сказали, что Анфим живет в Ветрянке и в церкви этой слободы служит по-архиерейски, что при нем десять человек попов и дьяконов и что, сверх того, он посвящает попов для старообрядцев. Ясский митрополит, узнав от агента, посланного Костюриным, что на Анфима, находящегося с ним в переписке, обращено внимание русского правительства и что оно по собрании предварительных сведений намерено дипломатическим путем требовать его выдачи, тотчас изменил свои отношения к Анфиму и вместо оказательства «братосоюзной» к нему любви разослал по всей своей епархии ордеры, чтоб Анфима, «где он явится, тотчас поймать и, связав, привесть в Яссы с тем намерением, чтоб ему, лжеархиепископу, бороду обрить и в ссылку, в которых местах соль ледовую бьют, сослать». С ордерами разосланы были и приметы Анфима. Выгораживая себя и митрополита браиловского Даниила из дела об Анфиме, ясский митрополит умалчивает, однако, о Мисаиле редовуцком и его отношениях к лжеархиепископу; он передает агенту два письма анфимовы и славскую грамоту на сан «архиепископа всего православия», но копий с своих писем к Анфиму не доставляет. Вообще Иаков вел себя в этом деле довольно загадочно. Получив такие сведения об Анфиме, святейший синод поручил киевскому митрополиту Тимофею войти в непосредственные сношения с молдавским митрополитом и самым энергическим образом требовать от него, чтоб он прекратил возникшее в его епархии незаконное и ложное раскольническое архиерейство. |
| хиротонии, аз же смиренный в тот самый час буду возлагать на себя одежды архиерейския». Так как к письму было приложено золото, то самозванный епископ согласился на предложение Анфима и уведомил, чтобы он к назначенному дню готовился принять хиротонию. 11 апреля 1753 г. в великй четверток Анфим служил литургию, и в определенное церковным уставом время (после малого входа) возложил на себя архиерейския облачения, при пении клира «аксиос!» – в уверенности, что в это время епископ Лука также служит литургию и читает молитву хиротонии; тогда же Анфим поставил попа и диакона. После этого Анфим успел еще поставить несколько попов и диаконов, как разнеслась справедливая весть, что в то время как он надевал на себя архиерейския облачения, епископ Лука не только не служил литургии, но уже и сан епископский оставил и в «католицкий раскол» перешел, и ходил в военном мундире польского жолнера. Соблазн выходил величайший, никогда еще небывалый... Но Анфим был муж «своенравен», и не в характере его было отказаться от небывалой хиротонии. Он стал добиваться, чтобы кто-нибудь из епископов греко-восточных подтвердил оную, или довершил ее, и в этом, по свидетельству самого Анфима, он успел, упросив браиловскаго митрополита Даниила. Даниил над главою коленопреклоненного Анфима, во время, положенное для архиерейской хиротонии, прочитал будто бы «молитву благословения». Было или нет это на самом деле, писатели разногласят 65 ; но во всяком случае, трудно объяснить, что это за «довершение» хиротонии и как оное понимать. С того времени, как сделался известным переход мнимого епископа Луки в католичество, начались постоянные странствования Анфима по разным старообрядческим обществам, в которых он встречал то ласковый прием, то, после недолгого времени, слышал угрозы лишить его жизни. Причина нерасположения к нему заключалась не в сомнении относительно его хиротонии, а в его характере «своенравном» и в жизни соблазнительной. Был он в обществах казаков на Кубани и по Дунаю, где держал себя высокомерно и стремился к властительству над ними, чем и возбуждал всеобщее неудовольствие. |
| Сидит Анфим-страдалец в московской тюрьме каменной, приходит народ к колодникам сотворить святую милостыню и слышит учительные слова Анфима; слышит о том, как прежде был мучим красноречивый схимник за «древлее благочестие», как впереди предстоят ему новые, еще большие страдания. Старообрядцев множество посещало Анфима в «бедности», приходило множество и православных. И эти заслушивались речей красноречивого Анфима, и они удивлялись «разуму учения его». В «бедности» у Анфима было особое помещение, и к нему приставлен был для караула особый сержант. Приходившие к «батюшке» Анфиму старообрядцы давали тому сержанту «почесть», то есть, попросту сказать, подкупали его, чтобы он не препятствовал беседам их с «страдальцем». Одна богатая старуха, вдова, дворянского рода, часто посещала «батюшку Анфима» и приводила к нему живших у нее двух девушек; одна из них была дочь купеческая, другая — секретарская. «Он же упользова ю, сказуя древляго благочестия содержимые церковныя узаконения и обычаи, измененные Никоном». Все три почувствовали сильную привязанность к страдальцу Анфиму и, прельщенные его словами, уклонились в раскол. Анфим, зная, что московская барыня очень богата, вздумал с помощью ее освободиться из тюремного заключения, избавиться от неминуемого тяжкого наказания и укрыться вместе с нею и ее богатствами в каком-либо надежном, недоступном для московских преследователей месте. И стал он ее уговаривать, чтобы «ей с ним убраться в польские пределы, паче же на Ветку, мня прият быти тамошними отцы». Все мысли, все помышления барыни-старушки были в воле Анфима; она в религиозном фанатизме, увлекшись учительными словами «батюшки-страдальца», своей воли более не имела и возражать ему, не только словом, но и мыслью, не могла. Обе девушки были в таком же настроении духа. Но побег из крепкой тюрьмы был возможен лишь при участии караульного сержанта. Хоть и сержант смотрел на своего заключенника, как на святого, однако же его не так легко было подговорить к бегству за границу. Понемножку, исподволь, осторожно стал Анфим склонять его к побегу, представляя в самых обольстительных красках будущее их житье-бытье на Ветке. |
| 3. Обвинение в ереси этнофилетизма от Анфима IV (Тамвакиса) Понимание смысла деяний Собора не может быть полным без рассмотрения письма Анфима IV (Тамвакиса) от 11 сентября 1872 г. , которое было адресовано действующему Патриарху Константинопольскому Анфиму VI. Сначала скажем несколько слов об авторе письма. Он дважды был Патриархом Константинопольским (1840–1841, 1848–1852); в бытность свою на патриаршей кафедре издал томос об автокефалии Элладской Православной Церкви (29 июня 1850 г.). При этом, по авторитетной характеристике Мануила Гедеона, Анфим IV был «не способен (νεπιτδειος) к управлению такой громадой» , то есть Константинопольским Патриархатом во всем его величии. После письменного отречения от престола (30 октября 1852 г.) жил на одном из Принцевых островов (о. Принкипо) до глубокой старости (†1878). В данном письме болгарам было предъявлено обвинение не в расколе филетизма, а в ереси этнофилетизма. Ввиду важности данного письма представим его русский перевод. «О всесвятейший, божественнейший и наипочтеннейший Патриарх Константинопольский, во Христе Боге весьма возлюбленный и наижеланнейший брат и сослужитель нашей мерности, господин Анфим, — возлюбленную нам сию почтеннейшую Всесвятость [т. е. адресата, действующего Патриарха Анфима VI. — И. Д.] братски о Господе лобызаем. Получив с благодарностью великой датируемое 9-м числом месяца почтенное братское письмо ее [то есть Его Всесвятости — адресата, действующего Патриарха Анфима. — И. Д.], в котором мы получили приглашение прибыть и принять участие в завтра проводимом втором заседании Святого и Великого Собора, мы ощущаем немалую печаль, поневоле не имея возможности принять приглашение, страдая поистине многообразными телесными болезнями, и особенно в эти дни — болями ног и страшными ревматическими недугами. Испрашивая у этого и всего Святого и Великого Собора прощения за это невольное наше отсутствие, мы горячо просим Вашу почтенную Всесвятость, которой мы и передаем наше собственное смиренное право голосования, представлять и нас, которые, как было сказано, не имеем возможности оказаться на втором заседании Святого и Великого Собора. |
| Вопрос был потом решен в том смысле, что епископ Иерофей сделался помощником Амасийского митрополита. Это было и вполне благовременно, потому что против митрополита Анфима в синод были принесены жалобы со стороны паствы, с обвинением его в неспособности к епархиальному управлению. Священный синод, потребовал от митрополита Анфима объяснений, которые также служили предметом особого обсуждения на одном из синодальных заседаний в августе 1902 года. Священный синод признал апологию митрополита Анфима достаточною, отверг возводимые на него паствой обвинения и постановил особым патриаршим питиакием рекомендовать ему, чтобы он, возвратившись в епархию, усилил церковную проповедь среди народа, поручив епископу, которого имеет, протосинкеллу митрополии и особому иерокириксу, знающему турецкий язык, проповедовать слово Божие в различных частях епархии 107 . Таким образом, в данном факте содержится перемещение епископа-помощника из одной епархии в другую, применительно к особому соглашению его кириархов-митрополитов Корицкого и Амасийского. Такое предложение патриарха Иоакима знаменательно. Оно указывает на ненормальности в избрании и перемещении архиереев, установившиеся в практике Константинопольской Церкви н состоявшие в том, что как избрания, так и перемещения иногда удостаивались не те кандидаты, которые заслуживали этого, но те, которые или имели сильных покровителей и жили вблизи Константинополя, куда могли являться для напоминания о себе, или присутствовали в составе очередных членов священного синода и, значит, могли добиваться улучшения своего быта посредством личного воздействия на других членов синода. Устранить такую практику и имел ввиду патриарх Иоаким, с целью дать возможность становиться у кормила церковной власти и «забытым» из среды кандидатов архиерейства. Предложение патриарха Иоакима служило предметом синодального обсуждения. Но, не удовлетворившись его результатами, святейший Иоаким в конце июля 1902 года вторично предложил священному синоду определеннее высказаться относительно возведения в архиерейский сан таких клириков, которые в течение ряда лет служат вдали от центра церковного управления, в окраинных епархиях, с ревностью исполняя обязанности архиерейских епитропов и протосинкеллов, иерокириксов и профессоров, проводя жизнь честную и безукоризненную, и однако-же они игнорируются при избрании новых архиереев, и им предпочитаются те кандидаты, которые служат в столице и находятся в непосредственном общении с Церковью. |
| Возвратясь в Ветрянку в 1754 году, Анфим стал называться «епископом кубанским и Хотинския Раи». Из Ветрянки поехал он наконец в Боровицу, где московская барыня, а теперь игуменья Елизавета с молоденькими дьякониссами и с попами Буркиными уже более года нетерпеливо ожидали возвращения своего архипастыря. В ветковских пределах он пробыл самое короткое время, необходимое только для сборов в дальний путь. Вместе с Елизаветой и дьякониссами, с попами и клириками им рукоположенными, и некоторыми своими приверженцами из мирян, всего с 15 человеками, поехал он в Хотинскую Раю, где обещал своим домочадцам тихое и безмятежное жительство. Дорогой Анфим очень сблизился с молоденькими дьякониссами: обе они сделались беременны. Проезжал Анфим гласно, с некоторою даже торжественностью, называя себя православным епископом, посланным будто бы от русского правительства в польские владения и в Молдовлахию отыскивать там беглых русских раскольников и вывозить их назад в Россию. Так сказался он и в местечке Радомысле. Случившийся в то время в этом местечке епархиальный католический епископ, узнав от своих людей о такой миссии проезжавшего Анфима, хотел подробнее и точнее удостовериться в том и послал за Анфимом, требуя, чтоб он немедленно явился к нему. Анфим перепугался и поскакал наскоро по дороге в Житомир. Его бегство возбудило в бискупе сильное подозрение; была послана погоня, и в двух милях от Радомысля Анфим со спутниками был схвачен и привезен к бискупу. Бискуп рассмотрел анфимовы бумаги и удостоверился, что он обманщик и никакого поручения от русского правительства не имеет. Вообще Анфим показался ему лицом подозрительным. Неточные, неопределительные и сбивчивые его ответы, а больше всего рваные ноздри внушили прелату подозрение, что это какой-нибудь преступник, бежавший с русской каторги. Он посадил Анфима в тюрьму вместе с дьякониссами и всем его причтом. «А которые были с бородами попы и мужики, тех всех перебрил, а его (Анфима) не брил, и деньги и сосуд его церковный и ризницу, которой у него было сот на пять, обрал». |
| Атрибуты духовного сана, обрамляющие гербовый щит святителя, образуют четкую и продуманную композицию, отчасти отражающую стереотипы католической церковной геральдики, но, прежде всего соответствующую литургическим традициям православной церкви. Над щитом расположена «греческая» митра, позади щита скрещены процессионный (предносной) крест первоиерарха и характерный для восточной традиции пастырский жезл с двумя «ветвями». Подобным образом процессионный крест помещается и в гербах западных прелатов, но там ему придается совершенно иное значение: он обозначает епископское достоинство, причем архиепископы, - a католической ровней митрополиту Валахии могли считаться именно архиепископыпримасы Запада - имеют в гербах особый крест: с двумя перекладинами. Так что вместо копирования соседской практики Римской Церкви мы видим пример корректного и уважительного (к чужим и к собственным обычаям) переосмысления. При этом Ивериянин счел возможным завершить гербовую композицию довольно-таки «западным» элементом: геральдической шляпой со шнурами, наподобие шляпы «галерума», какую помещали (и помещают поныне) в своих гербах кардиналы и епископы Западной Церкви. В этом случае Анфим чувствовал себя свободным: галеруму нет прямого аналога в православной традиции (ближе всего по сути - совершенно несходный с ним клобук). Кроме того, геральдические галерумы прелатов имели подвешенные по сторонам на шнурах целые гроздья кистей, количество которых варьировалось в зависимости от сана и ранга. У митрополита Анфима шляпа имеет лишь две кисти, что по современным ему западным правилам означало ранг простого кюре. Следовательно, речь не идет о копировании системы галерумов. Но на принадлежность к церковной иерархии шляпа указывала вполне четко. Недаром еще до Анфима его использовали другие православные владыки - митрополит Киевский Петр Могила, к примеру, и предшественник Анфима на Валашской кафедре - митрополит Стефан. Кроме того, изначальный символизм этого убора - оснащенной завязками путевой, страннической шляпы, подобающей преемникам апостолов, - как нельзя лучше подходил самому грузинско-валашскому святителю. |
| Церк. ист. VIII, 6; Lact. De mort., cap. 14–15. Кн. VIII, 6. Лактанций, впрочем, не называет по имени тех придворных христиан, кои подверглись казни от Диоклетиана в Никомидии; о них он говорит: potentissimi quandam eunuchi necati, per quos palatium et ipse ante constabat (Были убиты некогда влиятельные евнухи, благодаря которым и дворец, и сам (император) прежде твердо стояли). Сар. 15. Ср.: 14. Quum pars quaedam conflagrasset… ira infiammatus (Diocl.) excarnificari omnes suos protinus praecepit. Cap. 14. Cap. 15. VIII, 6. Что писатель сочинения De mortibus persecutorum был жителем Никомидии, это хорошо доказывает Hunziker. Op. cit. S. 121. VIII, 13. Этого Лукиана не следует смешивать с другим Лукианом, обер–камергером Диоклетиана, исповедовавшим христианство. ______________________ А так как сам Евсевий ясно дает знать, что Лукиан пострадал при соправителе Галерия Максимине в Никомидии, после личной беседы с этим государем, в 311 или 312 то отсюда следует, что Анфим пострадал тоже уже при Максимине, в одном году с Лукианом. Дальше, есть прямой факт, указывающий, что Анфим пострадал в указываемое нами время: Лукиан из темницы в Никомидии перед своей смертью писал к антиохийцам послание такого содержания: " Приветствует вас, весь сонм мучеников, возвещаю вам, что Анфим–епископ сподобился мученической кончины " Здесь Лукиан извещает о смерти Анфима как о новости, как факте, только что совершившемся на его глазах; нельзя думать, что Лукиан пишет здесь о смерти Анфима, совершившейся 8 лет тому назад, если принять с Евсевием, что Анфим скончался мученически в 303 Итак, Диоклетиан неповинен в смерти епископа никомидийского Анфима, который умер в 311 или 312 году. Вообще, нужно думать, что Евсевий в своей " Истории " перемешал что относилось к гонениям более позднего времени, то он приписал самому Диоклетиану; еще он утверждает, что вместе с Анфимом пострадал " целый сонм мучеников " , а так как нам теперь достоверно известно, что Анфим пострадал позднее, то с уверенностью можно полагать, что и этот сонм мучеников пострадал также позднее, и, значит, Диоклетиан невиновен в крови этих страдальцев. |
| Питра издал под именем Константиноп. патриарха Анфима (535–536 г.), с ватиканской рукописи 342 (XI в.), канон псалмопения, принятый в Великой церкви: „ καν ν ντηφνων τν ψαλμν τς τ θε μεγλης κκλησας“. В этой статье записано, с какими припевами произносятся те или другие псалмы, и эти припевы в большинстве случаев совпадают с теми, которые указаны Симеоном Солунским в песненном последовании. Так, например, для 1-го и 2-го пс. припевом служит „аллилуиа“, для 3-го „ κατορθσον“, для 4 и 5-го „ ικτρησον μ κριε“, за исключением нескольких псалмов, пропущенных, вероятно, по ошибке писца 27 . В этом перечне около половины псалмов имеют припевом „аллилуиа“, остальные же распределяются между следующими: κατορθωσον οικτερησον, σωσον, φυλαξον, επακ σον, ελεησον βοηθησον, αντιλαβ, εισκ σον, μνησθητι, ιλασθητι, с прибавлением на каждом με или μ κυριε, а псалмы 85 и 140 надписываются „ κατ λχν ς“, а это показывает что их пели на вечерне. 140-й и теперь остался на этой службе, но 85-го нет, а прежде он исполнялся на песненной вечерне 28 . Некоторые из этих припевов вошли и в полные списки псалтири и во многом сходятся с каноном Анфима, так что недостающие по этому перечню можно дополнить из псалтири Лобковской. Впрочем, полный состав антифонных припевов был много шире, и песненная служба имела не мало таких, о которых мы ничего не знаем из канона Анфима, но имеем сведения из Симеона Солунского и других источников, например, δξα σοι θ ς, τν ικ μενην λλυλ ια и др. В общем уставе службы антифонно-песненный строй не нашел себе такого широкого приложения и нигде не развился до такой идеальной певческой высоты, в какой представляется у Симеона Солунского . В уставах, даже древнейших, он идет бок о бок с общим течением службы и оставляет более или менее видные следы, которые в позднейших памятниках все больше и больше стираются. В южно-италийской семье уставов, трехантифонный состав праздничной утрени выражен очень сильно и изложен в духе σματικσ ακολ θασ, удерживая трехчленные антифоны с припевами вместо кафизм, три псалма в той же постановке на месте теперешнего полиелея, на праздничной литургии три антифона с припевами, взятыми из вечерни. |
| По словам самого Анфима, он тридцати лет от роду рукоположен был воронежским епископом, несчастным Львом Юрловым (1727–1730) в дьячки, а вскоре потом поступил в число братии Кременского монастыря и здесь воронежским же епископом Иоакимом Струковым (1730–1742) посвящен в иеродьяконы и иеромонахи. Познакомившись с старообрядцами, которых и тогда, как и теперь, на Дону было много, Анфим ушел к ним, но, не оставаясь долго между донцами, отправился странствовать по России. О первоначальных похождениях его между старообрядцами нам ничего неизвестно, но в конце сороковых годов прошлого столетия мы находим его уже схимником. Приняв схиму, конечно, в каком-нибудь старообрядческом ските, Анфим, вследствие сенатского указа 1746 года, декабря 13, о том, чтобы «сыскивать богопротивной ереси наставников и предводителей и их сообщников, а по сыску, заковав в ручныя и ножныя железа, отсылать их в следственную о раскольниках комиссию (бывшую в Москве при синодальной конторе) в самой скорости, безо всякаго задержания», был где-то пойман и представлен в Москву. Его судили, пытали, присудили к кнуту, вырванию ноздрей и ссылке в Сибирь на каторжную работу. С каторги ли, на пути ли в Сибирь, того не знаем, ему удалось бежать, и он после того долгое время по-прежнему странствовал между старообрядцами. Позорные клейма, наложенные рукой палача, рваные ноздри, следы кнутовых рубцов на спине Анфима были чествуемы ревнителями «древляго благочестия» как святые доблие раны великого страдальца за имя Христово. Лишь только появлялся он где-нибудь в укромном месте, среди горячих своих почитателей, как уже сходились к мученику за «старую веру» и стар, и млад, и мужчины, и женщины, и дети; как святыню, со слезами лобызали они следы ран Анфимовых и отверзтою душой слушали его поучения. А он был речист. Помнилось каждое слово учительного схимника, честно хранилась каждая незначительная вещь, даваемая странником-страдальцем на благословение. Но недолго продолжался этот второй период странствий Анфима: в 1750 году его опять поймали и опять переслали в Москву, в комиссию. |
|
|
