| Ефрем не обнаружил ничего противоречившего истинному благочестию: Антиохийский архипастырь просит только Анфима более точно предать анафеме Евтихия и «Евтихиевы догматы». На сей счет см.: Uthemann К.-Н. Keiser Justinian als Kirchenpolitiker und Theologe//Augustinianum. Vol. 39.1999. S. 40. Вероятно, еще одно послание было отправлено св. Ефремом Анфиму, когда тот еще был формально епископом Трапезундским. Об этом послании св. Фотий говорит чуть ниже в «Библиотеке». Здесь опять показывается неправомыслие Евтихия, и Ефрем просит Анфима решительно осудить эту ересь. Вероятно, у него была надежда на то, что Анфим станет окончательно на сторону Православия. 716 Ср. одно рассуждение преп. Максима Исповедника в его 15-м послании: «Если же существо и естество есть одно и то же, и лицо и ипостась (в свою очередь) – одно и то же, то ясно, что существа в отношении друг друга единоестественные и единосущные – совершенно гетероипостасны друг в отношении друга. Ибо в отношении и того и другого, имею в виду – естество и ипостась, ничто из существующего не бывает одним и тем же в отношении другого. Поэтому те, которые соединены друг в отношении друга согласно одному и тому же естеству или существу, т. е. сущие одного и того же существа и естества, отнюдь не являются соединенными в одной и той же ипостаси или лице, т. е. отнюдь не было бы им возможным иметь одно и то же лицо и одну ипостась; и те, которые соединены согласно одной и той же ипостаси или лицу, совершенно невозможно, чтобы они являлись одного и того же существа, т. е. естества» (цит. по кн.: Амвросий (Погодин) , архим. Святой Марк Эфесский и Флорентийская уния. М., 1994. С. 406). 717 Подобное разъяснение действительно соответствует сути христологии Александрийского святителя. Подробно см.: McGuckin J.A. St. Cyril of Alexandria. The Christological Controversy. Its History, Theology, and Texts. Leiden, 1994. P. 207–212. Подобное толкование этого тезиса св. Кирилла встречается у многих православных богословов VI-VII веков. В частности, данная интерпретация характерна и для императора Юстиниана. |
| Упрекаешь нас в праздности и нерадении, потому что не взяли мы твоих Сасим, не увлеклись епископством, не вооружаемся друг против друга, словно собаки, дерущиеся за брошенный им кусок. А для меня самое великое дело - бездействие... И думаю, что если бы все подражали мне, то не было бы проблем в церквах, не поносилась бы вера, которую всякий обращает в оружие своей любви к битвам. [ 8 ] Другое письмо на ту же тему выдержано в еще более язвительном тоне, сквозь который просвечивает искреннее и глубокое разочарование: ...Мы брошены, словно самый бесчестный и ничего не стоящий сосуд, не годный к употреблению, или словно подпорка под апсидами, которую после окончания строительства вынимают и выбрасывают... А я выскажу то, что у меня на сердце, и не гневайся на меня... Не буду подбирать себе оружие и учиться военной тактике, которой не научился прежде... Не буду подставлять себя военачальнику Анфиму.., будучи сам безоружным, не воинственным и уязвимым. Но воюй с ним сам, если угодно... А мне вместо всего дай безмолвие... И для чего митрополию лишать славных Сасим..? Но ты мужайся, побеждай и все влеки к собственной славе, как река, поглощающая весенние потоки, ни дружбы, ни привычки не предпочитая добродетели и благочестию... Мы же одно только приобретем от твоей дружбы - что не будем верить друзьям и ничего не предпочтем Богу. [ 9 ] Пробыв некоторое время в уединении, Григорий, опять же по просьбе отца, вернулся в Назианз. Там он помогал отцу до самой его смерти, последовавшей в 374 г. Незадолго до кончины Григория-старшего произошел еще один досадный эпизод, по поводу которого Григорию-младшему пришлось вести переписку с Василием: Назианз посетил Анфим Тианский. Целью визита Анфима было, очевидно, привлечение обоих Григориев на свою сторону: зная о негодовании Григория-младшего на Василия, Анфим, видимо, надеялся сыграть на его оскорбленном самолюбии. Однако оба Григория подтвердили свою полную лояльность Василию. Миссия Анфима провалилась. Когда же Василий узнал о случившемся, он выразил недовольство по поводу того, что епископы Назианзский и Сасимский принимали у себя его злейшего врага. Григорий-младший увидел в этом очередное проявление гордыни Василия и ответил со свойственной ему резкостью: |
| 71 τν λεγμενον Кαυχνоν, а по другому чтению – χαυχρον: итак кавкан не имя, а титул, что заслуживает внимания. 72 Восстание темы Никопольской и поход Анфима в Элладу у Кедрина (II, 529–531) почти непосредственно предшествуют Солунской осаде, которая у него относится к сентябрю 1040 года. Наши замечания по поводу пирейской надписи направлены против статьи Г. С. Дестуниса, помещенной на французском языке в Бюллетене Академии Наук (t. I, p. 393–399=Mel russes IV 88–98), а на русском в Известиях Археологического Общества 1867 года , и отвечающей на вопрос: «подтверждает ли византийская история содержание Пирейской греческой надписи?» Почтенный автор статьи отвечает отрицательно, упирая главным образом на Никопольскую тему и доказывая, что Эллада не входила в ее состав, и что, следовательно, восстание в теме Никопольской не предполагает восстания в Афинах. По нашему мнению, больше внимания при этом заслуживал бы поход Анфима в Элладу и победа его над правительственными войсками при Фивах, Сагой о Гаральде и, в частности, Пирейской надписью занимается и английский ученый Фримэн (Freeman) в своем превосходном сочинении «The history of the Norman Conquest of England»; см. особенно том II, стр. 75–78 и 578 второго издания, 1870 года; но его замечания по этому частному и в сущности постороннему для него вопросу не представляют ничего нового и важного. См. нерешительные замечания в III томе при сопоставлении чисто исторических известий с сагами (стр. 328 сл., прим. 710 сл.). 73 Мы знали, что труды Паспати по средневековой эпиграфике Константинополя помещаются в константинопольском периодическом (двухмесячном) издании греческого филологического общества, носящем заглавие: О ν Χωνσταντινουπλει Ελληνιχς Φιλολογιχς Σλλογος, и употребили немало стараний, чтобы получить возможность воспользоваться исследованиями ученых этого общества. Благодаря любезному участию и посредству Л. Н. Майкова, мы получили несколько нумеров издания из Константинополя; Г. С. Дестунис отыскал другие тетради у здешних ученых Греков; в библиотеке И. В. Помяловского нашелся также один год греческого Σλλογος: но все-таки мы имели в руках не цельное издание и, что особенно жаль, не видали последних новейших выпусков. – Обращаем внимание русских ученых исследователей и ученых обществ на этот интересный журнал. В одном из выпусков, которые были у нас в руках, помещена большая статья о Διπλοχινιον – о памятнике, воздвигнутом, как предполагают, в память победы Греков над Игорем; по некоторым указаниям нам известно, что на стенах Константинополя недавно открыта надпись, имеющая отношение к походу Олега. Быть может, знакомство с этой надписью было бы полезно как для тех, которые считают поход Олега сказкою, так и для тех, которые негодуют на такое посягательство против русской летописи. |
| Неестественная, непостижимая жестокость и воистину зверская кровожадность Селенея, были известны целой Империи и ужасали самих язычников, этих бесщадных терзателей христиан; Селений ненавидел поклонников Христа столько же, как и сам император. Лизимах был совершенно противоположен им по чувствам; мать его христианка умирая, строго и молитвенно завещала ему, как высшее для его душа благо: «Всею силою и властью, какие будет иметь, всегда покровительствовать христианам». Диоклетиан чрезвычайно уважал Анфима, но по мудрой политике света, – сей мнимо-великой устроительнице блаженства народов, почти всегда противящейся истине закона Божия, – он не мог, однако же, дать место Анфима Лизимаху, не убедясь сперва в том, что последний всесовершенно привержен к идолам и ненавидит христиан полнейшею ненавистью. Диоклетиан знал и о предсмертном наставлении матери Лизимаха, а потому сыну ее означенное поручение было дано собственно, как испытание; для верности же дела ему приданы были дядя его, кровожадный изверг Селений, более как руководитель, нежели как равноправный товарищ, ответствовавший за строгое исполнение повелений владыки, и Примус, тоже язычник и родственник Лизимаха. Город содрогнулся, услышав об этом назначении; непостижимые ужасы были неизбежны, так как прибытию Селения предшествовали известия о жестокостях, совершаемых этим диким зверем в Месопотамии и Сирии Пальмерийской. Там он истреблял огнем и мечем, – с изысканностью мук, доступною изобретательности только самого дьявола, – столько христиан, сколько мог захватить их, а всех остававшихся от огня и железа, для разнообразия этих услаждавших его зрелищ, предавал на растерзание диким зверям. Лизимах не мог сочувствовать мучителю; но не смел останавливать распоряжений Селения, укрывавшего все действия свои волею императора, и должен был с растерзанным сердцем присутствовать при казнях. Но с Примусом он мог быть откровенным. «Тебе известно, – говорил он ему, – что моя мать была христианка и неотступно с горячими слезами, склоняла меня к своей вере. |
| Один из верующих, укрепленный святым Анфимом, по имени Зинон, воин по должности, изобличил пред всеми царя Максимиана в злочестии следующим образом. В Никомидии, близ цирка, находился храм языческой богини Цереры 5 ]. Однажды Максимиан с своими воинами и всем народом приносил идолу этой богини обильную жертву. Зинон же, во время этого нечестивого праздника, став на возвышенном месте, громко воскликнул: — Обольщаешься ты, царь, поклоняясь бездушному камню и немому дереву, ибо это обман бесов, приводящий к погибели их поклонников. Познай, Максимиан, истину, и свои телесные очи, вместе с духовными, обрати к небу: воззри, и из рассмотрения сего пресветлого творения уразумей о его Создателе, каков Он — Творец. Познай сие из наблюдения над тварями; научись чтить Сего Бога, Который благоволит не к крови закалаемых и сжигаемых в удушливом дыме бессловесных животных, но к чистым душам и чистому сердцу разумного создания. Услышав это, Максимиан повелел схватить Зинона и за таковые дерзновенные слова к царю бить камнями в лицо и уста. Мучители выбили ему зубы, растерзали лицо его, стерли его язык, исповедующий Христа, и, наконец, едва живого извели из города, и отсекли, по повелению царскому, святую его главу. В это время святой Анфим из своего местожительства, где он скрывался, послал диакона с своими письмами к находившемуся в темнице Дорофею и к другим, заключенным с ним за Христа, увещевая их к терпению, дабы они с радостью готовы были умереть за Жизнодавца — Господа. Нечестивые схватили сего диакона и представили его с письмами святого Анфима царю Максимиану. Царь прочел эти письма, и нашел написанное в них неприятным для себя: в письмах заключалось сердечное приветствие святого мученикам, усердное сострадание о них, отеческое наставление к ним, пастырское учение, святительское благословение на подвиг мученический и укрепление к ниспровержению идолов. Сильно разгневавшись на всё сие, царь повелел вывести всех мучеников из темницы и представить к нему на суд. Бросив на них надменный и зверский взор, он долго укорял их. Потом велел прочитать послания святого Анфима, в укор и обличение их. |
| Между тем Феврония расспрашивала у Фомаиды, занимавшей второе место после Врданны, кто была посетительница, которая так горячо плакала при объяснении Священного Писания? Фомаида призналась, что это вдова сенатора Иерия. Феврония с изумлением заметила, что напрасно не предварили ее о том; в незнании говорила она так доверчиво, как говорят только с сестрою о Христе. Фомаида сказала, что посетительница желала того сама, и что ей нельзя было отказать по ее значению в обществе. Иерия часто бывала в общине и, когда Феврония была опасно больна, она прислуживала ей со всем усердием любви, не отходила от нее до ее выздоровления. В таком состоянии была эта святая община, когда император Диоклетиан послал (в 310 г.) в провинцию второй Сирии Лисимаха, сына знаменитого Анфима, и Селения, брата Анфимова, для преследования христиан. Селений был человек в высшей степени жестокий и ненавидевший христиан столько же, как и сам император. Лисимах был совсем другой человек. Мать его христианка на смертном одре завещала ему со всей настойчивостью – покровительствовать христианам. Диоклетиан, очень уважавший Анфима, не хотел по уважению к отцу лишить сына его почетного места, но вместе, подозревая его в благосклонности к христианам, дал место в виде испытания; Селений был назначен более в руководителя, чем в товарища Лисимаху. С ними послан был еще граф Примус, также родственник их. Город скоро узнал об ожидавших его ужасах. Низибийцы услышали о жестокостях, совершенных Селением в Месопотамии и Сирии Пальмирской; там Селений истреблял огнем и мечом столько христиан, сколько попадалось в его руки; оставшихся от пламени и железа предавал на растерзание диким зверям. Лисимах терзался от этих жестокостей. Он не раз говорил наедине Примусу: «Тебе известно, что мать моя была христианка и сильно склоняла к своей вере; я удержался лишь из боязни прогневить императора и отца, но на смертном одре я дал ей слово не предавать смерти ни одного христианина и обращаться с ними дружелюбно. Но что делает дядя с христианами, попадающимися в его руки? Умоляю тебя – не предавай их ему, а сколько можешь, помогай тому, чтобы спасались они бегством». Примус склонился на сторону добрых чувств, сдерживал преследование и давал знать христианским общинам, чтобы бежали, кто куда может. |
| Я походил по месту развалин, возносясь мыслью к подвигам великого отца; потом прочитал тропарь преподобному и поклонился ему до земли, на месте его жительства, прося его молитв на исправление своей жизни. Потом владыка митрополит предложил нам трапезу от взятых им с собою припасов. Получив потом от митрополита Анфима благословение, мы отправились в путь ко св. Савве, а владыка поехал восвояси. Путь от обители преп. Феодосия ко св. Савве От обители преп. Феодосия мы спустились с горы к потоку Кедрон, или в юдоль Иосафатову, называемую также геенной. Действительно, хотя были последние числа сентября, но в юдоли охватил нас жар, как в печи. Я подумал: если в конце сентября здесь такой жар, то что же в июле и августе месяцах? Порядочно мы проехали по этой огненной юдоли, не имея с собой воды: тогда я узнал, чтó значит в тех местах жажда. До этого времени, как северный житель, я не имел и понятия, чтó значит настоящая жажда и как дорога бывает во время такой жажды чаша студеной воды. Тогда мне стало понятно писанное в житии преподобных отец, как они, ходя по пустыни, изнемогали от жажды. Помянул я и слова митрополита вифлеемского Анфима, который мне сказывал о монахах обители св. Саввы, что они не ходят никогда без воды, но в пути всегда имеют при себе воду. Когда шли, изнемогая от жажды, одна бедуинка, и без просьбы нашей, подала нам воды, и этим оказала нам великую услугу. С каким удовольствием я дал ей несколько монет за чашу воды! Когда мы стали ближе подъезжать к обители св. Саввы, тогда широкая и глубокая между гор долина превратилась в узкую, глубокую скалистую пропасть. Для удобства пути край пропасти окладен несколькими камнями, чего, говорят, прежде не было. Обитель св. Саввы отстоит от Иерусалима верст двадцать пять или тридцать. Обитель святого Саввы Обитель св. Саввы подобна птичьему гнезду, прилепленному к крутизне скал над глубокой пропастью; окружающая ее природа летом вся мертвая, жара среди скал пекущая, в воздухе прохлады ниоткуда нет. Мы подошли к воротам, – ворота всегда бывают заперты, и жен в обитель по уставу св. |
| Марка. В ночь по смерти Тимофея Феодосий стоял у его гроба и принял посвящение. Но противная партия, к которой принадлежало большинство монахов, не допустила его совершить погребение и провозгласила патриархом Гайяна, который и занял кафедру. По поручению императрицы в Александрию прибыл Нарзес разобрать дело и признал права Феодосия. Но ему пришлось действовать оружием и только после большого кровопролития удалось отстоять права Феодосия. Гайян просидел на престоле 103 дня и был сослан в Карфаген, а затем на остров Сардинию. Положение нового патриарха было очень трудно среди тяжко пострадавшей мятежной паствы. 517 Север и Анфим обменялись с Феодосием синодальными посланиями, и между тремя патриархами установилось церковное единение на почве непризнания Халкидонского собора. 518 Но это торжество монофизитов было лишь знаменем борьбы, а не реальной силой, так как Анфим был скоро низложен. Случайное стечение обстоятельств ускорило победу православия. Царь Феодагат, желавший всеми мерами предупредить войну, когда Велизарий захватил Сицилию, а Мунд занял Далмацию, потребовал, чтобы папа отправился послом к императору и ходатайствовал о мире. Папа должен был собраться очень спешно, не получил от царя денег и вынужден был занять их под залог священных сосудов. 519 20 февраля 535 года он прибыл в Константинополь. В политическом отношении его посольство не имело никакого значения, но его приезд оказался роковым для той примирительной религиозной политики, которую под покровом строгого православия вел в течение нескольких лет Юстиниан. Заранее обо всем оповещенный папа Агапит не допустил к себе представителей патриарха Анфима и потребовал от императора немедленного удаления его на кафедру города Трапезунта, которую он раньше занимал. С формальной стороны это требование не подлежало спору, так как каноны Никейского собора воспрещали переход епископа с одной кафедры на другую. Тщетно императрица прибегала ко всяким способам воздействия на папу; он остался непреклонен. 520 Юстиниан подчинился авторитету папы и предоставил ему избрать и посвятить преемника Анфима. |
| Упрекаешь нас в праздности и нерадении, потому что не взяли мы твоих Сасим, не увлеклись епископством, не вооружаемся друг против друга, словно собаки, дерущиеся за брошенный им кусок. А для меня самое великое дело — бездействие… И думаю, что если бы все подражали мне, то не было бы проблем в церквах, не поносилась бы вера, которую всякий обращает в оружие своей любви к битвам. Другое письмо на ту же тему выдержано в еще более язвительном тоне, сквозь который просвечивает искреннее и глубокое разочарование: …Мы брошены, словно самый бесчестный и ничего не стоящий сосуд, не годный к употреблению, или словно подпорка под апсидами, которую после окончания строительства вынимают и выбрасывают… А я выскажу то, что у меня на сердце, и не гневайся на меня… Не буду подбирать себе оружие и учиться военной тактике, которой не научился прежде… Не буду подставлять себя военачальнику Анфиму.., будучи сам безоружным, не воинственным и уязвимым. Но воюй с ним сам, если угодно… А мне вместо всего дай безмолвие… И для чего митрополию лишать славных Сасим..? Но ты мужайся, побеждай и все влеки к собственной славе, как река, поглощающая весенние потоки, ни дружбы, ни привычки не предпочитая добродетели и благочестию… Мы же одно только приобретем от твоей дружбы — что не будем верить друзьям и ничего не предпочтем Богу. Пробыв некоторое время в уединении, Григорий, опять же по просьбе отца, вернулся в Назианз. Там он помогал отцу до самой его смерти, последовавшей в 374 г. Незадолго до кончины Григория–старшего произошел еще один досадный эпизод, по поводу которого Григорию–младшему пришлось вести переписку с Василием: Назианз посетил Анфим Тианский. Целью визита Анфима было, очевидно, привлечение обоих Григориев на свою сторону: зная о негодовании Григория–младшего на Василия, Анфим, видимо, надеялся сыграть на его оскорбленном самолюбии. Однако оба Григория подтвердили свою полную лояльность Василию. Миссия Анфима провалилась. Когда же Василий узнал о случившемся, он выразил недовольство по поводу того, что епископы Назианзский и Сасимский принимали у себя его злейшего врага. Григорий–младший увидел в этом очередное проявление гордыни Василия и ответил со свойственной ему резкостью: |
| 3. Прошение Амвросия австрийскому императору. С. 4. Ставленная грамота Амвросия. С. 5. Дозволение Амвросию отслужить литургию, данное из Патриархии. С. 6. Извещение из губернии о дозволении Амвросию жить в Белой Кринице. С. 7. Донесение Амвросия в Крайзамт о прибытии в Белую Криницу. С. 8. Грамота Амвросию о принятии в австрийское подданство. С. IV. Документы со времени прибытия Амвросия в Белую Криницу до удаления в Цилли (1846–1848). 1. Краткое соображение о религиях. С. 660–668. 2. Соборное Деяние о чиноприятии Амвросия. С. 668–680. 3. Свидетельство духовника об Амвросии. С. 680–692. 4. Дело о поставлении Кирилла в епископы. С. 692–684. 5. Грамота Амвросия о назначении Кирилла в духовники. С. 684–693. 6. Грамота Амвросия по случаю поставления священника в Климоуцы. С. 693–695. 7. Дело Иеронима. С. 695–699. 8. Дело о поставлении священника в Яссы. С. 699–701. 9. Дело о поставлении епископа за Дунай. С. 702–712. 10. Следственное дело об Амвросии: а) Грамота патр. Анфима Карловицкому митрополиту. С. 712–713. б) Вторая грамота ему же. С. 714–717. в) Третья грамота ему же. С. 717–723. г) Грамота патр. Анфима Амвросию. С. 724–728. д) Перевод. С. 728–730. е) Предписание Амвросию явиться в Лемберг. С. 730. ж) Вопросные пункты Амвросию. С. 731–733. з) Ответ на 1–е предписание министра. С. 734–737. и) Второе предписание. С. 737–738. i) Прошение по случаю второго предписания. С. 738–741. к) Прошение Алимпия графу Коловрату. С. 741–748. л) Последнее решение Амвросию. С. 748–749. V. Документы со времени удаления Амвросия из Белой Криницы до вступления Кирилла в звание митрополита. 1. Дело о поставлении Онуфрия в епископы. С. 749–759. 2. Ответ на вопросы из селения Потапова. С. 759–764. 3. Запретительная грамота Иоасафу. С. 764–770. 4. Отпускная грамота Иерониму на жительство в Цилли. С. 770–771. 5. Доверенность липованских обществ. С. 771–772. 6. Доверенность Павлу и Алимпию от монастыря. С. 772–773. 7. Соколинский общественный приговор о содержании попу Сисою. С. 773–775. 8. Грамота Герману. С. 775–777. |
|
|
