| Он очень тяжело пережил эту ужасную смерть. 55 После наместника о. Павла, доброго, отзывчивого человека, водворился о. Товия. С грустью можно вспоминать начальствование о. Товии, – пишет автор цитируемой книги. – При нем вся духовная жизнь Лавры пришла в большой упадок. Наместник о. Товия невероятно возненавидел о. Зосиму и систематически издевался над ним. Два раза через других покушался на жизнь о. Зосимы. Даже в малом и то о. Товия обижал о. Зосиму. Когда о. Зосима стал править череды, он отнял у него кружку. 58 О. Зосима служил бесплатно 15 лет, 59 о. Товия не выделял ему ни копейки. Но о. Зосима за все благодарил Бога. Молясь за врагов своих, он не осуждал их, сознавая, что через людей нападает на него сам диавол. Он жалел обидчиков и все больше и больше ненавидел исконное зло. Особенно враг ненавидит милосердие, а жестокий наместник о. Товия велел нищих в шею гнать. О. Зосима с величайшею любовью относился к меньшим собратиям, видя в них Самого Господа. «Разве можно нищих гнать, это все равно, что Самого Христа гнать», – говаривал о. Зосима. Подговоренный приятель о. Товии, Анфим, однажды предложил о. Зосиме купить у него гардероб, последний отказался. Тогда Анфим попросил о. Зосиму помочь ему переставить гардероб. Анфим с невероятной силой толкнул гардероб в сторону о. Зосимы и тот всей тяжестью упал на него. О. Зосима оказался лежащим на полу под гардеробом. Тогда подговоренный монах нарочно начал давить о. Зосиму. «Что делаешь ты, убьешь ведь меня», – вскричал о. Зосима. Анфим в ответ на это захохотал каким-то дьявольским смехом. Хорошо в эту минуту вошел приезжий посетитель и помог о. Зосиме высвободиться из-под придавившего его гардероба. За этого своего врага, который вскоре сошел с ума и умер, о. Зосима прилежно молился. Через какое-то время увидел он во сне Анфима, который подошел к нему и стал целовать у него руку. Незлобивый о. Зосима молился и об о. Товии, чтобы Господь смирил его и хоть немного одумался бы последний, чтобы не погибла душа его. Еще несколько раз покушались на жизнь о. Зосимы. Однажды вытащили из-под него лестницу и о. Зосима сильно расшибся. В бане окатили его кипятком... Всячески издевались над о. Зосимой, били кто хотел и чем хотел... И когда о. Зосима спрашивал: «За что же вы меня бьете?», ему отвечали: «Чтобы ты не жил, как живешь, а живи, как все люди, не подражай святым, а раз в святые лезешь, то и бьем, святых всегда били». Доходили даже до того, что называли о. Зосиму сумасшедшим и делали попытку упечь его в дом умалишенных. «Что же, и в сумасшедшем доме есть Господь. Делайте со мной, что хотите, а я жить по-вашему не буду. Я обязан слушать веления своей совести и жить по заповедям Божиим». |
| И каких только вер не развелось во Въезжем! Есть здесь молокане, хлысты, штундисты. Теперь заводится ещё какая-то новая вера. Вследствие таких религиозных разномыслий, жители села Въезжего стали равнодушны ко всяким верам. Для них „ничего себе“ православие; заманчива штунда; „есть кое-что хорошего“ в хлыстовстве. А в сущности, все эти веры „ни к чему“. Делай добро – и спасёшься во всякой религии... Так рассуждают крестьяне во Въезжем. Нам необходимо было образумить их и заставить пристальней всмотреться в свою совесть. Для этой цели мы решили, между прочим, устроить беседу. Созвали православных и сектантов в храм. Я поставил на очередь самый жизненный вопрос: что нужно христианам прежде всего для того, чтобы спастись? Все стояли в молчании. Ни одна секта не хотела выдвигаться с ответом. Я пригласил штундистов побеседовать со мной. Выступил их начетчик Анфим. По ремеслу он был печник. Много бродил по России, – „видал виды“, как говорили про него мужики. Анфим по наружности принадлежал к штунде, но в душе сомневался в этой секте; Он не знал, куда преклонить ему свою голову... Я повторил вопрос. Анфим, улыбаясь, сказал: – Что нужно для того, чтобы спастись?! Веровать надо во Христа. Так Господь объявил женщине: „вера твоя спасла тебя; иди с миром“ ( Лк.7:50 ). Я возразил: – Разумеется; „без веры угодить Богу невозможно“ ( Евр.11:6 ). Но ведь Иаков апостол написал: „вера без дел мертва“ ( Иак.2:26 ). И в другом месте: „бесы веруют и трепещут“ ( Иак.2:19 ). Значит, одной веры во Христа для спасения недостаточно. Надо ещё дела по вере проявлять, как говорит ап. Иаков: „человек оправдывается делами, а не верою только“ ( Иак.2:24 ). Итак, какие же дела надо проявлять прежде всего для того, чтобы угодить Богу? Анфим без смущения ответил: – Эти· дела перечислены апостолами в кн. Деяний. Там написано: надо „воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите“ ( Деян.15:29 ). Вот, какой христианин ведёт себя по приказу апостолов, тот и спасётся... |
| «Да кто этому может поверить»,— рассказывал это свое второе хождение по воде о. Зосима,— «но по священству говорю истину, и сухой я вышел на берег, даже сапоги не намочил». Но эти чудеса, явные милости Божий, явленные чистому сердцем Зосиме, не действовали на врагов, ослепленных страстями. После наместника о. Павла, доброго, отзывчивого человека, водворился о. Товия. Покушения лжемонахов на жизнь Захарии С грустью можно вспоминать начальствование о. Товии. При нем вся духовная жизнь лавры пришла в большой упадок. Наместник о. Товия невероятно возненавидел о. Зосиму и систематически издевался над ним. Два раза через других покушался на жизнь о. Зосимы. Даже в малом и то о. Товия обижал о. Зосиму. Когда о. Зосима стал править череды, он отнял у него кружку. О. Зосима служил бесплатно 15 лет, о. Товия не выделял ему ни копейки. Но о. Зосима за все благодарил Бога, молясь за врагов своих, но не осуждал их, сознавая, что через людей нападает на него дьявол. Он жалел обидчиков и все больше и больше ненавидел исконное зло. Особенно враг ненавидит милосердие, а жестокий наместник о. Товия велел нищих гнать в шею. О. Зосима с величайшей любовью относился к меньшим собратьям, видя в них Самого Господа: «Разве можно нищих гнать, это все равно, что Самого Христа гнать»,— говаривал о. Зосима. Подговоренный приятель о. Товии Анфим однажды предложил о. Зосиме купить у него гардероб. Последний отказался. Тогда Анфим попросил о. Зосиму помочь ему переставить гардероб. Анфим с невероятной силой толкнул гардероб в сторону о, Зосимы и тот всей тяжестью упал на него. О. Зосима оказался лежащим на полу под гардеробом. Тогда подговоренный монах нарочно стал давить о. Зосиму. «Что ты делаешь, убьешь ведь меня», — вскричал о. Зосима. Анфим на это захохотал каким-то дьявольским смехом. Хорошо, что в эту минуту вошел приезжий посетитель и помог о. Зосиме освободиться из-под придавившего его гардероба. За этого своего врага, который вскоре сошел с ума и умер, о. Зосима прилежно молился. Через несколько времени увидел он во сне Анфима, который подошел к нему и стал целовать у него руку. |
| Покинув гостеприимный кров подвижника, странники на седьмой день пути подошли к Ноеву Ковчегу, который охраняли турецкие войска. Турки не пускали никого к святыне, пока им не давали табак. Получив требуемое, они накормили паломников и разрешили им пройти к Ноеву Ковчегу. Батюшка вспоминал: «Поклонились мы и внутри все посмотрели. Ковчег был трехэтажный, но потолки низкие, только в рост человека. В нижнем этаже было много помещений для скота и диких зверей». Обратный путь оказался легче и занял всего неделю. Путники вновь останавливались в пещере-келье у старца Елпидифора, который кормил их армянскими лепешками и молоком, принесенными снизу его почитателями. Спустившись с горы, батюшки две недели жили в г. Арташате у армян-грегориан. Там архимандрит Анфим занемог. Батюшка рассказывал: «Отец Анфим говорит мне: «Я чувствую себя плохо, отец Алексий. Давай вернемся в Тбилиси. Наверное, исполняется предсказание старца Елпидифора». Мы вернулись в Тбилиси. Он две недели пожил и в ноябре умер. Весь город его хоронил. Оказывается, он очень знаменитым старцем был, многим помогал... На третий день после его смерти Господь дал мне матушку Еввулу, в миру Евдокию Митрофановну, русскую женщину... Тогда она еще не была пострижена». Матушке Евдокии в то время было около шестидесяти лет, происходила она из зажиточной семьи сибирских крестьян из-под Петропавловска, что на севере Казахстана. В Грузию она бежала из ссылки». Перед смертью отец Анфим благословил отца Алексия покинуть Тбилиси. Отец Алексий вместе с матушкой Евдокией отправились в путь. 4 апреля 1942 года, в Страстной Четверг, путники пришли в Краснодар, где еще не было немцев. Когда в начале августа Краснодар заняли немцы, блаженный схиархимандрит Митрофаний собрал 27 девушек, которых спасал от угона в Германию, и вместе с отцом Алексием и матушкой Евдокией поселил их на чердаке шестикомнатного дома у одной благочестивой женщины После войны они обосновались в Таганроге на улице Чехова, где купили полуразрушенный дом. К несчастью, доверчивая матушка Евдокия не оформила покупку должным образом, что впоследствии стало причиной больших неприятностей. Несколько лет прожили они в этом доме, ежедневно принимали много верующих, молились с ними и за них. Вместе с матушкой отец Алексий совершал паломничества в монастыри. Особенно часто бывали они в Почаеве. |
| В этот же день память святых мучеников, семи братий по плоти Орентия, Фарнакия, Ероса, Фирмоса, Фирмина, Кириака и Лонгина воинов, пострадавших при Диоклитиане и Максимиане на берегах Черного моря. Память 25 июня Житие и страдание святой преподобномученицы Февронии В царствование нечестивого царя Диоклитиана жил в Риме епарх Анфим, имевший сына Лисимаха, которого он обручил с прекрасною девицею, дочерью сенатора Просфора. Заболев смертельно, Анфим призвал своего брата Селина и сказал ему: — Брат мой! вот я расстаюсь с жизнью и вручаю тебе сына моего: будь ему отцом вместо меня, а он пусть будет тебе вместо сына. Когда я умру, поспеши соединить его браком с невестой его, дочерью Просфора. Выслушав брата, Селин пообещал ему сделать всё так, как он просил его. Анфим же, по прошествии трех дней, скончался. По смерти Анфима, Диоклитиан призвал к себе Лисимаха и дядю его, Селина, и, приняв их особо, сказал Лисимаху: — Помня любовь ко мне отца твоего, я хотел бы поставить тебя епархом вместо него, но до меня дошел слух, что ты питаешь склонность к вере христиан. Поэтому я отложил свое намерение, пока выяснится, справедливо ли говорят о тебе. Пока же для испытания я решил послать тебя на Восток, чтобы ты искоренил там христианскую веру; и когда возвратишься к нем, исполнив свое поручение, тогда будешь награжден от нас саном епарха. На такую речь царя Лисимах ничего не посмел возразить, так как был очень юн, имея от роду около 20-ти лет. Но Селин, дядя его, упавши к ногам Диоклитиана, сказал: — Умоляю тебя, великий и бессмертный царь, дозволь Лисимаху остаться здесь на несколько дней, чтобы вступить в брак с дочерью Просфора, — и когда он сочетается браком, то с ним вместе пойду и я, и мы вместе сделаем всё так, как повелит нам твоя божественная власть. Царь же сказал им обоим: — Сначала идите, куда я вас посылаю, и истребите христиан, когда же исполните порученное вам дело, возвращайтесь сюда, — тогда и я отпраздную вместе с вами брак Лисимаха. Услышав это, они не посмели произнести больше ни слова и покорно повиновались царю, — взявши указ и войска, отправились на Восток. |
| Зедергольм всех их видимо чтит, всех их внимательно слушает и тщательно записывает их речи в свой дневник, но пустыннику Илариону он ничего не возражает, он только благоговеет пред ним, в беседах же с болгарином и греком он точно так же, как и в разговорах своих с разными лицами в Константинополе, является нередко «plus royaliste que le roi» . В разговоре с зографским игуменом отцом Анфимом о греко-болгарской распре Зедергольм является защитником греков или, вернее сказать, Цареградской Патриархии. Для него важно вековое учреждение, для него дорог Престол Вселенский, тот Престол, от которого и мы, русские, получили крещение и первоначальное руководство в вере. Ему мало дела до того, что этот Престол, что эта Патриархия находятся в руках греческой нации и что эта греческая нация соперничает с нами на политическом поприще. Греки, правда, и сами по себе нравились Зедергольму, он любил их язык, соединение живости и серьезности в их характере, но мне кажется, что и это расположение к нации было в нем, главным образом, основано на любви к Православию, которого греки суть самые лучшие и сильные представители в среде восточных христиан. Ему дороги были все эти древние и великие Патриархаты, воздвигнутые на Святых Местах: для него драгоценны были учреждения, а к порокам людей он основательно и дальновидно умел быть снисходительным... Зедергольм, я готов согласиться, заходил уж слишком далеко в своей поддержке Патриархии; он уж слишком за Вселенский Престол боялся. Ему хотелось всячески утвердить и укрепить его. Ему больно было слышать о злоупотреблениях греков и быть свидетелем раздражения болгарского духовенства. Зографский игумен отец Анфим жаловался на греков; сам отец Анфим был человек примерной монашеской жизни, один из лучших игуменов на Афоне, умный, способный человек. Он сравнительно беспристрастен; он, например, строго осуждает другого болгарского монаха, столетнего отца Виктора, за его национальный фанатизм. Отец Виктор заходил так далеко в своей племенной вражде, что выражался так: «Если греки будут в раю, то я не желаю там быть!» Отец Анфим, приводя эти неразумные речи ненависти в доказательство того, что и его соотчичи очень пристрастны и нередко несправедливы, настаивает, однако, на том, что греческое духовенство не исполняет своих обязанностей по отношению к болгарской своей пастве. «Греки не дают хода духовным лицам болгарского происхождения; они уверяют, что в среде болгарских священников нет достаточно образованных людей, достойных быть епископами, тогда как и греческие иерархи особою ученостью вообще не отличаются. Греки берут с болгар много денег, но не тратят из них ничего на местные нужды паствы, на училища и т. п., а все отсылают в Царьград. Греческие епископы не дают себе даже труда выучиться по-болгарски; как же они могут наставлять паству!» 4 |
| Честный экзарх наотрез им отказал в этом. Тогда они составили свой мемуар и просили Анфима подписаться. Но Анфим гневно им ответил: «Правительство колет, вешает, притесняет, а я буду ему выражать благодарность; нет, не могу подписаться!» – «Ты идешь против царства, ты бунтовщик!» кричали ему чорбаджии. Однако они не поколебали благородной решимости экзарха. Чорбаджии решились тогда подать мемуар за собственными только подписями, не более 13. Но мемуар этот, после того, как гр. Игнатьев объяснил историю его происхождения, не произвел в конференции никакого впечатления. Турецкое правительство собрало совет для обсуждения постановлений конференции, на котором присутствовали виднейшие турецкие сановники и представители всех вероисповеданий и на котором были отвергнуты постановления конференции. Блаж. Анфим, предвидя это, отказался явиться на совет. Ему дано было понять, что простят его отсутствие, если он официально сообщит, что отсутствовал по болезни. Блаж. Анфим отказался это сделать. Тогда была окончательно решена его отставка. Чорбаджии начали агитацию. Сначала попробовали было воздействовать на народ и духовенство, стараясь возбудить недовольство экзархом. Но отовсюду они слышали ответ: «экзарх для нас хорош; если у него и есть некоторые недостатки, не время теперь менять его». Не преуспев в этом направлении, Чомаков и его партия прибегли к печати. Они доказывали, что экзарх – русское орудие и может стать причиной погибели болгар. Экзарх отвечал и смело обвинял правительство в несправедливом и жестоком обращении с болгарами. С его также одобрения состоялась поездка Цанкова и Балабанова по европейским столицам с жалобами на турецкое правительство. В то же время он отправил письмо на имя С.-Петербургскаго митрополита Исидора с просьбою о помощи. Экзарх описал митрополиту турецкие ужасы и зверства в Болгарии и заключал письмо такими словами: «Если Его Величество, Всероссийский Император, не обратит внимания на положение болгар, не защитит их теперь, то пусть лучше они будут вычеркнуты из списка славян и православных, потому что всех охватило отчаяние: одни потурчиваются, другие делаются католиками или протестантами». |
| Против него, на левой стороне Днепра, в Одесском уезде, есть другое село Чобурчи с 217 дворами. На соборе 20 апреля 1755 года была составлена следующая грамота на возведение Анфима в сан архиепископа: Письмо Анфима к ясскому митрополиту, 12 декабря 1756 года. «Третие озлобление от сих суеверников и своевольников, попов, и чернцов, и мужиков, навождением и советом обретающихся в митрополии вашей: разбили меня на дороге в проезде моем с Кубани (некрасовцы в бумагах того времени зовутся еще кубанцами, самые поселения их в Добрудже — Кубанью) на Чебарчи, и каково ругание показаша, ни едино слово представити может и вмале, такожде смерти меня не предаша и имение мое вся взяша, обаче сии злотворцы изысканы ханскою грамотою и рукой верных наших и нами, а инии имеются еще не сысканы в митрополии вашего преосвященства, о которых обидниках и прошение послал до вашего преосвященства, но еже сыскать тех обидников и нам их выдать, на что и салтанская грамота, именно на них, дана и велено их взять из вашей области». «Дело святейшего синода о раскольническом архиепископе Анфиме», «Дело святейшего синода о раск. арх. Анфиме», 1757 г., [Стало быть, Анфим не считал уже более себя старообрядцем, а обратившимся из раскола в православие.] «Дело святейшего синода о раск. арх. Анфиме», 1757 г., по архивной описи Второе письмо Анфим пясал к Иакову 12 декабря 1756 г. Оно начинается так: „Получиих вашего преосвященства писание, посланпое до иас, смиренных, и в нем познах братосоюзную, начадьнейшую главизну Христовых ученик, о ней же сам Снаситель наш рече: «0 сем познаюг вси, яко Мои есте ученицы, аще любовь имате между собою». И вашего преоевященства сия главизна, пребывающая в вас, до пас простреся, желающая видети нас и готовы суще всяка строеше дела нашего званш нам поручпть, яко же и мы, смиреннш, ваше преосвя-щенство, издавна имеем желание видети вас, но возбраняемся сатаною даже доселе, о котором возбраненш вашему преосвященству обявши кратко, как п ваше преосвященство изволили уразумегь от поданнаго вам доношения нашу отважность в противостояши липованских забо-бон». |
| Известно, что в первой половине нынешнего столетия раскольников за нарушение «уставов благочиния и благоустройства», а также за вторичное уклонение в раскол, ссылали на Кавказ. Все секты считали это за особенное милосердие божие, видимыми путями приводящее их к соединению. Каждый толк имел для сего основание: молокане — близость Арарата, скопцы — близость р. Риона, акинфьевщина — Шемаху, и т. д., а старообрядцы поповщинского толка — близость к епископам древлего благочестия, живущим в ущельях Кавказа. До того была сильна их уверенность в действительном существовании иерархии на Кавказе. Теперь из дела синода об архиепископе Анфиме оказывается, что в прошлом столетии действительно были на Кавказе старообрядческие архиереи.] Показание казака Семена Чижова «И оной называемой епископ ездил чрез Польшу в Волотчину и на дороге тех дьяконисс учинил непраздных… где будучи (в Чебарче) дьякониссы его родили одна мальчика, а другая девочку». См. «Дело о раск. арх. Анфиме». Уездный город Киевской губернии, тогда бывший в польских владениях. В допросе Семена Чижова он назван «Радоможем». Допрос казака Чижова в «Деле о раск. арх. Анфиме» Об этом происшествии с Анфимом говорит и Иван Алексеев в своей «Истории о бегствующем священстве», стр. 66: «После бо сего дерзновения (рукоположения от Афиногена) Анфим отшед, и тако по некоим странам проходя, апостольствуя, рукополагая прочих, возвратися оттуду, возмездие своего дела восприя: ять бо бысть некоим в Польше и могилевскому епископу вдан, и той остриже ему главу и браду, в темницу затвори поволе. И тако прокажен едва оттуду утече и в некоторых местах скрыся». Если так, то это был православный могилевский епископ Иероним (Волчанский), предшественник знаменитого Георгия Конисского. Но Чижов знал вернее, он прямо говорит, что это был католический епископ; то же после писал и сам Анфим к Иакову. Письмо Анфима к митрополиту Иакову 12 декабря 1756 г. «Дело о раск. арх. Анфиме». Чобурчи, или Чебарчи, ныне казенное село Аккерманского уезда Бессарабской области, с 212 дворами, на правом берегу Днепра. |
| – Маркел, я деньги выиграл. Хватит убежать в Архангельск. Пойдем со мной, Маркел. В Архангельске делов найдется. Маркел говорит: – Значит, бросить наше дело и науку, оскорбить учителя Молчана и бежать, как воры? Анфим твердит свое: – Не запугивайся, друг! В кои веки выпало такое счастье. Попросимся на то же судно, где игра была, и уплывем. При ночных часах Анфим с Маркелом пришли к судну. С берега на борт перекинута долгая доска. На палубе храпел вахтенный. Маркел говорит: –давай, Анфимко, деньги. Я зайду на судно, разбужу кептена, заплачу за проезд и позову тебя. Сунув за пазуху кошелек, почему-то неуверенно перекладывая ноги, Маркел шел по доске… Тут оступился, тут бухнул в воду… Это бы не беда – Маркел через минуту выплыл, вылез на берег. Беда, что кошелек-то с деньгами утонул. – Обездолил я тебя, Анфимушко! -тужил Маркел, выжимая рубаху. – Я одного не понимаю, – горячился Анфим, – ты свободно ходишь по канату с берега на судно, а с трапника упал… Простодушному Анфиму было невдомек, что Маркел в воду пал нарочно и кошелек утопил намеренно. Иначе нельзя было удержать Анфима от безумного намерения. Ворон Ходил Маркел по лопской тундре, брал ягоду-морошку. На руке корзина, у пояса серебряный рожок призывный. Ягоды берет и стих поет о тишине и о прекрасной Матери-Пустыне. А заместо тишины к нему бежит мальчик-лопин: – Господине, не видал оленя голубого? – Не видал, – говорит Маркел. – О, беда! – заплакал мальчик. – Я пас оленье стадышко и уснул. Прохватился – оленя голубого нет. – Веди меня к тому месту, где ты оленей пас, – говорит Маркел. Вот они идут по белой тундре край морского берега. А под горою свеи у костра сидят, в котле еду варят. – Они варят оленье мясо, – говорит Маркел. – Нет, господине, – спорит лопин. – Я видел, у них в котле кипит рыбешка. – Рыбешка для виду, для обману. Они кусок оленины варят, а туша спрятана где-нибудь поблизости. И Маркел, отворотясь от моря, зорко смотрит в тундру. А тундра распростерлась, сколько глаз хватает. И вот над белой мшистой сопкой вскружился черный ворон. Покружил и опустился в мох с призывным карканьем. |
|
|
