| оборонительному союзу; выгодной для Венеции уступкой было предоставление Миланского герцогства Франческо Марии Сфорце (1495-1535), т. к. это препятствовало прямому переходу Ломбардии в руки императора (подробнее см.: Gleason. 1993. P. 55-59). Вернувшись в Венецию в нач. марта 1530 г., К. вошел в высшие правящие круги республики. С 1530 г. К. был одним из 6 советников дожа; в 1530-1531 и 1533-1534 гг. он являлся членом Совета десяти и исполнял обязанности одного из 3 его председателей (capi). Участвуя в многочисленных комитетах и комиссиях, К. оказывал значительное влияние на общественную и политическую жизнь Венеции. Поскольку большинство решений в Венецианской республике принималось коллегиально, точно определить личный вклад К. в венецианскую внутреннюю и внешнюю политику не всегда возможно. Вместе с тем протоколы голосований по различным вопросам и другие документы свидетельствуют, что во внешней политике он был сторонником сохранения мира путем компромиссов. К. выступал против участия Венеции в войнах на территории Италии, а также полагал, что Венеции не следует активно поддерживать антиосманскую политику имп. Карла V, настаивая на необходимости сохранять нейтрально-доброжелательные отношения с Османской империей (см.: Ibid. P. 69-70). Во внутренней политике К. поддерживал усиление аристократических и централистских тенденций в гос. управлении, приведших к превращению Сената в консультативный властный орган и к концентрации большинства властных полномочий у политической элиты Венеции, состоявшей из дожа, 6 его советников, членов Совета десяти и 15 внешних советников, которые подготавливали решения Совета десяти (см.: Ibid. P. 65-67). В отношениях с Папским престолом К. поддерживал желание светских властей Венеции отстоять свои церковные привилегии и не допустить прямого вмешательства папы Римского или католич. патриарха Венеции в вопросы распределения бенефициев и церковных должностей, которые традиционно решались гос. властями. Вместе с тем, будучи дипломатом, К. настаивал на том, чтобы даже невыгодные для Папского престола решения по возможности согласовывались с папой ради сохранения его формального авторитета (Ibid. P. 70-71). С нач. 1531 по сент. 1533 г. К. входил в число т. н. реформаторов (riformatori), ответственных за восстановление учебных занятий в Падуанском ун-те; в частности, он отбирал преподавателей и участвовал в разработке университетского устава (см.: Ibid. P. 71-72; ср.: Grendler. 2006. P. 144-148). Анализ деятельности К. как одного из высших венецианских гос. чиновников свидетельствует, что в 30-х гг. XVI в. он был опытным и прагматичным политиком, видевшим первоочередную задачу правительства в сохранении мира, в нейтрализации политических и общественных конфликтов, а также в обеспечении бесперебойного функционирования и гармоничного взаимодействия всех общественных институтов ( Gleason. 1993. P. 73; ср.: Юсим. 2013. С. 22-23). |
| Reg. bull. 5). У первых доминиканцев нищенство как наиболее яркое выражение бедности и смирения было подчинено основной цели ордена - проповеди католического учения (praedicatio). О том, что бедность и смирение самого проповедника являются главными условиями успешной проповеди в районах, охваченных альбигойской ересью, писал цистерцианец Диего де Асеведо, еп. Осмы (1201-1207) (Historia albigensium. 3//PL. 213. Col. 549-550; Acta canonizationis S. Dominici. 32-34//Monumenta historica sancti patris nostri Dominici. R., 1935. Vol. 2. P. 150-151). Эти условия, предложенные Диего де Асеведо только в качестве тактического приема, были восприняты св. Домиником как фундаментальное правило. Поскольку основанный им орден доминиканцев был изначально клерикальным (проповедники должны были быть клириками), то в соответствии с решениями IV Латеранского Собора за основу устава ордена в 1216 г. был принят Августина устав с дополнениями из конституций ордена премонстрантов . Вероятно, по этой причине ученики св. Доминика, посланные в разных направлениях с миссией проповедовать католическое вероучение и наставлять в евангельских заповедях, стали действовать подобно каноникам, а не подражая св. Доминику, т. е. приобретали или получали в дар для ордена земли и дома, что особенно было заметно в Тулузе, Париже и Болонье (от каноников же происходила противоречащая идеалу бедности практика предоставления каждому брату отдельной кельи, тогда как бенедиктинцы и др. монахи имели общие дормитории). При этом формально у доминиканцев, как и у францисканцев, действовал запрет на хранение к.-л. запасов (в 1239 генеральный капитул ордена доминиканцев разрешил делать запасы одежды и продуктов только на год вперед). В любом случае сбор подаяния у доминиканцев отошел на 2-й план и практиковался как временная мера для обустройства конвента на новом месте. Вполне естественным, как и у францисканцев, считалось получение пожертвований за проповедь и пастырскую деятельность. Появление новых Н. о. Явление миноритам католич. св. Франциска Ассизского во время проповеди Антония Падуанского. Роспись верх. ц. Сан-Франческо в Ассизи. 1297–1300 гг. Художник школы Джотто |
| Петр Помпонаццо читал лекции в Падуанском университете, в котором отвергал бессмертие души, а в 1516 г. он издал сочинение в этом духе под заглавием: «De immortalitate animi», которое хотя и было сожжено в Венеции, но он снова успел перепечатать его, в несколько измененном виде, при посредстве папы Льва X 427 . В школах философов только и спорили о сущности человеческой души. «Не нужно думать, – говорит Ранке, – что мнение о смертности души разделяли немногие, или что его держались тайно. Эразм удивлялся тем богохульствам, какие ему пришлось слышать; ему старались доказать, на основании доводов, взятых из Плиния, что нет никакой разницы между душами людей и животных» 428 . § III В прежнее время, по словам Джованни Виллани, граждане Флоренции вели трезвый образ жизни, ели простую пищу и не знали больших издержек, нравы были простые, веселые и грубые. Одевались они и жены их в грубые шерстяные одежды и многие носили шаровары, даже не покрывая их сукном, а на голове колпак; все имели на ногах обувь, но и женщины носили башмаки без украшений. Женщины зажиточного класса ходили в одной очень узкой юбке грубого багреца или из камлота, подпоясанной кожаным ремнем, по-старинному, и в плаще на кожаной подкладке с капюшоном сверху, который они носили на голове. Одежда у женщин из простонародья была из кембрина грубого зеленого цвета старинного покроя. Приданое за женой обыкновенно не превосходило 100 лир, а 200 или 300 лир в те времена считались великолепным приданым. И большая часть девушек выходила замуж не моложе 20 лет, а то и старше. Таковы были обычаи и грубые нравы у флорентийцев, но честность и законы были в силе. Между тем для своей коммуны даже при этой простоте жизни и при богатстве они сделали больше и совершили более доблестных подвигов, нежели те, какие совершались в наше время при большей легкости нравов и при большем богатстве 429 . В Италии семья раньше, чем где-либо, под влиянием индивидуализма, подверглась упадку, и постепенно браки становятся так редки, что флорентийская коммуна поощряет награждениями тех, кто женился в срок, и налагает пени на нежелающих. |
| остается одним из центральных жанров и играет роль эталона по отношению к другим формам: вся средневековая религиозная литература есть в той или иной мере проповедь. Начиная с Бернарда Клервоского (1091–1153) в западную П. проникают мотивы интимного самоуглубления; эта тенденция нарастает к XIII в., в эпоху Франциска Ассизского (ум. 1226) и Антония Падуанского (ум. 1231). В эпоху Возрождения выступают Бернардин Сиенский с его мягким настроением и любовью к бытовой детали и антипод гуманистов Савонарола (1452–98), напротив соединяющий логическую ясность с апокалиптическими чаяниями немедленного конца мира. Сильные стимулы для развития П. дала Реформация: Лютер провозгласил П. смысловым центром церковной жизни, поставив ее выше литургии. В XVII в. во Франции общий культурный подъем и нужды полемики с гугенотами и вольнодумцами порождают расцвет литературно утонченной П., пользующейся стилистическими возможностями барокко (Ж. Б. Боссюэ, Л. Бурдалу и др.). Древнерусская литература дала таких мастеров П., как митрополит Иларион, Кирилл Туровский и Сераиион Владимирский. В русском красноречии XVIII–XIX в. осуществляется синтез допетровских традиций с техникой барочной П. (Феофан Проконович, Стефан Яворский, Платон Левшин). Высокой стилистической выдержанности, но одновременно и полного отрыва от жизни русская П. достигает в творчестве митрополита Филарета (Дроздова, XVII–XVIII вв.). В литературе XIX в. предпринято немало попыток «секуляризовать» лексический и ритмический строй П., присвоить ее формы для нерелигиозных целей. Так, стилистику Н. В. Гоголя с ее специфическим построением периода можно описать как травестию традиций церковной элоквенции; характерно, что сам писатель пытался пернуть формальные приемы П. к их старым функциям (в «высоких» отступлениях и особенно в «Выбранных местах из переписки с друзьями»), что вступало в драматическое противоречие с объективным ходом историко–литературного процесса. В современной литературе интонации П. обычно приобретают более или менее пародийный, «остраненный» характер, даже при самых серьезных намерениях писателя: пример — «Хоры из «Скалы» и «Убийство в соборе» Т. |
| В другом своем сочинении под мудреным заглавием: „Collegium heptaplomeres» (т. е. семичленная коллегия, или коллегия из семи членов), Боден выводит на сцену семь представителей разных религиозных учений (1 католик, 1 лютеранин, 1 кальвинист, 1 еврей, 1 магометанин и двое представителей „естественной « религии, из которых один, без сомнения, выражает взгляды самого автора, т. е. Бодена). Они собрались и ведут разговор на толерантной почве Венеции. Разговор ведется в таком направ- лении, что результаты его сводятся к отрицанию какой бы то ни было единоспасающей положительной религии. Во всех положительных религиях существенное зерно составляет естественная религия, именно живущая в каждом человеке от природы вера в Бога, в свободу и бессмертие души. Государство должно терпеть и защищать все религии. Но Боден не только не терпит атеистов, но и платя дань средним векам и своему времени, пишет особое сочинение о колдунах и ведьмах, в котором требует строжайших против них мер. § 31. Монархомахи Защищаемый Боденом абсолютизм королевской власти, а равным образом религиозное учение лютеранства о христианском начальстве вызвали оппозицию со стороны целой группы писателей, которые, принадлежа к двум разным вероисповеданиям, враждовавшим между собою, сошлись на общей почве низкой оценки власти монарха. В свою очередь и о Бодене можно сказать, что он знаком уже был с некоторыми произведениями монархомахов, явившимися до появления его книги, и создавал свое учение о суверенитете в отпор учению монархомахов. Период времени, на который падает литература монархомахов, обнимает собою последние три десятилетия XVI в., хотя в более обширном смысле можно к монархомахам относить и более ран них писателей, начиная с Оккама и Марсилия падуанского, и более поздних, как, напр., германца Альтузия и английского писателя и деятеля эпохи английской революции XVII в., Джона Мильтона. Родиной монархомахов была Франция, где преследования гугенотов (кальвинистов), закончившиеся варфоломеевскою ночью, а с другой стороны толерантность королей Генриха III и Генриха IV к тем же гугенотам, служили для реформатских и для католических писателей поводом развить свое учение, несогласное ни с лютеранством, ни с построением Бодена. |
| Таким образом, синдром «профессионального выгорания» и кризис пастырского служения представляют собой несколько отличающиеся по форме, но очень схожие по сути разновидности ценностно-смыслового кризиса личности, оказавшейся в духовной Подобные состояния были прекрасно известны святым отцам-аскетам, и в их понятийном аппарате «выгоранию» наиболее соответствуют уныние и окамененное нечувствие. В то же самое время для отцов уныние – явление комплексное, собирающее в единый клубок едва ли не все остальные страсти, отчего и отождествляется некоторыми с богооставленностью. Однако в самой богооставленности подвижники видели особое педагогическое действие Промысла Божия, побуждающего аскета к ещё большему совершенству в вере, любви и терпении. Сегодня необходимо признать, что кризис служения, впрочем, как и «выгорание» в более широком смысле слова, имеют место и в среде духовенства. Нам трудно оценить эффективность реабилитационных учреждений для духовных лиц Западной Церкви, тем более говорить о целесообразности использования этого опыта в нашей среде. Однако хотелось бы надеяться, что в ближайшее время обозначенная проблема найдёт отклик среди богословов, патрологов и пасторологов и получит фундаментальный анализ с позиций православной аскетики. Приложение. Социологические исследования синдрома «выгорания» среди духовенства Падуанского Таблица 1. Таблица 1. Деление на категории по возрастным группам. Возрастные группы (%) Уставшие Выгоревшие Неудовлетворенные Все прекрасно Довольствующиеся своей ролью Терпящие Таблица 2. Деление по категориям и уровню образования. Уровень образования (%) Уставшие Выгоревшие Неудовлетворенные Все прекрасно Довольствующиеся своей ролью Терпящие a= Диплом высшей средней школы или ниже. b=Начальные богословские курсы (без степени бакалавра). c=Бакалавриат. d=Аттестат по церковным дисциплинам или диплом гражданского вуза. e=Докторат по церковным дисциплинам или постдипломная специализация. Таблица 3. Деление на категории и количество лет служения. |
| М. Н. Сменцовский пишет: «Возвратившись на родину в 1670-м году, старший из братьев Иван (Иоанникий) женился и был поставлен… во Об этом говорится в биографической справке к их произведению «Мечец Однако в челобитной царям с просьбой об отъезде в Венецию, представленной на рассмотрение в начале 1688 г., Иоанникий напоминает, что оставил там троих детей, старшему из которых, Николаю, исполнилось к тому времени 26 Таким образом, Иоанникий уже в 1662 г. имел на руках первенца и вряд ли жил в Коттуниануме вместе с Софронием. Тем не менее младший из братьев, Софроний, получил образование именно в коллегиуме, где и жил, а когда оказался готов к прохождению испытания, смог записаться на сдачу экзамена Это подтверждают их собственные слова о том, что в течение 9 лет они слушали уроки «словеснейшего и мудрейшего иеромонаха Арсения Каллудиева» и получили докторские В те годы Арсений сам был еще студентом и не имел права преподавать в университете, хотя, конечно, мог вести лекции в Коттуниануме, будучи его Настоящим летописцем Падуанского университета, без сомнения, является Н. Комнин-Пападополи с его фундаментальной «Историей», из которой можно почерпнуть подробные сведения о 3-м по дате основания (после Болонского и Сорбонны) университете в О его традициях и порядках пишет также Е. Ф. Шмурло в связи с учебой в «патавинской гимнасии» 3 десятилетия спустя ученика Лихудов Петра Он, в частности, рассказывает, как была устроена университетская корпорация. Все студенты разделялись на 2 группы «наций» – «цизальпинскую» и «трансальпинскую». Ко 2-й относились все не-итальянские народы, проживавшие, естественно, в основном к северу от Италии, но также и представители тех народов, которые обитали «за морем», формировавшие «ультрамаринскую» нацию. К ним относились жители Балкан – греки, румыны, иллирийцы и т. Университет делился на 2 отделения или факультета – права и искусств. С точки зрения административного управления, это были практически 2 независимых университета. У каждого имелись свои ректор, проректоры и их помощники, избиравшиеся, кстати, из числа действительных учащихся. На первом изучали юриспруденцию и каноническое право, на втором занимались богословием, философией и медициной. Наконец, в университете существовали еще так называемые коллегии – профессиональные объединения докторов на различных факультетах: юриспруденции, медицины и философии и теологии. Будучи не столько преподавательскими корпорациями (не все их члены преподавали в университете), сколько профессиональными комиссиями, принимающими экзамены и имеющими право на выдачу дипломов, эти коллегии были образованы на основании распоряжений Римских пап и назывались поэтому В 1564 г. во исполнение постановлений Тридентского Собора на волне Контрреформации папа Пий V опубликовал буллу, предписывающую всем, желающим получения академических степеней, произнести католическое исповедание веры. Этот шаг вызвал отток студентов – протестантов и православных – из итальянских университетов. |
| Из экзаменационного листа Софрония Лихуда видим, что экзаменационную комиссию составляли следующие лица. Медики: Дж. Фриджимелика трижды упоминается у Комнина-Пападополи, как «Comes & Eques, nob. Patavinus » («граф и кавалер, знатный Автор «Истории Падуанского университета» сообщает также, что тот был «Professor in re Medica maximus» и что после его смерти в 1683 г. 1-я кафедра теоретической медицины оставалась вакантной в течение 17 лет из-за отсутствия адекватной замены. Медиками были также А. и Д. Маркетти, отец и сын, специалисты в области анатомии и Выходец из Вероны Р. Фортис считался, по словам Пападополи, «Celebrissimus Practicus XVII sæculo». Так, будучи призван императором Леопольдом в Вену для врачебной практики при дворе, удостоен звания «Archiatrus aulæ Наконец, А. Монтаньяна был коллегой профессора Фриджимелика, преподавателем 1-й кафедры «экстраординарной», т. е. практической медицины. Теперь собственно «философы»: Президент Колледжо Венето К. Ринальдини (1615–1698 гг.) заслуженно слыл широкообразованным человеком: философом, богословом, математиком, инженером, Первая женщина – обладательница диплома о высшем образовании – Е. Корнаро Пископия (защитилась 25 июня 1678 г.) – училась под его руководством. Ему же человечество обязано изобретением термометрической шкалы. Прибыв из Тосканы в 1667 г., он уже к 1670 г. стал президентом Колледжо. Один из оппонентов Софрония, Дж. Чикала, приходился братом Иерониму (в монашестве Илариону) Чикала, иеромонаху с Кипра, бывшему до 1662 г. ректором Воспитанник римского греческого коллегиума, в Падуе он в 1687 г. стал экстраординарным профессором по кафедре философии. Это место в момент сдачи Лихудом докторского экзамена занимал граф П. Франзано, также подписавший экзаменационный протокол. Как видим, «чистых» философов в приемной комиссии оказалось меньшинство. Хотя факультет был единым, и обычно студенты сдавали обе дисциплины в этом конкретном случае на экзамене по философии преобладание медиков в комиссии выглядит несколько необычно. Впрочем, тем более достойны высокой оценки доктора медицины, оказавшиеся способными, как Чикала, предложить strictissimes obiectiones по логике и философии. |
| Что же касается условий и внешних вспомогательных способов сосредоточения, то они могут быть, как и действительно бывают, весьма различны и даже прямо противоположены, в зависимости от личного склада мышления и индивидуального характера и привычек человека. Напрасно Ф. Ф. Гусев, обобщая некоторые факты, утверждает, что «полной сосредоточенности мышления мешает даже свет и другие, иногда незначительные, впечатления“. 428 Он приводит в пример Декарта, который, как известно, оставался по 16 часов ежедневно в постели, причем в спальной комнате на это время ставни закрывались и шторы опускались, чтобы внешние впечатления не препятствовали сосредоточенности его мышления, а также Мальбранша, который работал при закрытых ставнях, так как свет мешал ему. К этим двум примерам можно присоединить и другие многие в том же роде, но, вместе с тем, нужно сказать, что из жизни поэтов и мыслителей известны столь же многочисленные факты совсем иного характера, решительно препятствующие принять мысль разбираемого автора в качестве общего положения, тем более психологического закона. Так, Монтэн рассказывает об одном падуанском ученом, что этот последний, подобно Сенеке, мог успешно работать только тогда, когда у него в комнате собирался кружок знакомых, шумящих и смеющихся: этот шум и хохот помогали ученому скорее и глубже сосредоточиться, углубиться в себя. 429 Равным образом и из жизни древних подвижников – созерцателей можно указать аналогичные приведенным примеры того и другого рода: некоторые из созерцателей могли сохранять полную сосредоточенность мысли на Боге единственно и исключительно при условии возможно полной свободы от внешних впечатлений, на других же последние не оказывали рассеивающего влияния и даже способствовали воспитанию и укреплению в них созерцательного настроения. В данном случае мы должны иметь в виду, и действительно имеем, достижимые в общем далеко не часто состояния высшей, интенсивной созерцательности, носящие общее название «экстаза“. Созерцательность, понимаемая даже в таком исключительном состоянии, достигающем в «экстазе“ своего наивысшего раскрытия, однако, по учению некоторой части аскетов, не требует для своего осуществления безусловной и полной отрешенности от всего внешнего, хотя и следует, по справедливости, признать, что именно такая – по возможности полная – отрешенность в аскетической литературе выставляется, как общее правило, самое обычное и наиболее действительное условие достижения совершенства в созерцании, тогда как обратное рассматривается скорее, как редкое исключение. |
| Р. Беллармин. Гравюра. XVII в. [Беллармино; лат. Bellarminus, итал. Bellarmino] Роберт (4.10.1542, Монтепульчано, Тоскана - 17.09.1621, Рим), католич. св. (пам. 17 сент.), учитель католич. Церкви, кардинал, богослов. Род. в семье знатных, но обедневших дворян, племянник Марчелло Червини (папы Маркелла II ). Вопреки желанию родителей, предназначивших его к изучению медицины в Падуанском ун-те, Б. в 1559 г. изъявил желание вступить в орден иезуитов . После годичного пребывания в мон-ре камальдулов близ г. Монтепульчано (1559-1560) и изучения древних авторов и Свящ. Писания он вопреки воле отца вступил в Общество Иисуса. Годы новициата Б. (1560-1563) прошли в Риме, где он учился в Римской иезуитской коллегии. После окончания курса преподавал риторику и дисциплины цикла свободных искусств (1563-1567). В 1567-1569 гг. изучал теологию в Падуе и Лёвене. В 1569 г. был рукоположен во священника и стал преподавать богословие в иезуитской коллегии Лёвена, а также прославился проповедями и полемическими сочинениями, направленными против протестантов и ряда католич. богословов, в частности М. Баюса . В 1576 г. из-за слабого здоровья Б. был вынужден вернуться на родину и в 1576-1588 гг. преподавал полемическое богословие в Римской иезуитской коллегии. В 1588-1591 гг. исповедник коллегии, в 1592-1593 гг. ее ректор, а в 1595-1599 гг. провинциал ордена иезуитов в Неаполе. По распоряжению папы Григория XIV Б. участвовал в пересмотре издания Вульгаты (1590). При Клименте VIII стал консультантом по богословским вопросам Конгрегации инквизиции (1597), ректором Апостольской пенитенциарии (1599). 3 марта 1599 г. был возведен в сан кардинала и возглавил следствие по делу Дж. Бруно , также принимал участие в инквизиционных процессах Г. Галилея (1616) и Т. Кампанеллы (1600, 1614, 1621). В 1602-1605 гг. Б. был архиепископом Капуи и вернулся в Рим только после смерти Климента VIII; кандидатура Б. дважды выдвигалась на конклавах при выборах папы в 1605 г. При новом папе Павле V Б. получил разрешение оставить свою епископию и посвятил себя работе в различных конгрегациях Римской курии (инквизиции, индекса запрещенных книг, обрядов, пропаганды веры). |
|
|
