| Не всегда Владыка сразу выходил к гостю: обычно посетитель томился в приемной минут 30–40, с тоскою прислушиваясь к звону склянок, плеску воды, тяжелым вздохам Владыки или шелесту бумаги. Давал ли Владыка собраться с мыслями посетителю в эти получасы ожидания, или готовился сам к приему и беседе, перебирая свои заметки, относящиеся к делу, или, действительно, ожидая (зимою), пока восстановится температура, нарушенная приходом гостя с воздуха, как это он сам объяснял. Наконец быстрыми шагами выходил он сам, сильным движением давал благословение, усаживал гостя и сам усаживался в кресле. За мои многочисленные встречи с Владыкой я видал его в самых разнообразных состояниях: больным, гневным, огорченным, но никогда не помню его вялым, равнодушным, слабым. Всегдашняя бодрость, какая-то душевная выпрямленность, постоянная готовность к действию – были его главными чертами. Таков он был и по наружности: очень высокий, несгибаемый, в остроконечной скуфье, с темными суровыми глазами на темном, худом лице. Таким именно я вспоминаю его чаще всего, хотя я часто видел его и в других аспектах: шутливым, ласковым; но и тут всегда чувствовалась его постоянная готовность к бою, к беспощадному действию. Говорил он, в диалогах – отрывисто, повелительно, немного нетерпеливо, а в беседах – монологах – очень драматично, выразительно и живо, богатым образным языком, не гнушаясь простонародностью и грубоватостью. Способы его общения с посетителями и руководства были очень разнообразны: иногда это была обстоятельная, ученая беседа, большею частью монолог. Со мною часто бывало, что я шел к нему, приготовив и обдумав несколько определенных вопросов. Придешь, Владыка ни о чем не спросит, даже не даст рта открыть, усадит и начинает сам говорить; и очень редко бывало, чтобы в этом обширном монологе я не нашел прямых ответов на вопросы, с которыми я пришел. Иногда руководство Владыки выражалось в форме исповеди, тщательной, настойчивой, беспощадной; иногда это было гневное «отчитывание», если это нужно было по соображениям его педагогики. В гневе, в обличении Владыка был страшен, но, по его словам, при самом сильном шторме гнева в душе его всегда оставалась тишина, «кусочек ясного голубого неба», иногда это была молитва; многократно и на себе, и на близких и на незнакомых мне посетителях я наблюдал силу и действительность молитвы Преосвященного. |
| Иногда попадешь на одно слово и носишься с ним целый день. А ведь для этого нужна и наука, и психология, и знание языка. (Владыка этот период усиленно занимался греческим языком, и его духовный сын Ф. доставлял ему в большом количестве грамматики и словари. Помнится около года он все требовал от нас точных справок о слове πισκοπεν, пытаясь через него проникнуть в смысл слова «епископ»). Если бы я прожил еще 100 лет, я продолжал бы заниматься тем же и это мне не наскучило бы. – Другие занимаются философией... Ну, древняя философия еще ничего: она естественная, природная, без кокетства; а новая – ерунда, туман; или материализм или гностицизм. Я пробовал читать; подойдешь к этому туману, начнешь расчленять, делить, и на первом слове – стой, и оказывается, что все произвольно, шатко, основные понятия не определены. – А то еще такие, что ищут какую-то силу, гипнотизм и все такое. Я этого не терплю. Природа, правда, – вещунья; И у нее и прочества, и чудеса, и тайны, – да тебе-то что. – Да так вот я и говорю: я доволен своим положением. У меня есть Собеседник; а кроме Него, Его ученики, апостолы: а потом – ученые, исследователи. Я никого не отрицаю, я всех выслушаю, и возьму, что смогу и что найду для себя полезным. Из своего заточения Владыка зорко следил за современной жизнью; он был в курсе многих течений, которыми бурлила Москва в мутный период 1908–10 гг. Многие из видных деятелей разнообразных религиозных и мистических течений были ему хорошо известны, кое-кто посещал его. Особенно близко к сердцу принимал он частые среди молодежи увлечения внехристианской и антихристианской мистикой. По отношению к таким он имел свою особую стратегию и педагогику. Однажды, среди разговора, вне связи с его темой он вдруг спросил меня: – Вы не знаете ли Бр.? Я знал этого студента, очень талантливого и стремительного, частого посетителя Религиозно-Философского общества, в последнее время запутавшегося в теософии, иогизме, оккультной практике и дошедшего до сильного нервного расстройства. |
| В 1903 г. Флоренский активно занимается математикой (его интересуют имеющие важное мировоззренческое значение темы бесконечных чисел и прерывных функций), перечитывает Гёте и изучает в Румянцевском музее масонские рукописи, в том числе рукописи А.Ф. Лабзина 19 . В сентябре 1903 г. он пишет своё первое письмо В. В. Розанову , в котором есть важная фиксация его философской позиции в это время. «Мой голос, – пишет он, – раздаётся из чуждых для Вас сфер... из сфер математики и других областей, в которых... Логос-устроитель является преимущественным чаянием» 20 . И уже к началу 1904 г. относятся первые чёткие свидетельства жизненного самоопределения Флоренского по отношению к Православной Церкви: в феврале он сообщает в письме Ельчанинову о своем намерении принять монашество и в то же время через студента МДА А.С. Петровского знакомится в Донском монастыре с епископом Антонием (Флоренсовым) 21 . Серединой апреля 1904 г. датируется его первое посещение МДА и разговор с ректором, епископом Евдокимом (Мещерским), на предмет предполагаемой поездки по российским монастырям 22 . В этот период (январь – февраль 1904 г.) Флоренский пишет текст «Две поэмы», который Мережковские опубликовали, изменив его название на «Спиритизм как антихристианство». Новое название подчеркнуло главную мысль автора и фактически превратило в полноценную статью то, что было подано как рецензия на поэму А.А. Митропольского (А.А. Ланге) и поэму А. Белого (Б.Н. Бугаева). Две поэмы рассмотрены Флоренским как исходящие из различного, противоположного по сути, духовного опыта их авторов – спиритического и христианского. В том, как они противопоставляются в данном случае, выявляется, прежде всего, восприятие Флоренским христианства на этом этапе. Христианство, по Флоренскому, – это опыт, в котором «Бог реален до осязательности», где человек, ощущая господство над собой «тёмных наследственных сил» и собственной греховности, имеет, однако, прибежище, где «тёмные силы» вынуждены выпускать свою добычу. Это прибежище – Христос, Которого нет в «спиритической религии», со всеми вытекающими отсюда последствиями, превращающими Бога лишь в предмет бесконечного устремления, не доступный, однако, для опытного переживания. |
| Обратил на себя внимание внебогослужебными чтениями и собеседованиями, был редактором «Почаевского листка». В 1891 г. был переведён в Кишинёвскую семинарию. Дале, он — епископ Сарапульский викарий Вятской епархии (1901), епископ Михайловский викарий Рязанской епархии (1902), епископ Благовещенский (1906). Уволен на покой по болезни в 1909 г. . Иеромонах Владимир действительно был на праздновании 900-летия Волынской епархии, проходившем 10, 11 и 12 мая 1892 г. во Владимире Волынском . Примечательно, что личные отношения с епископом Антонием он сохранил и гораздо позже. В Российской государственной библиотеке имеется экземпляр его книги проповедей с дарственной надписью «Его Преосвященству, Преосвященнейшему Епископу Антонию — в знак благодарной памяти сослужения на Волыни — усерднейше и почтительнейше подносит автор, ныне Епископ Срапульский Владимир. 12 февраля 1901 г.». О дальнейшем развитии отношений викария с ректором письма не сообщают. Однако в конце 1893 г. архим. Симеон назначается епископом Глазовским, викарием Вятской епархии. А в 1894 г. епископа Антония назначают на Вологодскую кафедру. Об этом начальник Синодального архива А. Н. Львов сделал в дневнике следующую запись: «В Вологду перевели Антония из Кременца — это человек слишком молодой и все говорят — ненормальный…» . Вологда. Никифор Александрович Ильинский О вологодском периоде служения епископа Антония имеются замечательные по своей достоверности и сдержанной взвешенности воспоминания многолетнего помощника инспектора Вологодской семинарии Никифора Александровича Ильинского «Из далёкого прошлого» . Сын священника села Вознесенье на Вохме (совр. с. Вохма) Николького уезда Вологодской губернии Никифор Александрович в 1884 г. закончил Вологодскую семинарию, с 1885 г. надзиратель, а с 1889 г. помощник инспектора в Вологодской семинарии. Несколько раз намеревался принять священный сан, но так и остался мирянином. С 1918 по 1921 г. был секретарём в Рабкрине, затем учителем в «школе 2 ступени и медтехникуме». |
| Теперь моё положение в здешней семинарии упрочилось. Неприязненные отношения ко мне Преосвященного викария, происходившие из-за несогласия правления с его требованиями, большей частью несогласными с уставом, кончились тем, что я склонил Преосвященного Модеста изменить свою резолюцию относительно предварительного представления педагогических журналов Преосвященному Антонию. Журналы же распорядительного собрания не представляют поводов к пререканиям Преосвященного викария с правлением. Но более полугода Преосвященный викарий крайне был недоволен тем, что по моему влиянию взяты были у него педагогические журналы, и нисколько не стесняясь (15 об.) говорил к ученикам и духовенству во время поездки по епархии, что он не будет архиереем, если не упрячет меня в Сибирь. Недовольство Преосвященного ещё более усилилось, когда по моей просьбе был перемещён в другую семинарию иеромонах-преподаватель, каждый день ходивший к Преосвященному и передававший ему обо всём, что происходило в семинарии. С удалением этого преподавателя началась новая жизнь для семинарии. Все мы живём теперь тихо и мирно и никаких партий в семинарии не существует Не скрою от Вашего Высокопреосвященства, что хотя Преосвященный викарий теперь внешним образом и старается при всяком случае показывать ко мне своё расположение и с хорошей стороны отзывается о моей деятельности Преосвященному Модесту, но едва ли он не дал противоположного отзыва В. К. Саблеру, бывшему в мае на Волыни по случаю празднования 900-летия со времени учреждения здешней епископской кафедры . На празднике был и преподаватель, перемещённый (Л. 16) по моей просьбе в другую семинарию (Л. 16 об.)» . Упоминаемый преподаватель-иеромонах по всей видимости иеромонах Владимир (Иосиф Иванович Благоразумов; 1845–1914). По окончании Пензенской семинарии (1866) принял сан священника, но овдовел (1878), закончил Казанскую академию (1882), служил смотрителем Пензенского духовного училища, с 1887 г. преподавал в Волынской семинарии, где принял монашество (14.08.1888). |
| Собеседник стал было возражать, что такого игумена не найти, но Владыка веселым голосом перебил его: – Я оптимист; а вот вы пессимист, это не хорошо. У вас дочь невеста, надо, чтобы и вы были человек веселый, а то вашу дочь никто замуж не возьмет. – Ну так вот, – продолжал он, – сыщите мне такого игумена, откуда хотите: из духовенства, из дворян, из купцов, крестьян. Лучше, конечно, из духовного или дворянского сословия, а то в этих плебейских классах много фарисейской закваски. Невежды они, больше за внешнее благочестие держатся. Упрется на одной букве – и толкуй с ним. Двумя или тремя перстами креститься? Да не все ли равно? Я бы обрубил ему все пальцы, вот и крестись, как знаешь. Ненавижу я их всех этих невежд, раскольников, секты, и говорить с ними боюсь: мужик меня не поймет, да еще осудит. Приближалось время обеда, и Владыка уже не так строго следил за связностью своей речи. Не помню в какой связи он заговорил о своем отвращении к телефону: рассказывал очень живо, со смехом и жестами. – Однажды Преосвященный Димитрий вызвал меня к телефону, а я отродясь не говорил по телефону, да и боюсь, вдруг он выстрелит мне в ухо или еще что-нибудь. Подхожу, беру эту трубку – мерзость ужасная. Слушаю: говорит Преосвященный, голос как у марионетки какой-нибудь, пискливый, скверный! Я сказал два-три слова, простился, бросил трубку, да и бежать – все боялся, как бы он снова меня не позвал к этой машинке. У Владыки было, вообще, инстинктивное (не принципиальное) отвращение к «Завоеваниям цивилизации». Он не любил трамвая, железной дороги; вообще, ему была отвратительна замена живых и моральных отношений к людям, природе, пространству – отношениями мертвыми и механическими, а потому разговор лицом к лицу он считал более моральным, достойным человека, чем через трубку телефона. Посетители разошлись. Мы стали обедать. Подали хороший рыбный суп и грибы. – Вы уж извините, у нас сухоядение – страстная неделя. Владыка ел совсем мало, больше налегая на маринованные грибки, которые он ловко вылавливал вилкой из узкой стеклянной банки. |
| – Скажите ему, – быстро сказал он, – что я очень прошу его удерживаться – до 30 лет. Пусть соберет все силы. Потом уже не опасно. Кровь бродит до 30-ти лет и последние годы особенно опасны. Взволнованный он встал и вышел в свою комнату. Потом вернулся и продолжал: – Пусть применяет мой сократовский метод анализа понятий. Летом я поеду в Соловецкую Пустынь и возьму его с собой. Передайте ему это – это его ободрит. Не без молитв Владыки, я думаю, в состоянии вскоре наступило улучшение, через несколько дней он написал Преосвященному большое письмо. Еще через некоторое время он женился, принял священство и эта длительная, темная полоса его жизни стала прошлым. В 1910 году я редко бывал у Владыки и все как-то ненадолго и случайно: то он был болен, то занят спешной работой. Осенью он сильно был занят старообрядчеством, читал их книги, собирал литературу, между прочим поручил мне купить ему все сочинения Мельникова-Печерского. Перед самым Рождеством вдруг заинтересовался ибсеновским «Брандтом» и попросил собрать о нем литературу. С февраля Владыка опять болел инфлюенцией, но все же вышел ко мне, когда я посетил его. Он принимал свои обычные меры: никуда не выходил, не принимал посетителей, а если и делал для кого исключение, то с полчаса не выходил, пока посетитель не согреется, да и то близко не подходил и не благословлял. По обыкновению, Владыка предпочел монологическую форму «разговора», много говорил между прочим о Д.С. Мережковском; говорил, что понимает его антипатию к русскому самодержавию, говорил о множестве исторических ошибок, допущенных нашим правительством, упрекал его в покровительстве немцам и в полном непонимании основного духа нашей народности и православия. Это была моя последняя встреча с Владыкой. В этих отрывочных заметках я хотел дать почувствовать читателю скрытую для многих, но очень существенную сторону русского православия. Она касается не внешней организации, не догматических или культовых особенностей, а самой первичной и глубокой жизни православного народа. Под формами пространственных делений (епархии, приходы) живет иная организация живых элементов православной Церкви, организация, пространственно не совпадающая с этой первой, расположенная, так сказать, в ином плане и создающаяся по-иному, не территориальному принципу. Центрами ее являются особые духовно-одаренные личности, районы действия этих центров безграничны, a суть ее – в свободном избрании и добровольном подчинении одних и руководительстве других. |
| П.А.Флоренский и П.Н. Каптерев, «Наблюдения над стратиграцией ледяных формаций». Сковородино, 1934. Рукопись, 20 листов. Бумага, чернила. «Для моих работ по мерзлоте придется смастерить какую-нибудь фотокамеру к микроскопу, чтобы закреплять для измерений и документации наблюдаемые картины почвенного скелета и ледяных связующих кристаллов» (из письма П.А.Флоренского сыну Василию от 11 декабря 1933 г. Из дальневосточной ссылки) Весной 1904 г. П.Флоренский, — один из самых талантливых, подающих большие надежды выпускников, — с отличием окончил университет. Профессора Жуковский и Лахтин предложили ему продолжить научную работу, но выпускник избрал другой путь. В сентябре 1904 г. Флоренский становится студентом Московской Духовной Академии. Знакомится со старцем — епископом Антонием (Флоренсовым). Пройдя через воцерковление, юноша просит благословения на принятие иночества, но опытный старец советует Павлу закончить Московскую Духовную Академию. Фотографии из архива семьи Флоренских. 1910-1920-е. Цифровая печать со стеклянного негатива К началу XX века Московская Духовная Академия (до 1814 г. — «Славяно-греко-латинская академия») уже более трех столетий являлась крупнейшим образовательным центром России. Именно Академия стала «матерью» Московского университета. В числе ее питомцев были М. В. Ломоносов, математик Я. Ф. Магницкий, поэт и дипломат Антиох Кантемир, многие другие деятели русского просвещения. Академия размещалась в Сергиевом Посаде, в стенах Троице-Сергиевой Лавры. Здесь сочетались лучшие церковно-богословские и культурно-исторические традиции. На этой духовной почве отец Павел вырос как православный мыслитель. «Есть тонкое очарование Лавры, которое охватывает изо дня в день, при вживании в этот замкнутый мир. И это очарование, теплое, как смутная память детства, уродняет душу Лавре, так что все другие места делаются отныне чужбиной, а это — истинною родиной, которая зовет к себе своих сынов, лишь только она оказываются где-нибудь на стороне. Да, самые богатые впечатления на стороне скоро делаются тоскливыми и пустыми, когда потянет в Дом Преподобного Сергия. Неотразимость этого очарования — в его глубокой органичности. Тут не только эстетика, но и чувство истории, и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государственности, и какая то, трудно объяснимая, но непреклонная мысль: здесь, в Лавре именно, хотя и непонятно как, слагается то, что в высшем смысле должно называть общественным мнением. Здесь ощутительнее, чем где-либо, бьется пульс русской истории, здесь собрано наиболее нервных, чувствующих и двигательных окончаний, здесь Россия ощущается как целое» (Из работы священника П. Флоренского «Троице-СергиеваЛавра и Россия», 1918. |
| «И верим в Бога, и живем в Боге мы Богом же, — не сами. И потому, первый путь есть как бы выхождение благодати в нас к Богу, а второй — нисхождение благодати в наши недра» . Антроподицея выясняет онтологию осуществленного контраста между всем (Богом) и ничем (тварью), контраста, который необходимо должен быть осуществлен, дабы было возможно оправдание твари. «Разумеется, ни путь теодицеи, ни путь антроподицеи не может быть строго изолирован один от другого. Всякое движение в области религии антиномически сочетает путь восхождения с путем нисхождения. Убеждаясь в правде Божией, мы тем самым открываем сердце свое для схождения в него благодати. И наоборот, отвер ая сердце навстречу благодати, мы осветляем свое сознание и яснее видим правду Божию. Как нельзя разделить полюсов магнита, так нельзя обособить и путей религии» . Путь горе и путь долу совмещаются в религиозной жизни, и лишь методологически они могут рассматриваться порознь. Однако такому разъединению способствует то, что определенным полосам в личном развитии и в развитии общественного сознания по преимуществу свойствен либо тот, либо другой путь. Теодицея, путь горе, — это по преимуществу путь вступающего на духовный подвиг. Антроподицея, путь долу, — это преимущественно путь продвинувшегося по нему. Это определяет различия теодицеи и антроподицеи Флоренского не только по содержанию, но и в самом подходе к теме. Теодицея была написана в виде писем, антроподицея — в виде лекционных бесед на ряд тем, объединенных общим замыслом, но имеющих и самостоятельное значение. Теодицея была снабжена многочисленными экскурсами и примечаниями — в антроподицее лишь изредка встречаются сноски на цитируемый источник. В теодицее автор вместе с читателем ищет Истину в Горнем мире — в антроподицее Истина показывается читателю как пребывающая в мире дольнем. Теодицея выросла из юношеской уединенной дружбы с С.С.Троицким и духовного окормления аввы Исидора — антроподицея сложилась из зрелой московской «церковной дружбы» (новоселовский круг, ученики в Академии) и руководства епископа Антония (Флоренсова) . |
| Близким сотрудником вологодского епископа был прот. Николай Ефграфович Якубов , смотритель Вологодского духовного училища. Хвалебный отзыв его об епископе Антонии приведён игуменом Андроником (Трубачевым) . Также Н. Е. Якубов писал прочувственную прощальную статью по поводу отбытия преосвященного Антония из Вологды в Вологодских епархиальных ведомостях . Сам Антоний говорил про кафедрального протоиерея Якубова: «Вы были для меня одним из лучших советников в делах по улучшению управления вверенной мне паствой, вы всегда говорили и высказывали лишь правду, открыто, и не стесняясь ничего» . Примечательно, что увольнение о. Якубова из духовного училища Н. А. Ильинский связывал с работой комиссии, проводившей ревизию деятельности епископа Антония . Одной из наиболее обсуждаемых инициатив епископа Антония на Вологодской кафедре была предполагавшаяся передача семинарского общежития под помещение епархиального женского училища. «Пошли слухи, скоро воплотившиеся в действительность, что епископ во что бы то ни стало решил отдать общежитие под епархиальное училище. Эту мысль архиерея поддерживали многие как из среды городского, так и сельского духовенства. Воспитанники, жившие в общежитии, главным образом из дальних уездов, немало были удручены такими предприятиями Преосвященного Антония и начали волноваться. Однако наш о. ректор был решительным противником архиерейских намерений. Взаимные отношения между епархиальным архиереем и нашим начальником обострялись с каждым днём. Ректор, нужно сказать правду, держал себя с достоинством и не шёл ни на какие уступки» . Это начинание вполне укладывается в наблюдавшуюся нами ещё со времён Самарской семинарии симпатию епископа к епархиальным училищам, отчасти в ущерб семинарии. С другой стороны, оно стало ещё одним этапом развития конфронтации с ректором. Вопрос был настолько острым, что получил освещение в московской печати: «Преосвященный Антоний решил хлопотать о разрешении перенести училище , а семинарское общежитие вывести на квартиру или построить другой дом близ семинарии. |
|
|
