| Когда в апреле месяце 1081 года Ирина стала императрицей византийской, ей не было пятнадцати лет. По-видимому, она не отличалась красотой. Анна Комнина, питавшая к матери горячую преданность, несмотря на желание описать ее в самых лестных красках, не смогла изобразить нам ее, как совершенную красоту. Она была высока ростом, хорошо сложена, и каждое движение полно несравненной гармонии; у нее были прекрасные, точно из слоновой кости точеные руки, которые она любила показывать, и прелестные зеленые глаза, цвета морской воды. Но слишком красные щеки бросались в глаза даже издали. «Ее лицо светилось блеском луны, говорит Анна Комнина, но не было круглым, подобно лицам ассириек, ни удлиненным, как у женщин скифских; оно не вполне приближалось к совершенному овалу». Другой ее панегирист объявляет, что красота ее была скорей внутренняя. Если, с другой стороны, принять в соображение, что Ирина не любила наряжаться, что она, по словам одного современника, предпочитала «сияние добродетелей блеску красивых, обшитых золотом одежд», что она не прибегала ни к какой искусственной помощи для усиления своих прелестей, «как это делают обычно изнеженные женщины, оскорбляя тем Божественного Создателя», и что, наконец, «искусство косметик, дорогое Клеопатре», казалось ей вещью пустой и бесполезной, тогда станет понятным, что Алексей Комнин, при свойственном ему непостоянстве, не видел особенных причин оставаться верным своей жене, и что, несмотря на семерых детей, которых он имел от нее, трех мальчиков и четырех девочек, он выказывал ей некоторое равнодушие, находя утешение в многочисленных приключениях, по-видимому, возбуждавших ревность молодой императрицы. Как мало любила Ирина наряды, так же мало любила она и свет. Ей претило показываться публично на пышных императорских церемониях, и когда ее к тому обязывало ее положение, она крайне смущалась и краснела от робости. Она не любила говорить, и на придворных празднествах оставалась молчаливой, со сжатыми губами, холодная и таинственная, как мраморная статуя (сравнение Анны Комнины). В конечном выводе она представляется нам женщиной сдержанной, скромной, несколько робкой, несколько скрытной, долго жившей в подавленном состоянии между равнодушным мужем и враждебной ей, властной свекровью. |
| Относительно первой мы ограничимся выводами Прантля, по отношению ко второй – воспользуемся изучением материала, даваемого Синодиком. Прантль видит в нашем философе представителя перипатетической диалектики, сочинения которого ограничиваются изложением содержания тогдашней логики. В этом отношении Итал весьма близко соприкасается с Пселлом, хотя сравнение сочинений того и другого привело Прантля к наблюдению, что в учении о силлогизмах Итал не пользуется мнемоническими терминами, в первый раз встречающимися в логике Пселла; но, с другой стороны, из Итала оказывается возможным пополнить пробел, находимый у самого Пселла. Именно, в посвященном Андронику сочинении находится трактат о той части Аналитики, которая трактуется в латинских руководствах последующего времени под заглавием: «de potestatibus syllogismorum». Так как этого отдела нет в логике Пселла, то, по всей вероятности, он заимствован непосредственно из Итала. Оригинальною также прибавкой у Итала считает Прантль то известие, по которому Гален принимал четыре фигуры силлогизмов 57 . Для суждения об Итале у нас имеется в распоряжении материал, которым Прантль не пользовался. Осуждение Итала и внесение его имени в Синодик нужно рассматривать в связи с распоряжением, изданным в начале царствования Алексея Комнина, по которому свобода философского мышления ограничена была высшим авторитетом священною писания и святоотеческих творений. В силу этого распоряжения, терпимым могло быть только такое учение, которое находило себе подтверждение в божественных книгах 58 . Это краткое указание Анны Комнины разоблачает многое в занимающем нас вопросе. Царь Алексей Комнин, очевидно, пытался задержать поток новых идей, который дан был философским движением предыдущего времени; православное византийское царство, возобновляя в конце XI века 59 свой протест против увлечений эллинскою философией, засвидетельствовало знаменательный факт в истории византийской культуры. Этим насильственным ограничением свободы исследования и подчинением философских выводов цензуре церковного авторитета, во-первых, осуждалось антибогословское направление в философии, во-вторых, узаконялось служебное положение философии к богословию. |
| По долине Марицы кочевники спустились к Мраморному морю, производя везде убийства и опустошения, но здесь им дал отпор воевода Маврокатакалон и заставил их возвратиться на север, за балканские проходы, где они давно уже были полными хозяевами и где влияние империи сведено было на нет. Чтобы предупредить дальнейшие набеги хищников, царь Алексей решился сам идти за Балканы и летом 1088 г. собрал с этой целью значительное войско. Сорок дней, однако, простоял он при подошве Балканских гор, близ Ямполи, ожидая сбора других войск и движения флота к устьям Дуная с целью противодействия сношениям половцев с их соотечественниками Южной России и соединенного действия как морских, так и сухопутных войск, которыми командовал Георгий Евфорвин. Принятые царем оборонительные меры действительно приостановили половцев и печенегов и их союзников. И вот отправили они, по словам Анны Комниной 64 , огромное посольство из 150 лиц «просить о немедленном заключении мира и, ввернув в речь угрозу, вместе с тем обещать, что, если самодержец захочет склониться на их представления и просьбы, они дадут ему вспомогательный отряд из 30 тысяч всадников». Царь хорошо понимал, с кем имеет дело, и решил поразить печенегов неожиданным для них явлением. Зная, что в тот день должно последовать солнечное затмение, он сказал послам: «Предоставляю суд Богу. Если в нынешний день будет явное знамение с неба, то вы должны будете совершенно согласиться, что я справедливо не соглашаюсь на ваши предложения, не доверяя вашему посольству, если же нет, это будет доказательством, что моя догадка ошибочна». Можно понять, какое сильное впечатление произвело на печенегов последовавшее затем солнечное затмение. Их взяли под стражу и отправили в Константинополь, но дорогой они избили стражу и возвратились к своим. Поход 1088 г. имел для царя тяжелые последствия. Он двинулся через балканские проходы и остановился лагерем на северной стороне гор у древней Преславы на реке Тыге, или Большой Камгии 65 , где уже рыскали печенежские разъезды и делали нападения на передовые части царского войска. |
| Оставим Роберта Гвискара заниматься устройством итальянских дел и посмотрим, как шло его смелое и громадное предприятие на Балканском полуострове. После удаления в Италию своего отца Боемунд приостановил дальнейшее движение на запад. Внимание его сосредоточилось теперь на организации военных средств в занятой стране и на переговорах с албанскими вождями, на помощь которых, несомненно, рассчитывал Роберт Гвискар, предпринимая войну с империей. Как ни скудны наши сведения об этнографии побережий занимающей нас полосы Адриатики, тем не менее ясно, что албанцам и итальянцам принадлежала здесь важная роль: напомним хотя бы краткую заметку Анны Комниной, что в составе гарнизона в Драче венецианцы занимали видное место и что защита города принадлежала албанскому вождю, почтенному званием комита 60 . Весьма вероятно, что притязания хорватских и хорутанских князей на власть в приморских городах играли известное значение в политических планах норманнского герцога. Некоторое время Боемунд остается в приморских областях Эпира. Арта и Янина составляли предмет домогательства со стороны норманнов и греков, здесь Алексей Комнин снова потерпел поражение. Легко видеть, что области на север от Фессалии и Эпира были еще под влиянием брожения, вызванного разгромом болгар, и представляли благодарную почву для новых политических движений, которые могли быть полезны для Роберта Гвискара. Театр военных действий захватил македонские города, доходя до Охриды, Острова и Веррии, между тем как сам Боемунд продолжал держаться в Фессалии и имел серьезное дело под Лариссой с византийским вождем Львом Кефалой; хотя под Лариссой греки вновь потерпели поражение, но вместе с тем и норманны потеряли свои запасы и снаряжение. Царь Алексей нашел между тем возможным воспользоваться против норманнов теми же условиями местной вражды и противоположности между этнографическими элементами, на которые рассчитывал и Роберт. И прежде всего в самом центре отряда Боемунда было крайнее недовольство на этот отдаленный поход, которое усиливалось еще более оттого, что Роберт задерживал выдачу условленной платы приглашенным в поход своим вассалам и их дружинам. |
| Вриенний продолжал держаться во Фракии, находя приверженцев среди местного населения, и отверг неоднократные предложения со стороны Вотаниата, обещавшего ему приобщение к власти посредством акта усыновления и амнистию для всех участников возмущения. Но так как все предложения были отвергнуты, Алексей Комнин выступил против него с войском, нанес ему поражение и взял его в плен. Этим, однако, не окончилось поднятое на западе движение; дело Вриенния продолжал Василаки, его преемник по управлению Драчем, который, опираясь на албанские и норманнские наемные отряды, овладел Фессалией и Эпиром и дошел до Солуни. Прежде чем Алексей Комнин успел возвратиться в столицу после победы над Вриеннием, ему вместе с пожалованием сана севаста отдан был приказ идти на Солунь. И на этот раз ему удалось одержать победу над отрядом самозванца, запереть его в Солуни и наконец взять его в плен. По приказанию Вотаниата тот и другой самозванцы подверглись ослеплению. Было бы в высшей степени утомительно следить в подробности за дальнейшими выражениями недовольства центральным правительством и за появлением новых смут в войске и среди населения в провинциях. Только что усмирена была Фракия, против Вотаниата объявился новый претендент в лице Константина Дуки, брата Михаила VII, но скоро его выдали царю его собственные приверженцы, и его постигла обыкновенная тогда участь претендентов – пострижение в монахи и ссылка. Наконец, в Малой Азии произошло более серьезное движение в конце 1080 г. Это был новый претендент на царскую власть по имени Никифор Мелиссин, находившийся в родстве с Комнинами по браку с Евдокией, сестрой Алексея. Когда вновь Вотаниат предложил Алексею стать во главе войска и идти на восток для усмирения поднятого Мелиссином движения, последний просил освободить его от этого поручения, ссылаясь на узы родства с бунтовщиком, могущие подать повод к невыгодным для него слухам и выводам. Здесь в первый раз получаются несколько более определенные указания на политические воззрения будущего основателя династии Комнинов. Хотя сведения нами черпаются из такого источника, который не может не быть пристрастным к Алексею, именно из истории Анны Комниной и Вриенния, известного кесаря, сына того бунтовщика, который вооружился против Вотаниата, и вместе с тем зятя царя Алексея посредством брака с принцессой Анной, который вполне сделался сотрудником Алексея в укреплении на престоле династии Комнинов, тем не менее из рассмотрения внутренних событий того времени получается возможность до некоторой степени понять настроения семьи Комнинов. |
| Последние, испытав неоднократные поражения от крестоносцев, держались несколько вдали от греческих владений, хотя все же им принадлежала значительная часть малоазийских фем. Ближайшее укрепление, в котором держались турки, было Лампе, сюда направил Евмафий свои силы, нанес туркам поражение и взял большой полон. Дальнейшим его делом было взятие Филадельфии, но это уже встревожило турок и побудило их к решительным предприятиям. Эмир Каппадокии Асан напал на византийские области, подчиненные стратегу Евмафию, и произвел в них опустошения и хищения. Его целью были города Смирна, Нимфей и Пергам. Искусным отражением турецких отрядов византийский стратиг не допустил опустошения означенных городов и тем оправдал благоприятный о нем отзыв Анны Комниной. Но в 1111 г. возобновились военные столкновения в Малой Азии, вызванные призывом султана Мухаммеда ко всем правоверным. Султан Икония, который теперь представлял для Византии ближайшего турецкого властителя, взял на себя задачу вытеснить кисийской фемы. Но царь Алексей, имея опору в приморских городах, легко справился с угрожавшей опасностью и принудил иконийского эмира к заключению мира. Хотя и в следующем году (1113) продолжались столкновения и хотя турки снова простирали свои набеги до Никеи и Бруссы, с одной стороны, и до Пергама и Адрамиттия – с другой, но это были кавалерийские наезды, которые не сопровождались прочным завладением. Угрожавшая опасность на Дунае отвлекла внимание царя от восточной границы, но в 1115 г. снова возобновилась здесь война. Хотя серьезная болезнь лишала Алексея его обычной энергии и хотя приготовления к новому походу велись довольно медленно, но нельзя не отметить, что попытка иконийского султана воспрепятствовать возвращению под власть Византии отошедших к туркам земель была с успехом отстранена. Главной опорой византийского поступательного движения был на этот раз Лопадий, откуда царь грозил самой столице Малик-шаха, Иконию. Так как большинство населения в стране принадлежало к греческому племени, то движение греков встречало содействие и сочувствие в местных жителях. |
| 954 Оказывается, что Алексей Комнин привлекал к себе войско не только военными подвигами и талантами, но также деньгами, обещаниями и искусными речами, смысл которых был тот, что от Вотаниата солдаты ничего не могут получить, что если бы он, Комнин, был на месте Вотаниата, то излил бы на них всевозможные блага. Рассказ грешит, может быть, излишней конкретностью, тем, что в уста Комнина влагает такие, а не иные речи, но по своему существу он едва ли может встретить возражение, потому что не противоречит свидетельству Анны Комнины. Анна, разумеется, обошла молчанием хитрость, употребленную Комнином для привлечения войска, так как это могло скомпрометировать ее отца. Тем не менее ее повествование как бы дополняет рассказ западных историков, знакомит нас с тем, что происходило в промежутке между двумя моментами: отъездом Алексея Комнина из лагеря в столицу и его возвращением к войску. Анна Комнина разъясняет нам, почему отцу ее необходимо было убеждать Вотаниата в своих верноподданнических чувствах, кто были те приверженцы, содействие которых он обеспечил себе, и в какую именно ночь он выехал из Византии. У Вотаниата было два доверенных лица, славяне по происхождению, 955 Борилл и Герман, которые пользовались его безграничным доверием и были вполне ему преданы. 956 Они, особенно Борилл, человек проницательный и энергичный, зорко охраняя интересы своего патрона, обратили внимание на предприятие Комнинов и предостерегали Вотаниата. Пребывание Алексея Комнина в столице совпало с событием, которое весьма было кстати для Комнинов и дало повод названным советникам Вотаниата усилить свою бдительность. В это самое время турки взяли Кизик. Вотаниат приказал Алексею Комнину как доместику Запада вооружить часть войска и направить против турок. Алексей воспользовался этим, чтобы придвинуть к столице расположенные к себе войска, и разослал приказы. Войска отовсюду стали стекаться по направлению к Византии. Бориллу дело показалось подозрительным: он недоумевал, зачем приведена в движение и направлена на столицу вся армия, когда велено снарядить лишь часть ее. |
| Споры о взглядах И. И. привели к церковному разбирательству, в результате синод в К-поле анафематствовал ряд положений его учения без указания имени философа. После того как синод по сути отказался решать вопрос о виновности И. И., он обратился к патриарху К-польскому Косме I Иерусалимиту с просьбой расследовать его дело. Однако патриарх не стал проводить новое разбирательство. Скорее всего именно тогда (а не ок. 1050, как полагал П. Стефану) Михаил Пселл написал Похвалу Италу, восхваляя И. И. за то, что он философски сносил все обвинения, кроме обвинения в ереси. Спустя неск. лет вопрос о православии И. И. был вновь поставлен. Согласно рассказу Анны Комнины, имп. Алексей I, считая И. И. «смутьяном и обманщиком», поручил рассмотреть его учение своему брату севастократору Исааку, к-рый нашел мнение императора справедливым и передал философа на суд Церкви. Однако, как следует из сохранившегося документа этого разбирательства, И. И. обратился к патриарху К-польскому Евстратию Гариде с просьбой рассмотреть его взгляды. Как пишет Анна, патриарх склонялся на сторону философа, но на заседание синода явилась толпа людей, к-рые свидетельствовали против философов. Патриарх обратился к императору с просьбой взять разбирательство на себя. Представленное И. И. исповедание было рассмотрено в его присутствии приглашенными Алексеем I митрополитами и высшими чиновниками. Слова о возвращении (πιστροφ) Сына к Отцу, а также употребление слова «стал» (γγονε) по отношению к Сыну, а не как обычно, к творению, собравшиеся признали заимствованными из учения Прокла и Ямвлиха о происхождении всего сущего от богов и его возвращении к ним. Кроме того, И. И. было поставлено в вину употребление по отношению к Богу выражения «один вечный, несозданный и непостижимый» без добавления слова «Бог», а также в словах о неделимости каждой ипостаси было обнаружено проявление савеллианства. Утверждение И. И., согласно которому Сын Божий «вечно имел» божественную природу, было признано арианским, как предполагающее бытие Сына после Отца (στερογενς) и Их разную сущность (τεροοιον). Во фразе «не человек богоносный, но Бог плотоносный», характеризовавшей Иисуса Христа, собравшиеся отметили проявление идей аполлинариев. Также были признаны неправославными слова философа о вере «в Богородицу» и о том, что невозможно поклонение (λατρεα) иконе, поскольку вера «во что-либо» и поклонение подобают только Богу. И. И. был согласен с тем, чтобы эти слова были преданы анафеме. Алексей I постановил анафематствовать эти слова в присутствии патриарха и Собора и запретить И. И. и всем его «избранным» ученикам преподавать. |
| Приведенное место весьма важно для показания тесной связи занятий философских и богословских; оно показывает также, как трудно было философу удержаться на середине метафизического мышления и не вдаваться в обласгь христианской догматики. И действительно, всякий мыслитель необходимо приходил к постановке богословских вопросов. Не только он сам не считал эти вопросы чуждыми себе, но от него даже требовала публика мнения по поводу волновавших общество догматических споров, имевших иногда громадный общественный интерес. Средневековый философ должен был отвечать на все вопросы по всем предметам. Этот универсальный характер философии весьма хорошо можно видеть из лекций Михаила Пселла 253 , посвященных и риторике, и богословию, и есгественным наукам, и даже праву. Отсюда можно понять, как трудно было философу удержаться на золотой середине и не возбудить против себя подозрений в неправославии. Такие подозрения возбудил против себя и Пселл, что заставило его изложить в прекрасном письме к Иоанну Ксифилину, впоследствии патриарху, взгляд свой на занятия древней философией 254 . Возвращаясь к упрекам Италу со стороны Анны Комнины, мы должны видеть в них частью указания на возвышенный характер его философии. Как известно, эта писательница считает Итала слишком односторонним и поверхностным, несколько раз отмечает, что он дальше диалектики ничего не знает. Между тем неправославный образ мыслей Итала не мог обнаружиться в этой области; очевидно, и он, подобно Пселлу, интересовался высшей философией, которая ведет к познанию сверхчувственного. Можем сделать еще шаг дальше и утверждать, что в сущности Пселл и Итал были весьма близки по своему философскому направлению. Тот и другой склонялись к платоновскому миросозерцанию. Письмо Пселла, в котором он оправдывается пред И. Ксифилином и защищает занятия Платоном и древними философами, не оставляет никакого сомнения в том, что у Пселла и его учеников было предпочтительно платоновское направление. Присоединим к этому, что главные пункты, выставленные в синодике против Итала, сводятся к мыслям, заимствованным из Платона. |
| В 1187 г. против И. А. выступил командовавший визант. войсками в Болгарии Алексей Врана. В Адрианополе (ныне Эдирне, Турция) Врана облачился в имп. одежды и войско провозгласило его императором, после чего он осадил К-поль. Обратившись за помощью к Конраду Монферратскому , И. А. начал готовиться к снятию осады, отдав в заклад драгоценности из имп. казны, набрал войско. В битве у стен К-поля он одержал победу, а Врана был убит (Ibid. P. 376-390). В 1188-1189 гг. в Филадельфии (Лидия, М. Азия) поднял мятеж Феодор Манкафа. Вначале опираясь на простолюдинов, он постепенно добился поддержки местной знати, был провозглашен императором и начал чеканку собственной серебряной монеты. За непродолжительное время Манкафа утвердился во всей области и склонил на свою сторону соседние регионы. И. А. возглавил войско и отправился на подавление мятежа. Однако продолжительная осада Филадельфии не принесла результата, И. А. был вынужден пойти на соглашение с Манкафой. Несколько позже дука Фракии и доместик Востока Василий Ватац, муж двоюродной племянницы И. А., попытался захватить Манкафу в плен. Тот был вынужден бежать к иконийскому султану Кай-Хосрову, во владениях к-рого набрал наемников и совершал набеги на территории в М. Азии, принадлежавшие Византии. Через неск. лет Манкафа все же был выдан И. А. с условием, что император не подвергнет его смертной казни или членовредительству (Ibid. P. 399-401). Серьезной угрозой власти И. А. были самозванцы. Ок. 1189 г. в городах долины р. Меандр (М. Азия) появился человек, называвший себя сыном имп. Мануила I Комнина Алексеем ( Алексей II Комнин был убит в 1183 по приказу Андроника I). Вскоре он оказался в Иконии при дворе султана, где просил помощи для возвращения престола. Хотя самозванец был изобличен, султан позволил ему набрать войско в своих землях. Высланные против самозванца полководцы, в т. ч. старший брат И. А. севастократор Алексей (буд. имп. Алексей III Ангел Комнин ), не вступали с ним в сражение. Самозванец был убит неким священником в своем лагере после застолья. Через нек-рое время в Пафлагонии выступил др. самозванец, к-рого победил и казнил севаст Феодор Хумн (Ibid. P. 420-428). Во время правления И. А. число мятежей росло, свидетельствуя о набирающих силу тенденциях распада Византийской империи. В этой обстановке мн. представители знати и придворных кругов подвергались арестам и казням лишь по одному подозрению в мятеже (напр., внук Анны Комнины правитель Фессалоники Андроник Комнин). Внешняя политика |
|
|
