| Сын Всеволода, Мономах, господствует над всею Русью, сперва из Переяславского своего удела, а потом из Киева; он прикрывает мужеством своим малодушие великого князя Святополка и укрощает князей, под стенами столицы, жаждущих отомстить ему за жестокое ослепление Василька. Он же созывает дружественные их сеймы в Любече, и хочет вновь собрать разъединившуюся державу; но только одно могущественное лицо его может одолевать столько браней, готовых возникнуть. Мономах, со славою, отходит к предкам, в путь всех земнородных, завещая мир – и возгорается брань; рано следует за ним храбрый сын Мстислав; сильное племя князей Черниговских ищет старейшинства на престоле Киевском, и вот, на полтораста лет, запылала междоусобная кровавая война между родом Ольговичей и родом Мономаховичей. Исполинское лицо сей единокровной рати, ярко освещённое её заревом, Изяслав, внук Мономаха, дважды свергаемый с престола, то силою Ольговичей, то рукою собственного дяди, Долгорукого, и его крепкого сына Боголюбского. Он заслоняет себя призраком другого слабого дяди, Вячеслава, и в силе мужества умирает внезапно, на горько добытом престоле; кровь схимника Игоря подмыла престол сей, хотя и невинен в её пролитии Изяслав; но уже Ольговичи не могут простить её потомству Мономаха. С его младшим сыном, Долгоруким, падает слава великого княжения, и Суздаль господствует над Киевом, в лице Боголюбского; но ещё князья оспаривают друг у друга древнюю столицу и грабят её богатства. Изяслав Черниговский, на краткое время бывший великим князем, хочет опять добыть престол и движет к Киеву орды половецкие; перейдя под Вышгородом Днепр, он стремится, вдоль Оболонья, к укреплённому Подолу; жестокие наёмники врываются в нижний город, жители верхнего едва отсиделись за своими стенами от напора вражеского. Протекло девять лет, и Старый Киев испытал ту же участь: одиннадцать Ольговичей, по зову Боголюбского, идут мстить за его личную обиду брату великого Изяслава, Мстиславу Киевскому, и к стыду имени русского, три дня расхищают древнюю столицу дружины княжеские. |
| Здесь я остановлю внимание читателя на том, что Вороница предполагается тут опять местностью известною очень хорошо по каким-то обстоятельствам. Где же она? Беляев (Зап. Г. О. VI, стр. 18) считает её городом, лежавшим «на реке Крапивне, неподалеку от впадения ея в Золотоношу, верст на 50 южнее Горошина, в соседстве с поселениями Торков Половецких, племени Итичевичей, которое жило на восток за Сулою, следовательно в Переяславских владениях, самым дальним городом, глубоко вдавшимся в Половецкия степи». Но г. Беляев едва-ли прав: ничто не говорит за то, что упоминаемая Мономахом Вороница лежала на границе с половцами: о торках говорится не в связи с Вороницей: «паки другое идохом с Воронице; тогда же и Торци придоша ко мне.идохом противу им на Сулу», то есть, «и снова во-второй раз ходили мы – с Вороницы, – в это же время и торки пришли ко мне... и мы ходили против них на Сулу». Ясно, что с Вороницы ходили не против половцев, а снова, во второй раз, туда же, куда и прежде,то есть, в Смоленск, но на этот раз «с Вороница». Что же это за Вороница? Думаю, что это та же Воровича, что и упоминаемая «в лето 6658» Лаврентьевской летописи, где св. Андрей Боголюбский «перебреде Днепр... и иде в Городок» к своему отцу, что по другим известиям было «на усть Припети и на Давыдову боженку. " Таким образом Воровича (ошибочно в Поучении Вороница 9 ], как в пути 48 – Сула вместо Стугна) лежала на Днепре выше Киева к северо-западу от Остра. Если Мономах отмечает её здесь, то,очевидно, хочет показать, что это был не обычный его путь в Смоленск, то есть, не зимний, а летний, очевидно, водою вверх но Днепру. Князь, до всего доходивший сам, за всем следивший, решил второй раз в том же году съездить в Смоленск наблюсти за постройкою Богородичной церкви. Половцы, делавшие нападения на Русь преимущественно летом, воспользовались отсутствием князя и сделали набег на его области. Этот набег заставил его возвратиться и предпринять поход на Сулу. Ближайшее ознакомление с причинами возмущения открыло, вероятно, истинных виновников набега – зарубежных половцев, и потому, съехавшись в конце лета, князья, решили наказать хищников, по потерпевшие неудачу половцы увидели, что действия их открылись преждевременно, и потому поспешили заключить мир, что и произошло в Сакове. во владениях Мономаха, среди подвластных ему торков-турпеев. Призывая сюда половцев, князья хотели устами торков уличить их в вероломстве и этим путём добиться более выгодных условий мира. Таким образом, пути 57 и 58 происходили между сентябрём 1100 и августом (приблизительно) 1101 года 10 . |
| е. отчину их, города по Сейму. Трудно решить, что собственно заставило Ярополка склониться на уступку: был ли он из числа тех людей, на которых неудача после продолжительных успехов сильно действует, или в самом деле духовенство и преимущественно митрополит Михаил постарались прекратить войну, столь гибельную для края, и Ярополк действительно заслужил похвалы летописца за христианский подвиг смирения для блага народа, быть может, то и другое вместе; не забудем также, что успех битвы не мог быть верен: мы знаем, что Всеволод Ольгович вовсе не отличался безрасчетною отвагою, уступал, когда видел превосходство сил на стороне противника, и если теперь не уступил, то это значило, что силы Ярополка вовсе не были так велики, как выставляет их летописец, по крайней мере сравнительно с силами Ольговичей (1135 г.). Мир не мог быть продолжителен: главная причина вражды Ольговичей к Мономаховичам - исключение из старшинства - существовала во всей силе и при этом еще Черниговские испытали возможность успешной войны с Мономаховичами, особенно при разделении последних. Изгнание брата Всеволодова, Святослава, из Новгорода было поводом к новой войне в 1138 году. Ольговичи опять призвали половцев и начали воевать Переяславскую волость по реке Суле; Андрей Владимирович не мог им сопротивляться и, не видя помощи от братьев, хотел уже бежать из Переяславля. Но Ольговичи, узнав, что Андрею нет помощи от братьев, успокоили его льстивыми словами, по выражению летописца: из этого известия имеем право заключить, что Ольговичи хотели поссорить Андрея с братьями и привлечь на свою сторону, показывая ему, как мало заботятся об нем братья. Весть о задержке Святослава Ольговича в Смоленске, на дороге его из Новгорода, еще более усилила войну; брат его Всеволод призвал множество половцев, взял Прилук и собирался уже старым путем к Киеву, как узнал об огромных приготовлениях Мономаховичей и поспешил отступить в свою волость, к Чернигову. Ярополк созвал братьев и племянников, собрал, кроме киевлян и переяславцев, также рать из верхних земель, суздальцев, ростовцев, полочан и смольнян; Ростиславичи галицкие и король венгерский прислали ему также помощь, наконец, присоединились к нему многочисленные толпы пограничных варваров, берендеев; с такими силами Ярополк уже не стал дожидаться Ольговича в Киевской волости, но отправился к нему в Черниговскую; Всеволод испугался и хотел было уже бежать к половцам, как черниговцы остановили его: " Ты хочешь бежать к половцам, говорили они, а волость свою погубить, но к чему же ты тогда после воротишься? Лучше отложи свое высокоумье и проси мира; мы знаем Ярополково милосердие: он не радуется кровопролитию, бога ради он помирится, он соблюдает Русскую землю " . |
| По словам летописца, Юрий и Андрей прямо сказали: " Брат Ярополк хочет по смерти своей дать Киев Всеволоду, племяннику своему " , и спешили предупредить последнего; утром въехал Всеволод в Переяславль и до обеда еще был выгнан дядею Юрием, который, однако, сидел в Переяславле не более восьми дней, потому что Ярополк, помня клятвенный уговор свой с покойным братом, вывел Юрия из Переяславля и посадил здесь другого Мстиславича, Изяслава, княжившего в Полоцке, давши ему клятву поддержать его на новом столе, вероятно, Всеволод уже не хотел в другой раз менять верную волость на неверную. В Полоцке вместо Изяслава остался третий Мстиславич - Святополк; но полочане, не любившие, подобно новгородцам, когда князь покидал их волость для другой, сказали: " А! Изяслав бросает нас! " - выгнали брата его Святополка и взяли себе одного из прежних своих князей, Василька Святославича, внука Всеславова, неизвестно каким образом оставшегося на Руси или возвратившегося из заточения. Тогда Ярополк, видя, что Полоцкое княжество, оставленное храбрым Изяславом, умевшим везде приобресть народную любовь, отходит от Мономахова рода, уладился с братьями: перевел Изяслава неволею опять в Минск, единственную волость, оставшуюся у Мономаховичей от Полоцкого княжества; потом, чтоб утешить его, придал ему еще Туров и Пинск, дал ему много даров богатых; а Вячеслава из Турова перевел в Переяславль. Таким образом, младшие Мономаховичи были удовлетворены: Переяславль перешел по порядку к самому старшему брату по Ярополке, законному его преемнику и в Киеве. Но спокойствие в семье Мономаха и на Руси было скоро нарушено Вячеславом: нашел ли он или, лучше сказать, бояре его Переяславскую волость невыгодною для себя, стало ли страшно ему сидеть на Украйне, подле торков и половцев, - только он покинул новую волость; на первый раз, однако, дошедши до Днепра возвратился назад; говорят, будто Ярополк послал сказать ему: " Что ты все скитаешься, не посидишь на одном месте, точно половчин? " Но Вячеслав не послушался старшего брата: бросил Переяславль в другой раз, пошел в Туров, выгнал отсюда Изяслава и сел на его место. |
| Сын Всеволода, Мономах, господствует над всею Русью, сперва из Переяславского своего удела, а потом из Киева; он прикрывает мужеством своим малодушие Великого Князя Святополка и укрощает князей под стенами столицы, жаждущих отмстить ему за жестокое ослепление Василька. Он же созывает дружественные их сеймы в Любече и хочет вновь собрать разъединившуюся державу; но только одно могущественное лице его может одолевать столько браней, готовых возникнуть. Мономах со славою отходит к предкам в путь всея земли, завещавая мир – и возгорается брань; рано следует за ним храбрый сын Мстислав; сильное племя князей Черниговских ищет старейшинства на престоле Киевском, и вот на полтораста лет запылала междоусобная кровавая война между родом Ольговичей и родом Мономаховичей. Исполинское лице сей единокровной рати-, ярко освещенное ее заревом, – Изяслав, внук Мономаха, дважды свергаемый с престола, то силою Ольговичей, то рукою собственного дяди, Долгорукого, и его крепкого сына Боголюбского. Он заслоняет себя призраком другого слабого дяди, Вечеслава, и в силе мужества умирает внезапно на горько добытом престоле; кровь схимника Игоря подмыла престол сей, хотя и невинен в ее пролитии Изяслав; но уже Олеговичи не могут простить ее потомству Мономаха. С его младшим сыном, Долгоруким, падает слава, великого княжения, и Суздаль господствует над Киевом в лице Боголюбского; но еще князья оспаривают друг у друга древнюю столицу и грабят ее богатства. Изяслав Черниговский, на краткое время бывший Великим Князем, хочет опять добыть престол и движет к Киеву орды Половецкие; перейдя под Вышгородом Днепр, он стремится вдоль Оболонья к укрепленному Подолу; жестокие наемники врываются в нижний город, жители верхнего едва отсиделись за своими стенами от напора вражьего. Протекло девять лет и старый Киев испытал ту же участь; одиннадцать Ольговичей по зову Боголюбского идут мстить за его личную обиду брату великого Нзяслава, Мстиславу Киевскому, и, к стыду имени Русского, три дня расхищают древнюю столицу дружины княжеские. |
| После присяги, боярин пригласил гетмана, старшину и полковников на пир, где, по обычаю, возносили заздравную чашу государеву. Вероятно, тут же подписаны казацкими начальниками статьи и присяжный лист, ибо в статейном списке об этой подписи говорится после известия о пире. Гетман изъявил согласие на все требования московского правительства за всех полковников, которые были в отсутствии и оставались на правом берегу Днепра. Он уверял, как и прежде, что они остались для оберегания границ, и старательно скрывал настоящую причину их неприбытия, вероятно, надеясь, что можно будет их уговорить. Таким образом, Трубецкой обделал дело в пользу московской власти искусно. Но это дело заключало в себе на будущие времена дальнейшие причины измен, беспорядков и народной вражды. III Когда Хмельницкий воротился в Чигорин, и в собрании всех полковников приказал прочитать статьи, поднялось негодование, ропот на Хмельницкого и на старшин, бывших в Переяславле. Самые старшины, обозный, судьи, есаулы и генеральный писарь Голуховский нарекали на гетмана и друг на друга. Недовольство охватывало не только тех, которые прежде были не расположены к Москве и боялись её, но и тех, которые стояли за верность ей; в переяславских статьях видели нарушение казацких прав, упрекали Москву в лукавстве; многие тогда же были готовы нарушить этот насильственно выжатый договор, но прежде решили послать посольство в царскую столицу просить отмены переяславских статей. Послан был черкасский полковник Андрей Одинец с Петром Дорошенко, Павлом Охрименком, Остапом Фецкевичем и Михаилом Булыгой. Дорошенко из хитрости уклонился на этот раз от чести быть первым лицом в этом посольстве, тогда как, по всему вероятно, заправлял им он. Они прибыли в Москву в декабре. На переговорах с боярами они изустно, по данному им наказу, домогались изменения некоторых статей, постановленных в Переяславле. «В двух грамотах (сообщали они) от его царского величества, присланных несколько недель тому назад, государь обещал нам, казакам, своим милостивым государевым словом содержать своё запорожское войско по-прежнему; и мы также обещались по присяге, данной покойным гетманом Богданом Хмельницким, служить государю верно и вечно. Просим, чтобы воеводы царские были только в Киеве и Переяславле, а в других украинских городах не находились и не наезжали в них, кроме тех случаев, когда с ними будут посланы ратные люди на оборону края против неприятеля, если откроется надобность». Им прочитали соответствующую этому предмету статью нового переяславльского договора и отвечали, что государь приказал быть по статьям переяславским, да ещё прибавили такое объяснение: «В прежних статьях, постановленных при покойном Богдане Хмельницком не написано, в которых городах быть московским воеводам, так стало быть новые статьи не нарушают старых». |
| – Но отечество наше, избавленное от Торков, с ужасом видело приближение иных варваров, дотоле неизвестных в истории мира. Еще в 1055 году Половцы, или Команы, входили в область Переяславскую: тогда Князь их, Болуш, заключил мир со Всеволодом. Сей народ кочующий, единоплеменный с Печенегами и, вероятно, с нынешними Киргизами, обитал в степях Азиатских, близ моря Каспийского; вытеснил Узов (именуемых, как вероятно, Торками в нашей летописи); принудил многих из них бежать к Дунаю (где они частию погибли от язвы, частию поддалися Грекам); изгнал, кажется, Печенегов из нынешней юго-восточной России и занял берега Черного моря до Молдавии, ужасая все Государства соседственные: Греческую Империю, Венгрию и другие. – О нравах его говорят Летописцы с омерзением: грабеж и кровопролитие служили ему забавою, шатры всегдашним жилищем, кобылье молоко, сырое мясо, кровь животных и стерво обыкновенною пищею. – Мир с такими варварами мог быть только опасным перемирием, и в 1061 году Половцы, не имея терпения дождаться лета, с Князем своим Секалом зимою ворвались в области Российские, победили Всеволода и с добычею возвратились к Дону. С сего времени начинаются бедствия России, и Летописец сказывает, что Небо предвестило их многими ужасными чудесами; что река Волхов шла вверх пять дней; что кровавая звезда целую неделю являлась на Западе, солнце утратило свое обыкновенное сияние и восходило без лучей, подобно месяцу; что рыболовы Киевские извлекли в неводе какого-то удивительного мертвого урода, брошенного в Днепр. Сии сказки достойны некоторого замечания, изъявляя страшное впечатление, оставленное в уме современников тогдашними несчастиями Государства. «Небо правосудно! – говорит Нестор: – оно наказывает Россиян за их беззакония. Мы именуемся Христианами, а живем как язычники; храмы пусты, а на игрищах толпятся люди; в храмах безмолвие, а в домах трубы, гусли и скоморохи». – Сия укоризна, без сомнения, не исправила современников, но осталась для потомства любопытным известием о тогдашних нравах. |
| Владимир исправил ошибку Святослава, Ярослав Владимирову: наследники их не могли воспользоваться сим примером, не умели соединить частей в целое, и Государство, шагнув, так сказать, в один век от колыбели своей до величия, слабело и разрушалось более трехсот лет. Историк чужеземный не мог бы с удовольствием писать о сих временах, скудных делами славы и богатых ничтожными распрями многочисленных Властителей, коих тени, обагренные кровию бедных подданных, мелькают пред его глазами в сумраке веков отдаленных. Но Россия нам отечество: ее судьба и в славе и в уничижении равно для нас достопамятна. Мы хотим обозреть весь путь Государства Российского от начала до нынешней степени оного. Увидим толпу Князей недостойных и слабых; но среди их увидим и Героев добродетели, сильных мышцею и душою. В темной картине междоусобия, неустройств, бедствий, являются также яркие черты ума народного, свойства, нравов, драгоценные своею древностию. Одним словом, История предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь отечество. Дети Ярославовы, исполняя его завещание, разделили по себе Государство. Область Изяславова, сверх Новагорода, простиралась от Киева на Юг и Запад до гор Карпатских, Польши и Литвы. Князь Черниговский взял еще отдаленный Тмуторокань, Рязань, Муром и страну Вятичей; Всеволод, кроме Переяславля, Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволжье, или берега Волги. Смоленская область заключала в себе нынешнюю Губернию сего имени с некоторою частию Витебской, Псковской, Калужской и Московской. Пятый сын Ярославов, Игорь, получил от старшего брата, в частный Удел, город Владимир. Князь Полоцкий, внук славной Рогнеды, Брячислав, умер еще в 1044 году: сын его, Всеслав, наследовал Удел отца – и Россия имела тогда шесть юных Государей. Счастливая внутренняя тишина царствовала около десяти лет: Россияне вооружались только против внешних неприятелей. Изяслав победил Голядов, жителей, как вероятно, Прусской Галиндии, народ Латышский; а Всеволод Торков, восточных соседов Переяславской области, которые, услышав, что и Великий Князь, вместе с Черниговским и Полоцким, идет на них сухим путем и водою, удалились от пределов России: жестокая зима, голод и мор истребили большую часть сего народа. |
| Было восстановлено владимирское влияние и в Новгороде Великом, где брат Юрия Ярослав вел активную оборону Северо-Западной Руси от усилившегося натиска немецких рыцарей и литовских феодалов. В 1238 году орды Батыя разгромили Владимиро-Суздальское княжество, опустошили и сожгли его города. Но монгольское иго не смогло уничтожить высоких культурно-политических традиций Владимирской земли. Они были сохранены, восприняты и развиты в процессе «собирания Руси» Москвой в XIV–XV веках. Владимирское Великое княжество , в междуречье Оки и Волги в XII–XIV веках. Образовалось в 1157 году в связи с переносом великим князем Андреем Боголюбским столицы Ростово-Суздальского княжества из города Суздаль в город Владимир на Клязьме. При великом князе Андрее территория Владимирского великого княжества расширилась: на юго-востоке – до низовье Клязьмы, на востоке – до Волги, на северо-востоке – в бассейне Северной Двины. При великом князе Всеволоде Большое Гнездо на северо-востоке княжества основаны города Устюг, Унжа, на западе – Зубцов. После его смерти (1212) от Владимирского великого княжества отделились Ростовское, Переяславское, Юрьевское, Стародубское, Суздальское, Ярославское княжества. В 20-е годы XIII века были присоединены земли по нижней Оке, средней Волге, территории к северо-востоку от Костромы. Великие князья Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо вели активную политику по отношению к Муромскому. Рязанскому, Черниговскому, Смоленскому, Киевскому княжествам и Новгородской республики. Великий князь Владимирский был старшим в Северо-Восточной Руси. Он руководил внешней политикой и войсками всех Всеволодовичей, к нему отходили все выморочные княжества. В 1247 году после монгольских завоеваний (1237–1238) территория Владимирского великого княжества сократилась, однако оно оставалось самым крупным в Северо-Восточной Руси. Белоозеро – Белозерск , районный центр к Вологодской области, в 214 километрах к северо-западу от Вологды. Расположен на южном низменном берегу Белого озера. |
| Около сего времени возвратился из-под Смоленска знаменитый Келарь Аврамий Палицын, два раза уже прокормивший Москву при Шуйском монастырскими хлебами: он был посылам, вместе с Митрополитом Филаретом и Князем Голицыным, для испрошения Королевича Владислава на престол Российский и тайно оставил посольство, не видя успеха от честолюбия Сигизмунда. Когда же услышал в лавре, о разорении Москвы воеводою Польским Гонсевским и о заточении Гермогена, он и Дионисий немедленно послали 250 своих слуг и стрельцов, под предводительством Князя Тюменского, для защиты столицы, и сей благой пример подействовал на всю окрестность. Они же отправили в Переяславль грамоту к воеводам Волынскому и Волконскому, моля о скорой помощи; во все соседние и дальние пределы помчались гонцы их, и вот, по их слезному зову, поднялись воеводы Переяславские и от Калуги Князь Трубецкой, и от Коломны Ляпунов, и Заруцкой от Тулы и от Владимира Просовецкой. Они обступили предместья Московския, стесняя врагов в голодный, убийственный круг. Новые грамоты, к Владыке Казанскому Ефрему и в понизовые земли и на поморие, подвигли к Москве новых защитников. Келарь Аврамий, со святою водою, был отпущен Архимандритом в стан ратных, для подкрепления их духа. Скоро возникли между вождями распри и мятежные казаки убили Ляпунова, а между тем с свежими войсками подступил Гетман Ходкевич: – тогда неусыпный Дионисии, отправив нужные запасы и снаряды к осаждающим, разослал еще гонцов в Ярославль и Владимир и Нижний, где вспыхнула искра чистого самоотвержения в сердце Минина, и пролилось от нее пламя по всему народу и наконец сосредоточилась сила, долженствовавшая освободить отечество, под руководством воскресшего с одра болезни Князя Пожарского. Но и здесь одни только непрестанные моления Дионисия и Аврамия могли заставить Князя пренебречь всею опасностью, какая угрожала ему в стане от смут и заговоров соотечественников, и двинуться сперва из Ярославля, а потом из-под лавры для довершения великого дела. С тех пор Келарь, ходивший на встречу ему в Ярославль, был уже безотлучно при войсках, лицом не менее действующим Князя и Минина, а вместе и летописцем. Его красноречивое перо передало потомству современные подвиги, подобно как его сладкие речи восстановляли мир и тишину посреди враждующего стана. Он даровал победу воинству Пожарского, в продолжении жестокой битвы с Гетманом на Девичьем поле, убедив Казаков, удалившихся в свои окопы, принять участие в кровавой сече. «От вас началось дело доброе; вы стали первые за истинную, православную веру, приняв многие раны, терпя холод и наготу: прослывшие храбростью и мужеством своим во многих государствах, ныне ли хотите в одно мгновение все погубить!» Так говорил старец и они умилились и, приняв от него ясаком имя Св. Сергия, бросились чрез Москву реку и с кликами: «Сергиев! Сергиев!» разбили и прогнали Литву. |
|
|
