| Предначертание сочинения Хотя и по одному разуму, невзирая на пользы наши, можно доказательно утвердишь истину христианской веры, опровергнуть предрассудки безверных и склонность к нечестию показом достойною всякого порицания и осуждения: но разум часто бессильным бывает над сердцем того человека, в котором склонность к безверию торжествует над рассудком. Любовь к свету, земные удовольствия, гордость, беспечность и худые примеры это приманки, ввергающие людей в неверие! Для всего всем таковым неправедным побуждениям таковым зловредным склонностям должно противоположить пользу, которую доставляет христианский закон. Понятие об уничтожении нашей души есть понятие самое ужасное. Вера христианская напротив того учит, что душа бессмертна. Сердце наше высочайшего блага желает беспрестанно. Обрести оное на земле невозможно. Закон христианский обещает верным последователям своим, что они верховным благом будут наслаждаться после смерти. Мы более отвращаемся от горести и печали, нежели сколько любим удовольствие. Христианская вера ужаснейшими наказаниями угрожает преступникам Божественных законов. Сии три понятия имеют основание в глубине разумной человеческой природы. Почему мы за полезное в высочайшей степени почитаем испытать, Божественной ли есть христианский закон. Признать его таковым, кто здравомыслящий не пожелает? К сему побуждает та превосходная и вожделенная польза, которую доставляет христианство . Откуда явствует, что склонность к безверию и нечестию, заставляющая желать, чтобы закон христианский был не истинен, есть склонность противоестественная и рано или поздно неверующие должны быть жертвою, закланною собственным обманом: вместо того, что благочестие для истинного христианина есть неисчерпаемый источник благополучия. Сии важные истины будут предметом сего сочинения. Глава первая. Понятие об уничтожении нашей души есть понятие ужаснейшее. Христианская вера сей ужас уничтожает Мы без изъятия любим продолжение нашего бытия. Сия любовь соединена с нашим естеством теми крепкими узами, которые прервать, равно как и любовь к жизни совершенно истребить, никак невозможно. Можно ли с холодностью взирать на продолжение нашего бытия, когда оно есть первое основание благополучия, и когда все без исключения блага были бы в рассуждении нас сущее ничто, если бы мы не существовали? |
| Убо кроткие и смиренномудрые чувствования, внушаемые учением Христовым, могут ли ослабить великость духа, каковые требует великость званий и должностей Государственных? Самолюбие, ослепляющееся собственностью и в сем мрак или во вся невидящее других, или слепотствующим осязанием примечающее токмо, что есть люди, такое самолюбие никогда великих подвигов не оказало. Вдруг никто не соделывался великим: но от силы в силу и от славы во славу возносился тот, кто подвиги свои всегда почитал недоконченными, а потому и силы свои недостигшими совершенства. Всяк исторгающий себя из владычества всесильныя Вышняго десницы, все и священное и светское превращает в хаос, в коем, прежде всего и имя и память самого погибают с шумом. Великость великих большое предполагает смиренномудрие, нежели с какой отверженностью себя удивляются величию их униженные пред ними. Промысл Божий открывает себя в таковых, дабы осязательным образом показать величие силы и благости своей. Почему самый долг благодарности, что предполагает, как не тем искреннейшее себя покорение Богу? На этих началах основана Евангельская кротость: и коль дивно поспешествует она в величии званий соделаться великим? Ибо с кротостью Евангельскою почитают себя орудием Божиим, и потому действуют свято. Его силою сильными, и потому в подвигах великодушны. Его мудростью мудрыми, и потому в намерениях и советах благоразумны. Таковым слава и честь в след их, потому что слава их есть слава добродетелей их, запечатленных сею священною признательностью: благодатию Божиею есмь, еже есмь. Не восстает тамо ни напрасливая гордость, ни зависть зложелательная, ни бесчеловеческое тиранство, где кроткий Евангелия дух воодушевляет душу, где смиренномудрые Христианства чувствования обладают сердцем. Ни звания и должности делают великим, но исполнение оных. Совесть внутрь, а благотворения извне составляют всю красоту деяний. При внешней славе и хвале есть ли совесть зазирает, таковая слава и хвала будут хулою тем огорчительнейшею, что и внутренний свидетель не предлагает никакого к оправданию права. Глас Евангельский есть глас Божий, зовущий единственно к совести. И се есть торжество Христианства, что оно с равною пред Богом и человеки истиною царствует на Престол и повергается пред престолом Божиим, обладает народами и не забывает своего человечества, пишет правду и само оную исполняет, говорит и делает. И есть ли святость дел и поступков, святость совершенств и достоинств, святость званий и должностей – святость кроткая, тихая Евангельская может унижать великость призванных быть великими: то, что же их возвышать должно? |
| Таково есть совершенство само в себе. Оно есть согласие и стройность, с которыми различные части целого стремятся к одному концу. Мы понятие сие приспособим к совершенству человека. Человек есть целое; разделяемое на две главные части на душу и тело. Каждая из них имеет собственные свойства, или способности, являющие сами собою, к чему они определены. Душа снабдена возможностию, приобретать понятия, их распространять и обогащаться множайшими познаниями. Тело, как выше сказано, есть собрание членов, от которых согласного действования зависит здравие и жизнь. Душа и тело, по воле Творца, весьма тесным сопряжены союзом; так что все возмущения и беспорядки в душе, суть вредительны для действований тела: и вопреки все, что расстраивает и повреждает телесный состав; препятствует и душе употреблять свои способности. Убо предназначение для сего из души и тела составленного существа, которое именуется человек; состоит в употреблении, сохранении и усовершенствовании способностей душевных и телесных; что всеми возможными средствами доставлять себе обязан человек. Но что он имеет в своей возможности? не природа ли, или паче не сам ли Бог дал человеку душу с ее способностями, и тело с его чувствами? и может ли поправить человек естественные недостатки своего состава, если бы какие в нем находились? Здесь должно различать два рода действий, дабы познать, от которых зависит наше совершенство? Есть действия естественные и необходимые, рождающиеся, восследствующие одни другим, без нас, и не завися от нас. Мы видим, слышим, осязаем, и понятия, чрез телесные чувства о вещах получаемые, тот час возбуждаются в нашей душе. Должно быть сему так; и мы не можем воспятить действие сего впечатления. Воображение вновь производить другие понятия о тех же вещах, кои мы чувствами прежде узнали; и производил их, без нашего требования, а иногда и против нашей воли. Память упускает вещи, кои желали бы мы удержать, и кои, не смотря на наше желание, изглаждаются из оной. Равно, и тело отправляет все действия своего внутреннего устроения, не будучи управляемо нашим соизволением, и, почти обыкновенно, без всякого нашего сведения. В нашем составе рождаются разнородные беспорядки, различные зла нас стесняют; но причины оных, совершенно не в нашей власти, и мы не можем их ни предвидеть, ни предупредить. Однако все сие еще не препятствует совершенству человеческому, о котором здесь говорится; ибо оное основано совсем на ином чине деяний. |
| Желают быть учеными, не учившись; богатыми не трудившись; возвышенными на достоинства без заслуг; хотят вдруг удовольствовать противные вкусы и склонности; предначинают различные дела, кои надлежало бы уже окончать; словом нет ничего в жизни человеческой правильно основательного; и множество частных концев, коими люди занимаются, не составляют целого, связного и порядочного. Часто телосложения, возрасты, или внешние обстоятельства решат обо всем. Что ж из того выходит? То, что под конец долговременной цепи годов и после понесенных в жизни толиких трудов, не узнаем мы ничего, кроме суеты; ибо не старались трудиться для самих себя, и созидать собственное совершенство. И так, второе условие, изображенное в частном правиле выше предложенном, есть истинно; что бы, то есть, все частные концы, соединенные вместе составляли средство к достижению совершенства. Се последний предел, где все должно кончиться. Без него суетен труд наш; мы будем сеять при ветре, и пожнем в непогоду. Я не стану доказывать, для чего мы существуем? Для того ли или сего частного конца? Создал ли Боге одного, чтобы быть великим; другого чтоб быть богатым; сего для наук, а того для художеств? Нет! Бог сотворил всех людей, и ввел их в сей свет с тем, чтобы время их жизни было временем учения, познавать свое совершенство и блаженство. Все убо, что ни делают, должно окончательно к тому стремиться. Сему учит Религия, так как и разум: яже творите, вся во славу Божию творите. И что же есть Слава Божия, как не то, чтоб мы были совершенны и блаженны? IV. Четвертое и последнее правило можно почесть следствием из предыдущих: «Никогда не должно допускать, чтобы в расположение нашего жизнеповедения входили виды и намерения противные нашему совершенству; хотя бы они и не были нашими главными видами и намерениями». Часто различные побуждения содействуют к предприятию какого дела; качество же сих побуждений не одно и тоже. Одни бывают существенные, а другие сторонние. Для пропитания себя употребляют яствы здоровья и приятные: но также употребляют их для одного точию чувственного услаждения. |
| Введение Вселенная разделяется на два главные чина существ. Одни, неодаренные смыслом и рассудком, имеют с самого рождения своего все то, что свойственно их породе, следуют по одному пути и сохраняют между собою одинаковый порядок, никогда от оного не уклоняясь. Сии творения произведенные Богом, по начертанию достопокланяемых Его совершенств, суть видимое зерцало, в котором, по слову св. Апостола Павла, созерцаем невидимое Божие, силу Его и Божество. Другой Чин существ отличен от первого совсем особенным удивительным свойством: т. е. способностию познавать самих себя и окрестные предметы, и могуществом свободно учреждать действия свои сообразно закону, независящему от одного токмо механизма. Но сие толь превосходное отличие вдруг кажется превращенным в уничижительную слабость, когда видим, что одни свободные существа выходят из порядка, и имеют пагубное преимущество, естественное свое совершенство изменять, уничижать, и соделываться виновниками собственного своего несчастия. Какой убо жребий вожделеннее тварей ли неодушевленных и скотоживотных, или существ разумных и свободных? Сей вопрос, взирая с ужасом на бесчиния, грехом сим достооплакиваемым плодом злоупотребления свободы, в мире произведенные, почитали проблематическим 1 , обоюдным; и даже завидовали состоянию первого чина сушеств, в котором они были поставлены, находится вне грозных прещении Бога против тварей разумно свободных. Но при внимании и размышлении даже минутном, человек не может отрещися быть человеком. Сии размышления внушают ему страх, казаться неблагодарным пред Творцем бытия своего, и почитать благословения Божия как бы оядотворенными дарами; кои лучше было бы и не получать. Правда, мы в самих себе носим начало своего несовершенства, и своих бедствий: но оного начала сие ли предуставление? и уже ли мы неизбежимо ограничиваемся по оному поступать бедственным для нас образом? Ежели сие так; мы, подлинно были бы несчаснейшие из всех творении; малейший червь и презренная песчинка, находилися бы гораздо в меньше тягостнейшем пред нашим состоянии. Все пространство наших познаний; вся тонкость чувствований служили бы одними токмо средствами к погружению нас в бездны несчастий. |
| Но по несчастию, отвержение Божества, обыкновенно сопровождается отвержением и человечества. Ибо, когда единожды разум довольно помешается в непризнании впечатления Зиждителева в творениях его, то, неудивительно, что помешанный так ум не ощущает закона естественного человеку. Почему весьма должно заметить, что для самого безбожника есть закон, начала и правила; и суть многие случаи, при коих должно внушить, что когда не слушают Религии, слушались бы, по крайней мере, разума. Доселе мною сказанное может еще послужить легчайшим средством к решению одного вопроса, предложенного от некоего знаменитого, но не неопасного сочинителя. Сей вопрос затруднен всею хитростию умствований. Вопрос сей есть о существовании безбожнической республики. Сочинитель предполагает, что в сонме безбожников лучшее было бы благоучреждение, чем в обществах христианских. Многие, желая опровергнуть таковое предположение, отвергли сию совершенно – мечтательную возможность, но при том и сами уклонились в другую крайность, и попустили взять над собою верх своему противнику. Мы не давно доказали, что есть и для безбожника закон; и что нет невозможности ему в оной вникать и оному следовать. Если убо один безбожник может то учинить: то, десять, сто тысячей, словом: сколько потребно для составления безбожнического общества, могут тоже сделать; и сие общество, составленное из безбожников, строгих блюстителей естественного закона, должно быть непричастно тому множеству беспорядков, коими исполнены общества исповедующие Христианство . Вот чего не можно бы опровергать; но мнимый основатель таковой республики не предположил сего со стороны вещественности, или существования безбожнического общества. Тысяча безбожников, прямо добродетельных, существуют только в воображении. Но где они действительно существуют? где их сыскать на лице земном? Где найти хотя одного, в котором бы яд безбожничества не обезсилил чувствования и любви к добродетели? Пусть бы и составилось общество безбожническое: но оно не будет состоят из безбожников избраннейших, хотя возможных, но не существующих, по крайней мере в толиком множестве, чтобы составить республику; а будет состоять из таковых, каковых видим, и коих знаем, то есть, из людей взятых из толпы человеческого рода, зараженных пороками, владычествующими над светом; и кои, имея к удержанию их узду меньше сильную, чем какова есть самокрепчайшая узда, Религия; будут следовательно наибольше расположены вдаваться во все роды распутств. |
| При воззрении на существа должно рассуждать о сложности частей, составляющих целое, и к чему сие целое относится. Если мы не будем иметь одного из двух сих познании, касательно какого-либо существа, то, совершенство его останется для нас навсегда неведомым. Например: животное, коего тончайщие части теряются пред моими чувствами, никогда не может произвести во мне удивления, сколь ни было бы оное совершенным; или машину, коей все устроение могу и видеть и исследовать, не буду почитать ни совершенною, ни несовершенною, доколе не узнаю, для чего она сооружена? Убо мы тогда начинаем познавать совершенство вещи, когда познав конец, для коего она учинена, рассматриваем части ее состава, и признаем, что как части, так и целое совокупно действительно, стремятся к своему по их составу концу. Так! тело человеческое, сей толь художественным образом устроенный состав, с первого взгляду есть для меня загадка. Я, оное внимательно рассматривая, нахожу, что сила его действовании состоит в том, чтоб доставлять, продолжать и хранить свойственные своему существу движения как- то: дыхание, пищеварение, обращение крови и других жидкостей, от коих зависит жизнь. Я потом внимательнее оное разбираю, и усматриваю, что каждый член, каждое чувственное орудие, каждая мышица 2 пособствуют произведению и сохранению оных движений; так что части ни одной нет бесполезной, но все вместе, без взаимного себя повреждения, служат к составлению тела здорового, бодрого, совершенного. Сие наблюдается самое и в художествах. Чтобы сделать картину, статую, дом: к сему потребно известное расположение красок на полотне, порядок сечений долотом на мраморе, распределение материалов и покоев, к известному их назначению. – Если убо я узнав намерения живописца, ваятеля и зодчего, и производя постепенное исследование всех частей их работ; признаю, что все согласно с своим концем: то, и говорю, что сию работу ни в чем не можно осуждать, т. е. что художники достигли совершенства! одно положение противное их цели, есть шаг к несовершенству, которое увеличивается по количеству таковых неуместных расположений. |
| Для неминуемых причин предпринимают путешествия; но в тоже время думают, что сей их труд будет полезен, или по крайней мере, забавен. Таким образом сопрягать многие решительные причины позволительно; и оскорбительною была бы та нравственность, чтобы все делали из единого принуждения по обязанности. Сие множество понятий и выгод есть душа общества, делающая людей более или менее живыми и пылкими в их предприятиях. Все, что требуется от совершенных, т. е. от стремящихся к совершенству, состоит в том, что они в самые посторонние для себя виды, не принимают ничего бесчестного и зловредного; ничего, из чего бы могло произойти их несовершенство. Ибо, как малой квас делает все тесто квасным: так один из таковых непохвальных видов изменяет всю нравственность деяний и вообще останавливает великую работу совершенства. Здесь-то, здесь находится одна весьма обыкновенная причина самообольщений человеческих, одно главнейшее к совершенству. Чтобы прикрыть свои поступки знаменитым именем какие-либо добродетели, часто не совестятся предполагаемое главное побуждение сопрягать со многими видами несправедливыми и порочными. Например: ревность к Религии коликократно служила прикровением гордости, зависти, ненависти и неумолимой мстительности? Благоразумие отца семейства желающего оставить детям своим чем жить, не бывает ли часто руководимо ненавистною скупостию под сим благовидным предлогом сокрываемою? Чем глубже вникаем в человеческое сердце: тем более находим, что в трех четвертях деяний, слывущих добродетельными, добродетель есть побуждением токмо сторонним, а такая, или другая страсть есть побуждением действительным и решительным. Сие еше поистинне счастие для обществ, что люди как бы принуждены оберегать и сохранять хотя внешность добродетели: но сего не довольно для совершенства, требующего от человека, чтобы он действовал для блага, яко блага; и чтобы в изящности и в преимуществах добродетели, искал единственных начал делам своим. Глава Третья – Изображения совершенства Основания сии, суть правила совершенства, в предыдущих главах предложенные, с соблюдением коих сопряжены начатки будущего блаженства. |
| В чем убо состоит совершенство Христианина? будет ли оно отлично от того, о коем мы представили понятие и правила в сем рассуждении? Нет! Из сего усматривается не токмо некоторый вид совершенства. И можно ли что больше внушать человеку, как единодушное соглашение всех свободных своих действий с намерениями природы и Его Творца? Сие понятие заключает в себе всю способность человека: оно ведет его его к высочайшему уроку; оно показывает конец, которого должен он достигать; но не достигает на земле никогда. По сему, может быть, скажут: убо увещание быть совершенными, изреченное Спасителем, не имеет никакой силы и Евангелие не предлагает высшего понятия о совершенстве, как каковое предлагает и предписывает природа. Да не грешим столь злостно, неблагодарно! да убоимся мнимой мудрости сумасбродного исступления! Сын Божий пришел показать человеку путь к совершенству, и учение Его есть к тому Божественным примером. Сие же совершенство основано в природе; но, будучи повреждено и как бы изглажено страшными человеческими заблуждениями, имело необходимость, быть: восставленным в своей первообразной чистоте. Пусть исследуют все Евангельские заповеди, и пусть покажут хоть одну, если могут, которая бы не имела концем, направлять свободные действия таким образом, чтобы они – стремились к совершенству души и тела, согласно с естественными деяниями. Ложные только учители могут предписывать наблюдения бесполезные, или вредные для сих душевных и телесных. – Религия христианская, хорошо постигнутая, и хорошо изьясненная, есть не что иное, как восстановление совершенное естественного закона, и то, чем преимуществует она над законом естественным, состоит токмо в силе вящших побуждений к совершенству. Один Иисус Христос может сказать: будите совершенны как ваш Отец небесный совершен есть: поскольку один только Иисус Христос открыл нам совершенства небесного Отца: и какое они должны иметь влияние в нашу жизнь? Словом: вести жизнь совершенную, значит, тоже самое и в естестве, и в благодати; поскольку и там, и здесь требуется токмо соображение действий свободных с теми же намерениями Бога, каковые он предположил, нам дарствуя бытие. Если Христианин есть совершеннее, чем безверный: то не потому, якобы он совершенство имел участию для себя; но поскольку вера доставляет ему и познания и пособия, каковых безверный лишается упорно. |
| Таковому токмо обществу безбожников возможно быть в Государстве с своими их принадлежностями, но мечтательное представление общества, составленного из безбожников по всему добродетельных есть совершенная невозможность: разве бы должно так сказать перелить нарочно всех людей дабы оное составить. Здесь-то я останавливаю защитника такового общества; здесь понуждаю – его начать свое сравнение; и еще поддерживать, есть ли только дерзнет, свое начало, решив; какое из двух состояние предпочтительнее? состояние ли из которого страх Божий и деятельность Религии изгнаны? или состояние, где сии достойно уважаемые преграды существуют во всей силе своей? Само по себе разумеется, что здесь не приемлются в сравнение безбожники, каковыми бы они быть могли с христианами, каковыми они суть. Таковое сравнение совсем несправедливо; и безбожники не преминули бы громогласно укорять и издеваться над нами; если бы мы христианина беспорочного сообразующегося с законом Евангельским, противополагали безбожнику в обыкновенном, его состоянии. Нет! чтоб равновесие было в точности; должно сравнивать лучших в обществе безбожников с лучшими христианами; или худших безбожников с худшими христианами. Но в обществе истинных христиан всегда останется большая часть таковых, коих добродетелям дадут преимущество, как со стороны обширности их, так и степени. В сонме же безбожников всегда пребудут одни лишь ужасы, каковые никогда не обрящутся в сословии христиан. Тако приводя вещь в самую вещь, утверждаю: что мнение Белево, (ибо не для чего больше скрывать имя его) есть недоказательно; и рассуждения, кои намерен я ему противоположить, не почитаю за отступление от моей цели: поскольку они сами собою приводят меня к оной. Есть первое Существо, начало всего, что ни существует. Оно обладает в самом превосходнейшем степени всеми совершенствами, кои видим изображенными в творениях его. Оно произвело сие неизмеримое целое, называемое нами вселенною, и содержит оную в зависимости от своей власти. Слепой случай, или судьба, не имеют никакого участия в происшествиях. |
|
|
