| Неоспоримо, что человек, привязанный к миру, развлеченный тысячью предметов, плавающий в роскоши, не чувствует во всей силе страх, который поражает воображение о уничтожении, но на одре смертном, когда все блага, все счастье, все чины и должности, всю роскошь и удовольствия должен навеки оставить, тогда воображение о сей конечной гибели страшным поражает ударом безверное сердце и делает в нем глубочайшую рану; и если безверный сможет в сие время смеяться, смех его подобен будет смеху человека, ужаленного тарантулом. Если понятие об уничтожении души нашей по смерти есть столь ужасное, что невозможно об оном рассуждать без содрогания; если христианское благочестие уверяет нас, что, душа наша пребудет и по смерти всецелою; то собственная наша польза требует того непременно, чтобы подлинно узнать, Божественный ли есть христианский закон; и сколь естественно и с разумом нашим сходно желать, чтобы он был таковым. Глава вторая. Никто не может сыскать на земле верховного блага, Христианское благочестие совершенно удовлетворяет сему естественному желанию человеческому. Рассуждение о благости и премудрости Божьей Всяк из нас не только желает жить, но еще желает жить благополучно. Мы все стремимся к верховному и высочайшему благу. Но где сыскать оное? На земле его нет. Поищем верховного блага в чувственных удовольствиях. Но если сие удовольствие кратковременно; его кратковременность нас оскорбляет. Если же оно продолжительно, оно нас утомляет и становится омерзительным. Если мы не всегда оным наслаждаемся, лишение его чрез известное время для нас прискорбно; если наслаждаемся каждый день, оно мало-помалу теряет свою приятность. Предаться распутству? Се жерло, поглощающее имения; се внутренний ад, изнуряющий тело; се зловредный мрак, потемняющий разум; се бесчестное пятно, помрачающее честь! Сверх сего есть еще распутство такое, что укоренившаяся к оному привычка сделается для тебя истинным наказанием, когда не в состоянии будешь удовлетворить твоим желаниям, которые ты в молодых летах не старался обуздать. |
| Да рассудит ныне здравомыслящий читатель, которая из двух противных между собою сторон следует лучшим и согласнейшим с благоразумием правилам. II. Но чтобы заставить еще лучше почувствовать правила мудрости и благоразумия, царствующие в приверженных к стороне христианского благочестия, должно рассмотреть, достойны ли земные блага того, чтобы искать их с равным или большим еще прилежанием, нежели верховнейшее благо. Все‚ что люди имеют здесь, любезнейшее и дражайшее, состоит в сих четырех вещах: в богатстве, в спокойствии, в честях и в жизни. Скажут‚ что все сии выгоды должны быть подвержены опасностям при искании верховнейшего блага: ответствую, что и при искании земных благ не меньше они подвержены опасностям. Смешно бы было требовать здесь математических сравнений. Воззрим со вниманием на все то, что делается в мире‚ и как каждый ведет себя в оном? Рассмотрим, до какой крайности люди подвергают себя опасностям‚ или, храня богатства свои, или желая оные приобрести? Сколько тратят времени, сколь великие предпринимают труды, какими тягостными обременяются беспокойствами, сколь мучительными снедаются печалями! Представим себе, сколь часто и до какого бесчестия доводят они имя свое, жертвуя честностью души и правотою совести постыдному корыстолюбию! Взглянем на все те случаи, в коих они губят жизнь свою, гоняясь со слепою отважностью за счастьем земным? И если бы мы сказали, что искание земных благ стольких же стоит трудов и опасностей, скольких стоит искание верховнейшего блага, то сказано бы было слишком унизительно. Истинный христианин щедрою рукою отделяет часть из имений своих для бедных, надеясь, что небесный Отец‚ промыслитель вдовиц и сирот, воздаст ему за то в свое время. Он из своих сокровищ сеет изобильно‚ уповая некогда собрать богатейшую жатву. Итак, скажете, сей человек боится потерять то, что дает другому? Конечно. Человек, поручающий земле семена, не может ли их потерять через тысячу приключений, всякому известных? Дающий серебро свое в долг, дабы получить оттуда лихву, не может ли оного потерять или по своему неблагоразумию‚ или по недоброй совести должника, или по непредвидимым превратностям. |
| Для христианина неизвестность о существовании высочайшего блага‚ которого он ищет, а для безверного неизвестность в искании земных благ‚ которые ограничивают все его высокомерие. Но какое безверный может иметь здесь преимущество над христианином? Скажет ли, что нет равновесия между неизвестностью о существовании и неизвестностью о приобретении‚ и что лучше искать блага‚ которого бытие несомненно, нежели искать такого добра, бытие коего сомнительно, сколько бы впрочем в получении его не уверяли, предположив даже, что оно и существует? Слабое опровержение! Я не буду здесь искать геометрическую разность между сими двумя неизвестностями; ибо не такова сущность предмета; но покажу‚ что христианин имеет два великие преимущества над безверным. Во-первых, безверный никогда не может быть уверен о приобретении искомых благ; потому что он никогда не может быть уверен о продолжении своей жизни‚ от чего приобретение земных благ непременно зависит. Сколько бы нелепостей ни было в системе нечестия, но подобного дурачества поместить в оную никак не возможно, ибо никакой безверный не отваживался еще утверждать‚ что он уверен‚ смерть не постигнет его среди подвигов, употребляемых к приобретению земного счастья. Но истинный христианин совсем иначе говорит. Известность о высочайшем благе и крепкое уверение о получении оного равно входят в его систему. Се суть два существенные члены веры его. Он твердо верует, что то благо существует, которое получить надеется несомненно, утверждаясь на тех сильных причинах, кои опровергнуть никогда не могло нечестие. Во-вторых, благо‚ далее которого нечестие желания свои не простирает, и о получении которого не может быть уверено, есть самое несовершенное‚ как мы рассмотрели его во второй главе. Но истинный христианин желает такого блага, пред которым все земные удовольствия, вместе соединенные, совершенно теряют всю свою доброту и приятность подобно как звезды при восходе солнца теряют сияние свое. Ибо то благо, которого желает и ищет христианин, есть благо верховнейшее. |
| Салвиан упоминает об одном знатном городе в Галлии. Жители сего города настолько пристрастились к роскоши‚ что не было различия между молодыми людьми и стариками. Там находились всякого рода распутства, бездельничество, мотовство‚ волокитство, бесстыдство. У всех одно было упражнение в пьянстве, в любодеяниях, в пляске. Самые слабые и согбенные старики, которые не могли уже почти двигаться, последние свои силы употребляли для пьянства и дрожащими стопами влеклись к хороводам. Сие пристрастие к роскоши в столь страшную повергло их беспечность‚ что градоначальники не желали встать из-за стола‚ когда неприятели вошли уже в город. Страсть, без сомнения, не преминула и тогда представить причины для оправдания столь гибельной бесчувственности. Из сих двух примеров видно, до какой степени могут страсти усыпить человеков и сколь необходимо не доверять их первым ласкательствам. Ибо они, овладев сердцем человеческим, бесполезно предоставляют мнимые причины, дабы успокоить нас в опасностях. Сии причины нимало не могут переменить существа вещей, а служат только к тому, дабы случившееся зло сделать ужаснейшим. Наши прародители сотворены бессмертными. Бог грозил им лишением бессмертия‚ если они прикоснутся к древу познания добра и зла. Ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь. Се подлинное определение и справедливая причина страха! Однако дьявол постарался внушить им, что, хотя они и вкусят от сего плода, смертью не умрут. Он уверил их‚ что их глаза откроются и обещал им ‚ что они будут как боги‚ разумеющие добро и зло. При сих обманчивых словах сердце наших прародителей развращалось‚ страсть им льстила и их погубила. Воображали ли они, что Бог не исполнит своей угрозы? Тщетное воображение! Надежда обманчивая! Пагубный опыт научил их‚ что насколько обещания Божии суть истинные предметы надежды, столько же угрозы его должны быть истинным предметом страха. Бог угрожал погубить древний мир потопом. Объявить сие определение было повелено Ною, и не ослушался. Но сие объявление его или почитали за привидение, рожденное тщетным страхом, или за обман, как ни ласкали себя, что Бог никогда не был намерен истребить весь род человеческий законопреступный, но как бы ни были обманчивы причины, на которых неимоверные основывали мечтательную надежду, что таковая казнь их не постигнет, и через то пребывали спокойными среди опасности, однако последовавший потоп открыл им глаза и они узнали‚ что умствования их были ложны. |
| Совершенство добродетели! Се возраст благодати у Бога и человек. Истинная добродетель есть благодатный дар. Мы сами по себе прямо доброго ничего сделать не можем. Сердце наше от юности прилежит на злое. Бог , Бог есть действуяй в нас, и еже хотети, и еже творити благое ( Флп. 2, 13 ). И сие чрез веру. Вот для чего ни вера без добродетели, ни добродетель без веры не могут быть истинными, совершенными, богоугодными. Вопросим теперь совести наши! Совершенны ли мы в добродетелях, относящихся к Богу? Наша любовь к Богу, наше упование на Бога, наша преданность Богу, наш страх пред Богом, совершенны ли? – Тебе, Господи, слава и честь, нам же стыдение лица. А в добродетелях, относящихся к человекам, в сей любви родителей к чадам и чад к родителям, в сей верности супружеской, в сем братолюбии и дружелюбии, в сем друг друга независтном предпочитании, в сем служении Государству, Государю и его законам, в сем мирном, тихом градском и сельском сожительстве, в сих и подобных добродетелях как далеко успели мы? Не вниди, Господи, в суд с рабы Твоими: яко не оправдится пред Тобою всяк живый. Добродетели наши к ближним нашим, суть свидетельством добродетелей наших пред Богом. О сем разумеют вси, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою ( Иоан. 13, 35 ). Аще кто речет: Бога люблю, а брата своего ненавидит, лож есть ( 1Ин. 4, 20 ), говорит слово Божие. А еще, каково наше самолюбие, каково смирение, какова кротость, каково целомудрие, каково воздержание наше, каково терпение, каково мужество, каково милосердие наше, каково несребролюбие и немздоимство, какова искренность, каковы беседы? Можем ли мы с сими совершенствами благонадежно стать пред скиниею Божия свидения и сказать с св. Давидом: суди ми, Господи, по правде моей, и по незлобию сердца моего ( Пс. 7, 9 )? Кто достиг совершенства святости веры и добродетелей, тот достоин ублажений земных и небесных. Мы же, возлюбленная братия, исповедуем с св. Апостолом и Евангелистом Иоанном: что хотя ныне чада Божия есмы, но не у явися, что будем: вемы же, яко егда явится Господь Спаситель наш Иисус Христос , подобни Ему будем: ибо узрим Его, якоже есть. И всяк имеяй надежду сию на Него, очищает себе, якоже Он чист есть ( 1Ин. 3, 2–3 ). Очищает себе, поступая от совершенства добродетелей к новому в оных совершенству, и тако достигает возраста благодати у Бога и человек. |
| Себе искушайте, аще есте в вере. Достигли ли мы возраста премудрости Евангельския? Естьли не достигли, то как высоко возрасли? Познали ли мы тяжесть первородного греха, в коем и зачинаемся, и раждаемся, и по которому находимся естественно чадами гнева Божия? Возчувствовали ли мы когда со всем трепетом ужаса, что ни к оправданию себя пред Богом, ни к умилостивлению Бога не имеем в себе никаких ни сил, ни средств? Размышляли ли мы когда с истощением, да так скажу, всея души о том безконечном милосердии Божии, по которому нас, врагов сущих, возлюбил Бог , и тако возлюбил, что Сына Своего единородного дал есть нам, за нас, для нас. Для нас; да с принятием человечества возмет на себя грехи наша со всем осуждением, со всем проклятием их. За нас; да страданием, смертию и воскресением Его искуплены будем от вечные смерти, и воскреснем в жизнь благодатных надежд небесного блаженства. Нам; да быв благодатию спасены не ктому живем себе, но да живет в нас Христос. Ощущали ли мы когда текущую в сердце и около сердца нашего пречистую кровь Христову так, что бы в радостно благоговейном восторге вся кости наши рекли: кто ны разлучит от любви Бога ( Рим. 8, 35 ), возлюбившего прежде нас, нежели мы его? Была ли когда во время молитвословия минута, та преблагословенная минута, в которую бы мы совопия Духу Святому, вопиющему внутрь нас: Авва Отче ( Гал. 4, 6 ), мнилися быть восхищенными в храм Божий на небеси, и тамо пад пред престолом глаголюще: благословение и слава и премудрость и хвала и честь и сила и крепость Богу нашему во веки веков ( Апок. 7, 12 )? Может быть, мы все таинство крещения заключаем в знамении себя крестом. Может быть, мы всю важность таинства Евхаристии полагаем токмо в сей Четыредесятнице. Может быть, все покаяние наше состоит в краткодневном сухоядении и годищной исповеди. Может быть, вся молитва наша ограничивается в лепетании обычных молитвословий. Может быть, все Богослужение наше оказываем хождением во храм в нарочитые дни праздников Господних. Может быть, все уважение, все послушание, всю любовь, всю веру нашу во Евангелие свидетельствуем, точию облагая драгоценностями книгу, содержащую в себе слово Божие. О! ежели так: должно-должно поступать от веры в веру. Вся жизнь Христианина есть безпрестанное его поучение в слове Божием; есть каждодневно обновляемый подвиг к приобретению священные мудрости и совершеннейшия добродетели. |
| Приняв таковую силу побуждении, проистекающих из совершенств верховнейшего Существа к устроению наших деяний, всяк удобно согласится, что чем более сии совершенства нам открыты, явлены, доказаны; тем больше находим в них пособия к достижению нашего совершенства. По мере той, как черты совершенств небесного Отца (если могу так изьясниться) соделываются приметнейшими, явственнейшими: умножается и удобность обьять их и изобразить чрез подражание. Таким образом, сколь ни был бы красноречив язык природы о сем предмете: но если бы угодно Богу употребить другое какое средство к явлению себя человекам, нежели дела рук своих; то, сие также была бы единственная Его любовь, достойная всей нашей признательности и всего нашего тщания употребить ее в свою пользу. Таковую особливую любовь явить нам Бог благоволил: мы приобрели познания о совершенствах Божих гораздо яснейшие, нежели каковые предносит нам природа. Доселе предлагаемы были одни основания философского благочестия, познающего Бога в его творениях, и из созерцания Совершенств Божиих, природою представляемых очам нашим, извлекающего побуждения сообразовать поступки свои с Божественными совершенствами. Ho Христианское благочестие, утвержденное на откровении и получившее начало свое от самого Сына Божия, сокровища познаний, совсем в новой славе возвещает благость, всемогушество, премудрость, правду, все Божеские совершенства, столь живо изображенные в великом деле искупления. По сему благочестие Христианское, воспаряя выше философического, с большею быстротою влечет нас к подвигу совершенства. О! почто не могу указать: воззрите на сих Христиан, предохраненных от заразы века, верных законам Евангелия, горящих пламенем Божественные любви, и неослабно поступающих от веры в веру, от добродетели в добродетель, от совершенства в совершенство? Почто не могу единым словом посрамить неверствующих, смеющихся над Христианским совершенством, принудив их удивляться оному в самих Христианах? Но если трудно употребить сие очевидное доказательство; хотя еще остается по благодати Божией довольно верных, кои воцарив в сердце своем Спасителя, и соображая деяния свои с заповедями Его Божественными, сияют яко столько же светильников посреди рода строптива и развращенна: однако пребудет всегда необоримым, что новые о Боге познания, Евангелием распространенные в мире, и яснейшие понятия осовершенствах Божиих, из оного почерпаемые, суть сильнейшими побуждениями соделываться совершенными, якоже Отец наш небесный совершен есть. Заключение |
| Убо первое оное общее к достижению совершенства правило достойно уважительной внимательности. Но чтобы оное исполнить, должно еще знать, и, зная, следовать некоторым частным правилам из первого проистекающим. О сем в следующей главе. Глава Вторая – Правила совершенства Люди весьма часто легко обманываются теми различными тайнами коими их обольщают под предлогом мечтательных обещаний, льстящих получить то, чего с величайшею страстию желают. Сие, говорят одному, путь к славе! Иди по сей дороге; она беспрепятственно доведет к желаемому тобою. Вот, сказывают другому, неистощимый рудник богатств; ройся, и счастие твое свершится. Желательно ли тебе быть ученым? Тысячи голосов кричат: иди, приближися; Здесь токмо одна истинная наука, а другие все мрак, или очарование. Ищешь ли здравия? на каждом шагу ты встретишь разносчиков лекарств, которые будут тебе обещать поправление здоровья, бодрость сил мало что не прибавят к тому, бессмертие. Чтож из всего того? бедные смертные во всю жизнь питаются мечтами, и оплакивают, но весьма поздно, свою легковерность, видя под ногами своими отверзающийся гроб, и все чаяния свои пропадающие без исполнения. Вникнем в источник сих многочисленных заблуждений; поищем причину толико противную осуществлению, если могу так сказать, Всех предначертаний человеческого счастия. И вот она по моему мнению! Истинное счастие есь целое, но коего части не должны быть раздробляемы по одному только хотению человеческому, так чтобы один мог сказать: желаю я для себя славы, другой богатства, сей здравия, а тот наук. Все сие приобрести можно. Беспредельная благость Виновника бытия нашего на то изволяет и содействует тому. По сему тому понятию всяк ищущий истинного счастия обретает на всяком шагу всякородные блага; кои поспешествуют к составлению оного. При встрече частных выгод не должно быть в нерешимости; когда они не противны закону природы; разума, Бога. Стоическое мнение, что мудрый есть все; он богат, могущ; велик и, даже в оковах, он есть царь; почитается сумасбродным. И подлинно оно сумасбродное в рассуждении тех философов, кои не могли предложить ни основания, ни правил истинной мудрости: однако не могут оного не почесть истинным все те, кои познают и основания мудрости, и правила ее, и в состоянии, по оным следовать. |
| Спаситель научает нас, что главное начало сего блаженства состоит в сходстве с верховнейшим существом, в сем плоде совершенства. Мы теперь приступим ближе к сему понятию, его раскроем и рассмотрим оное, как главное побуждение, долженствующее нас преклонять к неупустительному подвигу о нашем совершенстве. Будите совершенны, яко отец ваш небесный совершен есть. Понятие о совершенстве, представленное нами доселе, и правила, к коим оное относили, единственно извлечено из природы человека, и из предопределения способностей его души, и его тела. Сие предначертание совершенства ничего инаго не требует, как токмо познания самих себя и истинных своих выгод; и вся к оному обязанность не имеет больше другой силы, кроме какую ему доставляют природа и разум. Самый безбожник должен здесь покориться: хотя он простирает следствия свои гораздо далее, нежели как ему позволяют его предположения; когда почитая себя свободным от всяких уз, отвергает различие нравственного добра и зла. Ибо наконец безбожник весьма может, по святотатской дерзости своей, свергнуть с престола Владыку вселенной, отрещись от вероимности к доказательствам, кои мир доставляет ему со всех сторон о бытии Бога. Он весьма может в безумии сердца своего сказать: несть Бога. Но непререкаемою останется истиною, что он есть человек существо составленное из души и тела, или по крайней мере способное к должностям духовным и вещественным. Сие-то составляет его человечество; а сего-то человечества не может он ни совлещись, ни отрещись. Но доколе он сие признает, до толе не может не видеть, что некоторые действия в нем превращают и состояние его, и занятие его посрамляют; когда другие напротив и то, и другое делают лучшими. Я от него более не требую, дабы убедить, что он не живет без закона, и дабы привести его к наблюдению правил, выше предложенных. Исполнение сих правил составляет добродетель философскую, совместимую и с безбожничеством, без которой безбожник есть более не что иное, как дикий зверь, коего ярость необузданных страстей ввергает в самые ужаснейшие продерзости. |
| II. Второе правило, без коего предыдущее останется бесплодным, есть сие: «никогда ничего не делать», не относя его к какому «либо концу». Я просто говорю, к какому либо концу, вместо того, чтоб сказать, к нашему совершенству; ибо мы после увидим, что есть частные концы, кои позволительно человеку иметь в виду, яко не удаляющиеся от главного конца. Убо все то чего, требую теперь от разумной и свободной твари, состоит в том, чтоб не делать ничего, не будучи в состоянии дать отчета самому себе в своем поведении, и приобучаться, каждому действию своему преднаписывать цель, ограничивающую оное и ясно и утвердительно. Но к сему сколь мало имеют внимания, хотя и должны; а из того сколько деяний несмысленных безрассудных, вредящих и нам самим и другим. Большая часть людей в действиях своих признает два начала: привычку и случайность. Они то делают потому, что всегда так делали; и в случаях заставляющих поступать не по обыкновенному образу приемлют первую, встретившуюся их уму сторону, без всякого размышления. Таковые ли деяния могут поспешествовать созиданию нашего совершенства? Нет! Они совершенству совсем противоположны. Отсюда происходить одно лишь неустройство понятий, и такое жизнеповедение, которое повергает нас из заблуждения в заблуждение, и из несовершенства в несовершенство. Например: есть в обществе весьма много праздных людей кои потому, что их состояние и их нужды не заставляют упражняться в некоторых трудах душевных или телесных, кажутся совершенно неспособными и ни к чему, и на лице их читать можно, что они тягостны самим себе. Пойдем вслед за сими людьми, наблюдая единодневные их деяния (ибо кто видел их день, тот видел и все другие) и мы весьма удивимся, что душа, до некоторых отличий показывающая свой ум и рассуждение, остается в полном бездействии относительно средств, могущих ее усовершенствовать. Ибо, вместо того, чтобы в покоях ходить из горницы в горницу, в городе из улицы в улицу; задирать, так сказать, прохожих, дабы свести с ними поверхние и пустые знакомства, услаждаться суетными забавами, с коими, яко единственною пищею праздные души, не можно расстаться без уныния; вместо того, говорю, чтобы каждый день доставлять таковое подлинно постыдное для разума упражнение, и возобновлять непрерывное круговращение сущих безделиц; уже ли не возможно обрести тысячи способов просвешать свой ум, управлять страсти, доставлять какую либо пользу обществу; словом: стараться быть лучшим, и следственно счастливейшим? От чего же, закосневая в таковом бездействии, более и более в оном углубляются? от того, что живут не зная для чего. |
|
|
