| Созданный Польской Церковью автокефалистский раскол Поликарпа (Сикорского) вскоре вступил в «евхаристическое» общение с самосвятами-липковцами, чем низвел себя на их уровень. После оккупации Югославии Германией в 1941 г. Зарубежный Синод оказался фактически в изоляции. В заседаниях Синода, как правило, принимали участие лишь два архиерея – сам Первоиерарх РПЦЗ митрополит Анастасий (Грибановский) и архиепископ Феофан (Гаврилов). Митрополит Анастасий смог покинуть Югославию лишь в 1943 г., для участия в Венском совещании. Остальное время, вплоть до эвакуации в 1944 г., архипастырь находился в Белграде, не имея возможности контактировать с епархиями и приходами Русской Зарубежной Церкви. Контакты руководства РПЦЗ с Поместными Церквами, кроме Сербской, приняли эпизодический характер. Общение с Вселенским Престолом также свелось к минимуму и выражалось в основном в сослужении клириков РПЦЗ и Западноевропейского экзархата. Окончание Второй мировой войны было ознаменовано улучшением отношений между Зарубежным Синодом и Вселенским Престолом. На фоне противостояния обеих Церквей с Москвой такое сближение было естественным. Но если для Зарубежной Церкви это противостояние было связано с неприятием советского режима и церковной политики Московской Патриархии, то интрига Константинополя была в другом. К тому времени Фанар постарался забыть, что когда-то поддерживал обновленцев, и теперь заверял московскую церковную власть в любви и единодушии. На самом деле в ход церковной истории уже неумолимо вмешалась «холодная война», и Поместные Церкви против своей воли были втянуты в политическую борьбу. Если сталинское руководство пыталось руками Московской Патриархии усилить свое влияние за границей, то Запад, чьим форпостом стал Фанар, старался этого не допустить. Разговоры о правах Московского Патриархата в православном мире в тот период были довольно популярны. Экзарх Московской Патриархии в Америке митрополит Вениамин (Федченков) , например, сообщил корреспонденту «Франс Суар» (9 апреля 1945 г.), что Председатель Совета по делам РПЦ Г. |
| Киприана с одним из немецких католических монахов: «Дивный старец этот В белой чесучовой сутане и с голубыми глазами, длинной седой бородой. Он из Кёльна. Мягкий рейнский, певучий говор. Много доброты и любви сквозит в его разговоре. Он тут 29 лет. Проговорили с ним больше часа очень сердечно, искренне о России, о русских паломниках, о Германии, её страданиях теперь и большевиках... И ни слова о папе, о “соединении“, о догматах. Как хорошо! И оба мы расстались очень сердечно. И сколько добра и ласки. Милый старичок. Это первый такой католик, которого я вижу. Так и хочется его назвать “батюшкой“» (16/29.09.1929). На фоне лояльного отношения Иерусалимского Патриархата к англиканам в 1920–1930-е годы и даже на фоне мягкого отношения к ним архиеп. Анастасия (Грибановского) позиция о. Киприана (Керна) выглядит более строгой: «После обедни с Владыкой и о. иеродиаконом Серафимом ездили по приглашению Vener. Stewart’a в St. George’s Church на поминальную службу по † Архиеп. Кентерберийском Рандаль-Давидсоне. Владыка облачился в мантию и пошёл вперёд, заняв место в “олтаре”. Я всё же предпочёл остаться позади, дабы не принимать молитвенного участия с ними и не входить в олтарь еретический. Хотя раньше мне это на первых порах приходилось проделывать и сопровождать туда владыку, но теперь я решил это прекратить. Как-никак вход в ихний олтарь во время службы есть уже некоторая форма общения и признания, а облачение, мантия без епитрахили и омофора, всё же к чему-то обязывает и подчёркивает эту молитвенную связь с ними. Этого быть не должно; и в наши лукавые дни, когда так легко сглаживается и теряется чувство церковности и православной каноничности, — это особливо неудобно» (19/1.06.1930). Любопытно, что в последующие годы архиеп. Анастасий станет первоиерархом весьма консервативной Русской Зарубежной Церкви, а о. Киприан — «парижским» богословом. При этом и в качестве первоиерарха архиеп. Анастасий будет одним из наиболее открытых «зарубежных» архиереев, а о. Киприан, со своей стороны, совместит интерес к другим конфессиям с верностью догматическому и каноническому устройству Церкви. |
| Тогда же митрополит Анастасий (Грибановский) в письме королю Сербии выразил верноподданнические чувства к королевской династии Сербии и просил считать русских эмигрантов в полном распоряжении верховной королевской власти и королевского правительства 178 . Эту же позицию глава церкви еще раз выразил в ноябре 1939 года в Послании по случаю очередной годовщины Октябрьской революции 179 . Начало Великой Отечественной войны 22 июня 1941 года в четыре часа утра без объявления войны германские войска вторглись на территорию Советского Союза. Уже полтора часа спустя министр иностранных дел СССР В. М. Молотов вызвал посла Германии В. Ф. Шуленбурга. Посол сообщил, что по поручению своего правительства он обязан вручить ноту следующего содержания: «Ввиду нетерпимой долее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации, подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные меры». На вопрос Молотова, что означает эта нота, Шуленбург ответил, что, по его мнению, это начало войны. От имени советского правительства Молотов заявил, что «до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому Союзу. Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и тем самым фашистская Германия является нападающей стороной». Войну ждали, к войне готовились. Еще в 1931 году Сталин в одном из своих выступлений так определил дилемму, которая с неотвратимой жестокостью встала перед Советской страной: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» 180 . К 1941 году, ровно через десять лет, СССР стал одной из трех-четырех стран в мире, способных производить любой вид промышленной продукции. Но скачок в развитии тяжелой индустрии, являющейся базовой для всего промышленного комплекса, в том числе и для военных нужд, был куплен дорогой ценой: тотальной административной коллективизацией деревни, низким уровнем жизни всего населения, ограничением прав и свобод граждан, всевластием карательно-осведомительной системы. |
| В 1910 году Василий Федорович закончил Заиконоспасское духовное училище и поступил в Московскую Духовную семинарию. С 14 лет он пел в церковном хоре Покровского храма, а впоследствии даже регентовал, организовав хор из прихожан. Василий был довольно высокого роста, тонок и даже худощав, с большим лбом, плавных и мягких очертаний, с сильно вьющимися волосами и всегда будто восхищенным выражением лица. Зрение слабое; Василий носил круглые очки, делавшие его похожим одновременно и на молодого ученого, и на художника. Одевался всегда очень опрятно, даже несколько чопорно. Движения порывистые и вместе суховато-вежливые. От него словно бы исходили неисчислимые потоки жизненной силы, сострадания и… страдания тоже. Россия находилась на пороге великой войны. Войну многие предчувствовали, но в целом общество думать о войне не желало. Жизнь государства нехотя катилась по привычной колее, но уже заметны были роковые сбои и общий разлад. Именно в такое время, на пороге войны, в преддверии почти полной неизвестности, Василий Надеждин пытался определить свое призвание. А ведь он был тогда молодым человеком. Душа его была полна намерений нечто в обществе изменить. Большое участие в жизни Василия принимал родственник по отцу архиепископ Анастасий (Грибановский). Василий в течение многих лет поддерживал отношения с Владыкой Анастасием. Писал письма, засыпал Владыку вопросами, пускался в многочасовые беседы о том или ином церковном правиле. Василий следовал указаниям Владыки со старательной точностью и трудов не боялся. Как узнаем впоследствии, Владыку несколько раз переводили с одной кафедры на другую. И Василий, когда позволяли обстоятельства, отправлялся в очередное путешествие: навестить Владыку. Владыку Анастасия, кажется, можно назвать духовным учителем Василия. Их отношения всегда носили отпечаток полной открытости, особенного внимания — с одной, и благодушного доверия, которое поддерживалось строгостью и опытом — с другой. В мае 1914 Владыка Анастасий получил назначение на Холмскую кафедру. |
| Причем, одни комиссары составляли опись изъятого, а другие забирали вещи, не оставляя никаких документов. Вскоре забрали последнюю пролетку и лошадь, корову, зимнюю карету и сани, а также и рабочие сани. 12 сентября из Москвы была получена телеграмма архиепископа Кишиневского Анастасия (Грибановского) с просьбой ускорить возвращение в Москву членов комиссии. А еще через две недели в Перми было получено известие, что следственная комиссия в Москву не вернулась. Вскоре в Перми поползли слухи об убийстве членов комиссии вблизи моста через Каму. Подробности убийства рассказал солдат, его участник, который после убийства лишился сна, вспоминая картину этого ужасающего злодеяния. В конце сентября 1918 года к епископу Феофану пришел председатель Соликамской земской управы Дмитрий Николаевич Антипин, скрывавшийся в это время от преследования большевиков, и попросил епископа назначить его куда-нибудь в село псаломщиком под другой фамилией. Желая спасти его от смерти, епископ Феофан распорядился выдать ему указ о назначении в храм псаломщиком под другой фамилией. Указ должны были подписать член Епархиального совета протоиерей Константин Шестаков и сотрудник Консистории Гавриил Петрович Желателев. Однако Дмитрий Николаевич не поехал на место, куда был назначен, остался в Перми, был опознан бывшим сослуживцем, перешедшим к большевикам, и арестован Чрезвычайной комиссией. При аресте у него был найден указ о назначении его псаломщиком. Вскоре в помещение Епархиального совета, находившееся в архиерейских покоях, пришел сотрудник Чрезвычайной комиссии в сопровождении вооруженного винтовкой красноармейца и арестовал протоиерея Константина Шестакова и столоначальника Консистории Гавриила Желателева. На другой день Гавриил Петрович был освобожден и пришел к епископу, чтобы рассказать о происшедшем. Он рассказал, что их арестовали по делу о назначении Антипина псаломщиком. Однако, документ о назначении был подписан не им, и потому его освободили. Выслушав его, епископ Феофан принял решение пожертвовать своей свободой, а может и жизнью ради спасения жизни ни в чем не повинного священника. |
| Владыка Митрофан (Зноско-Боровский), несколько лет прожил в Марокко с 1948 по 1959. В сане протоиерея он возглавлял русскую православную общину в Касабланке. С его именем связан определенный период расцвета в деятельности колонии наших соотечественников, второй эмигрантской волны, если можно применить это слово, к духовной жизни вынужденных страдальцев-изгнанников. Родился отец Митрофан в 1909, в западнорусской духовной семье, его отец служил священником в г. Брест-Литовске. М. Зноско-Боровский, для получения образования поступил на богословский факультет Варшавского университета. В 1932 переехал в Белград, как стипендиат Сербского патриарха Варнавы для учебы на богословском факультете университета. Затем, по возвращении в Польшу, Зноско-Боровский преподавал и с 1935 служил диаконом, а с 1936 священником в Никольской Братской церкви Бреста, где ему пришлось пережить советскую, затем немецкую оккупацию. Вместе с отступавшими немецкими войсками, перед угрозой Красной армии, протоиерей вместе с семьей ушел на Запад. В августе 1944 Германский митрополит Серафим (Ляде) выдал отцу Митрофану удостоверение о принятии в клир РПЦЗ. Зноско-Боровский с семьей проживал в это время в Вене, откуда по субботам и воскресеньям ездил в лагерь фирмы " Лейхметалл " в Берг-Энгерау, где опекал угнанных на принудительные работы соотечественников. В 1947 он оформлял документы для выезда в США, готовился принять приглашение на должность разъездного миссионера. Однако, как сообщает он в своей автобиографии: дело закончилось отказом, в июне того же года архиепископ Виталий ответил, что, к сожалению, не может выписать в Америку, ибо ему трудно обеспечить содержание такой большой семьи. Митрополит Анастасий (Грибановский) получил в апреле 1947 от владыки Нафанаила (Львова) письмо, в котором последний просил о назначении протоиерея Зноско-Боровского в Марокко. Таким образом, была решена судьба священника и вместе с тем наметились последующие страницы касабланской русской церковной истории. Прот. Митрофан прибыл в Марокко в 1948, и оставался здесь до 1959, когда выехал в США (в 1989 протоиерей овдовел и с 1992 призван к архиерейскому служению). Преосвященный владыка Митрофан был епископом Бостонским, викарием Нью-Йоркской и Восточно-Американской епархии, преподавал в Свято-Троицкой духовной семинарии в Джорданвилле. Скончался владыка в 2002 г. О времени проведенном в Марокко, Зноско-Боровский достаточно подробно излагает в своей книге " Хроника одной жизни: К 60-летию пастырского служения IX.1935-IX.1995 " . |
| Из письма императору Николаю II (29 декабря 1916 г.): …Десять дней молилась за вас, за твою армию, страну, министров, за болящих душой и телом, и имя этого несчастного [Г. Распутина] было в помяннике, чтобы Бог просветил его и... Возвращаюсь и узнаю, что Феликс убил его, мой маленький Феликс, кого я знала ребенком, кто всю жизнь боялся убить живое существо и не хотел становиться военным, чтобы не пролить крови. Может, ни у кого не достало смелости сказать тебе, что на улицах города, и не только там, люди целовались, как в пасхальную ночь, в театрах пели гимн, все были захвачены единым порывом — наконец черная стена между нами и нашим государем исчезла, наконец все мы услышим, почувствуем его таким, каков он есть. И волна сострадательной любви к тебе всколыхнула все сердца. Бог даст, ты узнаешь об этой любви и почувствуешь ее, только не упусти этот великий момент, ведь гроза еще не кончилась и вдалеке раздаются громовые раскаты. Елизавета Федоровна незадолго до гибели. Архивные фото и документы из музея Марфо-Мариинской обители милосердия. О смерти «Я не люблю это слово» Из писем великому князю Павлу Александровичу (31 марта 1905 г.) и княгине З.Н. Юсуповой (1 июля 1908 г.): Но все же смерть остается разлукой. Я не люблю это слово; думаю, те, кто уходит, подготавливают для нас дорогу, а наши здешние молитвы помогают им расчистить путь, по которому нам предстоит пройти. Письмо Великой княгини Елизаветы Федоровны сестрам обители, написанное после ареста, по дороге в Алапаевск. Последние слова заботы и утешения. Из музея Марфо-Мариинской обители милосердия (Москва) До последних минут Из воспоминаний монахини Надежды (в миру – Зинаиды Бреннер (1890—1983 гг.),, бывшей насельницы Марфо-Мариинской обители): На вопрос, какую добродетель Елизавета Феодоровна почитала большей, матушка Надежда ответила: «Милосердие. Причем, во всяком самомалейшем его проявлении». Милосердной она была до последних минут своей светлой жизни: Из послания митрополита Анастасия (Грибановского, РПЦЗ), посвященного «Светлой памяти Великой Княгини Елизаветы» (Иерусалим, 5/18 июля 1925 г.): |
| Они рисковали, что их самих выдадут советским органам, но оставались со своей паствой, готовые до конца разделить судьбу тех, кому пытались помочь. Осенью 1945 г. все «русские обитатели» польского Венторфа получили свой лагерь Фишбек. При этом уже в лагере о. Виталий оформлял поддельные паспорта, продолжал помогать бывшим советским гражданам в борьбе за сохранение статуса DP в надежде на дальнейшее расселение. По свидетельству заместителя главного редактора издательства «Посев» Владимира Самарина 1,5 тыс . человек, проживавших в лагере Бергедорф «на птичьих правах», получили документы, «несколько упрочившие их положение» [Самарин, 6–7]. На все попытки представителей английского командования поставить под сомнение законность таких документов о. Виталий отвечал: «Наш храм официально признан здешними английскими властями, а бумаги с нашей печатью обладают силой документа» [Пашин, 260]. Свидетели тех дней вспоминают, как о. Виталий разъезжал в рясе на мотоцикле и доставал документы для тех, кто не хотел возвращаться в СССР. «Однажды он даже лег на пути грузовика, вывозившего DP на выдачу, и сумел предотвратить расправу!» [Соколова]. Спасал православных беженцев от насильственной выдачи и еп. Афанасий (Мартос). Через священников своего викариатства он выдавал метрики, в которых значилось, что человек родился до начала Второй мировой войны не на территории Советского Союза, а в любой другой стране, что давало право бывшим гражданам СССР не возвращаться на историческую родину [Корнилов. На службе, 31]. Духовенство лагеря Менхегоф также участвовало в защите прав и спасении бывших советских граждан от выдачи их «красному молоху», несмотря на то, что члены UNRA неоднократно их предупреждали о невыполнении требований содействия делу репатриации. Огромную помощь в этом деле им оказывал митр. Анастасий (Грибановский) [Митрофан, 192]. Помимо пастырского попечения священнослужители уделяли большое внимание духовному просвещению. В лагерях регулярно проводились просветительские беседы. |
| Русская государственность в своем историческом шествии огосударствила и, значит, цивилизовала необъятные пространства и многочисленные первобытные племена Европы и Азии; многочисленнейшему населению она давала мир, покоящийся на твердом законном порядке: как некогда говорили о рах Romana, можно и должно говорить о рах Rossica. Самым своим существованием русская государственность отстояла славянство как особый культурно-исторический тип». Вот об этом мы и спорим. Именно в признании или непризнании правомерности такого подхода и лежат наши основные разногласия с господами Афанасьевым и Яновым. Попытки же наших либералов привлечь в союзники (см. материалы дискуссии вокруг статьи В.В. Буреги) историков–эмигрантов, и более того иерархов Русской православной церкви за рубежом – митрополитов Антония (Храповицкого), Анастасия (Грибановского), Евлогия (Георгиевского) вообще антиисторичны. Размышляя над опытом России в ХХ веке и уроками гибели российской империи митрополит Антоний давал однозначные ответы и так писал об основных виновниках: « Денационализированное общество зашло столь далеко, что ненавидит уже не пороки, а самую Россию». При этом главная причина этой ненависти – «не злая воля, а совершенное незнание России русскими же. Язык, история отечества, в особенности основы Православия оказываются за пределами интересов образованного класса –»причина глубокого упадка Отечества не в нескольких ошибках последнего царствования и не в нескольких неправильных шагах общественных деятелей, а в потере самой общественной перспективы и правительственными сферами и еще более самим русским обществом… Возрождение возможно лишь под условием восстановления правильных воззрений на нашу жизнь и на Русь в умах передовых деятелей, что в настоящее время – время истинного покаяния и отрешения от прежних предрассудков – гораздо легче, чем… в дореволюционный период» (Словарь к творениям Достоевского. София, 1921) Способность осмыслить исторический опыт, в конечном счете, и определяет то, чем является активная часть общества: «фельдфебелями цивилизации» – определение для воинствующих либералов митрополита Антония, «мыслящим тростником» – как называл российскую предреволюционную интеллигенцию митрополит Анастасий, или может быть даже более современно и грустно – «офисным планктоном». |
| Нами обнаружены архивные материалы, свидетельствующие о поддержке, которую оказывали Д.А.Хомяков и Н.М.Павлов редактору " Мирного труда " , профессору А.С.Вязигину. В письме к К.П.Победоносцеву от 10 октября 1904 г. по поводу статьи Д.А.Хомякова " О классицизме " Н.М.Павлов высоко отзывается о А.С.Вязигине, как о " достойном всякой поддержки " редакторе " очень симпатичного по направлению, журнала " Мирный труд " , " гонимому многокрайними недоброжелателями русско=православного направления " (когда в 1907 г. А.С.Вязигин был избран в III Государственную Думу, Д.А.Хомяков прислал краткую поздравительную телеграмму: " Поздравляю, выручайте. Хомяков " ). Д.А.Хомякова выступил одним из основателей Союза Русских Людей в Москве в апреле 1905 г. вместе с И.Ф. и Ф.И.Тютчевыми (сыном и внуком поэта), Д.И.Иловайским, будущим митрополитом Анастасием (Грибановским), в ту пору архимандритом, ректором Московской духовной семинарии, С.Ф.Шараповым и другими известными московскими общественными деятелями. В январе 1906 г. было опубликовано " Обращение Русского Собрания к единомысленным партиям, союзам и русскому народу по поводу Манифеста 17 октября " . В нем содержался призыв ко всем русским людям, разделявшим программные положения Русского Собрания, " сплотиться, объединиться и образовать Всенародный Союз приверженцев Самодержавия, чтобы согласованно и в одном направлении действовать на предстоящих выборах в Государственную Думу " . Здесь же разъяснялось, что Манифест 17 октября не вводит конституционную форму правления и не должен повлечь за собой переработку Основных Законов Российской Империи. Д.А.Хомяков подписал одобрительный отзыв на это обращение. Он был близок к Кружку ищущих христианского просвещения (в историографии его поминают и под другим названием - " новосёловский кружок " ). Во время работы Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 гг. (по свидетельству еп. Григория (Граббе)) для бесед к Д.А.Хомякову приходили архиеп. Антоний (Храповицкий), архиеп. Анастасий (Грибановский) и др. |
|
|
