| Итак, первый храм к Крещению Руси в Киеве уже был. Но он явно не мог соответствовать статусу главного храма христианского государства, каковым при равноапостольном Владимире стала Русь. Уже на следующий год после крещения киевлян, как пишет летопись: « Володим ер помысли создати церковь Пресвятыя Богородица и послав преведе мастеры от Грек». Новый храм, называемый Десятинной церковью, был построен в 996 году как кафедральный собор Русской Церкви византийскими мастерами из камня, что в ту пору для Руси считалось новшеством. Стоял он неподалеку от княжеского дворца. Название «Десятинный», скорее всего, связано с тем, что первым настоятелем нового храма был вывезенный из Херсонеса священник Анастас Корсунянин, которому, согласно летописи, князь Владимир поручил сбор церковной десятины. Храм во многом разделил судьбу самого Киева - в 1242 году он был разрушен монголами. В 30-х годах XVII века по инициативе киевского святителя Петра Могилы на руинах древнего храма была построена небольшая церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы. А в XIX веке возвели новый грандиозный собор, который просуществовал до 1928 года, когда по приказу безбожной власти он, как и при монголах, был разрушен. В настоящий момент от первого храма Киевской Руси сохранились только фрагменты древних фундаментов. Недалеко от них действует маленький монастырь , основанный в память о поруганной святыне. Софийский собор. Единственный сохранившийся древнерусский храм с византийскими мозаиками Отделка мозаикой - техника довольно сложная и дорогая. Но киевские князья пытались равняться с византийскими императорами, и потому ряд столичных храмов, как и византийских, был украшен мозаикой. Увы, до наших дней дошел только один такой храм - собор св. Софии. Конечно, мозаикой отделывались также и другие церкви города: уже упомянутая Десятинная церковь, Успенский собор Киево-Печерской Лавры и Михайловский Златоверхий собор. Но от этих убранств почти ничего не осталось. Только некоторые мозаики Михайловского Златоверхого собора были сохранены, и ныне их можно увидеть на хорах Софийского собора и в Третьяковской галерее в Москве . А вот в Софийском соборе все мозаики находятся на своем месте. Об этом смотрите наш специальный материал . Сохранившиеся автографы киевских князей |
| Таким образом, новая церковь стала местом сбора поступлений с княжеского двора — десятины. Для заведования такой ее деятельностью был назначен верный Владимиру человек, который оказал ему неоценимую услугу — помог овладеть Корсунем,— Анастас Корсунянин. Его упоминание в Повести и в Памяти и похвале наряду с попами (Владимир «поручи ю (церковь.— Я.Щ.) Анастасу Корсунянину и попы корсуньския пристави служите в ней») позволяет считать, что это доверенное лицо не было священником церкви, но имело другие, хозяйственные функции. Анастас выполнял их не только при Владимире, но и позднее, при Ярославе, так как, по сообщению Повести, Болеслав Храбрый, захватив Киев в 1018 г., приставил к своим награбленным богатствам «Настаса десятиньного» , доверяя ему за его измену, как в свое время Владимир, распоряжение хозяйством. Княжеской десятиной обеспечивалась не одна церковь Богородицы, но и другие киевские и провинциальные церкви, и функцией нового учреждения и его хозяйственного главы должны были быть сбор и распределение этих средств. Судя по свидетельству Слова о чуде Климента Римского, при церкви существовал клирос, который автор Слова называет старшим клиросом (в Киеве?), т. е. он должен был существовать с момента создания церкви . Десятинная церковь наряду с кафедральным митрополичьим Софийским собором в XII—haчaлe XIII в. была хранительницей больших ценностей, имевших не только религиозный характер, как, например, мощи, иконы, но и материальных — золотые и серебряные изделия с драгоценными камнями и пр. На это указывают сообщения о разграблениях ее в ходе княжеской борьбы за Киев. Так, в 1171 и 1203 гг. после взятия Киева наряду с другими соборами и монастырями была разграблена и Десятинная церковь . Можно думать, что само учреждение митрополии и содержание значительного штата священно- и церковнослужителей требовало предварительного определения тех источников, которыми он мог быть обеспечен. Так было с учреждением и Смоленской епископии в 1136 г.: средства, на которые она должна была существовать, были определены и выделены заранее, и об этом был поставлен в известность грек — кандидат в епископы . Создание Десятинной церкви в качестве государственного института кня-жеско-церковного сотрудничества подготовило предстоящее учреждение митрополии — значительно более сложного внутри- и внешнеполитического учреждения; И вместе с тем эта древняя церковь продолжала нести не только литургические, но и хозяйственные функции и во время существования митрополии не только в пору общегосударственного, общерусского единства в XI в., но и позднее, вероятно до тех пор, пока, как будет показано ниже, сама десятина не уступила свое место в системе обеспечения церковной организации другим его формам, т. е. до XIII в. На сохранение ее «десятинных», фискальных функций в XII в. указывают названные свидетельства памятников этого времени. |
| В любом случае имеющиеся источники дают понять, что 1-й Новгородский владыка занимал кафедру довольно долго. Удивительно при этом, что ни в одном из летописных повествований о событиях, связанных с Новгородом и относящихся к 1-й трети XI в., епископ Иоаким как действующее лицо не упоминается. Между тем поддержка и благословение владыки была бы для Ярослава Мудрого нелишней после смерти Владимира Святославича в 1015 г., когда Новгород, как известно, стал опорным пунктом Ярослава в его борьбе за киевский престол со Святополком Окаянным. Летописец упоминает новгородских «мужей», «бояр», посадника Коснятина Добрынича, «старост», вообще «новгородцев», «варягов», но не епископа . Впрочем, следует заметить, что и Киевские митрополиты конце X – 1-й трети XI в. не фигурируют в начальном летописании ни разу. Из начального летописания следует, что Анастас Корсунянин, которому было поручено хранение церковной десятины, в 1018 г. добровольно принял сторону врагов Ярослава и вывез с ними из Киева ценное имущество, хранившееся в Десятинной церкви . Вряд ли Ярослав простил ему это, утвердившись, наконец, на киевском столе. Соответственно могло поменяться и его отношение к клиру церкви Пресвятой Богородицы – «корсунским попам», в том числе к тем из них, кто уже получил к тому времени епископское достоинство. В таких обстоятельствах, когда материальное содержание церкви и в значительной степени распоряжение епископскими кафедрами находились в руках киевского князя, Иоаким в конце 10-х гг. XI в. мог де-факто лишиться архиерейства по воле Ярослава как принадлежавший к кругу клириков, утратившему его личное доверие (при сохранении сана, поскольку Константинополь наверняка не мог одобрить свержение епископа-грека с кафедры по воле местного князя). Согласно более позднему новгородскому летописанию («Летопись Авраамки» конца XV в., «Летописец новгородский церквам Божиим» XVII в.), при Иоакиме, причем уже в 998 или даже в 989 г., в Новгороде были построены 12 или 13-главый Софийский собор, церковь Иоакима и Анны и даже Десятинный монастырь . Древность этого известия вызывает, однако, определенные сомнения. Деревянный собор св. Софии в Новгороде к 1045 г., несомненно, существовал (под этим годом в Синодальном списке НПЛ, а под 1049 г. – в НПЛмл. говорится о пожаре, уничтожившем этот храм ). Но как долго простоял 1-й собор, остается неизвестным, поскольку о времени закладки церкви ранние летописи не сообщают. Крайне сомнительно, что новгородская деревянная София могла быть поставлена раньше киевской (так полагал и Я. Н. а 1-е упоминание киевского кафедрала в источниках относится только к 1017 г. В конце X в. главным храмом Киева, несомненно, стала Десятинная церковь, клириком которой до поставления в епископы был Иоаким. Первое достоверное упоминание деревянной новгородской Софии относится ко времени епископства Луки (см. ниже), при котором, вполне допустимо, 1-й соборный храм с таким посвящением и был возведен. |
| В это смутное для Руси время происходит еще одно событие, сильно повлиявшее на дальнейшую судьбу Русской Церкви. В 1014-1019 г.г. между болгарами и греками проходила ожесточенная война. Ее итогом явился полный разгром державы болгарского царя Самуила императором ромеев Василием II, за что он и был прозван «Болгаробойцей». После победы греков Болгария стала провинцией империи, а болгарские архиепископы Охридские, доселе бывшие полностью автокефальными, фактически утрачивают свою самостоятельность и подчиняются Константинопольскому патриарху. Мы уже упоминали о гипотезе Приселкова и Карташева, которые полагали, что при святом Владимире Русская Церковь входила в юрисдикцию Охридской архиепископии, дабы избежать политической зависимости от греков. Теперь же ситуация меняется в корне. Охридский архиепископ Иоанн после падения Болгарского царства теряет свою самостоятельность. Вместе с этим неизбежным оказался и переход Русской Церкви в юрисдикцию Константинополя. Первой реакцией на подобные перемены стало бегство на Запад Анастаса Корсунянина, который, возможно, был при Владимире епископом или наместником Охридского архиепископа в Киеве, лишь номинально подчиняясь последнему. Во всяком случае, позднейшая летопись, не называя его епископом (быть может, в угоду последующим греческим митрополитам), говорит о том, что именно Анастасу Владимир поручил главный храм Русской Церкви - Десятинный. Анастас бежал в Польшу вместе со Святополком, понимая, что ему придется не только подчиниться грекам, но и ответить за свое " предательство " в Херсонесе. Однако, можно думать, что последовавшее за разгромом Болгарии возвращение Русской Церкви в юрисдикцию Константинополя первоначально было опосредовано через продолжавшееся на первых порах вхождение Киева в состав Охридской архиепископии. Косвенным подтверждением этому является содержащееся в древнейших редакциях жития свв. Бориса и Глеба сообщение о перенесении мощей святых Бориса и Глеба в храм-усыпальницу, построенный Ярославом Мудрым в Вышгороде. Это событие положило начало местному почитанию князей-страстотерпцев. Рассказ об освящении храма в Вышгороде содержит упоминание о том, что Ярослав тогда " повеле призвати архиепископа Иоанна, тогда пасущу ему Христово стадо разумных овец его. Архиепископ же, остав, постави попы и диаконы ти тако отъиде в свою kaфoлukahu-ukлucia " . Очевидно, что архиепископ приглашается на Русь откуда-то извне. Да и название соборной церкви по-гречески скорее всего свидетельствует о том, что архиепископ резидирует вне пределов Руси. Кроме того, предание указывает на митрополита Иоанна I как на автора службы святым Борису и Глебу. В таком случае трудно представить, чтобы митрополит-грек в совершенстве владел славянским и занимался славянской гимнографией. А вот болгарин вполне мог бы написать службу русским святым. |
| Эти слова находили подтверждение и между городскими старцами, и между теми из бояр Владимира, которые не бывали в Константинополе – у них было свое туземное доказательство в пользу христианства: «Если бы дурен был закон греческий, – говорили они, – то бабка твоя Ольга не приняла бы его; а она была мудрее всех людей». Заметим еще одно обстоятельство: Владимир был взят из Киева малолетним и воспитан в Новгороде, на севере, где было сильно язычество, а христианство едва ли знакомо; он привел в Киев с севера тамошнее народонаселение – варягов, славян новгородских, чудь, кривичей, всеревностнейших язычников, которые своим прибытием легко дали перевес киевским язычникам над христианами, что и было причиною явлений, имевших место в начале княжения Владимирова; но потом время и место взяли свое: ближайшее знакомство с христианством, с Грециею, приплыв бывальцев в Константинополе должны были ослабить языческую ревность и склонить дело в пользу христианства. Таким образом, все было готово к принятию новой веры, ждали только удобного случая: «Подожду еще немного», – говорил Владимир, по свидетельству начального летописца киевского. Удобный случай представился в войне с греками; предание тесно соединяет поход на греков с принятием христианства, хочет выставить, что первый был предпринят для второго. Владимир спросил у бояр: «Где принять нам крещение?» Те отвечали: «Где тебе любо». И по прошествии года Владимир выступил с войском на Корсунь. Корсунцы затворились в городе и крепко отбивались, несмотря на изнеможение; Владимир объявил им, что если они не сдадутся, то он будет три года стоять под городом. Когда эта угроза не подействовала, Владимир велел делать вал около города, но корсуняне подкопали городскую стену и уносили присыпаемую русскими землю к себе в город; русские сыпали еще больше, и Владимир все стоял. Тогда один корсунянин именем Анастас пустил в русский стан ко Владимиру стрелу, на которой было написано: «За тобою, с восточной стороны, лежат колодцы, от них вода идет по трубе в город, перекопай и перейми ее». |
| Давняя идея о хронологически нерасчлененном нарративе, предшествовавшем собственно летописанию, редко подвергается сомнению. Вслед за А. А. Шахматовым и Д. С. Лихачевым его чаще всего относили к 30–40-м годам XI в., но сейчас все большее количество сторонников приобретает датировка временем Владимира (Назаренко 2001. С. 435–450; Гиппиус 2012. С. 49–60) или первыми же годами после его кончины (Цукерман 2009. С. 189–229; Михеев 2011). А. А. Шахматов (1908. С. 142–143, 566) считал упоминание о мощах в статье 6496 (988) г. добавлением, сделанным при включении в летопись «Корсунской легенды», которое (включение) исследователь относил к концу XI в., и потому опустил это упоминание в своей реконструкции печерского свода, предшествовавшего «Начальному своду» 1090 – х гг. Аргумент при этом был один: слова «...и Настаса, и попы Корсунски», непосредственно за которыми следует интересующее нас «с мощми святаго Климента и Фива, ученика его», должны восходить к «Корсунской легенде», потому что Анастас Корсунянин упоминается в рассказе о Десятинной церкви, а корсунские священники – в рассказе о крещении киевлян, между тем этот последний, так же как и «подробности о построении церкви св. Богородицы принадлежат несомненно Корсунской легенде». Не можем последовать за этим рассуждением. То, что Анастас – лицо реальное и действительно был приставлен Владимиром к церковной казне в Десятинной церкви – факт, ибо никак невозможно отнести к «Корсунской легенде» сообщение о предательстве Анастаса и передаче им казны польскому князю Болеславу Храброму в 1018 г. (ПСРЛ 1. Стб. 144; 2. Стб. 131). Собственно, это следует и из логики самого А. А. Шахматова, согласно которой реальный Анастас заменил некоего «варяга Жьдьберна» «Корсунской легенды». Когда? Естественно, при обработке «Корсунской легенды» летописцем. Поэтому не думаем, чтобы упоминание об Анастасе можно было бы считать признаком использования «Корсунской легенды» со стороны летописца. В той же мере бесспорной реальностью является и перенесение в Киев мощей свв. Климента и Фива. Как уже было отмечено выше, в летописи о мощах говорится только в ряду богослужебных предметов, вывезенных князем Владимиром из Корсуня, тогда как в известии о закладке Десятинной церкви и передаче ей всего добытого в Корсуне в статье 6499 (991) г. о них умалчивается. |
| Херсонес являлся оплотом византийского господства на Черном море Важно отметить, что Херсонес являлся оплотом византийского господства на Черном море, одним из жизненно важных узлов экономических и торговых связей империи. Поэтому удар по городу весьма ощутимо действовал на Византию. Осажден Херсонес был князем Владимиром в 988 году. При этом город показал незаурядную стойкость в обороне. Например, когда осаждавшие делали насыпь вокруг городских стен, то корсуняне, прокопав тайный подкоп под стеной, выносили землю снизу и тем самым уничтожали насыпь. После девятимесячной осады, отчаявшись в успехе предприятия, Владимир уже думал отступить, но в это время один из горожан, по имени Анастас, пустил в русский стан стрелу с запиской, в которой говорилось: «За стенами с восточной стороны находятся наши колодцы, из которых вода протекает по трубам в город; перекопай их и перейми воду». Как впоследствии оказалось, Анастас был священником. Что подвигло его оповестить князя Владимира, летописи умалчивают, однако его совет сыграл решающую роль во взятии города. Известно, что после событий, связанных с Херсонесом, Анастас последовал за князем Владимиром, участвовал в Крещении киевлян и занимал одно из первых мест в зарождавшейся Русской Православной Церкви. Что же касается его записки, то, прочитав ее и взглянув на небо, Владимир сказал: «Если только Господь поможет мне взять этот город, то я крещусь». Колодцы были перекопаны, в городе наступила жажда, и Херсонес сдался Владимиру. Императорам Василию и Константину князь Владимир послал весть, что если они не отдадут ему сестру в жены, то он пойдет на Константинополь. В то время Византия испытывала разные проблемы и нужды, вести войну с Владимиром у нее не было сил. Василий и Константин дали окончательное согласие на свадьбу и направили Анну в Корсунь, только напомнили, что вступить в брак она должна с христианином, а не язычником. Владимир ответил: «Я давно испытал и полюбил греческую веру». В Корсунь царевна Анна прибыла в сопровождении священников. Всё шло ко крещению великого князя. Конечно, его ум и военная сила решили достаточно много. Однако для наглядного, очевидного убеждения в события вмешался непосредственно Сам Бог: князь Владимир разболелся глазами, ослеп. Узнав об этом, царевна Анна послала сказать ему: «Если желаешь выздороветь, то поскорее крестись». Тогда-то Владимир приказал приготовить всё необходимое для святого Крещения. |
| Зависимость повествования редакции А от летописи типа Софийской I очевидна, потому что только в XV веке появляется название церкви св. Иакова, где крестился Владимир Святославич (в Лаврентьевской летописи церковь называлась св. Василия, в Новгородской I – св. Василиска, в Радзивиловской – св. Богородицы, в Ипатьевской – св. Софии), только в XV веке Анастас Корсунянин стал называться иереем, чем и вызвано ошибочное отождествление с ним корсунского епископа (такая же ошибка в редакциях Жития св. Владимира, составленных в XV столетии). Важно отметить, что летописный источник Повести о Николе сближается с Московским сводом 1479 г. В Московском своде читается: «Володимер рече … поистинне велик Бог христианск» 768 , что ближе к тексту Повести.Выявленные совпадения дают некоторый материал о соотношении редакций Повести о Николе Заразском. Именование императоров Василия и Константина – «Парфиенитос, православный», присутствующее в первоначальном виде редакции А и заимствованное из известной статьи «Царие, царьствующии в Констянтине граде, православнии же и еретици» 769 , пожалуй, читалось и в оригинале Повести, поскольку приверженность к православию царицы Анны отмечается далее всеми редакциями. Но редакция А содержит и ошибочные чтения: «ничто же не видяше» вместо правильного «не видяше ничто же» редакций Б х и Б2 и неуместное добавление, что Владимира крестили «вне града Херусони», когда выше было написано, в соответствии с источником, о крещении Владимира в церкви св. Иакова «посреди града». Таким образом, редакция А, лучше сохраняя отдельные чтения оригинала Повести, вместе с тем уже и отклонилась от него. Ошибки имеет редакция Б х : в первых двух упоминаниях царицы Анны она названа «царевной», хотя дальше говорится о невесте – «царице» и попах «царицыных», корсунянин Анастас именован Анастасием. В редакции Б2 Никольская церковь определена стоящей «посреди града, близ торгу, близ церкви». Слова «близ торгу» отсутствуют в А и Б х , а на их вставной характер указывает неуклюжее повторение предлога «близ». Вставка порождена вторичным обращением к тому же самому летописному источнику (ср. тексты). Итак: каждая из редакций А, Б х и Б2 имеет вторичные чтения, и ни одна из них не могла служить оригиналом для других – все они восходят к общему протографу. |
| Имя «Ижьбернъ» Г. М. Халанский интерпретировал как Skibjorn или Sigbjorn. Но оно транскрибировалось бы на русский язык как Шихберн. Такое имя носил посол Сфандр (Svanheidr) – жены Улеба (Oleifr), подписавшей вместе с другими родственниками Игоря договор с греками 944 г. 656 Ижьберн могло получиться из Ingibjorn. Это довольно редкое имя, например, в «Круге земном» Снорри Стурлусона оно встречается всего один раз. В Распространенном ПрЖ по спискам Рум. 435 и ГИМ, Син. 639 имя варяга передано как «Ждьбернъ». Это уже второй этап русификации. Известно мирское имя Жидята второго Новгородского епископа Луки (1036–1060). Очевидно, агиограф превратил непонятного ему Ижьберна в более привычное для слуха имя. В списке РГБ, ОР, ф. 113 (Волок.), 654 читается «Жьберн», но сам текст сильно отличается от двух других списков. В Особом житии в качестве посла сначала в Корсунь, а затем к императорам упоминается воевода Олег (Helgi). Исследователи считали, что это имя заимствовано из преданий о князе Олеге, но вероятнее всего оно фигурировало в варяжской саге о взятии Корсуня. Авторы двух самостоятельных версий взятия Корсуня не знали о рассказах друг друга. Такая же ситуация выявляется в летописных описаниях Любечской битвы 1016 г. Ярослава Владимировича со Святополком Ярополчичем. В киевской версии, сохранившейся в «Повести временных лет», сказано, что новгородцы решились, наконец, напасть на вражеский лагерь, потому что их обидели насмешки киевлян. В Новгородской 1 летописи младшего извода воспроизведение Начального свода заканчивается 1015 г. Дальше начинается местный летописец, в котором сказано, что у Ярослава в лагере Святополка был «мужь въ приязнь» (ср. «приятеля Ижьберна»). Он и сообщил, что нападать следует в этот вечер. Почему, выясняется опять из киевского рассказа: этой ночью Святополк дал пир дружине. В предании, сохранившемся в Десятинной церкви, говорилось о корсунянине Анастасе, который указал Владимиру расположение водопровода. Когда в Киеве была построена каменная церковь Богородицы, именно ему князь «вдасть десятину», т. е. назначил экономом. В Новгородской 1 летописи младшего извода в статье 6499 г., где говорится о закладке храма, Анастас назван «иереем». В двух других случаях, в описании осады и в статье 6504 г., где и говорится о даровании десятины, он упоминается только как «корсунянин». Следовательно, в Начальном своде о его «иерействе» не говорилось, это поправка новгородского летописца. В «Повести временных лет» сказано, что впоследствии Анастас предал сына Владимира Ярослава и в 1018 г. был приставлен к вывезенной теперь уже из Киева боевой добыче. На этот раз греку удалось втереться в доверие к польскому князю Болеславу, который захватил стольный город под предлогом помощи своему зятю Святополку. |
| Исторический срок этого подчинения для русской церкви однако быстро приближался. Болгарское поражение 1014 г. было своего рода memento mori для Анастаса. И этот несомненный карьерист заблаговременно «сменил вехи». Он убежал со Святополком (т. наз. Окаянным) в Польшу. Возвращался с ним и его тестем, польским королем Болеславом, временными победителями, в 1018 г. в Киев. А в следующем году исчез вместе с ними, когда завладел Киевом снова Ярослав. Анастас и Иоаким – оба корсуняне могли быть и болгарами, говорившими по-гречески и греками, говорившими по-славянски (население колонии херсонисской было очень смешанное из всех частей империи). Но во всяком случае для греков Анастас был изменник, и ему нужно было уносить ноги от греческой власти, ставшей с 1018 г. над архиепископом Иоанном. Последнему императорским хрисовуллом еще оставлена была тень автономии, но по смерти его в 1037 г. над болгарской церковью уже поставлен был грек – Лев. И в связи с этим пред Киевским князем Ярославом Владимировичем встал уже неустранимый факт, так сказать автоматической подчиненности русской церкви КПльскому патриарху. Посредство Ахридской архиепископии теряло свою прежнюю силу. Ярослав должен был принять каноническое грековластие. Вот почему именно в 1037 г. Киев получает своего первого митрополита Феопемпта-грека, а Ярослав впервые заложил митрополию, т. е. резиденцию митрополита, и построил первую для греков кафедральную церковь Св. Софии (как бы в подражание КПлю) с выдающимся великолепием, которое должно было затмить роскошь и славу Владимирова кафедрального храма Успения Пр. Богородицы. Для греков последний стал неприятным символом русской автономии под покровительством болгар. Десятинный храм отошел в тень и забвение, несмотря на то, что и в нем покоились останки и самого крестителя Руси, и его греческой супруги Анны, и его блаженной бабки кн. Ольги. Все как бы зачеркивалось, словно схизматическое. Можно себе представить, что грекам были неприятны все нестираемые памятники церковной грекофобии и болгарофильства кн. |
|
|
