| 416 Явившись в С.-Петербург 29 дек. 1804 г., Евгений прожил там до 9 марта 1805 г. «Важнейшее мое занятие в Петербурге, сообщал он тому же Македонцу от 31 марта, было планы о реформе и новых штатах всех духовных училищ. Проэкт мой читан (в марте же) Государю и отменно уважен. 417 Теперь он в Синоде...» 418 В копиях перешел, затем, проэкт: к м. московскому Платону, к ректору моск. дух. академии Моисею (Платонову), к преосвященным – Феофилакту (Русанову) , еп. калужскому, тульскому Амвросию (Протасову), курскому Феоктисту (Мочульскому) и др. 419 , а в конце концев – к «Комитету о усовершении духовных училищ», организованному 29 ноября 1807 г. и открывшему свои заседания 3 декабря. Комитета этот первее всего и обязывался рассмотреть и окончательно обсудить Евгениевский «План, при указе обер-прокурором св. Синода предложенный». 420 По обсуждении, он многое из него принял, но более того отверг, как видно из сравнения проэкта преосв. Евгения с «Докладом и начертанием» комитета, составленным знаменитым Сперанским и в 1809 г. опубликованным в печати. 421 Что именно принял, что отверг и каков был самый проэкт, о том говорит здесь не место, тем более, что относительно этого предмета написана нами особая статья 422 . Обратим лишь внимание читателя на неназванную часть проэкта, именно на часть историческую, в сокращении вошедшую и в комитетский «Доклад» (стр. 2–8), a полностию вошедшую в нашу статью. 423 Желая найти для себя точку отправления и показать, кому следует, необходимость такой, а не иной духовно-учебной реформы, преосвящ. автор должен был непременно оглянуться на пройденный нашими школами вековой путь. С этою целию он и составил историческую записку или историческое обозрение, разделенное им на 4 отдела: «1) Показание польз, происходящих от духовных училищ; 2) обозрение учреждений по учебной части; 3) обозрение учреждений по экономической части; и 4) показание недостатков духовных училищ как по экономической, так и по учебной части.» Записка эта вызвала со стороны современников вполне справедливый и заслуженные похвалы. |
| Тетушка снисходительно улыбалась. Она ничего не боялась на свете, и, всякий раз, как лошади ее носили, твердо сидела на своем месте, и никогда не была выкинута из экипажа. Мы тронулись. Он продолжал о чем-то кричать, пересыпая свои неслышные уже слова возгласом – «Машинька, Машинька», – хохотал и, вместе с тем, усердно крестил экипаж. Мы ночевали в уездном городе за 40 верст; выехали дальше в 6 часов утра, и среди дня кормили раз. К вечеру мы приехали в деревню, где была подстава, и, взяв свежих лошадей, которых берегли меньше, чем дорогую четверню вороных, отправились дальше. Наш последний переезд на вороных был очень приятен. Мы были уже в Калужской губернии. Пригожие девки и бабы с граблями на плечах провожали скрипучие воза с высоко наложенным, свежим на вид и пахучим сеном. В воздухе стояло здоровое веселье, а от реки несло прохладой и простором. Гаснувшее небо ласково покрывало это раздолье, и уже видны были еще не яркие первые звезды. Пока перепрягали, от пожилой бабы, которой лица я уже не мог в темноте различить, я успел выслушать преромантическую историю. И от этого стало как-то еще лучше. Из коляски сделали карету. Мы разместились лежа, объяснили кучеру, что он должен ехать все большаком, пока на рассвете не попадет в уездный город Серпейск, где будем кормить, и мы тронулись. Предстоял по холодку, не спеша, большой переход в 50 верст; затем, после четырех кормежек, в начале следующей ночи мы думали быть в Оптиной. Мы все скоро уснули. Когда я проснулся, мы стояли на узкой дороге, пролегавшей среди молодого леса. Вадим, возбужденно говоря с кучером, вылезал из коляски. Ночь кончалась, и сверху на дорогу прокрадывался белесоватый свет. Было ясно, что мы сбились с пути, и потеряли большак, так как находились на узком проселке. Кучер заснул, лошади свернули с большой дороги, и, не управляемые им, бежали, пока он не проснулся. Прекратив крики Вадима, который жестоко распекал кучера, тетушка велела ехать дальше. Мы должны были встретить какое-нибудь жилье или прохожих. |
| По предначертанию оному предмет установления Академии предположен троякий: 1) образование духовного юношества к высшим духовным должностям, 2) распространение и поощрение учеников своего Округа, 3) управление своего Округа. По сим трём предметам Академия делится вообще на 4 главные Отделения. Первое Отделение содержит в себе учебную часть или Академический Институт. А предметы учения: I) класс словесных наук, II) класс Исторических наук, III) класс Математических наук, IV) класс Философских наук, V) класс Богословских наук, VI) класс языков. На содержание Академии Санкт-Петербургской назначено суммы 67.000 рублей, а на каждую из прочих трёх – по 55.800 рублей. На все же четыре – 234.400 рублей. На Семинарии: I или высшего разряда 97 , к которому принадлежат Епархии: 1) Новгородская, 2) Санкт-Петербургская, 3) Тобольская, 4) Псковская, 5) Вологодская, 6) Архангельская, 7) Иркутская, 8) Пермская по 17.000 рублей на каждую, а на Санкт-Петербургскую особо 19.900 рублей. На все 8 Семинарий – 138.900 руб. II или среднего разряда, к которому причислены Епархии: 1) Московская, 2) Ярославская, 3) Тверская, 4) Могилёвская, 5) Минская, 6) Калужская, 7) Смоленская, 8) Владимирская, 9) Тульская, 10) Вятская, 11) Костромская, 12) Оренбургская. На каждую по 14.375 рублей, а на 12 Семинарий – 172.500. III или низшего разряда, (к которому принадлежат прочие 16 Епархий) по 12.850 рублей на каждую Семинарию; а на 16 Семинарий – 205.600 рублей. На содержание уездных училищ высшего разряда Епархий – по 1.500, да на Петербургскую особо 2.750 рублей, а на 80 училищ – 124.850 рублей. Во втором разряде на каждое по 1.200 рублей, а на 120 училищ – 144.000 рублей. В третьем разряде на каждое по 950 руб., а на все 160 училищ – 152.000 руб. На приходские училища высшего разряда на каждое по 550 рублей, среднего разряда по 475 рублей, низшего по 400 рублей. По сему исчислению сумма для всех Академий, Семинарий и училищ в 36 Епархиях простираться может до 1.669.450 рублей. В 1809 году, Февраля 17, торжественно открыта Санкт-Петербургская Академия по новому образованию; вскоре после того и Семинария тамошняя, а к 1 Июля второе и третье Отделение Академического правления. В течение же Сентября, Октября и Ноября – уездные и приходские училища в Епархиях Округа сего: в Санкт-Петербургской приходских – 12, в Новгородской уездных – 10 да приходских – 18. В Псковской – уездных и приходских по два, в Тверской – уездных и приходских по 9; в Архангельской – уездное 1, и 10 приходских. В Январе 1810 года в Могилёвской Епархии открыты 4 уездные и 15 приходских училищ. Сверх сего открыты ещё в Санкт-Петербургской уездное – 1, а в Псковской приходских – 5. В Сентябре и Октябре того же года открыты два уездные училища в Санкт-Петербургской и Могилёвской Епархиях. |
| Будучи в Калуге, Феофилакт имел случай близко познакомиться с князем А.Н. Голицыным, посещавшим нередко свои Калужские имения. При открытии действий Комиссии духовных училищ Феофилакт, как человек образованный, оказался нужным человеком и был вызван в Петербург. Там он возобновил свои прежние связи и знакомства в светском обществе, приобрел много новых и влиятельных знакомых, прославился своими проповедями, сделался известным Государю, как замечательный архиерей, заслужил благоволение вдовствующей Императрицы. В 1809 г. Феофилакт возведен был в архиепископа Рязанского. К чести Феофилакта нужно сказать, что он очень дорожил репутацией ученого человека и сам добровольно вызвался быть профессором словесных наук во вновь открытой Петербургской Духовной Академии, будучи уже архиепископом и членом Синода. Если взять во внимание, что тогда не принято было, чтобы архиерей преподавал курс не только светских, но и духовных наук и что это казалось даже как бы унизительным для их достоинства, то добровольный вызов Феофилакта быть профессором служит наглядным доказательством его любви к науке и понимания заявленных временем требований ее, которым и старался, сколько возможно, удовлетворить. Значение Феофилакта и в Синоде, и в Комиссии духовных училищ, и в обществе постепенно возрастало. Его стали считать сильным соперником Петербургского митрополита Амвросия, и, кажется, сам он не чужд был притязаний на кресло первенствующего члена Св. Синода. Сперанский и, до некоторого времени, Обер–прокурор князь Голицын поддерживали надежды Феофилакта. До чего возвысилось тогда значение Феофилакта, показывает распространившийся в то время слух, будто правительство имеет в виду назначить некоторых архиереев членами Государственного Совета. Феофилакта выставляли первым кандидатом на такой важный пост, вследствие чего в кружках духовных лиц, близких к митрополиту Амвросию и недовольных Феофилактом, последний прозван был Бриэнном – именем известного французского епископа, участника революции. Ввиду притязаний и успехов Феофилакта, друзья митрополита Амвросия советовали последнему даже добровольно уступить кафедру сильному сопернику и заранее удалиться из Петербурга в Новгород, но митрополит выдержал свое достоинство и отвечал на советы друзей решительно: «Не сам я себя поставил, не могу сам себя и снять со своего поста». |
| Первые должности иеродиакона Филарета в Петербурге. Учительство и инспекторство в семинарии. Посвящение в иеромонаха. Назначение ректором Александро-Невского училища с сохранением прежних должностей. Труды его по преподаванию философии в семинарии и успешные их результаты. Начало особенно близких отношений Филарета к митрополиту Амвросию. Смерть ректора Академии, архимандрита Евграфа, и назначение на его место ректора Троицкой Лаврской семинарии, архимандрита Сергия. Последняя попытка митрололита Платона возвратить к себе Филарета. Назначение его на должность бакалавра богословских наук в Академии. Трудность новой должности, особенно по преподаванию Церковной истории. Прибавление к прежним предметам преподавания нового – Церковных древностей. Неутомимая и многообъемлющая деятельность Филарета как преподавателя. Влияние его на студентов Академии. Первое время (в 1809 и 1810 годах) Филарет был мало известен в Петербурге. О нем знали только в тесном кружке Петербургских духовно-учебных заведений, и там, впрочем, не все вдруг успели как следует узнать и оценить его. Как бывший выдающимся учителем риторики в Троицкой семинарии, он, по тогдашним слухам, и вызван был в Петербург нарочито для преподавания сего предмета в реформированной Петербургской Академии, по слабости прежнего учителя. 26 Это подтверждается и тем, что тотчас, по приезде его в Петербург Комиссия духовных училищ поручила ему составить на латинском языке конспект словесности, в котором требовалось изложить, по каким книгам он предполагал бы преподавать уроки и с каких предметов начать обучение студентов. Конспект был представлен и рассмотрен Комиссией духовных училищ. Особенно близко знавший Филарета как своего бывшего ученика и потом сослуживца по Троицкой Семинарии, ректор Академии Евграф (по рекомендации которого он и вызван был в Петербург) три раза ходатайствовал пред Комиссиею духовных училищ о назначении его бакалавром Академии, но все три раза – напрасно. Помеха вышла от архиепископа Феофилакта, 27 который имел уже своего собственного кандидата на академическую службу – префекта Калужской семинарии, иеромонаха Леонида Зарецкого. Вследствие сего Филарет целый год должен был ждать академической кафедры. |
| Задолго до революции старец Варсонофий, как отец сыну, говорил своему ученику о. Никону (а тогда Николаю): «Вот я смотрю на вас, зеленую молодежь, и думаю, что я не доживу до страшных дней, а вы доживете. Монастыри будут в великом гонении и притеснении… Придет время, когда в Оптиной будет тяжело… Истинные христиане будут ютиться в маленьких церковочках… Пожалуй, вы доживете до тех дней, когда опять будут мучить христиан. Я говорю про мучения, подобные древним… Гонения и мучения древних христиан, возможно, повторятся… Вы доживете до этих времен. Попомните мое слово. Тогда вы скажете: «Да, помню, все это говорил мне батюшка Варсонофий… Сколько этому прошло лет!» Помяните мое слово, что увидите «день лют». И я опять повторяю, что бояться вам нечего. Покроет вас благодать Божия». Тело о. Никона лежит в далекой Пинеге Архангельской области, куда он был сослан большевиками на «вольную ссылку» в 1930 г. Там он и скончался от туберкулеза легких 25 июня 1931 г. Одним из последних старцев [К последним Оптинским старцам также относят: иеросхимонаха Макария (Иноземцева, † 4 мая 1970 г. ст. ст.), г. Белев Тульской области; схимонаха Иоасафа (Моисеева, † 25 марта 1975 г. ст. ст.), г. Грязи Липетской области; схиархимандрита Амвросия (Иванова , † 2 октября 1978 г. ст. ст.), с. Балабанова Калужской области; схиигумена Павла (Драчева, † 16 марта 1981 г. ст. ст.), с. Черкассы Тульской области.], возросших от корней дореволюционной Оптины является схиархимандрит Севастиан (Фомин , † 1966), – ученик старца Иосифа и после его смерти старца Нектария. Впитав в себя традиции и благодатный святоотеческий дух Оптиной Пустыни и искусившись, как железо, в горниле огненных испытаний, перенеся изгнания и заключения в советских лагерях, он по неисповедимым судьбам Божиим пронес свое старческое служение в столице знойных степей Центрального Казахстана, в многострадальной и благословенной Караганде, где в период 30-х – 50-х годов развертывалось одно из самых трагических деяний богоборческой драмы нашего столетия. Как сплошной Антиминс простирается напоенная кровью мучеников и освященная их молитвой необъятная степь Казахстана, над которой распростер свои мощные крылья Оптинский старец, блаженной памяти схиархимандрит Севастиан. Житие старца схиархимандрита Севастиана |
| Анатолия. Некрепкий от природы здоровьем, надорванным, к тому же, подвигами, тридцать лет страдавший сильными головными болями, о. Анатолий после смерти о. Амвросия стал быстро слабеть. Задумчивый и грустный, он тяжело чувствовал свое духовное сиротство и сам быстро приближался к закату жизни своей. К этому прибавилась еще скорбь: ему местным преосвященным, нерасположенным к о. Амвросию и всему его делу, временно было запрещено ездить в Шамордино, хотя скоро это запрещение и было снято, но оно оставило на здоровье старца тяжелый, глубокий след. В конце 1892 года он ездил в С.-Петербург и Кронштадт повидаться с о. Иоанном, которого он давно чтил, и посоветоваться с врачами. Вместе с о. Иоанном о. Анатолий служил в память о. Амвросия, 10 октября, и утешился беседой с ним. Врачи же нашли у него слабость сердца и отек легких. Согласно их советам, он начал было лечиться, но это лечение, требовавшее прогулок, скоро прекратилось: ноги старца стали пухнуть, обувь не стала входить, не мог он и ходить. Началась с осени 1893 года его предсмертная болезнь. Три месяца сидел он в кресле дни и ночи, и пред тем проболел всю осень. 7 сентября и 10 октября силы еще возвращались к нему настолько, что он мог еще отслужить в эти дни памяти его незабвенных наставников, но вообще, он быстро таял. Когда силы стали падать, он еще раз посетил Шамордино, горячо помолился пред Казанской иконой и на могилке м. Софии, все осмотрел, всех благословил, всех утешил своим приветом и лаской: то были для Шамординских насельниц последние отблески гаснущей, столь яркой и дорогой, звезды благочестия. Предсмертная болезнь старца была тяжела, особенно тяжела была порою являвшаяся сильная икота. Но он кротко и смиренно переносил недуг. 15 декабря 1893 года он тайно принял схиму, о чем знал только его духовник о. Геронтий да несколько близких лиц. Неоднократно исповедовался старец, а Святых Таин Тела и Крови Христовых приобщался до последнего дня. К нему были в это время приносимы святые чудотворные иконы Ахтырско-Козельская, Казанская-Оптинская, и Шамординская, и Калужская. |
| В начале сентября 1846 года о. Амвросий еще выезжал по Белевской дороге за 18 верст от Оптиной навстречу Курскому архиепископу Илиодору, которого он должен был пригласить посетить обитель, а семнадцатого сентября заболел так серьезно и пришел в такое изнеможение, что 26 октября во время утрени был особорован и приобщен Св. Христовых Таин. В это же время он был келейно пострижен в схиму с сохранением имени Амвросия. Эта тяжкая болезнь продолжалась более года и имела очень большое значение для внутренней духовной жизни о. Амвросия. Чувствуя крайнюю слабость и потеряв надежду на улучшение своего здоровья, о. Амвросий в декабре 1847 года подал прошение об оставлении его в обители за штатом. Исследовавший состояние его здоровья, по поручению Духовной консистории, козельский врач Субботин дал такой отзыв о его болезни: «Отец иеромонах Амвросий имеет болезненный желтый цвет лица, с болезненно-блестящими глазами, всеобщую худобу тела; при высоком своем росте и узкой грудной клетке – сильный, больше сухой кашель, с болью при нем в груди, боль в подреберных сторонах, преимущественно в правой; нытье под ложкой и давящую боль в стороне желудка; совершенное расстройство пищеварения, упорные, постоянные запоры и частую рвоту не только слизями и желчью, но и принятою пищею; бессонницу и, наконец, повременный озноб к вечеру, сменяющийся легким жаром. Припадки эти означают медленную изнурительную лихорадку, происшедшую вследствие затвердения брюшных внутренностей, преимущественно же желудка». На основании этого отзыва уездного врача Калужское епархиальное начальство признало иеромонаха Амвросия неспособным ни к каким монастырским послушаниям и постановило исключить его, как неспособного, из штата братии Оптиной пустыни, оставив его на пропитании и призрении обители. В это время о. Амвросию было всего только 36 лет. Таким образом, несмотря на столь молодые годы о. Амвросия, земная деятельность его, по обычным человеческим соображениям, казалась уже совершенно закончившейся. Разбитый тяжкою болезнью, признанный неспособным ни к какому полезному труду, он должен был доживать свой век инвалидом на иждивении приютившей его обители. Но, видно, мысли наши – не мысли Божии, и пути наши – не пути Божии. То, что человеческому рассуждению представлялось концом жизни и деятельности, на самом деле было, быть может, началом, зародышем и основанием новой, истинной, высокой жизни. На о. Амвросии исполнялись слова Господа «аминь, аминь глаголю вам, аще зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит» ( Ин. 12, 24 ). |
| К томуже, В. Г.Анастасевич должен был тратить не мало времени на такой кропотливый труд, как составление хронологической росписи российских монастырей. Сперанский несправедливо опираясь на известное уже нам письмо преосвященного Евгения к Анастасевичу от 11 октября 1814 г., прямо заявляет, что наш историк, желавший сначала поместить в «Прибавлении» «чиновные, хронологические и алфавитные росписи», с течением времени совсем «оставил эту мысль» (Рус. Вес., 1885 г., май, стр. 176). Если такое заявление вполне справедливо по отношению к первой и последней росписям, – так как их нет ни в 6-й части «Истории», где напечатано было «Прибавление», ни в Евгениевском издании 1-го тома (1827 г.) и так как из писем Евгения к Анастасевичу не видно, чтобы последний действительно занимался составлением их, – то положительно несправедливо по отношению к росписи хронологической. В письме от 11 октября, где идет речь о всех трех росписях, Евгений дает понять, что Анастасевич уже взялся за составление их. Из следующих писем открывается, что прежде всего он принялся за роспись хронологическую, на которой и остановился и которую отослал калужскому преосвященному 13 октября 1814 г. «Сердечно благодарю вас за письмо от 13 октября и за хронологические таблицы, отвечал последний Анастасевичу 25 октября. Я отдал их уже переписывать и подлинники скоро возвращу (стр. 357). Вместе с хронологическими таблицами Евгению и Амвросию хотелось иметь еще «синхронистическую таблицу», – впрочем, не для приложения ее к 6-й части «Истории», а к предполагавшемуся уже тогда (1814 г.) 2-му изданию 1-го тома. " Издатель Российской Иерархии, деликатно сообщает Евгений Анастасевичу от 4 ноября 1814 г., не прибавит к 1 т. синхронистической таблицы; разве вы сделайте и сообщите мне: тогда прибавим с благодарностию» (стр. 358). Анастасевич, должно быть, обещал преосвященному исполнить его просьбу, так как в письме от 24 ноября он просит его «поспешить приготовить таблицы ко 2-му изданию 1-ой части: »мы-де подождем» (стр. |
| «Я было собрался в Москву, но слабость не позволила, с трудностью по кельи брожу; телом слаб; да и духом не крепче» (1:124). «Кашель меня мучит, и спать не даёт: весь разбит; на силу хожу. А дух смущает притом. Желаю, чтоб ты, хотя вместо меня, был здоров» (1:32). «Дай Бог вам здоровья, а я старостию (1809 г. – К. С.), болезнью незлечимою, слаб. Хочется у вас побывать: но не знаю, какой-то Сократов дух как будто отсоветывает. Буду следовать званию Божию внутреннему» (1:133). «Живём по-старому, только слабости умножаются с летами; а хлопоты не уменьшаются, но также умножаются. Четыре епархии на руках» (Московская, Крутицкая, Калужская, Севская) (1:12). «Не одни немощи телесные препятствуют мне продолжать управление, но самое управление рождает во мне скуку и тоску» (1:23). И Митрополит думает об оставлении управления делами епархий и передать их своему викарию епископу Дмитровскому (потом архиепископ) Августину, что и совершилось в 1811 году. «Писание ваше, воспомянув прежнее и древнее, – делится своими мыслями Платон с митрополитом Амвросием, привело на память приятные те дни, в кои мы, при здравьи, были спокойны и веселы. Теперь все не то, достигли осенней (в 1795 г. – К. С.) старости: болезни докучают; хлопоты беспокоят; интриги смущают; смерть при дверех; добрых дел мало. Вся надежда на милосердие Божие» (1:26). «Прошу помолиться о укреплении сил моих: ибо от лет (в 1791 г. – К. С.) и от хлопот изнемогают. Кто даст ми криле голубине?.. Все что-то наскучило, и только что желается опочить от трудов; но Божия воля буди!» (1:22). «В здоровье отчасу слабею; да и дух тревожится, помышляю уже от епархии отказаться» (в 1805 г. – К. С.) (1:110)... «Дал бы Бог благоприятный случай» (1:17). «Помышляю об отказе; но думаю, коли Бог позволит подождать до наступления 70 года (то есть: до 1807 г. – К. С.). Впрочем, буди во всем воля Божия с нами!» (1:110–111). А через три года – в 1809 году – последовало ещё более решительное свидетельство и одновременно просьба к митрополиту Амвросию: «Вы шестидесяти семи лет, а я семидесяти трёх. |
|
|
