| В числе условий, определяющих собою нравственность, как такую, находится у Лемкуля «цель действия (actionis finis)». Он говорит: «нравственность зависит от цели действия» 81 при чем цитует О. Аквината и А. Лигуори. Так дело обстоит в рассматриваемом нами 8-м издании нравоучительной системы Лемкуля. В пятом же, напр., издании он выражается, по-видимому, еще яснее: «Moralitas… desumitur ex fine» 82 . Во всяком случае это положение выставляется у Лемкуля за одно из основных. Но высказаться подобным образом без всяких ограничений в наши дни как будто неудобно даже и для иезуита, тем более, что и вообще иезуиты, как известно, иногда не прочь порисоваться чистотой (!) своих нравственных убеждений и даже высказать изумление по поводу яко бы произвольно навязываемого им принципа о «цели, освящающей средства». Конечно, рассматриваемые по их существу иезуитские оправдания, как знаем уже, 83 совершенно фальшивы 84 , но, тем не менее, они налицо. Лемкуль, напр., по-видимому, стоит в данном случае даже на совершенно верной точке зрения, когда, между прочим, говорит: «кто желает» достигнуть доброй цели чрез дурное средство, напр., кражей поддержать бедняка, тот не перестает делать дурно»... 85 Значит, цель средства не освящает уже. Но читателю Лемкуля подозрительным кажется здесь многое: напр., то, что главное положение, касающееся «нравственности» и «цели действия» 86 , напечатано крупным шрифтом и, так сказать, на видном месте, а только что приведенное нами разъяснение его напечатано и мелким шрифтом, и «в сторонке», – а также и то, что оно, т. е., разъяснение, представляет собою собственно заимствование из сравнительно (с 0. Аквинатом и А. Лигуори) мало авторитетного писателя: «G. J. Walsh» (см. его «Tract. De actibus haman»; 1880, Dublinii), – и насколько ему сочувствует сам Лемкуль, об этом вполне определенно не выяснено и можно скорее лишь догадываться и проч. Нет, «quidquid id est, timeo Danaos et dona ferentes»! 87 Нет, как нами раньше в статье и было сказано, мы подозрительно (вместе с А. |
| В своих нравственно-богословских сочинениях (главнейшее – Theologia moralis) Лигуори по большей части ограничивается лишь указанием различных мнений по данному частному вопросу нравственной жизни и деятельности, не указывая внутренних оснований их вероятности. Для характеристики его решений различных casuum conscientia приведем примеры. «В клятве, – учит Лигуори, – можно употреблять слова и выражения совершенно не в том смысле, какой требуется обстоятельствами дела, для этого нужно выбирать слова и выражения, имеющие двоякий смысл; так volo значит хочу и летаю, фраза: Hic liber est Petri может означать и то, что книга принадлежит Петру, и то, что она им написана». «Мы можем, – говорит он, – пользоваться подобными двусмысленностями, потому что в таких случаях мы не обманываем ближнего, но только допускаем, чтобы он обманывался, и потому, с другой стороны, что мы не обязаны употреблять слова в том смысле, в каком понимает их он». Так можем поступать мы в тех случаях, когда дело идет о каких-либо предметах, для нас важных, ввиду опасности для нашей жизни и т.п. Например, если жена, нарушившая супружескую верность, исповедала свой грех духовнику и получила разрешение, то она может сказать мужу, что она невинна, употребляя это слово в том смысле, что она уже очистилась от греха и разрешена от него в таинстве покаяния и т.п. После того как этот «doctor ecclesiae» был причислен папой Григорием XVI к лику святых (в 1839 г.), пробабилистическая казуистика иезуитов была торжественно возведена на степень непреложного учения той же папской властью, и пока папа не откажется от своей непогрешимости, иезуитский пробабилизм в принципе останется именно католическим учением 743 . В связи с пробабилизмом, составляющим непривлекательную сторону казуистики, в римско-католической церкви в XVII веке распространяются и другие частные доктрины, столько же несогласные с истинными требованиями христианства и возникшие из того же самого казуистического направления, на почве которого вырос пробабилизм. |
| Элементы К. не чужды ни византийской, ни древнерусской традиции православия (жанр авторитетных «ответов» на вопросы, касающиеся бытового поведения верующего, «Заповедь ко исповедающимся сыном и дщерем»); однако К. в узком смысле специфична для католицизма, где получает уникальное развитие, начиная со зрелой схоластики (Раймунд из Пеньяфорта, ок. 1180–1275, «Сумма о казусах»); сам термин «К.» заимствован из католического обихода. Для католической К. характерен синтез античного морализма (влияние Аристотеля, Цицерона, концепция «естественного закона») и навыков римского правового мышления с традицией толкования авторитетных текстов (Библия, сочинения Отцов Церкви, церковные определения) и согласования авторитетных мнений. В XVI–XVII вв. в центре полемики оказывается К. иезуитов, отличавшаяся особым вниманием к намерениям и мотивам действующего лица, к степени его осведомленности о характере его собственных действий и т. п., а также т. н. пробабилизмом — учением о том, что в сомнительных случаях дозволено следовать простой вероятности (Г. Бузенбаум, 1600–1658). Не только опасные стороны этой теории, но и принцип К. как таковой вызвал горячий протест Паскаля («Письма к провинциалу», 1656). Столетием позже явилась самая стройная, разработанная и уравновешенная система К. — «Моральная телогия» А. М, ди Лигуори (1696–1787); она основана на принципе пробабилизма, согласно которому при отсутствии непреложных критериев человек обязан следовать наиболее вероятной точке зрения. В кругу католического вероучения Лигуори оставался непререкаемым авторитетом до последнего времени. Европейская культура в целом отвергла К. Сам термин «К.» приобрел негативный смысл как обозначение пустого формализма в морали. КВИЕТЙЗМ (лат. quietismus от лат. quies — покой; ср. этимологию термина «исихазм»), мистическая доктрина, абсолютизирующая присущее христианству требование предать себя воле Бога и доводящая его до полного отрицания человеческой волевой активности в сфере духовной жизни. К. советует верующему любить Бога «чистой», т. е. |
| Вспомним Пелагия и Августина. Пелагий тоже не отвергал благодати — он только хотел видеть в Боге воплощение справедливости. Ибо осудить человека, который сделал все, что мог, не значит ли это совершить величайший акт несправедливости? Но Лютер не мог рассчитывать на справедливость Божью — ибо, если бы Бог был справедлив, Лютеру, по его собственному признанию, не было бы спасения. Почему он так мучительно чувствовал свою греховность? В том, что он был великим грешником, сомнения нет — я ниже приведу ряд самых ужасных его признаний, которые убедят всякого, что грехи Лютера были не условные пасторские, или профессорские. Но вот вопрос: точно ли Денифле, обличающий Лютера, может, обратясь к Богу, сказать, положа руку на сердце, благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как этот Лютер? Думаю, что у Денифле не хватило бы смелости так определить свое отношение к Лютеру. Грех Адама, о котором повествует Библия, всей тяжестью своей лежал равно на Денифле, как и на Лютере. Цитатам Денифле я могу противопоставить в свою очередь ряд выписок из сочинений Альфонса Лигуори — последнего католического doctor ecclesiae. Его сочинение «La vera sposa di Gesù Cristo» есть guida spirituale для монахинь. Оно им объясняет, что такое монашество и как должно жить в монастыре. И, в противоположность тому, что хочет доказать Денифле, утверждающий, что, по существу, между монахом и обыкновенным христианином нет разницы, ибо и тот и другой стремятся к одной цели — только что один избирает более легкий и продолжительный путь, другой более трудный, но за то более краткий путь, — Лигуори прямо утверждает, что в этойсамой трудности и весь смысл монашества. Egli è un gran pregio il martirio per la fede; ma lo stato religioso par che abbia qualche cosa più eccelente del martirio. Il martire soffre i tormenti per non per- der l " anima, ma la religiosa li soffre per rendersi più grata a Dio; ond " è che se il martire è martire délia fede, la religiosa è martire délia per- fezione. È vero che al présente lo stato religioso ha perduto molto del primiero splendore; tuttavia ben puo dir si che anche al présente le anime più care a Dio che camminano con maggior perfezione e che più edificano col loro buon odore la chiesa, comunemente parlando, non si trovano che nelle case religiose. Ed in fatti dove sono e quanto sono quelle persone anche spirituali nel mondo che levansi di notte a fare orazione ed a cantar le divine lodi? che impiegano cinque о sei ore del giorno in questi e simili santi esercizi? che fanno tanti digiuni, astinenze e mortificazioni? И дальше: Ιο tengo per certo che la maggior parte delle sedie de " serafini, lasciate vuote dagl " infelici compagni di Lucifero, non sarà occupata che dalle persone religiose. Nel secolo passato di sessanta persone poste dalla Chiesa nel catalogo de " santi о de " beati non più che cinque о sei non sono state religiose. Guai al mondo (disse un giorno Gesù a s. Teresa) se non vi fossero i religiosi!» (Liguori, I, 44–45). |
| – Ну, так что ж, пожалуй! Вот я и объявляю, что буду говорить с вами ex cathedra. Мне кажется довольно странным, что первый встречный решается полагать границы моей непогрешимости! По какому праву? Каким образом может человек, подверженный заблуждениям, излагать правила для того, кто непогрешим? Я говорю ex cathedra, когда я пожелаю, стало быть, я и непогрешим, когда я захочу; таков закон, который вы сами допускаете. Если вы думаете, что я должен обставить мою декларацию теми или другими формулами, я могу доставить вам это удовлетворение. Возьмем следующий пример. В Швейцарии рассматривали проект закона, который враждебен введению сочинений святого Альфонса Лигуори в гимназиях и который снисходительно смотрит на публичные процессии старокатоликов на улицах Люцерна. Ну вот я и объявляю urbi et orbi, что я говорю ex cathedra, от имени святого престола, и в силу моей апостольской власти, что всякий католик, под опасением отлучения lata sententia, обязан заботиться о введении в гимназии сочинений святого Альфонса Лигуори, так как это полезно для нравственности, и препятствовать процессиям старокатоликов, так как это может извратить идеи народа и предосудительно для интересов моей Церкви. Вот вопрос и решен; надеюсь, что вы удовлетворены и не посмеете далее навязывать мне, главе Церкви, ваши взгляды относительно пределов моей юрисдикции. Форма разговора, приведенного мною, может, конечно, быть и иная, но сущность идеи от этого не изменится: чем глубже человек, занимающий престол святого Петра, верует, чем более он проникнут истиною своих мнений, тем более он постарается дать им ход. Не странно ли предполагать, что человек, глубоко убежденный в том, что он верует правильно, не захочет воспользоваться возможностью распространять свои идеи с помощью непогрешимого и законного средства, которым он может располагать по произволу?! Папа имеет право говорить ex cathedra, когда он хочет и как он хочет. Он имеет возможность вводить самые разнообразные вопросы в ту область, в которой он царствует безраздельно; допустимо ли при этом, чтобы он не воспользовался своими правами? Какой человек, имевший возможность и право придать выражению своих убеждений безусловную истинность и спорящий с другим человеком, не прибегнет к этому простому аргументу? Наивно от него отказаться. |
| 2. Я не имею решительно никакой надежды, чтобы при следующем, или при одном из ближайших пап, сделано было что-либо доброго в великом и существенном и, сколько я замечаю, все, знающие состояние римской курии и римского клира, не имеют с этой стороны никакой надежды также, как и я. Во всей этой папской общине, внутри и вне Италии, есть только одна, единственная движущая сила, к которой все прочее: епископы, кардиналы, духовные ордена, школы и пр., относится пассивно, это иезуитский орден. Он есть душа, владыка всего римского церковного бытия. Так будет конечно и при новом папе, потому что этот орден необходим и в тоже время он не может существовать, не господствуя или не стремясь к господству. Раньше, до 1773 года, в церкви существовали разнообразные противовесия; другие ордена были еще сильны и полны жизни; теперь эти другие ордена ничто иное, как или бессильные тени, или частью вольные, частью невольные спутники одной руководящей, иезуитской звезды; и римская курия, чтобы ей оставаться курией и сохранять за собою ее церковную монополию, ее денежные средства и пр., необходимо должна опираться на иезуитов, т. е. служить им и их стремлениям. Но иезуиты – это воплощенное суеверие, соединенное с деспотизмом. Господствовать над людьми посредством папы, сделавшегося их слугою, это их задача, их цель, их мастерски усвоенное искусство. Отсюда стремление механизировать религию, sacrificio dell inteletto – принесение ума в жертву, которое они так прославляют; дрессура душ в безусловном, слепом повиновении и пр. А как обстоит дело в римской общине теперь, после 18 июля 1870 г., в чего следует ожидать в ближайшем будущем это вы можете видеть из того, что могло осуществиться нечто самое чудовищное, что когда-либо происходило в области богословского учения, не вызвав против себя ни одного голоса, я разумею торжественное провозглашение учителем церкви (Doctor ecclesiao) Альфонса Лигуори – рядом, следовательно, с Августином, Амвросием и пр., человека, сочинения которого, благодаря его южной морали, извращенному почитанию Марии, непрестанному употреблению самых грубых подлогов и басней, представляют собою магазин заблуждений и всякой лжи. Во всей церковной истории я не знаю ни одного примера столь ужасной, столь пагубной путаницы. |
| Если теперь абстрактную теорию Альфонса приложить к конкретному случаю исповедной практики, то мы получим например следующее: какой-либо директор банка или кассир признаётся духовнику, что охраняемый им сундук составляет для него ближайший случай ко греху, что всякий раз, открывая его, он не может не согрешить; при этом он весьма убедительно доказывает, что этот ближайший случай в сущности нравственно необходим для него, что оставить свою должность – охранение сундука – он не может, так как от этого произошел бы значительный ущерб для его имущества и ему нельзя было-бы жить сообразно со своим положением; – такого кающегося духовник, очевидно, обязан разрешать всякий раз, не требуя от него удаления от ближайшего случая 20 . Конечно, позволительно отложить при этом разрешение дней на десять; но опытный духовник лучше всего сделает, если обойдется и без такого сурового средства: стоит только превратить этот случай ко греху из ближайшего в отдаленный, из proxima в remota, т. е. убедить духовное чадо запускать свою руку в соблазнительный сундук не 6 раз в месяц, а только 21 . И коль скоро таким образом случай во греху сделается отдаленным, грешник может вполне успокоиться на счет нравственного своего состояния, так как от случаев „отдаленных“ сторониться никто не обязан. Разумеется, может быть спокоен и благочестивый патер, в отрадном сознании, что он выполнил свой долг. И ведь для такой чудовищной теории, проповедующей «нравственную необходимость греха и безнравственности», мудрый Альфонс Лигуори ухитрился подыскать оправдание даже в св. Писании. „Писание не говорит, – аргументирует святой муж, – что погибнет тот, . кто находится в опасности, но тот, кто любит опасность; а конечно, о том нельзя еще сказать, что он любит опасность, кто подвергается ей недобровольно 22 “. Что же сказать в заключение об этом католическом attritio? – Кроме лицемерия, оно не представляет ничего доброго. «Перед судом учителей православной Церкви оно оказалось бы недостаточным для получения разрешения грехов; даже напротив, оно послужило бы к увеличению греховной тяжести, так как кающийся с таким расположением был бы признан за человека, ругающегося над святынею таинства. |
| Факт личной переписки по этому вопросу – Айзенхауэра с Жуковым сообщил американским журналистам на конференции сам президент, хотя и не уточнил содержания этих писем, как не подлежащих оглашению. Но американский еженедельник „Ньюс Уик“ всё же проник в эту тайну и опубликовал ее. Переписку начал Жуков, обратившись к президенту Айзенхауэру с личной просьбой о выдаче Лысикова. Президент выразил свое согласие и одновременно весьма прозрачно намекнул на оплату крови Лысикова возвратом на родину арестованных в Пекине американских летчиков, в чем попросил содействия Жукова. Свою личную переписку с маршалом президент Айзенхауэр охарактеризовал журналистам, как один из способов к улучшению отношений между Востоком и Западом; официальной же причиной к выдаче Валерия Лысикова выставлено то обстоятельство, что он, как не достигший еще совершеннолетия, по американским законам должен быть возвращен его родителям». Carrozza – коляска, тачка, лоток на колесах. В 1948 г. в Италии происходили эпохальные выборы правительства, где основными соперниками выступили Демохристианская (победившая) и Коммунистическая партии. Альфонс дей Лигуори (1696–1787), католический святой, покровитель Пагани; его мощи хранятся в местном соборе. Fuori! Via, ragazzi! – Вон! Прочь, ребята! Кондитера из Пагани Сальваторе Розалио автор упоминает также в книге «Ди-Пи в Италии»; см. первую главу настоящего сборника, «Неугасимая лампада в Риме». Имеется в виду Владимир Ленин. Стахановцы, staccanovisti – этот советский термин проник в итальянский язык, сегодня означая трудоголика. Baffone (усач) – итальянское прозвище Сталина. Лидеры политических партий на рубеже 40–50х гг.: Пальмиро Тольятти (коммунистическая), Пьетро Ненни (социалистическая), Джузеппе Сарагат [у Ширяева – Сарагатто] (социалистическая рабочая), Альчиде Де Гаспери (демохристианская). Nocero – близлежащий к Пагани город. Carracciolo ; у Ширяева ошибочно: Кораччио. Пьесы, соответственно, В. Гюго и Ф. Шиллера. Olio – оливковое масло. На лигурийском диалекте: магальо, magaglio – мотыга; сообщено Мариной Моретти. |
| «В позднейшие [сравнительно с Отцами Церкви] времена неизвестный творец книги «О подражании Христу», Фенелон и Сильвио Пеллико в высшей степени принадлежали к тем избранным, которых Ангел Господний приветствовал именем «человеков благоволения» [ Лук 2: 14 ]. Не приходится удивляться тому, что список Пушкина так краток. Любопытно, конечно, что он состоит из одних только католиков. Но образы средневекового католицизма и оставленные им тексты, за исключением трактата «De imitatione Christi», европейская и специально русская известность которого единственна в своем роде, были слишком основательно забыты; даже и многоученому Гете, например, святыни Ассизи не говорили ровно ничего. Но в отличие от Гете, Пушкин, так и не вырвавшийся в свое итальянское путешествие, так и не увидевший той Бренты, которую превратил в символ своей неисполнимой мечты, – Адриатические волны, О Брента! я увижу ль вас? – не имел представления о народных святых нового времени, живших достаточно недавно для того, чтобы память о них еще не ушла в книги из живой жизни. Для Гете такой фигурой был Филиппо Нери, по прозванию «Добрый Пеппо» (Peppo il Buono, 1515–1595); у Пушкина подобного опыта не было. А затем и в России, как повсюду, распространяется избирательное предпочтение к католицизму непременно средневековому, во всяком случае – дотридентинскому; в предпочтении этом объединялся как вкус времени, породивший английское Praeraphaelite Brotherhood и нескончаемые неоготические стилизации по городам Европы, так и высказываемая во множестве популярных книг и книжек убежденность в том, что католицизм был верой в Средние Века, а затем сохранился только в качестве институции. (В скобках заметим, что русский интеллигент и доселе имеет смутные сведения о репрезентативных фигурах католической духовности между Тридентским и Вторым Ватиканским соборами, кроме, разумеется, испанских мистиков XVI и французских янсенистов XVII вв., так что хуже всего дело обстоит именно с итальянцами; ни Филиппо Нери, ни Альфонс Лигуори, ни Джованни Боско в «канон» обычно не входят). |
| И об этом молчит все! И подрастающее поколение клира во всех семинариях будет отравляться этими книгами Лигуори! Такое состояние не может, конечно, долго продолжаться; раньше или позже, так или иначе, должна же наступить реакция к лучшему, но где и как – это-то и скрыто от нашего взора. На ваш третий вопрос, что я советую вам делать, отвечаю: следуйте вашему убеждению и не давайте себя обмануть под предлогом сохранения единства и безусловного повиновения, которым прикрашивается всякая ложь и всякое, даже самое грубое искажение религии. В этом бедственном состоянии мы можем и должны быть свидетелями пред Богом и людьми, познанной нами истине мы можем и должны отдать подобающую ей честь. Всеобщее равнодушие, тупоумное поведение клира, думавшего единственно о собственных удобствах, вот что навлекло на нас это бедствие Ватикана. Чем больше будет число исповедников и отказавшихся от ложного учения и повиновения, тем выше поднимется надежда выздоровления. Это – второпях! Со всем высокопочитанием преданнейший вам И. фон Дёллингер. 16. Дёллингер одному старокатолику в Дортмунде 23 июня 1878 25 . Почтеннейший господин! Известия в пересланном листе, касающиеся как меня, так и профессора Фридриха – злонамеренная ложь. Это уже в четырнадцатый раз ультрамонтанские газеты извещают о моем подчинении, что будет еще неоднократно случаться. Я не обесчещу моей старости ложью пред Богом и людьми, в этом вы можете быть уверены. С дружеским приветствием вам преданный И. фон Дёллингер. 17. Дёллингер профессору Михелису 1 мая 1879 г. 26 ... Что от Льва XIII нельзя ожидать ничего, сколько-нибудь значительного в смысле улучшения церковного положения, это стало для меня несомненным с тех пор, как он объявил кардиналам, без изъятия креатурам его предшественника, что он ничего не будет предпринимать без их совета и согласия. Что он сделал кардиналом Ньюмана (Newman), умом и знанием так возвышающегося над римским vulgus praelaticum, это объясняется только тем, что в Риме неизвестны действительные воззрения этого человека. Если бы Ньюман писал по-французски, по-итальянски или по-латыни, то многие из его книг стояли бы на индексе. |
|
|
