| Лобачев похолодел. Нож? Бог ты мой, а ведь точно — нож-то был у Сереги! Хороший уратюбинский нож, с которым Лобачев не расставался — в деревне всегда нужен, да и на работе, на стройке, тоже… А Сереге он нравился, и Серега выклянчил его на время в качестве образца — мол, он из волговской рессоры себе такой же сделает, и насечку такую же… и ручку… мол, у него ребята в автомастерских — они блоху подкуют, черта сварганят, не то что такой нож… мол, копия будет — не отличишь! И Лобачев дал ему свой, а Серега взамен всучил Лобачеву свой щербатый складень… Уже недели две прошло… нет, больше! — Ну, молчите, молчите… — сказал Червяков холодно. Он встал и снова подошел к окну. — Дело в том, что я… — начал Лобачев, с ужасом понимая, что он ничего уже не сможет доказать. Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул молодой краснощекий парень в зеленом пиджаке. — Василь Петрович! — с улыбкой сказал он, опираясь о косяк. — День добрый! — Здравствуй, коли не шутишь, — ответил Червяков. Парень посмотрел на Лобачева, хмыкнул и подмигнул Червякову: — Разговариваете, что ли, Василь Петрович? — А… — Червяков махнул рукой, взял со стола пачку папирос, вынул одну и задержался сунуть ее в рот, искоса разглядывая Лобачева. — Что тут разговаривать… переливаем из пустого в порожнее. Он дунул в мундштук, жестко зажевал его и чиркнул спичкой. — Курить будешь? — Нет, курил уже, — отмахнулся парень. — Я что зашел-то… Ездили мы вчера с Михалычем на Зеленовские-то!.. — Ну! — Червяков затянулся, с живым интересом глядя на парня. Парень вдруг зашелся смехом, часто-часто маша ладонью, словно разгоняя комаров. — Умора! Я Михалычу-то говорю: давай, говорю, наживляй сразу все, да и дело с концом! — Ну! — А он мне: нет, говорит, давай тут пяток поставим, для пробы, а сами-то на ту сторону сходим… — Ну! — Пошли на ту сторону, — парень прыснул и снова замахал ладонью; на лице Червякова появилась предварительная широкая улыбка и то выражение глуповатого ожидания, с которым внимают обычно окончанию смешной истории, — а он по дороге в бочажину-то и провались! |
| Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал: – Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знатьс! Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой. – Да вы просто смеетесь, милостисдарь! – сказал он, скрываясь за дверью. «Какие же тут насмешки? – подумал Червяков. – Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Черт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!» Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять. – Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, – забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, – не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнулс… а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет… – Пошел вон!!! – гаркнул вдруг посипевший и затрясшийся генерал. – Чтос? – спросил шепотом Червяков, млея от ужаса. – Пошел вон!!! – повторил генерал, затопав ногами. В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер. 1883 Толстый и тонкий На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий. Толстый только что пообедал на вокзале, и губы его, подернутые маслом, лоснились, как спелые вишни. Пахло от него хересом и флердоранжем. Тонкий же только что вышел из вагона и был навьючен чемоданами, узлами и картонками. Пахло от него ветчиной и кофейной гущей. Из-за его спины выглядывала худенькая женщина с длинным подбородком – его жена, и высокий гимназист с прищуренным глазом – его сын. – Порфирий! – воскликнул толстый, увидев тонкого. – Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет! |
| 651 «Я признаю свою помощь или прибежище в Будде. Признаю свое прибежище в законе (dharma), признаю свое прибежище в союзе с духовными (санга)». Такова формула исповедания у буддистов. Koeppen. р. 443. 652 Известно, что Шакъя-Муни запретил своим последователям носить шелковые платья и обувь из кожи, потому что такого рода одежда и обувь приобретается посредством убийства животных. 653 В истории Даранаты рассказывается следующий факт, указывающий как на то, до чего может простираться в буддизме требование сострадания к животным, так и на то, как высоко оно ценится. Один аскет очень долго упражнялся в добродетели, но бесплодно, и не находил признаков своего совершенства и соединенного с ним могущества. Но вот – он увидел собаку, у которой нижняя часть была покрыта червями. Это возбудило в нем сострадание и он подумал: если не счистить червяков, собака умрет, а если их сбросить, умрут червяки. Я отрежу часть своего тела и положу на нее червяков. Он отрезал бритвою часть мяса, и, когда хотел взять червяков, то ничего не ощупал, исчезла и собака, и червяки, перед ним стоял Майтрея с лучезарными признаками и приметами. Ист. Даранаты, стр. 417. 654 Koeppen. p. 462. Мысль о всеобщем и едином начале религии могла бы быть выведена и в браминстве из его общего пантеистического принципа, но до такого вывода оно не возвысилось. 657 Глаза Будды велики, но полузакрыты, что указывает на состояние созерцания, лоб широкий, щеки полные. Цвет лица и тела белый, иногда – желтый (священный). Тело полное, грудь женская. Вследствие этого, буддийских святых часто признают женщинами, а ламы, в видах уподобления Будде, искусственно делают себе женские груди. Представляется Будда в различных положениях, – стоя, лежа, сидя, – большей частью, впрочем, сидя, со скрещенными ногами. Это изображение того момента, когда он в первый раз прозрел под тенью дерева. Стоящий Будда представляется в состоянии учительства-проповедующим; а Будда в лежачем положении – есть Будда, усопший в нирване. Мера идола различна и от небольших изображений доходит до размера в 18 футов. Есть колоссальные статуи до 42 футов. Делаются они из дерева, металлов и даже драгоценных камней. |
| Множество и легкость добычи охладили, однако, горячность мою и моего дядьки, который, право, горячился не меньше меня. Он стал думать, как бы и нам выудить покрупнее. «Давай, соколик, удить со дна, — сказал он мне, — и станем насаживать червяков побольше, и я закину третью удочку на хлеб». Я, разумеется, охотно согласился: наплавки передвинули повыше, так что они уже не стояли, а лежали на воде, червяков насадили покрупнее, а Евсеич навздевал их даже десяток на свой крючок, на третью же удочку насадил он кусок умятого хлеба, почти в орех величиною. Рыба вдруг перестала брать, и у нас наступила совершенная тишина. Как нарочно, для подтвержденья слов моего отца, что с нами ничего хорошего не выудишь, у него взяла какая-то большая рыба; он долго возился с нею, и мы с Евсеичем, стоя на мостках, принимали живое участие. Вдруг отец закричал: «Сорвалась!» и вытащил из воды пустую удочку; крючок, однако, остался цел. «Видно, я не дал хорошенько заглотать», — с досадою сказал он; снова насадил крючок и снова закинул удочку. Евсеич очень горевал. «Экой грех, — говорил он, — теперь уж другая не возьмет. Уж первая сорвалась, так удачи не будет!» Я же, вовсе не видавший рыбы, потому что отец не выводил ее на поверхность воды, не чувствовавший ее тяжести, потому что не держал удилища в руках, не понимавший, что по согнутому удилищу можно судить о величине рыбы, я не так близко к сердцу принял эту потерю и говорил, что, может быть, это была маленькая рыбка. Несколько времени мы сидели в совершенной тишине, рыба не трогала. Мне стало скучно, и я попросил Евсеича переладить мою удочку по-прежнему; он исполнил мою просьбу; наплавок мой встал, и клев начался немедленно; но свои удочки Евсеич не переправлял, и его наплавки спокойно лежали на воде. Я выудил уже более двадцати рыб, из которых двух не мог вытащить без помощи Евсеича; правду сказать, он только и делал, что снимал рыбу с моей удочки, сажал ее в ведро с водой или насаживал червяков на мой крючок; своими удочками ему некогда было заниматься, а потому он и не заметил, что одного удилища уже не было на мостках и что какая-то рыба утащила его от нас сажен на двадцать. |
| — Спасибо вам. А как же отдать? Хотя знать бы кому? — растерянно проговорила Степанида, идя следом. — Отдавать необязательно, — твердо сказал мужчина в шапке. — Так ведь долг. — Небольшой долг. — Знать бы, откуда вы. Тот, в пальто, уже выходил в сени, за ним вплотную держался другой, что был в кожанке. Военный, пропустив обоих вперед, украдкой оглянулся и тихо шепнул Степаниде: — Из Минска. Товарищ Червяков. На несколько секунд Степанида будто остолбенела с зажатым в кулаке червонцем, а Петрок ощутил внезапную слабость в теле: ну и упорола жена! У кого напросилась на милостыню! Это же сам руководитель республики. А она про лен, про деньги… Но гости выходили из сеней, и, хоть было страшно неловко, он должен был их проводить. Во дворе все мело, но на свежем снегу было видно далеко. На большаке под сосняком стояло две легковушки, и возле них чернели несколько фигур, наверно, дорогу там все же откопали, можно было ехать. У ворот, отвернувшись от ветра, Червяков остановился. — Спасибо за обогрев, хозяин. Здоровья твоей дочке, — тихо пожелал он. Петрок растерянно стоял на снегу, не зная, кланяться, благодарить или как? У него вроде отнялся язык, и он ничего не мог вымолвить, не находил нужных слов. Тогда Червяков спросил о чем-то своего помощника, и тот уточнил: — Фамилия как твоя? — Богатька, — сказал Петрок и смутился, впервые устыдившись собственной фамилии, так несуразно прозвучала она на этом убогом, заваленном снегом дворе. — Так богатой вам жизни, товарищ Богатька, — пожелал на прощание председатель ЦИКа, и они все, пригнув от ветра головы, начали пробираться по своим прежним следам к большаку. Петрок смешался и опять не ответил, глядя на этих людей и взволнованно повторяя в мыслях: «Где там богатой, где там богатой…» Прежние неизбывные хлопоты охватили его с новой силой — ржи в истопке оставалось пуда четыре, впрочем, с хлебом, может, и дотянули бы до крапивы и щавеля, если бы побольше было картошки. Картошка, однако, кончалась, неурожайное на нее выдалось лето — вымокла от дождей, сгнила под стеблем. Неизвестно, как теперь дожить до новой? Рекомендуем |
| – Чудная! – лепечет писатель, целуя руку около браслета. – Не вас целую, дивная, а страдание человеческое! Помните Раскольникова? Он так целовал. – О, Вольдемар! Мне нужна была слава… шум, блеск, как для всякой – к чему скромничать? – недюжинной натуры. Я жаждала чего-то необыкновенного… не женского! И вот… И вот… подвернулся на моем пути богатый старик-генерал… Поймите меня, Вольдемар! Ведь это было самопожертвование, самоотречение, поймите вы! Я не могла поступить иначе. Я обогатила семью, стала путешествовать, делать добро… А как я страдала, как невыносимы, низменно-пошлы были для меня объятия этого генерала, хотя, надо отдать ему справедливость, в свое время он храбро сражался. Бывали минуты… ужасные минуты! Но меня подкрепляла мысль, что старик не сегодня-завтра умрет, что я стану жить, как хотела, отдамся любимому человеку, буду счастлива… А у меня есть такой человек, Вольдемар! Видит бог, есть! Дамочка усиленно машет веером. Лицо ее принимает плачущее выражение. – Но вот старик умер… Мне он оставил кое-что, я свободна, как птица. Теперь-то и жить мне счастливо… Не правда ли, Вольдемар? Счастье стучится ко мне в окно. Стоит только впустить его, но… нет! Вольдемар, слушайте, заклинаю вас! Теперь-то и отдаться любимому человеку, сделаться его подругой, помощницей, носительницей его идеалов, быть счастливой… отдохнуть… Но как все пошло, гадко и глупо на этом свете! Как все подло, Вольдемар! Я несчастна, несчастна, несчастна! На моем пути опять стоит препятствие! Опять я чувствую, что счастье мое далеко, далеко! Ах, сколько мук, если б вы знали! Сколько мук! – Но что же? Что стало на вашем пути? Умоляю вас, говорите! Что же? – Другой богатый старик… Изломанный веер закрывает хорошенькое личико. Писатель подпирает кулаком свою многодумную голову, вздыхает и с видом знатока-психолога задумывается. Локомотив свищет и шикает, краснеют от заходящего солнца оконные занавесочки… 1883 Смерть чиновника В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола». Он глядел и чувствовал себя наверху блаженства. Но вдруг… В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и… апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения. |
| Во все глаза любовались старинным дворянским бытом авторы ленфильмовской «Юности поэта» — режиссёр Абрам Народицкий, автор сценария Юрий Слонимский, композитор Юрий Кочуров. Звуковой полуторачасовой фильм выглядел достойным приношением кинематографистов к всесоюзной канонизации поэта в честь столетия дуэли. На легендарной парижской выставке (той самой, где «Рабочий и колхозница» соперничала с монументальным павильоном гитлеровской Германии) советский костюмный фильм получил золотую медаль. В «Юности поэта» удалось подглядеть, как в ребёнке просыпается вдохновение, как в глазах юноши мелькает обещание великого литературного пути. Московский школьник Валентин Литовский сыграл Пушкина дерзко и заразительно. В советском кино уже в тридцатые годы умели хорошо работать с юными артистами, отсекая всё фальшивое, мёртвое. Кадр из фильма «Юность поэта» Валентин Литовский, сыгравший Пушкина-лицеиста, увы, ненадолго стал любимцем публики. Как вспоминает Л. Либединская, «он мечтал поступить в ГИТИС, стать режиссером, поставить ростановского „Сирано де Бержерака“. Но этой мечте не суждено было осуществиться. Началась война , и Валентин пал смертью храбрых в первых числах июля 1941 года. Погибли Толя Мурузин, игравший в картине Пущина, и ленинградец Олег Липкин — юный Дельвиг…». Пушкин фронтового поколения был романтичен и погиб как истинный романтик — за Родину, за свободу, на поле брани. Искалечила война и пушкинские места ленинградских пригородов, в первозданном виде они сохранились только в кино. Погиб смертью храбрых и главный поэт довоенного кино — Евгений Червяков. Война унесла и юного, и зрелого Кинопушкина… Судьба Червякова загадочна. Когда началась война, ему было за сорок. На его счету несколько популярных кинокартин: «Заключённые», «Честь», «Станица Дальняя». Режиссёр с именем, он отказался от эвакуации из Ленинграда. И сражался. Как художник и как солдат. Червяков в роли Пушкина Снял очаровательную короткометражку из «Боевого киносборника» — «У старой няни». А главное — старший лейтенант Червяков совершал диверсии в тылу врага, прорывавшегося к Ленинграду. Он говорил по-немецки. Говорят, даже наряжался в форму вермахта — и уничтожал немцев. А 16 февраля в бою под Ленинградом получил смертельное ранение. Товарищи по оружию вспоминали: «Он рвался в самое пекло. Говорил: «Мне нужно все увидеть своими глазами, сердцем понять. Если только останусь в живых — сделаю об этом картину». |
| гос. унив. печати. 2004.//Высшее образование в России. - 7. С. 109-116. Шеховцова Л.Ф. Интеграция научного и религиозного знания в концепцию целостного человека. – СПб.: СПбГУПМ, 2003. – 83 с. Шестун Евгений, протоиерей. Православная педагогика. – М.: Про-Пресс, 2002. – 576 с. Червяков А.Д. Проблемы и перспективы разработки духовно-нравственного содержания отечественного образования. (Опыт Московской городской учительской семинарии)/А.Д. Червяков//Московская городская учительская семинария. – М., 1997. – С. 63-67. Чудновский В.Э. Психологические основы нравственной устойчивости личности: Автореф. дис. … д-ра. пс. наук. – М., 1980. – 67 с. Ценностные ориентации в сфере педагогического образования: история и современность: Тез. докл. и выступлений на XVI сессии Науч. Совета по пробл. Истории образования и пед. науки, 16-17 мая 1995 г./под ред. З.И. Равкина. М.: ИТО и П РАО – 1995. – 168 с. Эльконин Д.Б. Психология игры. – М., 1978. - 304 с. Яблоков Н.И. Философские аспекты диалога мировоззрений. – М.: МГУ, 1998. – 129 с. – С. 28. Яницкий М.С. Ценностные ориентации личности как динамическая система. - Кемерово: Кузбассвузиздат, 2000. – 186 с. Янушкявичюс Р.В., Янушкявичене О.Д. Основы нравственности: Учебное пособие для школьников и студентов. – 3-е изд., испр. и доп. – М.: ПРО-ПРЕСС, 2000. – 456 с. Подробнее об этом см.: Кураев А. Все ли равно, как верить? Клин, 1994 «Духовный, духовное» в «Толковом словаре» В. В. Даля — «все, относящееся к Богу, церкви, вере; все, относимое к душе человека». «Духовный» в «Словаре русского языка» С. И. Ожегова — «относящийся к религии, церкви» Имеется в виду открытие православных гимназий, лицеев, школ, детских садов, воскресных школ, средних и высших духовных учебных заведений (семинарий, институтов, академий) и создание в общеобразовательных учебных заведениях факультативных курсов по основам духовной культуры, по религиоведению и т. п. Мухина В.С.Феноменология развития и бытия личности.- М.: Московский психолого-социальный институт, Воронеж: НПО «МОДЕК», 1999. |
| У ворот, отвернувшись от ветра, Червяков остановился. — Спасибо за обогрев, хозяин. Здоровья твоей дочке, — тихо пожелал он. Петрок растерянно стоял на снегу, не зная, кланяться, благодарить или как? У него вроде отнялся язык, и он ничего не мог вымолвить, не находил нужных слов. Тогда Червяков спросил о чем-то своего помощника, и тот уточнил: — Фамилия как твоя? — Богатька, — сказал Петрок и смутился, впервые устыдившись собственной фамилии, так несуразно прозвучала она на этом убогом, заваленном снегом дворе. — Так богатой вам жизни, товарищ Богатька, — пожелал на прощание председатель ЦИКа, и они все, пригнув от ветра головы, начали пробираться по своим прежним следам к большаку. Петрок смешался и опять не ответил, глядя на этих людей и взволнованно повторяя в мыслях: «Где там богатой, где там богатой…» Прежние неизбывные хлопоты охватили его с новой силой — ржи в истопке оставалось пуда четыре, впрочем, с хлебом, может, и дотянули бы до крапивы и щавеля, если бы побольше было картошки. Картошка, однако, кончалась, неурожайное на нее выдалось лето — вымокла от дождей, сгнила под стеблем. Неизвестно, как теперь дожить до новой? 23 Как-то, однако, дожили до весны, не сытно, скорее голодно, но дождались теплых солнечных дней и зеленой травы. Степанида из первой крапивы наловчилась готовить какое-то варево, которое, если его побольше заправить салом, так можно было есть. Хуже получилось с хлебом — хлеба не было. Но председатель колхоза Богатька Левон ухитрился дополнительно распределить на трудодни три бурта прошлогодней картошки, и Петрок привез к Первомаю телегу вялых проросших клубней. Ничего, ели, мешали с ячменной мукой, пекли лепешки, хотя остатки ячменя также берегли на крупу для супа. Наконец в самую силу вступило лето, в мае прошли обильные дожди с грозами, и озимые даже на суглинках дружно пустились в рост. Озимое поле было как раз по эту сторону большака, возле оврага, хутора и дальше по всей Голгофе. Иногда при случае или в свободную минуту Петрок бегло окидывал оком поле и радовался: хорошая обещала быть в этом году рожь. |
| Из дома я принёс деревянный пароходик — я его сам сделал — и привязал к нему доски — баржи. Пароходик вёл их по каналу на буксире, а я всё время гудел, как настоящий пароход. На одну баржу я посадил пластмассового утёнка. Маша сказала, что утёнок сам должен плавать, но я объяснил ей, что, во-первых, он дырявый и может утонуть и, во-вторых, он капитан каравана судов, и прочёл ей наизусть стихи Маршака: Ведёт кораблик Утка, Испытанный моряк. — Земля! — сказала Утка. Причаливайте. Кряк! Я хотел прокатить по каналу и Усика, но он стал шипеть, царапаться и вырываться и не захотел плавать. А Маша катала лодку с парусом; она у неё всё время переворачивалась. Наверно, ветер был не попутный. Ваня У всех праздник Первого мая у нас в детском саду был большой праздник. Все ушли на демонстрацию, а мы с Ваней отправились в наш детский сад. И мама с нами. На улицах играла музыка, и по небу летели самолёты. Люди шли с цветами и красивыми плакатами. Везде пели и танцевали. Мы тоже подготовились к празднику: Ваня склеил большой змей и написал на нём: «1-е МАЯ». В детском саду мы пели, танцевали, читали всякие стихи — кто что умеет, а потом приехали взрослые артисты и устроили нам концерт. Больше всех мне понравился фокусник: он всё время вынимал из кармана букеты цветов, а из шляпы у него вылетали голуби. После концерта мы играли. Чапка везла меня в тележке, а в руках я держала воздушные шары и букет цветов. Усик бежал впереди, мы привязали ему красный бант. А Ваня высоко-высоко запустил змей, и он был очень похож на спутник или ракету-носитель. Потом нас поили чаем с пирожными и конфетами; всем детям дали подарки и нам тоже. Маша Как я ловил рыбу В июне мы поехали к бабушке в деревню и взяли с собой Чапку и Усика. Нам всем купили билеты, а Чапке — собачий билет. Усик ехал бесплатно, и папа сказал, что Усик «едет зайцем». Не понимаю, как может котёнок ехать зайцем? Вечером мы приехали к бабушке, а утром уже пошли на речку — ловить рыбу. Сначала мы с Чапкой копали червяков: Чапка рыла ногами землю, а я собирал червяков в баночку. Маша их не собирала: она боялась червяков, хотя они совсем не кусаются. Потом пошли искать место на речке. Я нёс удочки, Чапка — баночку с червяками, а Маша и Усик — ничего. |
|
|
