| Общее количество христиан, пострадавших за свою веру, исчисляется миллионами. Однако значимость феномена христианского мученичества измеряется не количеством пострадавших, а тем, как сами христиане воспринимают свои страдания и смерть. Христианин, страдая, знает, что его страдания не бессмысленны: они соединяют его с Христом, а через Христа – с Богом Отцом. Умирая, он знает, что его смерть – не трагическая случайность, которую во что бы то ни стало желательно отсрочить, но важнейшее событие жизни, переход из времени в вечность. По-человечески он, как и Иисус в Гефсиманском саду, боится смерти и сопряженных с ней страданий, боится предсмертных минут, боли и агонии. Но как верующий во Христа он сознает, что страдания и смерть не просто неизбежны: они необходимы для того, чтобы войти в вечную жизнь. Именно по этой причине апостол Павел говорил: ...Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение ( Флп.1:21 ). По той же причине христианские мученики бесстрашно шли на страдания, радовались тому, что удостоены умереть за Христа, и прощали своих убийц. 453 Цицерон. Против Верреса. О предметах искусства. 10, 23; 11, 26. С.66,67; Он же. Против Верреса. О казнях. 28,73; 70,179. С.131, 163. 455 Chapman D.W. Ancient Jewish and Christian Perceptions on Crucifixion. P.1 (при подсчете один и тот же инцидент, упомянутый в «Иудейской войне» и «Иудейских древностях», принимался за один случай). 459 См.: Hengel M. Crucifixion. P.84–85. Более подробно и детально в: Chapman D.W. Ancient Jewish and Christian Perceptions on Crucifixion. P.41–219 (автор анализирует упоминания о распятии у Иосифа Флавия, Филона Александрийского, в раввинистических толкованиях на библейские тексты, во множестве других иудейских источников). См. также: Samuelsson G. Crucifixion in Antiquity. P.209–236. 462 Lipsi I. De cruce. P.18–27. Использованная Липсиусом терминология для обозначения различных видов крестов была по большей части изобретена им самим. 466 Помимо бичевания распятию могли предшествовать другие виды наказаний и пыток. Платон упоминает о человеке, которого, «схвативши, растянут на дыбе, оскопят, выжгут глаза, истерзают всевозможными самыми разнообразными и самыми мучительными пытками да еще заставят смотреть, как пытают его детей и жену, а в конце концов распнут или сожгут на медленном огне». См.: Платон. Горгий. 473. С.299. |
| Но по особенному случаю сей обители мы воспоминаем одно событие из земной жизни Господа, именно – лобзание Его Иудой, что и изображается на чтимой здесь св. иконе. И в чтенном ныне Евангелии слышали, как говорит Иуда сопровождавшим его воинам и слугам архиерейским: его же аз ложбу, той есть (Иисус): имите Его и ведите Его сохранно… и облобыза Его. Что можно представить ближе, теснее и святее общества, как Христос и Его двенадцать апостолов? Но что же видим? И тут является предатель. Ни величие Христа Спасителя, ни беспримерное смирение Его и кротость, ни широта любви Его, ничто не могло исправить, смирить, смягчить злого сердца злого ученика. Он был постоянным слушателем Его учения, очевидцем-свидетелем Его бесчисленных благодеяний человеку, Его величайших чудес, а все остался тем же злым и неисправным в сердце, все смотрел чужим св. обществу. А что скрывается в сердце насильственно, то непременно должно пробиться когда-нибудь сквозь эту личину и выйти наружу. Так случилось и с Иудой. Настало время совершения спасения человеческого, и диавол вложил в сердце Иуды воспрепятствовать этому. Невыносимым ему стал представляться светлый образ Христов и сила тьмы избрала своим орудием ученика Иисусова – Иуду к омрачению и совершенному уничтожению св. дела. Тайно условившись с врагами И. Христа предать Его в руки не явно, а тайно же, – без народа, Иуда, наконец, завершает свое темное дело, идет в Гефсиманский сад с данною ему стражей и предает ей своего Учителя изменнически – таким знаком, который был выражением тесной дружбы, стараясь, по-возможности, и тут прикрыться. Спаситель в саду Гефсиманском в тяжелом подвиге молитвенном. Знал Он, что это уже последние минуты Его жизни на земле, знал, что враг спасения человеческого – диавол собирает все силы темные и изыскивает все средства против Него, в лице первосвященников и книжников иудейских, и по человечеству чувствовал всю тяжесть Своего состояния. Прискорбна есть душа Моя до смерти, – взывает Он. – Отче! аще возможно, да мимо идет от Меня чаша сия, обаче не как Я хочу, но как Ты. |
| Кроме того, в Сокольниках увеселительный сад, арендуемый прежде Брауном, а ныне кн. Оболенским, где играет несколько раз в неделю, по вечерам, музыка, происходят танцы, показываются иногда фокусы и т. п. – хотя все это при весьма неприхотливой обстановке, далеко уступающей той, которая существует в Петербургских увеселительных местах. В коронацию нынешнего государя, на Сокольничьем поле был устроен народный праздник, продолжавшийся три дня. Были построены качели, комедии и т. п. увеселения; стояли большие чаны с вином, медом, пивом·, на столах – различные яства. Праздник посещал сам государь. Здесь, на Ширяевом поле, московское купечество 1 мая 1867 г. принимало государя императора, наследника цесаревича Александра Александровича с супругой его цесаревною Мариею Феодоровною и великого князя Владимира Александровича. Для приема высоких гостей московским купечеством был сооружен в шесть дней роскошный большой павильон, построенный по плану и смете архитектора А.С. Каминского. Распорядительницами по приему августейших особ были: Е. М. Алексеева, Е.В. Алексеева, Е.К. Бостонджогло (поднесшая государыне цесаревне букет из белых роз), С.С. Боткина, Е.Р. Баланова, А.Н. Лепешкина, Е.С. Лямина, Е.Н. Ремизова, Г.И. Ремизова, В.В. Сапожникова и А.Г. Ширяева. Представляем описание этого павильона, заимствованное из статьи С.П. Яковлева («Московские ведом»): «Наружный фасад павильона представлял две изящные, крытые эстрады, посреди которых находился царский балкон, роскошно убранный цветами. Резные украшения из дерева, флаги, разноцветные шкалики, все это придавало фасаду очаровательный вид·, при чем приятно бросалась в глаза легкость его архитектурного стиля, павильонный его характер. Внутренность павильона была убрана сколько изящно, столько же роскошно. Стены, обтянутые белым ситцем, были украшены по углам группами растений и редких цветов, громадные зеркала в простенках отражали тысячи огней, блеск нарядов и общее торжественное веселье. Вензеля Августейших гостей, сделанные из живых цветов, по преимуществу роз, украшали карнизы залы. Гостиная его величества и их высочеств была убрана роскошною золоченною мебелью. Сплошь обтянутая ситцем с цветами по розовому фону, комната эта имела вид очаровательной игрушки, украшенной всеми прихотями уборной и изящным камином. Буфеты как в Царской гостиной, так и круглый стол посреди павильона, были убраны замечательными по своей величине азалиями, вся крона которых была сплошь покрыта розовыми, белыми, пунцовыми, расписными цветами. Богатые серебряные украшения царского буфета были доставлены И.И. Сазиковым.» |
| 17 См. напр., Thesaurus 75. 561 ВС, где говорится о взаимообмене свойств – Божественных и человеческих, совершаемых во Христе. 18 См. статью Д.С. Бирюкова об Арии: Антология восточно-христианской богословской мысли. Т. 1. С. 127–128. 19 Это касается не только Аэция и Евномия. Известно, что в начале V в. в Константинополе среди ариан были выдающиеся в философском и филологическом отношении умы, знатоки Платона и Аристотеля, а также иврита (см. со ссылкой на церковного историка Сократа Схоластика в предисловие Дюрана в: De sancta trinitate dialogi i–vii. Ed. G. M. de Durand/Cyrilled’Alexandne. Dialogues sur la Trinité. 3 vols.//Sources chrétiennes 231. Paris: Cerf, 1:1976. P. 18. 20 Так, ариане, когда им это было нужно для их аргументации, как раз отрицали возможность проведения аналогии между человеком и Богом, а св. Кирилл, напротив, такую аналогию приводил, причем, шел так далеко, что говорил о подобии человека Богу в рождении единосущных из своей сущности, тогда как ариане утверждали, что из–за различия Божественной и человеческой сфер эту аналогию проводить нельзя, и Сын не рожден из сущности Отца, а сотворен по Его воле «извне» (см.: Thesaurus 75. 220). Св. Кирилл, впрочем, в конечном счете, возвысил понятие человеческого рождения, а не принизил рождение в Боге, сказав, что это именно Богу по природе свойственно всегда рождать, а человек рождает лишь иногда, по «подражанию Богу». Таким образом, плотское рождение у людей совершается отнюдь не по тому же тропосу, что и Божественное (см.: Thesaurus 75. 224). 21 См.: Larchet J.–C. Personne et naturë la Trinité, le Christ, l’hommëcontributions ;iiix dialogues interorthodoxe et interchrétien contemporains. Paris, 2011. 26 Что «Книга сокровищ» (он называл ее Сокровищницей) была хорошо известна преп. Максиму, видно хотя бы из того, что в своих Богословско–полемических сочинениях он упоминает ее несколько раз: в PG 91, 164D (цитируется описание св. Кириллом Гефсиманского моления: Thesaur.: PG 75, 397. 8–10); в PG 91, 169. А преп. Максим, обосновывая понятие природного действия, ссылается на св. Кирилла (Thesaur.: PG 75, 105. 17–19), говоря о соответствии между природой и свойственной ей энергией и силой. У каждой природы – своя энергия и сила. |
| ◊ На вопрос ученика: «Батюшка, как исполнить слово Евангелия: „Болен бех и посетисте Мене?“» – старец ответил: «Не заботься о сем; посещай свою душу усердною ко Господу Богу молитвою, ибо душа твоя больна». ◊ Старец не предписывал иметь при молитве какое-либо определенное положение тела: «Молиться, – говорил он, – можно и сидя, и лежа, и ходя, и одному, и в присутствии других, чтобы ум внимал тому, что говорится устами, а не о другом чем мечтал». ◊ Один из учеников спрашивал: «Не грех ли молиться сидя и лежа?» Старец отвечал: «Нам старцы говорили: – хотя бы вверх ногами, да творить молитву; – многие по немощи лежа творили молитву, да бесов стоящих побеждали полки». ◊ Еще спрашивал старца один ученик о том, часто ли зажигать ему лампаду в келье? Старец отвечал: «Надо зажигать лампаду своего сердца, чтобы оно горело любовью к Господу Богу». ◊ Добродетели достигаются усиленными трудами и долгим временем. Тогда-то будешь ты их ценить, когда они достанутся тебе чрез труды твои. Если же что без трудов приобретено, то скоро и потерять можно. Мы бываем спокойны, когда беспрепятственно можем исполнять все свои желания и когда ничто нас не тревожит; захотим что есть, едим; захотим пить, пьем; захотим спать, спим; захотим пройтись куда, тоже себе не отказываем; а если захотим бороться против этого, то увидим скорби. ◊ Больше молчи и не внимай никаким помыслам, даже и добрым, никого не осуждай и не раздражайся. Авва Арсений сказал одному брату: «Молчи, непрестанно молчи». ◊ Необходимо потребно для спасения смирение: насколько человек смирит себя пред Господом, настолько и обрящет благодать. В житии святого Евстафия Плакиды (20 сентября) мы читаем, что Господь явился ему и сказал: «Егда же в глубину смирения приидеши, Аз вознесу тя и прославлю на небеси пред ангелы Моими». «Многие, – говаривал старец, – творили великие добродетели и даже претерпели некоторые мучения, как видим мы из слов пятидесяти святого Макария Египетского , а после впали в гнусные страсти и погибли». «Батюшка, это страшно, как же спастись можно?» – спросил однажды по поводу этих слов ученик. |
| Студенческий каток сейчас же привлек к себе внимание местного населения, и к нему стали стекаться на прогулку многие представители и представительницы посадской интеллигенции. Вскоре и на коньках появились знакомые студентам посторонние люди и барышни, а затем завели мы и кресла, с которыми неустанно и наперерыв носились по льду наши конькобежцы для удовольствия своих знакомых дам и барышень. Каждый день, в особенности при хорошей ясной погоде, после студенческого раннего обеда, на катке царило большое оживление, заводились новые знакомства, слышался громкий смех и веселые разговоры оживленной молодежи; но все это продолжалось лишь часа два и, с ударами лаврского колокола к вечерне, студенты обыкновенно уже спешили пить чай в академии, публика расходилась, сторожа убирали кресла и пустынный каток замирал до следующего дня. – И зимою и летом студенты весьма усердно пользовались прогулками, что представлялось прямою необходимостию при долговременных сидениях на лекциях и в номерах над сочинениями. В зимнее время для прогулок было мало простора: приходилось ограничиваться лишь дорожками академического сада, небольшим бульваром у монастырской стены, да посадскими улицами, идя по средине которых необходимо было постоянно оглядываться назад, чтобы успеть во время дать дорогу крестьянским розвальням, часто мчавшимся рысью с раскатами во все стороны, причем их возчики почти никогда не имели обыкновения криком предупреждать о своем приближении. Несравненно лучше было, конечно, весною и осенью, когда по просохшим дорогам везде устанавливался свободный путь. Группы гуляющих студентов устремлялись тогда, прежде всего на так называемую «насыпь», т.-е. на высоко поднимавшееся над окрестностью полотно железной дороги, пересекавшее Вифанскую улицу по направлению к Ярославлю. Эта насыпь была, можно сказать, единственным местом прогулки для посадской публики, которая могла здесь при желании сделать хотя бы несколько верст на хорошем воздухе, среди лугов, полей и перелесков. В теплые апрельские и майские дни, при распустившейся зелени, с большим удовольствием путешествовали мы в Гефсиманский и Черниговский скиты и к Вифанскому монастырю, где почти вся дорога шла по рощам и вблизи красивых монастырских прудов. |
| Предупреждения святых отцов повторяет в своих поучениях известный подвижник нашего времени отец Софроний (Сахаров) : «Искусственный прием может помочь начинающему найти место, где должно стоять вниманием ума при молитве и вообще во всякое время. Однако чрез такой способ настоящая молитва не достигается. Она приходит не иначе как чрез веру и покаяние, являющиеся единственным основанием для подлинной молитвы. Опасность психотехники, как показал долгий опыт, в том, что есть немало людей, слишком большое значение придающих самому методу. Во избежание вредной деформации духовной жизни молящегося, начинающим подвижникам с древних времен рекомендуется иной образ, значительно более медленный, но несравненно более правильный и полезный, а именно: сосредотачивать внимание на имени Иисуса Христа и на словах молитвы. Когда сокрушение о грехах достигает известной степени, тогда ум естественно идет на соединение с сердцем» . В какой-то мере отдельные элементы художественных приемов могут понадобиться при начальных подступах к молитве как вспомогательный инструмент для поддержания молитвенного состояния. Они же могут быть полезны и в дальнейшем — как способ возгревания при охлаждении сердечном, когда чувства ослабевают, силы истощаются, ум начинает рассеиваться и не может устоять в молитве. О подобных тяготах рассказывает схиигумен Герман (Гомзин), вспоминая о своем наставнике о. Александре Гефсиманском : «Старец достиг такого навыка в молитве Иисусовой не без труда. Ему было так трудно, когда он нудил себя к молитве в начале своего подвига, что он скорее был согласен камни ворочать, лишь бы не творить молитву. И мысль его смущала, что он, творя молитву, погубит свой ум» . Помощь бывает нужна, когда внешние помехи не дают сосредоточиться, отвлекают внимание вовне, захватывают и распыляют его. Потребность в самопринуждении возникает также при находящих во время молитвы искушениях, когда обрушивается шквал помыслов и под их натиском ум не способен устоять. Или когда становится вдруг нестерпимо скучно, кажется все бессмысленным и ненужным, а продолжать молитву нет сил. От бесцельности и равнодушия наступает охлаждение, отупение; уныние начинает подбираться к душе; инертность и вялость связывают молящегося по рукам и ногам. Вот тогда-то некоторые приемы могут дать опору, за них можно держаться — для преодоления уныния, для поддержания молитвенного духа. Наличие технической задачи помогает в такие моменты устоять, так же как и веревочные петли, свисающие с потолка, в которые подвижник продевает руки на ночной молитве. Техническая задача увлекает и подкрепляет, дает стимул продолжать брань, когда внимание становится неподвластным, истощившись в борьбе с помыслами, когда чувства изнемогают. Так приемы телесные способны поддерживать труд духовный. |
| Примечание 1. Евангелист Лука говорит, что Иисус Христос был искушаем сатаною в течении 40 дней Своего пребывания в пустыне; то же можно заключать и из сказания Евангелиста Марка ( Мк.1:13 ). Когда же Он взалкал, тогда сатана Ему стал делать те предложения, которые и у Матфея и у Луки представляются, как различные степени искушения. Поэтому можно представлять, что в течении 40 дней диавол искушал Иисуса Христа не явно, а тайно, посредством разных предметов и тайных внушений; после же 40 дней приступил к Нему открыто и решительно – и это последнее искушение описывают Евангелисты. Примечание 2. Готовясь к великому подвигу борьбы с диаволом, Иисус пребывает в пустыне в молитве и посте: потому что, как Он сам говорил: сей род (бесовский) изгоняется только молитвою и постом ( Мф.17:21 ). Хотя Евангелисты и не упоминают о том, что Иисус, находясь в пустыне молился; но молитва была таким обыкновенным действием Иисуса, что трудно и представить себе, чтобы он в продолжении всего времени пребывания в пустыне оставался без молитвы, без общения со Своим Отцом Небесным, к Которому Он постоянно обращался во всех важнейших случаях Своего служения: при Крещении и Преображении, перед избранием Апостолов и Воскрешением Лазаря, и во всякое другое время – особенно когда находился в уединении. Если же сопоставить пустынный подвиг Иисуса с Его Гефсиманским подвигом, то не только нужно предположить, но и положительно утверждать, что все 40 дней Своего пребывания в пустыне – то есть начало Своей борьбы с врагом Рода Человеческого – Он сопровождал такою же молитвою к Богу Отцу с воплем крепким, как и конец борьбы с диаволом – в Гефсимании. Но о чём молится Богочеловек Богу Отцу в пустыне: о том ли, чтобы Он укрепил Его в предлежащей борьбе; или об успехе проповеди среди Богоизбранного народа, на которую Он готовился выступить – о пощаде ли жестоковыйного и неразумного народа Израильского, ослепление и ожесточение которого Он предвидел, или о собрании всех народов в одно стадо, в одно Царство Божие – это не открыто нам; но без сомнения, все эти желания Сына Человеческого были предметом Его пламенной и продолжительной молитвы в пустыне. |
| Никто не заметил, как маленькая группа учеников во главе с своим Учителем оставила город и, пройдя чрез одни из восточных ворот, спустилась в долину Иоасафатову, по которой извивался уже маловодный в ту пору поток Кедронский. Сколько раз по этому пути ходил Божественный Учитель с своими учениками! Это путь и Его славы, и Его страданий. По сторонам дороги и по прибрежью Кедрона уныло кивали ветвями маслины и пальмы: с этих самых дерев вероломный народ срывал ветви, чтобы подстилать их на пути торжественного входа Иисуса Христа в Иерусалим, и из окружающих же дерев сделал крест, чтобы пригвоздить к нему того же Христа. Перейдя мост, перекинутый чрез поток, и пройдя мимо Гефсиманского сада, путники стали подниматься на гору. Но вот они на ее вершине. Возвышаясь над всею окрестностью, Елеон открывает далекий, очаровательный вид. Как раз под горою лежит многолюдный город с своим величественным храмом, с шумною площадью – Харам; за ним на западе виднеется далекая синева Средиземного моря; на юго-востоке как в гробе колышется Мертвое море в окружающей его низменной котловине, лежащей гораздо ниже уровня Средиземного моря; на восточном склоне горы приютилась Вифания, где жили Марфа и Мария с своим воскрешенным братом Лазарем; на север тянутся необозримые холмы Галилеи, между которыми голубой лентой извивается быстроводный Иордан, на юге – Вифлеем... Сколько воспоминаний, сколько дум и теперь возбуждает эта картина! Для учеников же с их Божественным Учителем эта картина дышала только что пережитою жизнью, на всех деталях этой картины еще лежали следы их деятельности, их чувств, их радостей и слез. Взор их невольно пробегал по всем окрестностям: вот около Вифлеема по-прежнему пастухи стерегут свое стадо, – быть может это те самые пастухи, которые первые воздали Божественному Младенцу поклонение; а вот родные галилейские холмы, среди которых прошло детство и Учителя, и большинства Его учеников; под ногами шумит беззаконный город, глухой к добру, избивавший пророков... «Иерусалим, Иерусалим!..» Вон за Вифанией торчат обнаженные сучья неплодной смоковницы: такова, Иерусалим, будет и твоя судьба!.. |
| Лишь, по качественной оценке, смыслу, значению, ценности, страдания Господа могут и должны быть названы беспредельными. Это были, во-первых, страдания абсолютно невинного, идеально чистого, даже, по человеческому происхождению, совершенно не причастного злу и, лично не ответственна за него Существа, благоволившего претерпеть их только в качестве жертвы и в смысле неизбежной» по греховному состоянию мира, оплаты того величайшего блага, которое принесло с собою в мир это Существо. Во-вторых, это были страдания от начала до конца добровольные, сознательно и активно восприятия: не внезапно обрушившиеся, так как необходимость их для спасения мира предусматривалась не только Христом, но еще и пророками, к тому же не неустранимый, как показывает возражение Иисуса Петру нашего взмах ножом в саду Гефсиманском 404 . Наконец, главное, бесконечное» достоинство жертвы креста в том, что она была принесена богочеловеческой любовью. Смерть Христа была проявлением абсолютной силы в крайнем уничижении, – высшим проявлением любви Божией к твари, так как это было обнаружение любви к злу «боговраждебной» твари. С другой стороны, и человеческая верность Богу достигла на кресте высочайшего предела. Когда бесконечную «цену» жертвы Христовой объясняют Божеским достоинством страдавшая Лица, – тем, что при единстве Божеского Лица и двойственности-природе во Христе, человеческие страдания усвояются не причастному по природе страданиям Лицу, то это статическое по выражению объяснение или ничего, по существу не объясняет или ведет к юридическому пониманию Христовой жертвы, превращая спасительнейший акт во что-то крайне нелепое, даже безнравственное, поскольку об этом позволяют судить такие плоды юридической теории в католичестве, как «индульгенции» – эта «торговля» божественной любовью. Наоборот, мистический разум, опирающийся на религиозный опыт и опознающий Бога, как живую благую «силу», адекватным определением которой служит любовь, ведет к чуждому всяких несообразностей и противоречий постижению бесконечной по ценности жертвы креста. |
|
|
