| Он был совершенно не похож на своих коллег, особенно на Д.С.Лихачева. Дмитрий Сергеевич был джентльменом с хорошими манерами, всегда корректным и выдержанным. Малышев был мужиком, ворвавшимся в академические стены, с невиданной для филологического мира энергией, прямотой, самозабвенным и бескорыстным служением. И Дмитрий Сергеевич, при абсолютной противоположности характера, после кончины Малышева благословил организацию ежегодных научных Малышевских чтений. Он неоднократно выступал на них. В своих докладах он неизменно отмечал выдающийся вклад Владимира Ивановича в науку и культурное наследие России. Малышев воспитал многих ученых. Его ученики продолжили его дело. Собрания древних рукописей появились в Новосибирске, Сыктывкаре, Петрозаводске, Екатеринбурге и других городах. В 2008 году возобновились прерванные на целых 20 лет археографические экспедиции на Русский Север. Недавно я побывал в древлехранилище, носящем имя В.И.Малышева. Мне показали находки последней экспедиции на Северную Двину. Конечно, трудно рассчитывать на то, что северный источник не иссякнет в ближайшее время. Многие годы по селам Русского Севера разъезжают на джипах добры молодцы, скупая не только иконы, старинные книги, расписные прялки и предметы национальной одежды. В пустующих избах выламывают даже стены с росписями и коньки с крыш. Удивительно что при этом участникам экспедиции удалось кое-что найти: и рукописи, и документы. Как ни странно, но до сих пор живы носительницы фольклора. Фольклористы записали множество песен: и старинных, и недавнего революционно-колхозного прошлого. Удивительный дух царит в древлехранилище. Над дверью в кабинет В.И.Малышева висит его портрет. В шкафах и на стеллажах старинные книги в кожаных переплетах. Некоторые с бронзовыми застежками, с искусным тиснением. На витринах раскрыты, так называемые, лицевые рукописные книги. Мы видим прекрасные миниатюры на золотом фоне. Они, как житийные клейма на иконах повествуют о жизни изображенного святого. Узорочье заглавных литер и разнообразный орнамент, исполнены христианской символики. |
| 617 „А бртьщина судить (ъ), как судьи“; Мурзакевич, Псковская Судная Грамота, стр. 15, 2 изд. 1868 г.– Там же помещено правило о примирении без уплаты судебных пошлин: „А кто с ким побьется во Пскове, или на пригороде, или на волости „на пиру“, или где инде, а только приставом не позовутся, а промеж себе прощенье возмут, ино ту князю продажи нет“ (стр. II). В позднейших уставных грамотах дела о побоях, учинённых на братчинных сходках и пирах, тут же полюбовно оконченных, тоже освобождались от подсудности наместникам и признавались относящимися до компетенции братчинных судов, Если ссора, начавшись в братчине, даже и вне её, окончилась миром, то и тогда княжеские чиновники не могли взыскивать судебных пошлин, и только пристав получал „хоженное“, если был призван. См. напр. уставную Двинскую грамоту Великого князя Василия Дмитриевича от 1398 г. 13, Акты Археогр. Экспедиции, т. 1, тоже 150). 618 Весьма примечательно, что эти правительственные запрещения ходить без зова в братчину нашли себе отголосок и нашей древней духовно-назидательной литературе. Так в книге „Пчела“ 1623 года, на листе 217, встречается такой совет: „а незван в пир не ходи, аще сваришися в нем, и начнеши на чашника жаловатися, глаголюще лихою ми еси рукою дал пити“. См. Горский и Невоструев. Описан. слав. рукоп. Моск. Синод. Библ. 314, стр. 562. Нахождение при пире „чашника“ весьма любопытно для подробного выяснения организации этого мирского учреждении. В медовых братствах западной России также постоянно встречаются при братских пиршествах „ключники“, то есть те же „чашники“. 619 Сведения о правительственных распоряжениях в отношении братчин почерпнуты из уставных грамот, помещённых в Актах Археографической Экспедиции, изд. Имп. Акад. Наук 1836 г., причём обращено было особенное внимание на следующие акты: т. I. 11 (1391 г.) „а в которое село приедет игумен в братчину и сынци дают по зобне овса конем игуменовым“, 50 (1433 г.), 72 (1462 г); 102 (1476 г.); 103 (прежде 1477 г., запись Новгородская о церковном суде, в которой встречается тоже выражение „братщина судит как судьи“; 114 (1485 г.). |
| Любартович В. А. Юбилей Елены Александровны Агеевой 13 марта 2020 г. отметила свой знаменательный личный юбилей Елена Александровна Агеева – археограф, источниковед, историк, музейный работник. Среди исследователей традиционной русской книжности и старообрядчества Е. А. Агеева хорошо известна и как признанный знаток рукописной и старопечатной книги XVI–XX вв., и как эксперт по истории и культуре староверия. Читатели «Православной энциклопедии» хорошо знают ее многочисленные статьи о приверженцах старой веры, их культуре и конфессиональной среде ее существования. Не только статьи, но и кураторство над статьями «старообрядческого блока» определяют значительный вклад Елены Александровны в подготовку этого фундаментального современного церковно-научного издания. Научная карьера Е. А. Агеевой началась в студенческие годы: с 1978 г. она участвовала в экспедициях, которые организовывала кафедра источниковедения исторического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова для изучения уклада жизни старообрядцев и археографического обследования мест их расселения. Полевая археография на долгие годы утвердилась в качестве профессионального занятия Елена Александровны, особенно после того, как она в 1981 г. стала штатным научным сотрудником Археографической группы исторического факультета МГУ. Именно в то время, в начале 1980-х гг., я познакомился с Е. А. Агеевой, как-то застав ее за работой в комнате 25 Отдела редкой книги и рукописей Научной библиотеки МГУ. Здесь, среди стеллажей с толстыми фолиантами в кожаных переплетах с медными застежками, она занималась научной обработкой и систематизацией книжных находок, привезенных из археографических экспедиций. Елена Александровна встретила меня приветливо и дружелюбно, увлекла рассказами об изучении памятников книжности, особенностях экспедиционной работы и жизни энтузиастов полевой археографии. Так завязалась наша дружба, которая продолжается по сей день. Позднее я узнал о непосредственном участии Е. А. Агеевой в формировании и изучении множества территориальных книжных собраний Научной библиотеки МГУ. Число полевых экспедиций, в которых она участвовала и которыми руководила, достигает нескольких десятков. Это были путешествия в труднодоступные таежные районы Пермского края, в горы Кавказа и Алтая, на Кубань, в Ставрополье и Молдавию, в Среднюю Азию и Забайкалье, на Урал, по Среднему и Нижнему Поволжью, в другие регионы. С особой любовью Елена Александровна изучает «старообрядческие палестины»: Гуслицу на юго-востоке Подмосковья, эстонское Причудье, Брянщину, общины в Латвии. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла КАЛАЧОВ Николай Васильевич (26.05.1819, с. Алексино Юрьев-Польского у. Владимирской губ.- 25.10.1885, с. Волхонщина Сердобского у. Саратовской губ.), правовед, историк, археограф, один из реформаторов архивного дела в России, исследователь Кормчей книги , чл.-корр. (1858) и академик (1883) С.-Петербургской АН. Род. в дворянской семье, отец - отставной штабс-капитан артиллерии. Начальное образование получил в родовом имении, обучался в Москве в частном пансионе и в Дворянском ин-те. В 1836 г. поступил на юридический фак-т имп. Московского ун-та, по окончании которого в 1840 г. переехал в С.-Петербург, где поступил на службу в Мин-во народного просвещения. Министр народного просвещения гр. С. С. Уваров , видя большой интерес К. к изучению российских древностей, определил его в действовавшую при мин-ве Археографическую комиссию, где К. работал до 1843 г., когда после смерти отца вынужден был неск. лет заниматься делами имения. В 1846-1848 гг. трудился библиотекарем в Московском гос. архиве Мин-ва иностранных дел (МГАМИД). В 1846 г. К. защитил в Московском ун-те магист. дис. «Предварительные юридические сведения для полного объяснения «Русской Правды»», при написании к-рой он привлек к исследованию ок. 50 различных списков этого древнейшего памятника рус. права. С 1847 г. являлся членом имп. Общества истории и древностей российских (ОИДР). В 1848-1857 гг. профессор кафедры истории рус. законодательства Московского ун-та. С 1851 г. К. вновь являлся членом Археографической комиссии, в 1852-1854 гг. участвовал в археографических экспедициях в Орловскую, Тамбовскую, Рязанскую, Владимирскую, Саратовскую, Самарскую губернии. Материалы, собранные в экспедициях, были опубликованы в ряде изданий (Ист. заметки, собранные в Орле и Мценске, 1852; Архив ист.-юрид. сведений, относящихся до России. М., 1850-1861. Кн. 1-3; Архив ист. и практических сведений, относящихся до России. СПб., 1858-1861. Кн. 1-6; ДАИ. 1859-1875. Т. 7-9). К. был редактором и составителем издания «Акты, относящиеся до юридического быта древней России» (СПб., 1857-1884. Т. 1-3), 2 первых тома были изданы за его счет. |
| занимался изучением ПВЛ, обосновал гипотезу об использовании на начальном этапе создания свода XII в. утраченного рукописного моравско-паннонского источника о «поляно-руси» - «Сказания о преложении книг». Важным аспектом творчества Н. стало собирание, а затем систематизация славянорус. рукописного материала в связи с тем, что в 1898 г. Отделение рус. языка и словесности АН поручило ему составить «Повременной список древнерусских авторов» для готовившегося издания полного собрания сочинений рус. писателей XI-XVII вв. Утвердив предложенный Н. план подготовки собрания, АН предложила ученому осуществить археографическую поездку по городам северо-запада России с целью исследования состава рукописных хранилищ для задуманного издания. Вернувшись из экспедиции (нояб. 1899 - окт. 1900), Н. систематизировал собранные сведения и в 1906 г. опубликовал корректурное издание «Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X-XI вв.)» (в 1906 удостоено Макариевской премии); часть собранных во время экспедиции данных позднее была опубликована Н. в академических научных журналах. Сведения о рукописях, обнаруженных в государственных и частных собраниях, Н. включал в библиографическую картотеку, располагая карточки по разработанной им системе. В 1902 г. в работе «Ближайшие задачи изучения древнерусской литературы» (ПДП. 1902. Вып. 149) он представил свой взгляд на проблемы исследования истории древнерус. литературы, доказывая необходимость предварительного рассмотрения, систематизации и обобщения всех доступных сведений о древнерусской книжности. Летом 1912 г. Н. предпринял научную поездку по городам Европы с целью сбора сведений о составе зарубежных рукописных собраний, итогом поездки стало издание в 1914 г. труда «Рукописная книжность древнерусских библиотек (XI-XVII в.): Материалы для словаря владельцев рукописей, писцов, переводчиков, справщиков и книгохранителей. Вып. 1: А-Б». Материалы Н. собирал вплоть до 1917 г. Переданная в АН СССР составленная им картотека насчитывает 174 тыс. карточек (ныне в Б-ке РАН). Материалы личного архива Н. свидетельствуют о том, что в 20-х гг. XX в. он обращался к изучению вопросов, ранее не входивших в круг его интересов, напр., истории правления имп. Петра I, а также основания АН и ее б-ки, Кунсткамеры. |
| Видным представителем самокрещенцев (или самокрестов) региона стал писатель и полемист А. М. Запьянцев из с. Толба Сергачского у. Он проводил беседы, вел переписку с последователями разных согласий, полемизировал с представителями РПЦ, написал и издал в Балахне 4 сборника; значительный комплекс сочинений и переписки сохранился в рукописях. Острие его полемики было направлено прежде всего на поморцев и спасовцев. Именно представители этих согласий гл. обр. пополняли число самокрещенцев, которое в нач. XX в. достигло неск. тысяч человек. Моленная самокрещенцев действовала в Н. Новгороде. К нач. XXI в. наличие этих общин в Н. о. уже не прослеживается. Странники региона принадлежали к главному духовному центру согласия - Ярославско-Костромскому Поволжью. Предположение о том, что странники юж. части Нижегородской губ. поддерживали связи с центрами Ср. Поволжья, вызывает сомнение. В 30-40-х гг. XX в. в Балахне жили последователи странников-статейников, тесно связанные с кинешемским центром. Большинство из них было арестовано в нач. 1951 г. В г. Балахне в 1958 г. насчитывалось свыше 40 последователей странников-статейников («истинно православных христиан странствующих») во главе с Алексеем Петрушиным, небольшие группы странников действовали также в деревнях Бакунино и Сухаренки Балахнинского р-на (ныне обе Городецкого р-на). Несмотря на разгром общины Петрушина, уже в 1960 г. в Балахне была зафиксирована новая община численностью 30 чел., собиравшихся на моления в частном доме под рук. Ивана Фёдорова. В 1958 г. прекратила существование община последователей «истинно православных христиан странствующих» в г. Кулебаки, главу к-рой Веру Соколову заставили опубликовать отречение от веры в прессе. Тем не менее наличие странников фиксировалось и позднее: так, в 60-х гг. небольшая группа во главе с Тимофеем Рузановым существовала в дер. Туртапки Ардатовского р-на. Начиная с 80-х гг. в районы проживания старообрядцев проводились археографические экспедиции Горьковским (с 1990 Нижегородским) ун-тами, с 1992 г. также Институтом рукописной и старопечатной книги (ИРиСК). Состоялись совместные экспедиции Нижегородского ун-та и МГУ (1991), ИРиСК и МГУ (1992). При ИРиСК был создан Музей книги. В нояб. 1995 г. в Н. Новгороде зарегистрирована газ. «Старообрядец», ставящая своей целью освещение жизни старообрядцев различных направлений; ее редактором стал С. В. Рудаков. С 2001 г. в рабочем пос. Б. Мурашкино Гос. историко-художественным музеем «Большое Мурашкино» проводятся Аввакумовские чтения (6-е прошли в февр. 2017). К 2018 г. численность старообрядцев в Н. о. составляла ок. 80 тыс. чел. |
| Как белое платье пело в луче. И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи все корабли, Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко, у Царских Врат, Причастный Тайнам, — плакал ребенок О том, что никто не придет назад. 12 августа 1905 года Когда говоришь, что есть потребность написать книгу, посвященную десятилетию трагедии «Курска», то в ответ неизменно слышишь удивленный вопрос: «Неужели уже десять лет прошло»? В этом вопросе вся суть духовного феномена трагических событий августа 2000 года. События десятилетней давности удивительно свежи в воспоминаньях и продолжают жить в каждом из нас. Почему боль именно этой трагедии не хочет покинуть наши сердца? Почему в Калининграде и на Украине, на Дальнем Востоке и Крыму все это время продолжают писать записки «об упокоении моряков-подводников АПЛ «Курск»». Почему все эти десять лет в сибирском городе Братске каждое воскресенье служат по ним панихиду, а на другом краю света в поморском селе пономарь Ваня каждую Литургию поминает все их сто восемнадцать имен?.. Почему на стенах домов в Венеции можно увидеть портреты моряков экипажа этой подводной лодки, а китайский поэт посвятил им цикл стихов: «Погребальные песни «Курску»». Почему у каждого (и не только в России) есть своя история, связанная с «Курском», свой след в душе, своя память сердца? Сколько уже было иных трагедий, сколько страшных историй прошло перед нами за эти десять лет, какое великое множество людей трагически погибло, но ни за кого (разве только за очень близкого родственника), никто не будет молиться целых десять лет. И с каждым годом становиться все более очевидным, что этому явлению не может быть рационального объяснения, кроме неодолимой духовной потребности, ясного веления сердца и Божьего определения. Предчувствия: «Слышали, что говорит Ванга? Будто Курск уйдет под воду, и все погибнут». (Из разговоров 1999 года) Старец Летом 1999 года я впервые приехал в Пушкинский Дом, что в Петербурге на набережной Макарова. Мне нужно было отыскать материалы, собранные в 70-е годы XX века археографическими экспедициями института в селе Кереть. Я уже тогда приступал к поискам правды жития святого покровителя всех мореплавателей Крайнего Севера, преподобного Варлаама Керетского. В архиве института любезные старушки помогли мне отыскать эти отчеты, и я углубился в их изучение, когда вдруг началось некое волнение в сотрудниках, вполне прояснившееся после услышанного мною: «Приехал Дмитрий Сергеевич!» |
| Особого текста для такой присяги не было. Текст составлял то показание исца или ответчика, которое он защищал и истину которого утверждал крестным целованием. Вот образец такой присяги: «На сей записи целовали крест бояре: князь Данило Васильевич, да дворецкой Василий Андреевич, да казначей Юрий Димитриевич». А говорили бояре у целованья (Далее – их показание) (Акты Арисограф. т. I, 124. 7025–1517). 609 Об этом свидетельствуют: Акты юридические, Акты исторические, Акты Археографической Экспедиция. А. Федотов Чеховский: Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России. Т. I и II Киев 1860. Самоквасов: Архивный материал. Новооткрытые документы поместно вопличных учреждений Московского царства М. 1905. Ч. II. Т. II. Сверх того автор имел под руками много рукописного материала Синодальной Библиотеки и Архива М. Д. Консистории. (Судные дела Крутицкого Казенного Приказа). 615 Приводим этот текст по экземпляру, находящемуся в старопечатных книгах Ундольского: «Присяг три чина» 7114. (Румянц. Муз. 314). Этот экземпляр представляет несколько печатных корректурных листов с поправками рукописными. 618 Акты, касающиеся Истории Южн. и Запад. России Т. X. стр. 224 Стат. Список послов 1653 Окт. 9–1654 Февр. 5. 622 Вальсамон в толковании к 29 прав. Вас. Вел. стр. 264. Правила Св. Отец с толкованиями. М. 1884. 624 Тот же ревизор в Петроградской академии о лекциях проф. Бронзова дал такой отзыв. «С приятностью и полным удовлетворением я слушал лекции профессоров:... А. Бронзова по нравственному богословию: Критика социалистической морали. Лекция на тему очень современную»... Итак, что у проф. Бронзова – приятная современная тема; то у проф. Тареева – всякие измы. Это называется: «не по хорошу мил, а по милу хорош». Так пишется история и так производится ревизия. В объяснительной записке к академическому уставу 1910 года преподавателям нравственного богословия уже «вменяется в обязанность с возможною полнотой и обстоятельностью излагать учение о христианских основаниях жизни личной, семейной и общественно-государственной... чтобы для слушателей ясна была несостоятельность социализма и сродных доктрин» (М. Т.). |
| В 1851 г. Пётр Иванович, получив наследство, вышел в отставку и посвятил себя поиску и собиранию уникальных историко-культурных памятников. Более всего его привлекали острова греческого мира, северные берега Африки, Египет, Сирия, Палестина, Смирна, Константинополь, монастыри Афона. Глубоко заинтересовавшись истоками христианского искусства, он мечтал о создании «Ключа христианской иконографии» — обобщённой энциклопедии сохранившихся памятников. Перед поездкой по святым местам исследователь занимался в библиотеках Петербурга и Парижа, читал специальную литературу по археологии и палеографии. По совету своего друга фотографа С. Л. Левицкого путешественник изучил искусство фотографии, с помощью которого он смог делать копии с древних рукописей, скульптур и других памятников, хранящихся на Афоне. Его идея о создании «фотографического архива рукописей и других древностей» была впоследствии воплощена во Франции. Однако сам Севастьянов не успел создать систематического альбома своих многочисленных уникальных находок. Собрание снимков и значение фоторабот исследователя было высоко оценено учёными. Один из историков писал, что «честь применения фотографии к нуждам археологии принадлежит П. И. Севастьянову, честь особенная, потому что он свои первые фотографии делал с памятников, недоступных учёным, — с памятников Афонской горы». После возвращения Севастьянова в Россию состоялась выставка его собрания в Московском университете и в здании Синода в Петербурге, которую в числе прочих посетил император Aлekcahдp II и императрица Мария Александровна. За свои заслуги он получил орден Св. Владимира 3-й степени, а также стал почётным вольным членом Академии художеств. В апреле 1859 г. Севастьянов вновь отправился на Афон как официальный руководитель экспедиции с рекомендациями Археографической комиссии, собрав в итоге уникальную коллекцию рукописей и церковной утвари. После закрытия экспозиции в Академии художеств, часть коллекции исследователя разместилась в Музее древнерусского искусства при Академии. Однако вскоре по просьбе своего друга Н. В. Исакова, попечителя Московского учебного округа и организатора нового Публичного Румянцевского музея в Москве, П. И. Севастьянов перевёз собрание в Москву и поместил его в четырёх залах открывшегося музея, став первым хранителем и организатором нового отделения христианских древностей Румянцевского музея. |
| Революция победила и без " раскольников " . Еще какое-то время после революции среди советских ученых по инерции сохранялась народническая традиция: крупные историки А. Клибанов и К. Чистов изучали старообрядчество как движение " социального протеста " (впрочем, протест этот изучался только в своих дореволюционных проявлениях). При этом доказывалась " утопичность " социальных взглядов старообрядцев. Однако в общественном сознании и в научных исследованиях быстро стали доминировать представления, свойственные чиновникам Синода в начале XIX века. К старообрядцам вновь стали относиться как к " окаменевшим осколкам Древней Руси " . Это видно уже из направлений научных исследований советского времени — почти исключительно фольклорные, этнографические, археографические работы. Изучался старообрядческий быт, традиции, обряды. Многочисленные экспедиции чаще всего без всякой оплаты или за бесценок выпрашивали у " этих дикарей " иконы, книги, старинные вещи. Как сказал один из старообрядческих наставников, " просто противно — на нас смотрят не то как на мумию в мавзолее, не то как на манекен в витрине магазина " . Поставить вопрос о самоценности религиозного мировоззрения и религиозной жизни старообрядцев и об их влиянии на социальную жизнь и культуру в нашей идеологизированной стране редко кому приходило в голову. Уникальность староверия состоит в его основной идеологеме — необходимости сохранения во всей полноте православного обряда, как он сложился в русском православии к середине XVII века. Психологическая инерция явилась одной из причин сакрализации не только церковного обряда, но и многих норм быта — в одежде, питании, правилах общежития. В истории христианства невозможно найти сколько-нибудь значительные религиозные движения, в идеологии которых столь же важное, центральное место занимает обряд. Сам этот факт для многих историков и религиозных деятелей из числа критиков старообрядчества служил доказательством его дикости, магического отношения к религии; выводил старообрядчество из круга тех религиозных движений, которые сыграли какую-либо позитивную роль; оказывался поводом к тому, чтобы в идейном плане относиться к старообрядчеству несерьезно. |
|
|
