| Историческая память поможет нам сохранить единство. Интервью епископа Зарайского Меркурия журналу «Российская Федерация сегодня». 16 октября 2009 г. 14:05 Одной из новаций начавшегося учебного года в российских школах стало введение преподавания основ религиозной культуры и светской этики (пока, правда, в качестве эксперимента). О том, где и как предполагается проводить этот эксперимент в интервью журналу «Российская Федерация сегодня» рассказал член Совета Минобрнауки России по федеральным государственным образовательным стандартам, председатель Синодального отдела религиозного образования и катехизации епископ Зарайский Меркурий . — Преподавание основ религиозной культуры и светской этики начнется в этом учебном году, но не с 1 сентября: только весной 2010 года эти дисциплины появятся для четвертых классов (в последней четверти учебного года) средних школ. А с первой четверти нового 2010/11 учебного года к ним присоединятся пятиклассники. Всего в рамках эксперимента планируется охватить 256 тыс. учеников, а преподавать им будут 44 тыс. учителей. На данный момент в число 18 регионов, где пройдет этот педагогический эксперимент, включены Вологодская, Курганская, Свердловская, Тамбовская и Тверская области, Камчатка и Красноярский край, Калмыкия, Чувашия и Башкирия, Еврейская автономная область. В эксперименте не участвует Москва, но в него просится Новосибирская область. — Ваше Преосвященство, в прошлые годы в некоторых общеобразовательных российских школах уже велось преподавание православной культуры. Функционируют воскресные школы при православных храмах и государственные еврейские школы. Что нового в сегодняшнем эксперименте? — Действительно, уже накоплен положительный опыт преподавания основ православной культуры в большом количестве регионов: число общеобразовательных школ, в которых преподаются ОПК и (или) другие факультативы духовно-нравственной направленности, еще три года назад достигло 11184. Но в прежние годы в разных местах это делалось по-разному: были разные методики, разные учебные пособия, даже сами названия учебного предмета отличались друг от друга. Проведение эксперимента преследует цель найти оптимальную модель преподавания, унифицировать учебный процесс. Ставится, например, задача написания единого учебника. Поэтому «экспериментировать» мы будем не над самой идеей преподавания религиозной культуры, которая за прошедшие годы себя вполне оправдала. А будем внедрять оправдавшие себя на практике формы и методы преподавания, подходящие модели подготовки учителя, удобные схемы организации взаимодействия участников образовательного процесса, вносить коррективы в содержание отдельных учебников и пособий. |
| В заключение не можем не выразить искреннего желания, чтобы представители автономной этики в нашей «светской» печати по возможности прямо и ясно высказались против того, что они находят в нашем сочинении не состоятельным. Мы рады выслушать особенно их замечания и возражения и будем весьма благодарны за каждое спокойное и дельное слово. Во-первых, оно будет свидетельствовать, что эти люди не по увлечению только перед модной доктриной и не из-за раболепства только перед либеральной толпой пропагандируют весьма вредную для человеческой нравственности автономную этику. Во-вторых, такое слово, направленное против защищаемой нами неразрывной связи здравой нравственности с религиозностью, заставило бы нас в дальнейшем издании этого сочинения, если такое издание потребуется, или отказаться от ложной мысли, или еще яснее раскрыть перед читателями что либо из того, что, в интересах нравственности, говорит настоящий наш труд за органическую связь ее с религиозностью. I. Предшественники и антирелигиозные идеи современных автономистов Почва для новейших автономистов была подготовляема издавна и мало-помалу. Не касаясь, по понятной причине, учения тех мыслителей, которые хотя построили свои этические воззрения на нерелигиозных основах, но прямо не выражали какой – либо вражды против господствовавшего мнения касательно неразрывной связи между нравственностью и религией, скажем два-три слова только о тех мыслителях, которые нарочито и более или менее настойчиво ратовали против этой связи на том или другом основании. Еще в XV веке встречаем мыслителей последней категории. Таков, например, Петр Помпонат, из-под пера коего вышло немало сочинений, касавшихся и вопросов этики. Он склонен был думать, что совершение добрых дел ради получения вечного блаженства и избежания вечных мучений отзывается неблагоприятно на человеческой нравственности и что она должна утверждаться на независимой от религии основе. Мысль Помпоната с наибольшей последовательностью и обстоятельностью высказывалась многими поклонниками классической древности в конце XVI века. Но с особенной рьяностью и даже злобой ратовали против всякой связи между моралью и религией многие из английских и затем французских мыслителей XVII и XVIII века. Некоторые из них находили, что даже полный атеизм совершенно уживается с доброй нравственностью, тогда как, по крайней мере, некоторые религиозные верования гибельны для нее. Вот, например, что говорил касательно этого предмета Шафстбери: «Можно быть атеистом и быть все-таки добродетельным, потому что атеизм никогда не заставляет любить и уважать, в качестве прекрасного, благородного и достойного, что-нибудь такое, что на самом деле отвратительно, неблагородно и достойно осуждения. Ложная же религия может увлекать к злу, потому что тот, чье божество себялюбиво и мстительно, через могущество этого образца и сам, наконец, будет считать самые жестокие и несправедливые дела не только справедливыми и дозволенными, но даже образцовыми и чисто-божественными». |
| Противопоставляя принцип автономии морали принципу гетерономии, ставящему мораль в зависимость от религ., исторических и др. предпосылок, К. был убежден, что понимание морали в качестве законодательства практического разума может быть подлинным фундаментом для построения научной этики, независимой от исторически изменяющихся вкусов, склонностей и нравственных представлений. Вместе с тем такой подход, согласно логике К., позволяет увидеть в нравственных представлениях той или иной исторической эпохи отражение или искажение вечных законов морали. Центральный вопрос автономной этики К. касался проблемы ее взаимоотношения с религией. При решении этого вопроса К. как верующий человек и философ оказался перед сложным выбором: либо тем или иным образом связать мораль с религией и рассматривать эту моральную религию как автономную, а моральный закон как установленный Богом с вытекающими отсюда ограничениями для свободы человека; либо, руководствуясь исходными принципами собственной философии, пытаться обосновать автономию морали, а затем связать мораль с Богом и божественными заповедями. Согласно К., свобода человека находит свое выражение в том, что человек сам устанавливает для себя моральный закон и свободно подчиняется ему, поэтому установленный Богом моральный закон, даже если он постигается свободно-разумным существом, понимается К. как данный извне, противоречащий свободе человека и разрушающий автономию нравственности. Второе из возможных решений проблемы, которому следовал К., создавая автономную этику, не было вполне удовлетворительным и вело к зависимости религии от морали и морали от религии. Нежелательные последствия этого вывода, которые осознавались К., судя по тому, что он пытался их ослабить и снабдить множеством оговорок и туманных формулировок, свидетельствовали о его непоследовательности в разрешении этой проблемы и стали общим местом для критики его философии. Полагая, что невозможно сохранить свободу человека, если подчинить ее божественным заповедям, К., игнорируя исторический факт неразрывной связи нравственности с религией и ее обусловленность религией, настаивал на полной независимости нравственности от религии и утверждал, что понятие Бога «следует» из морали. |
| Учение К. об автономном характере нравственности, оказавшее большое влияние на развитие философской этики и протестант. теологии, представляет собой сложную, компромиссную и не лишенную глубоких противоречий систему воззрений, которая своими явными или скрытыми положениями связана с христианством, но вместе с тем продолжает традиции светской гуманистической морали. В этике под основные истины христианства К. подводил метафизический фундамент, смещающий акцент с Бога на человека. Даже с учетом различий, существующих между христ. богословием и философией, вряд ли К. дал адекватную философскую интерпретацию основных духовно-нравственных истин христианства. Рационалистическая интерпретация нравственности, в основание которой был положен формальный нравственный закон, открываемый человеком, замещает любовь к Богу и мистическую связь человека с Богом исполнением своего нравственного долга. К внутренним противоречиям этики К. относится «противоречие», связанное с найденным еще в «Критике чистого разума» особым пониманием принципа обоснования, когда положение, на котором строится обоснование, само обосновывается этим обоснованием. Такого типа обоснования присущи ряду ключевых понятий метафизики нравственности К. В частности, Бог «следует» из морали, а мораль не только невозможно понять, но и существование ее невозможно представить без идеи высшего блага и Бога; свобода является необходимым условием существования морального закона, а закон мыслится как основание познания и существования свободы; свободная, или добрая, воля ведет к моральному закону, а без морального закона нет никакой чистой воли, поскольку именно моральный закон есть единственное выражение существования самой чистой воли; более того, истинность морального закона определяет истинность пути, ведущего к нему. Не менее сложную проблему представляет попытка К. в учении о морали руководствоваться априорно-синтетическими суждениями, притом что способ перехода от одних понятий к другим зачастую носит характер разделения самого понятия, т. |
| Новости Репортажи Мониторинг СМИ Интервью Документы Фотогалереи Статьи Анонсы Анонсы Выставка «Кижи. Небесное послание». Москва Выставка «Тайны храмов эпохи Ивана Грозного». Москва Выставка «Сотворение мира. Произведения религиозного искусства XV – начала XX века». Москва Фестиваль «Весна духовная. На пути к Пасхе». Москва Концерты фонда «Искусство добра» в соборе на Малой Грузинской и на других площадках. Москва Выставка «Праздник Благовещения». Москва Выставка «Ars Sacra nova. От мифа к символу. Русская история и евангельские мотивы в творчестве художников модерна России и русского зарубежья 1900-1940-е гг.». Москва Открытие выставки «Данте, пророк надежды». Москва Пресс-конференция в преддверии Страстной седмицы и праздника Пасхи. Москва Концерт фестиваля «Свет Христов», посвященный 225-летию А.С. Пушкина, Москва Концерты фонда «Искусство добра» в Соборе на Малой Грузинской и на других площадках Открытие конференции «Люди и судьбы русского зарубежья». Москва Все » Мониторинг СМИ Основы «Основ» Правительство утвердило план преподавания религии и светской этики в школах 06.11.2009 09:47 Версия для печати Правительство определило, в каких именно регионах будет проходить эксперимент по преподаванию в российских школах основ религии. Соответствующее распоряжение было подписано премьером Владимиром Путиным еще 29 октября, но размещено на сайте кабинета министров лишь вчера. Документ утвердил план мероприятий по введению новой учебной дисциплины, которая после долгих согласований получила название «Основы религиозных культур и светской этики». Согласно распоряжению, предмет пройдет апробацию в 19 субъектах федерации—предполагается, что эксперимент стартует там в апреле 2010 года в четвертых классах общеобразовательных школ. Составляя список «пробных» регионов, чиновники, судя по всему, постарались учесть конфессиональное разнообразие России. В перечень включены, например, Карачаево-Черкесия и Чечня—республики, население которых преимущественно исповедует ислам, Калмыкия, чье коренное население придерживается буддизма ламаистского толка, и Еврейская автономная область. Что же касается республик, краев и областей, где большинство верующих относит себя к крупнейшей конфессии—православию, то они, судя по всему, призваны представлять все федеральные округа России. Эксперимент пройдет в Удмуртии, Чувашии, Камчатском, Красноярском и Ставропольском краях, Вологодской, Калининградской, Костромской, Курганской, Новосибирской, Пензенской, Свердловской, Тамбовской, Тверской и Томской областях. |
| В Писании сказано: «будет тебе по твоей вере». Отважился ли бы когда-нибудь Лейбниц или какой хотите философ сказать: «будет тебе по твоей истине»? Такой истины Афины не выносили. Она не принуждает, совсем не принуждает, она никогда не добьется одобрения этики. Может ли человеческий разум прельститься ею? Но Иерусалим только такой истины и держался. Принуждающие истины, даже истины, ищущие одобрения и боящиеся хулы автономной этики, те вечные истины, которые, по Лейбницу, вошли в сознание Бога, не справившись с Его волей, не только не убеждают Иерусалим, для него они – мерзость запустения. В «пределах разума» поэтому можно создать науку, высокую мораль, даже религию, но чтобы обрести Бога, нужно вырваться из чар разума с его физическими и моральными принуждениями и пойти к иному источнику. В Писании он называется загадочным словом, «верой», тем измерением мышления, при котором истина радостно и безболезненно отдается в вечное и бесконтрольное распоряжение Творца: да будет воля Твоя. Воля Того, Кто в свой черед безбоязненно и властно возвращает верующему утраченную им силу: «все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите» (Марк XI, 24). Для падшего человека здесь начинается навсегда опороченная разумом область чудесного, фантастического, сказочного. И точно, разве не фантастично пророчество 53-й гл. Исаии: «Господь возложил на Него грех всех нас», – и то, что в Новом Завете рассказано об исполнении этого пророчества? Лютер с великолепным дерзновением и несравненной силой говорит об этом в своем комментарии к посл. ап. Павла к Галатам: «omnes prophetae viderunt hoc in spiritu, quod Christus futurus esset omnium maximus latro, fur, sacrilegus, homicida, adulter etc – quo nullus major unquam in mundo fuerit» (все пророки видели в духе, что Христос будет величайшим разбойником, прелюбодеем, вором, нечестивцем, богохульником – больше которого никогда никто в мире не был). И еще более наглядными, библейскими «голыми» словами выразил он ту же мысль в другом месте того же комментария: «Deus miserit unogenitum filium suum in mundum, ac conjecerit in eum omnia omnium peccata, dicens: Tu sis Petrus, ille negator, Paulus, ille persecutor, blasphemus et violentus, David, ille adulter, peccator ille, qui comedit pomum in paradiso, latro ille in cruce, in summa tu sis persona, qui fecerit omnium hominum peccata» (Бог послал Своего Единородного Сына в мир и возложил на Него все грехи, говоря: Ты – Петр, тот, который отрекся. |
| 4(1), с. 422). Конечно, этология Лоренца имеет огромное значение: помимо чисто научной ценности, она позволяет определять те поступки, которые вызваны биологией человека, а не его свободным выбором, что особенно важно, например, в судопроизводстве, когда необходимо определить, совершено ли было преступление сознательно или же оно было неконтролируемым аффектом. Но именно поэтому очевидно, что этология Лоренца приобретает смысл лишь в совокупности с кантовским учением, ибо только различение гетерономной и автономной этики позволяет отличить собственно свободный поступок (и, соответственно, нравственно вменяемый) от вынужденного, несвободного и, следовательно, неосуждаемого поступка. Правда, некоторые положения кантовской этики кажутся весьма сомнительными с точки зрения православного богословия. Возможно, здесь сказался протестантизм Канта, его желание доказать абсолютную свободу человека, независимость его от Бога (в том числе и от Церкви), возможность самостоятельного спасения человека. Сомнительно, например, учение о бессмертии души, которое предполагает бесконечное совершенствование человека для достижения им состояния святости. Очевиден неправославный характер этого учения, ведь душа без тела не может совершенствоваться. Однако русское православное богословие творчески подошло к этому положению, увидев в нём то рациональное зерно, которое способно обогатить христианскую апологетику. Еп. Михаил (Грибановский) , например, немного поправил постулат бессмертия души в сторону православного его понимания: «...в том виде, как представляет дело Кант, вечное блаженство было бы вовсе недостижимо, как недостижимо для человека вечное нравственное совершенство. Однако это кантовское доказательство можно ограничить и представлять дело так: в нас есть идея блаженства, но его, т.е. этого блаженства, мы в нынешней жизни не достигаем; а поэтому нужно предположить, что существование наше продолжится далее. Достигнем ли мы этого блаженства, и как, это другой вопрос. Важно то, что мы должны продолжить существование за гробом. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 11 голосов: 3.9 из 5) 15. Перестройка философской системы (1897—1899) I. Onpabдahue добра В 1894 году Соловьев задумал переиздать свою «Критику отвлеченных начал», но, перечитывая ее, убедился, что взгляд его на нравственность во многом изменился и что старая система не соответствует больше его убеждениям. Попытка переработки привела к полному пересмотру, и в три года он написал новую этику. «Оправдание добра» вышло в 1897 году. В предисловии автор отвергает три ложные концепции нравственности: культ силы и красоты (ницшеанство), моральный аморфизм (толстовство) и внешний авторитет (положительную религию). «Нравственный смысл жизни человека, — заключает он, — состоит в служении добру, но это служение должно быть добровольным, то есть пройти через человеческое сознание». Прежнее деление этики на нравственность субъективную и объективную сохраняется («Добро в человеческой природе» и «Добро через историю человечества»), но теоретическое обоснование ее резко меняется. В «Критике отвлеченных начал» автономия этики отвергалась: она казалась автору ложным «отвлеченным морализмом», — и он выводил нравственность из положительной религии и мистического опыта: только веря в христианское откровение, можно утверждать божественное начало человека, а без веры в это начало всякая нравственность становится субъективной иллюзией. И Соловьев убедительно доказывал невозможность построить этику без метафизики. В «Оправдании добра» он стоит на противоположной точке зрения: этика не гетерономна, а автономна, нравственная философия может быть построена как наука на эмпирических основах. Идея добра присуща человеческой природе и всеобща. Ап. Павел говорит, что и язычники творят добро по закону, написанному в их сердцах, значит, сознание добра может быть и помимо истинной религии; религий много, а нравственность одна; не нравственность должна искать оправдания у религии, а, наоборот, религия оправдывается нравственностью. Так, например, католики, протестанты и православные в своей полемике всегда пользуются нравственными аргументами. Бывают, наконец, и безнравственные религии. Автор приходит к выводу: «Независимо от каких бы то ни было положительных верований или неверия, всякий человек, как разумное существо, должен признавать, что жизнь мира имеет смысл, то есть должен верить в нравственный порядок. Эта вера логически первее всех положительных религий и метафизических учений и составляет то, что называется естественной религией». |
| Задача построения автономной этики как науки явно неосуществима. Никакой опыт не может нас убедить, что идея добра присуща человеческой природе. Изучение разных культурных типов и первобытных народов показывает обратное. Идея добра в человеческом сознании и не абсолютна я не всеобща. Эмпирическая этика Стюарта Милля строится на понятии счастья, а эмпирическая этика Спенсера — на идее эволюции и приспособления. Не менее произвольны «три начала» Соловьева. Чувство стыда столь же «природно» человеку, как и бесстыдство, жалости и альтруизму противостоит естественный эгоизм, благоговение связано не столько с «природой» человека, сколько с его социальным развитием. Соловьев постоянно путается в неразрешимых противоречиях, вместо реальных выводов делает формальные дедукции (например, выведение совести и храбрости из стыда!), вводит под видом «природных данных» метафизические понятия. Желая во что бы то ни стало отстоять полную автономию этики, он приходит к таким невероятным утверждениям: этика не зависит от теоретической философии, и вопрос о реальном существовании мира и людей для нее не важен; она не зависит от того или другого решения вопроса о свободе воли и проблемы зла. Как это ни звучит парадоксально — этическая система Соловьева строится вне понятий бытия, свободы и зла. Как объяснить причудливость этого построения? Кн. Е. Трубецкой справедливо замечает, что система Соловьева есть этика половой любви. Это ставит ее в непосредственную связь с «Смыслом любви» и раскрывает эротическую основу всего мировоззрения философа. Половая любовь стоит в центре, из полового стыда выводится все разнообразие нравственной жизни. Человек стыдится своей животной природы, и нравственный подвиг его заключается в ее преодолении. Как и в «Смысле любви», эротизм приводит к аскетизму, и жизненной задачей человека признается воздержание и целомудрие, то есть восстановление целостности. Объявив стыд единственным корнем, из которого вырастает все нравственное сознание, автор не мог не извратить перспективу своего построения. |
| Но коренная ошибка социализма, обрекающая эту философскую систему на роковое крушение, в том, что он считает возможным рационализировать социальные отношения, устроить экономическую область по абсолютным принципам. Но эта область не может быть этически рационализирована. Исходя из этого тезиса, я усматриваю в организации народного хозяйства условное дело жизни, условную гармонизацию земных интересов, но не более того, ни в каком случае – решение этико-религиозного вопроса. Наша социальная жизнь полна неправды. Но я глубоко убежден в том, что несправедливость многомиллионного состояния, процветающего наряду с нищетою, есть в сущности, лишь с количественным различием, та же, что и та несправедливость, которая открывается в моем пристрастии к своему единственному куску, к своему единственному платью, к своему убогому жилищу. Это не значить, что будто невозможна организация народного хозяйства, как путь к борьбе с социальным злом, но это значит, что такая организация может определяться условными соображениями, а не безусловными принципами. Практика жизни от этого не только не страдает, а даже выигрывает, ибо применение к условной социальной действительности абсолютных принципов поведения не может не быть вредным, но философский взгляд на жизнь существенно меняется. С этой принципиальной точки зрения и получает все значение все значение вопрос об отношении социализма к этике и религии. Вскрыть эту ошибку социализма, оправдать этот взгляд – значит стать на точку зрения, убийственную для социализма. Призвав экономическую область условною, социализм перестали бы существовать как философия, как система этики и религии, он превратился бы в простую экономическую теорию. В системе социализма заключается роковое внутреннее противоречие, поскольку он, с одной стороны, признает автономную правду земли и всех земных отношений, а с другой стороны – снова рационализирует реальную жизнь. Мы увидим, насколько это противоречит устойчиво в социализме. Мы хотели бы теперь обратить внимание на то, что это противоречие в социализме не есть случайный методологический недосмотр, но что два полюса – личной абсолютности и социальной условности – существенно присущи нашей жизни, что основной вопрос социальной философии есть вопрос о взаимоотношении этих полюсов. Вся система социализма построена на неосознанности этой полярности человеческой жизни, и уже правильная постановка основного социально-философского вопроса ведет к неизбежному крушению теории социализма. |
|
|
