| Известное на Руси с XI–XII вв. «Житие Василия Нового» оказало заметное влияние на древнерусскую литературу, изобразительное искусство и фольклор. В XII – начале XIII в. рассказ о мытарствах был использован при составлении «Слова о небесных силах», предположительно атрибутируемого Авраамию Смоленскому. Описание облика Смерти, являющейся к человеку с различными орудиями, включил в свою редакцию «Повести о споре жизни и смерти» неизвестный книжник XVI в. (см. ПЛДР, т. 7, с. 48–52). Особую популярность «Житие Василия Нового» приобрело в XVII–XIX вв., преимущественно у старообрядцев (этому интересу способствовало также наличие в Житии еще одного пространного эсхагалогического рассказа – «Видения мниха Григория» (о Страшном Суде)). Оно печаталось в старообрядческих типографиях, сохранилось в большом числе списков. Как самостоятельная статья «Хождение Феодоры» помещалось в лицевые рукописные сборники эсхатологического содержания. Известны также старообрядческие настенные лубки XIX в. на этот сюжет. По-видимому, именно «Хождение Феодоры» послужило источником духовных стихов о мытарствах: «Принесли душу грешную Ко лестнице ко небесной. На первую ступень ступила, И вот встретили душу грешную Полтораста врагов; На другую ступень ступила – Вот и двести врагов; Вот на третью ступень ступила – Вот две тысячи врагов возрадовалися: “Ты была наша потешница! Ты была наша наставщица! ” Вот несут они письма да раскатывают, Да раскатывают, все грехи рассказывают». (Русские народные песни, собранные П. Киреевским. Ч. I. Русские народные стихи. М., 1848. 22). Сюжет «Хождения Феодоры» бытовал и как устный прозаический рассказ народно-легендарного характера. Одну из таких его фольклорных версий записал Г. С. Виноградов в Восточной Сибири в первой четверти XX в.: «... “Как умерла ты, Федора?” Она говорит: “Чижолая смерть была, жестокая. Сперва смерть пришла с косой, с пилой... Вот вражье набралося к душе (вот правда, станет человек умирать, глаза-то остолбенеют, вытарашшыт, быдто каво боится...), караулят душу вражье. |
| Выше мы сказали, что весьма наклонны вместе с Шевыревым усвоять преподобному Аврамию Смоленскому «Слово о небесных силах и чего ради создан бысть человек и о исходе души». В одной из Волоколамских рукописей л. 101) слово усвояется преподобному отцу Авраамию; а основанием видеть в преподобном Авраамии Аврамия Смоленского служит для нас то, что последний, будучи проповедником покаяния, занимался мытарствами, которым посвящена половина нашего слова, и приказал написать икону с их изображением (житие). Неизвестному Кириллу, в котором не должно видеть Туровского, как мы также указывали выше, усвояется «Слово в 1 неделю поста, поучение на сбор». Слово, как будто очень не худое или даже и совсем очень хорошее, состоит из двух частей: в первой части – о посте, именно – об его важности и в чём он должен состоять, чтобы быть истинным постом; во второй части передаётся история совершаемого в первую неделю празднества православия 1526 . Слишком не многочисленны известные в настоящее время по именам до-монгольские писатели слов и поучений в собственном и несобственном смысле. Но очень возможно, что были и другие, подобные Кириллу Туровскому , исключительные ораторы, т. е. ораторы, получившие так же, как и он, настоящее образование. Во всяком случае, несомненно, что были и ещё другие кроме указанных неисключительные слагатели слов и поучений с образованием, состоявшим из одной грамотности 1527 . Мы сказали выше, что число этих последних не должно быть представляемо слишком большим, так как писательство в настоящем роде, о котором говорим, есть вещь весьма трудная для человека только грамотного. Полагаем однако, что к сказанному должна быть сделана оговорка. Слагателей слов и поучений сколько-нибудь самостоятельных, сколько-нибудь таких, которые бы имели действительное право и претензию на имя сочинителей, нет сомнения, было немного. Но затем оставался ещё особый род сочинительства – компиляция, некоторая переделка слов греческих или составление новых слов посредством выбора из них, с небольшим в том и другом случае прибавлением собственного авторства. Думаем, что количество этого особого рода сочинителей должно быть предполагаемо наоборот более или менее значительным. |
| Вообще, житие преподобного Авраамия Смоленского, написанное ближайшим учеником его Ефремом, хотя достойно замечания как литературный и вместе исторический памятник 1-й половины XIII в., но не показывает в авторе ни больших дарований, ни уменья выражать свои мысли правильно, последовательно и немногословно. Нет сомнения, что на поприще церковного красноречия, кроме святителя Туровского Кирилла, подвизались тогда и другие просвещенные пастыри. Это видно из представленных уже нами отзывов о митрополитах Клименте Смолятиче и Кирилле I, и особенно о преподобном Авраамии Смоленском. Клименту Смолятичу, может быть, принадлежит “Слово о любви Климове”, сохранившееся в позднем списке. Авраамию Смоленскому некоторые приписывают “Слово о небесных силах, чесо ради создан бысть человек”, или Слово о мытарствах, которое в одном из поздних списков надписано именем преподобного отца нашего Авраамия., хотя во многих других и более древних списках надписывается именем святого Кирилла или святого Кирилла Философа, а под именем митрополита Кирилла I не сохранилось ни одного слова. Зато встречаются в рукописях поучения неизвестных писателей, которые, по всей вероятности, составлены были в России в период домонгольский. Такими кажутся нам двенадцать Слов, помещенные в Прологе Новгородской Софийской библиотеки XII – XIII вв. за первую половину года и потом встречающиеся в другом Прологе той же библиотеки XIII – XIV вв., именно: пять Слов на предпразднства великих праздников и семь на самые праздники. Догадку свою мы основываем на следующих соображениях: а) славянский Пролог, без сомнения, переведен с греческого, но в греческом, как он ныне известен, помещаются только краткие жития святых без всяких Слов и поучений; б) славянский Пролог мог быть принесен к нам первоначально от славян южных, но и там, сколько известно из болгаро-сербского Пролога XIII в., помещались в Прологах только жития без поучений; следовательно, поучения могли быть внесены в Пролог только в России; в) правда, и в России могли быть внесены в Пролог статьи не русские, а греческие, существовавшие в славянском переводе, как действительно и внесены, кроме сказаний из греческих Патериков, и некоторые греческие Слова и поучения, но замечательно, что эти Слова и поучения, внесенные в древние наши Прологи XII – XIV вв. |
| После выхода в свет работы С. Ф. Платонова о Смуте в отечественной лит-ре прочно утвердилось представление о В. И. Ш. как о ставленнике группы аристократических родов. Он отстаивал их интересы и потому был непопулярным среди более широких кругов дворянства. Это определение нуждается в нек-рых поправках. В наст. время доказано, что В. И. Ш. достаточно широко давал «московские» чины, а в ряде случаев, как ранее и Иоанн IV, даже назначал в думу представителей сравнительно незнатных родов, пытаясь превратить их в опору своей власти. Эта политика не привела к прочным результатам. Поддержки широких кругов дворянства В. И. Ш. не добился, а отношения с рядом знатных родов были испорчены. В сочинениях современников Смуты достаточно часто встречаются критические оценки способностей В. И. Ш. как гос. деятеля. Его порицали за скупость при раздаче наград, за частые расправы, жертвами к-рых становились невинные люди, за поощрение доносчиков. Отмечались и такие неблаговидные личные черты, как «блуд» и пьянство. Современники осуждали и занятия царя, предосудительные с христ. т. зр.: его частые обращения за предсказаниями будущего к «чародеям», к-рых поселили у царских палат. Эти сообщения нарративных источников подтверждаются свидетельством списка сторонников царя, составленного после его низложения, где указывается, что стольник И. В. Измайлов «был у Шуйского у чародеев и у коренщиков». В. И. Ш. порицали также и за изъятие церковных ценностей. По сведениям келаря Троице-Сергиева мон-ря Авраамия (Палицына) , после окончания осады мон-ря царем были взяты из казны обители свыше 20 тыс. р., а затем и хранившиеся там золотые и серебряные сосуды. Разумеется, такие изъятия были мерой вынужденной (необходимо было платить жалованье детям боярским и наемному иностранному войску), но царя укоряли за то, что полученные средства он использовал на личные нужды. Однако у В. И. Ш. были и свои сторонники. Об этом говорит его идеальный образ в «Повести о победах Московского государства», созданной в среде служивших ему смоленских дворян. |
| Успехи Авраамия в учительной деятельности были причиной его страданий со стороны ленивых, невежественных, завистливых и жадных игуменов и попов Смоленска. Здесь мы видим живую иллюстрацию к словам древнего поучения, обращенным к священникам: «еще же и учащих ненавидим, кто истину поведати начнет». Надо притом знать, что Смоленск того времени был одним из первых русских городов по развитию книжного образования. И гонение, воздвигнутое здесь духовенством на учительного духовника, может убеждать в том, что и в других краях русской земли того времени общий уровень учительности духовников был нисколько не выше, а деятели, подобные преп. Авраамию, не менее редки. Вследствие этого мы имеем немного произведений письменности, принадлежащих духовникам древней Руси. Эти произведения можно разделить на два разряда: во-первых, поучения, наказания или послания духовным детям, во-вторых, записки духовников, касающиеся их практики 164 . В первых мы видим образцы самых наставлений духовных отцов детям, вторые знакомят нас со взглядами духовников древней Руси по основным вопросам своей практики, – с их миросозерцанием. Учительные произведения древнерусских духовников, которыми мы будем заниматься сейчас, представляют разные литературные формы: то простое письмо, которое касается только частного факта в жизни или поведения духовного чада и не содержит ничего назидательного, то учительное послание, в котором отсутствует личный элемент, а чаще эти произведения совмещают в себе и то и другое, являясь наставлениями по частному поводу, здесь описанному. Духовнические наставления, заключающая личный элемент, вызывались жизнью: нравственным состоянием духовного чада или целой духовной семи, или происшествием, влившим на отношения их к духовному отцу. Духовные дети иногда сами просили письменно или устно этих наставлений. В этом случае наставления духовников являлись ответами на запросы духовных детей. Не представляя ничего выдающегося в смысли литературном пред обычными древнерусскими поучениями, а в назиданиях только повторяя их, эти памятники открывают внутреннюю жизнь духовной семьи, отношения между ее главой и членами. |
| В 2001-2002-м параллельно с преподаванием работала в отделе рукописей НБ СГУ. Снова нищета, беготня и болезни, несколько месяцев в 2002-м была на больничном и, получив высшую категорию, приняла решение уйти с госработы, зарабатывать репетиторством и в частных школах, что и реализовала. Публиковалась в научных сборниках СГУ, КФАН УрО и ИРЛИ, а также на бумаге в " Вере " , " Арте " , " Голосе эпохи " и в сети на " Русской народной линии " и других веб-ресурсах. Авторская страница http://proza.ru/avtor/natalia62 В 2017-м участвовала в Авраамиевских чтениях в Смоленске с докладом о Житии Феофана Соловецкого http://proza.ru/2017/09/10/1463. С осени 2008-го года живу на своей родине в Беларуси. …С отцом Сергием Галишевым я познакомилась в январе 1987-го года на археографической конференции в УрГУ и с тех пор переписывалась 16 лет, до лета 2003-го года. Пока не завела электронный ящик и не перестала писать своим корреспондентам бумажные письма. С большинством без проблем удалось переключиться на новый формат, но только не с отцом Сергием. Связано это было не столько с техническими проблемами, сколько с тем, что возможность обсуждать в сети на форумах и в соцсетях, всё, что волнует меня здесь и сейчас, мешало частной перепиской по обычной почте. Пока придёт ответ - столько воды утечёт! Спустя 18 лет я хорошо помню то чувство, которое в первое время вызывали мгновенные ответы, отклики. Мне это всегда было важно: высказаться и получить отклик, чем быстрей, тем лучше. Только после смерти отца Сергия я оценила эти желтоватые листочки, исписанные острым тонким почерком. Я хранила их все эти годы и поминала отца Сергия на молитве, он в моём домашнем синодике был во первых строках заздравной части. Когда год назад пришло известие о его смерти, я извлекла из архивной коробки подписанные им конверты, положила на видное место, но целый год не могла открыть, страшно было: помнила многое из них и не могла вместить ту нашу искренность в нынешнюю жизнь, не хотела наяву вспоминать былое, когда и в настоящем не всегда хватает душевных сил удерживать равновесие. Наше с отцом Сергием поколение, " дворников и сторожей " разнородно, и кто-то вполне вписался в нынешние реалии. Но далеко не все. |
| Барклай выбрал ночь и проселочные дороги (тогда как большая дорога шла частью вдоль Днепра), для того, чтобы скрыть свое движение, а генияльный Наполеон, очарованный вступлением в разрушенный Смоленск, который не был взят, но оставлен нами, выпустил из виду и Багратиона и Барклая, которого мог бы отрезать от 2-й армии, выйдя прежде его на московскую дорогу, опрокинув слабый арриергард Багратиона, охранявший этот путь со смоленской дороги. И даже арриергард, по недоразумению, снялся с позиции прежде, чем пришел к нему на смену отряд 1-й армии. В этот знаменитый день Тучков 3-й оказал обеим армиям незабвенную услугу. Выйдя на большую дорогу и узнав, что арриергард князя Багратиона, под командою князя Горчакова, сошел со смоленской дороги, соединяющейся с московскою, и что ежеминутно может показаться на ней ничем не удерживаемый неприятель, идущий на перерез Барклаю, он своротил с московской дороги, и вместо того, чтобы по назначению идти вперед, обратился назад по смоленской дороге. Действительно, вскоре открыв передовую цепь корпуса маршала Жюно, он приготовился к бою на искусно выбранной позиции. Всем известно упорное сражение, начавшееся с отряда Тучкова 3-го у Валутиной горы и кончившееся при Лубине, когда со стороны неприятеля к корпусу Жюно присоединились Ней, Мюрат и дивизия корпуса Даву, а к Тучкову 3-му, геройски отстоявшему все первые напоры неприятеля с 5,000 против 20,000, – корпуса Тучкова 1-го, Уварова и графа Остермана. В то время Наполеон прохлаждался в Смоленске, и только на другой день приехал в карете полюбоваться покрытым трупами 6,000 французов полем сражения, и излить гнев на Жюно, хотя другие маршалы посылали ему сказать с поля сражения, что оно принимает более и более важные размеры. Меж тем Барклай, прибывший в самом начале сражения, достиг своей цели, и обе армии опять пошли рука в руку по дороге к Дорогобужу. Идя всю ночь с 6-го на 7-е августа проселочною дорогою, исправляя мосты, вытаскивая из грязи завязавшую артиллерию, мы рано по утру начали уже слышать вправо от нас пушечные выстрелы, более и более учащавшиеся, то ближе, то дальше от нас, по мере сближения дорог. |
| Прочитав живые и увлекательные страницы генерала Ратча о действиях нашей гвардейской артилерии, я беру у него приведенный им совет Фридриха Великого: «aimez les details», 17 будучи уверен, что меня не упрекнут за то, что я, при разборе романа графа Толстого, увлекся в лишния подробности, невольно пробудившияся во мне при воспоминании о славных днях нашей армии. Вопреки моим ожиданиям, следующий день 25-го августа прошел миролюбиво для обеих армий; но нас придвинули еще ближе к боевой линии. Хотя мы составляли третью линию, однако мы знали, что уже находимся под выстрелами. Глубоко-трогательное зрелище происходило в этот день, когда образ Смоленской Божией Матери, при церковном шествии и с молебным пением, был обносим по рядам армии в сопровождении нескольких взводов пехоты, с киверами в руках и с ружьями на молитву. Теплое религиозное чувство привело в движение все войско; толпы солдат и ратников повергались на землю и безпрестанно преграждали торжественное шествие: все желали, хотя коснуться иконы; с жадностью прислушивались к молебному пению, которое для многих из них делалось панихидою, – они это знали, и на многих ратниках, у которых на шапках сияли кресты, были надеты белые рубашки. Вся наша армия походила тогда на армию крестоносцев, и, конечно, наши противники были не лучше мусульман: те призывали Аллаха, а у французов имя Божие едва-ли было у кого на устах. Кутузов помолился пред иконою и объехал всю армию, громко приветствуемый ею. Я был послан в этот день для ознакомления с местностью наших парков и ординарцем для принятия приказаний начальника всей артилерии, графа Кутайсова. Вот что велел он мне, уже вечером, передать моим товарищам: «подтвердите от меня во всех ротах, чтоб оне с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки, сказать командирам и всем гг. офицерам, что, только отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно достигнуть того, чтобы неприятелю не уступит ни шагу нашей позиции; артилерия должна жертвовать собою. Пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор. Если б за всем этим батарея и была взята, хотя можно почти поручиться в противном, то она уже вполне искупила потерю орудий». Эти знаменательные слова графа Кутайсова сделались его духовным завещанием артилерии, и, конечно, его приказания были на следующий день буквально исполнены. |
| Мы чувствовали всю опасность нашего положения, если бы войска Тучкова и пришедшия к нему на помощь не восторжествовали над усилиями неприятеля. Мы не ставили бы на вид автору романа главные военные эпизоды нашей славной войны 1812 года, если бы он не выходил из рамки романа, не вставлял в нее военные эпизоды, облекая их стратегическими рассуждениями, рисуя боевые диспозиции, и даже планы баталий, давая всему этому характер исторический, и тем вводя невольно в заблуждение, конечно не военных, но общество гражданское, гораздо более многочисленное и которому, не менее как и военным, дорога слава нашей армии. Но какое сословие пощажено в романе графа Толстого? Мы видели, как он обрисовывал наших полководцев и нашу армию; посмотрите теперь, что такое у него наши дворяне, купечество и наши крестьяне. Прочтите, как он описывает дворянское и купеческое собрание в Москве при встрече Государя, прибывшего из Смоленска с воззванием к Своему народу. Эти сословия в романе графа Толстого суть не иное что, как Панургово стадо, где, по мановению Ростопчина, плешивые вельможи-старики и беззубые сенаторы, проводившие жизнь с шутами и за бостоном, поддакивали и подписывали все, что им укажут. Не одно симбирское дворянство, а дворянство всей России исполнило не на словах, а на деле то, что было им определено: «Внимая гласу Монаршего воззвания по случаю нашествия на отечество наше неприятелей, дворянство единогласно изъявило желание, оставя жен и детей своих, препоясаться всем до единого и идти защищать веру, Царя и домы, не щадя живота своего». Еще остались дети тех плешивых стариков-вельмож и беззубых сенаторов, которые также теперь беззубые и плешивые, но которые помнят, как их отцы и матери посылали их еще юношами одного на смену другого, когда первый возвращался на костылях, или совсем не возвращался, положив свои кости на поле битвы, и как их отцы, хотя плешивые, но помнившие Румянцова и Суворова, сами становились в главе ополчений. Их имена остались еще и останутся в наших летописях в укор их насмешникам 13 . Там можно также прочесть, что делали тогда толстые откупщики и узкобородые с желтым лицем головы, кричавшие: и жизнь и имущество возьми Ваше Величество! |
| Под Аустерлицом он был совсем другим человеком, чем каким мы его видели при польском возстании в Варшаве... Но обращусь к своему предмету. Я сам был свидетелем, как, стоя с генералом Ермоловым на нашей батарее, в виду пылающего Смоленска, при постепенно умолкающих пушечных выстрелах, он громко, но несправедливо, порицал Барклая, удаляющего его во второй раз из армии и не решающегося удерживать неприятеля: «он не хочет, чтоб я с вами служил – говорил Великий Князь – и разделял вашу славу и опасности». Кто знал канцлера Румянцова, тот также не вложит в его уста, или в его мысли, то, что высказал граф Толстой. Присутствие Великого Князя оказывалось вредным в главной квартире армии; он не только не был в главе той партии, о которой говорит граф Толстой, но находился в главе порицателей Барклая, который не мог устранить его от военных совещаний, а между тем Великий Князь, по своей неприязни к Барклаю, громко критиковал все его распоряжения, и тем нарушал тайну военных советов. Надобно отдать справедливость Барклаю, что он ни мало не придерживался немецкой партии, которая и тогда, как в 1805 году, едва не взяла верх в военных советах, куда Пфуль хотел внести элементы гофскригсрата. Нелегко было Барклаю от него избавиться, но безсмысленный Дрисский лагерь оказал ему эту услугу и похоронил Пфуля. Распространяясь об ничтожной атаке павлоградцев (эту атаку надобно перенесть из сражения при Островне к сражению Тормасова при Городечне (за которую эскадронный командир Ростов, конечно по опечатке, награжден орденом св. Георгия 3-й степени), и коснувшись уже военных действий под Островною, не было ли естественнее русскому перу обрисовать молодецкия кавалерийския дела ариергарда графа Палена? Он закрывал опасное отступление 1-й армии среди белого дня в виду Наполеона, который принял это за перемену фронта, ибо, по дошедшим до него известиям, он был уверен, что мы готовимся принять генеральное сражение. И в самом деле, Барклай решился на то: все диспозиции были уже сделаны вдоль речки Лучесы. |
|
|
