| Покинув Никею, богозванный апостол достигает города Никомедии, где его радостно встретили прежде наставленные им братья. Так, в течение немногих дней укрепив их в вере и утвердив чудесами (между которыми было также воскрешение молитвой пораженного и умерщвленного бесом Каллиста, чем он явственно обличил многообразные чары и ухищрения князя бесов) и переплыв отсюда через морской залив, он прибывает в вифинский город Халкидон. Проведя там немного времени, он поставляет в нем Тихика, одного из следовавших за ним учеников, в епископы, а сам, поплыв вверх по Понтийскому морю, попал в один город под называнием Гераклея. И наставив в нем некоторых, он поднимается на корабль и достигает города Амастриды, который был очень большим и весьма знаменитым. Там он пробыл несколько дней и, просветив многих словом богопознания, поставил и рукоположил некоего епископа по имени Пальм, мужа, украшенного жизнью и словом, как это можно услышать от местных жителей, которые рассказывают так, получив эти сведения из древнего неложного предания. Говорят, что об этом когда-то были и письменно зафиксированные упоминания, но, по рассказам, в давнее время случился пожар в том доме, где они хранились, охватил их, и они погибли в пламени. А поскольку великий апостол благочестия старался останавливаться в многолюдных деревнях и городах, «ведь в толпах, – говорил он, – обыкновенно находятся ищущие», то, поплыв из Амастриды вверх по судоходной реке, называемой Парфений, он достиг эмпория Харакс, который называется так в соответствии со смыслом этого имени 218 , ибо он подобен некоему обстроенному и укрепленному отовсюду городу. Ведь он окружен и огражден, словно изгородью и укреплениями, двумя реками: с юга именуемой за ее буйность Ликом 219 , а с северной стороны называющейся за свою полноводность Лусой 220 ; приятным и радостным для жителей делает он проживание там, особенно благодаря тому, что две эти реки соединяются и сливаются в одно русло у западного подножия этого эмпория и образуют вышеупомянутую реку Парфений. Большая по глубине, пространная по ширине и совершенно спокойная по тихому ходу течения, она от природы приспособлена для легкого движения большегрузных барок, наполненных всевозможными видами товаров, вверх, к одному плоскому и равнинному месту. К нему в определенное время каждого года, в месяц под названием лоос, или август 221 , стекается множество людей от всех уделов востока и запада, собираясь словно в некий общий эмпорий, каждый продавая свое, обменивая и покупая необходимое. Однако не только тогда, но и во все другие времена года никогда не иссякает поток спешащих туда, ведущий же сюда тракт сохраняет подобие муравейника, так как одни приезжают, а другие уступают место прибывающим, и они приносят обитателям немалую утешительную выгоду и пользу. |
| Священному же Афанасию писал, чтобы тот письменно изложил ему во всей точности непорочную веру, что он и сделал в послании, в котором означил все православие. Иовиан тем еще более утвердился в православии, даровал исповедывающим Единосущного многие права и освободил их от податей. Акакий, злейший из Кесарийских армянских епископов, тоже явился, вместе с другими епископами, в Антиохию с сочинением, написанным в духе православия, исповедуя Единосущного и Никейский собор, из страха к благочестивому царю, а не по Богу. Самодержец Иовиан вступил в Антиохию в месяце гиперверетее (декабрь). За городскими воротами, в так называемом Трипилоне, у одного сельского садовника родилась девочка по седьмом месяце о двух головах, совершенно образовавшихся и от шеи разделившихся; но она родилась мертвая в месяце дие, по нашему ноябре. Из Антиохии Иовиан отправился в Константинополь, и на этом пути, в Анкире Галатской, консул с сыном своим, Аранианом, встретил его и был почтен титулом светлейшего, однако без облечения в багряницу. В том же году Иовиан, христианнейший император, скончался в Дадастанах, вифинском городке, царствовав девять месяцев и пятнадцать дней. На его место войско провозгласило императором Валентиниана Августа, так как он известен был за христианина по собственному исповеданию: правление его продолжалось одиннадцать лет. Он поспешно отправился в царствующий град Константинополь, где объявил брата своего, Валента, соправителем, отдав ему восточную часть, а себе предоставив западную. л. м. 5857, Р. Х. 357. Первый год правления Валентиниана, императора Римского. В сем году Валентиниан Август провозгласил сына своего Грациана, Августом и, вместе с тем, участником престола и консулом, оставя царем и Валента, как сказано, самого ревностного арианина, крещенного Евдоксием. Православные поручили Ипатию, епископу Ираклийскому, просить Валентиниана позволить им созвать собор для определения догмата о Единосущном. Валентиниан отвечал им: «Мне, начальнику войска, не следует слишком заниматься этим, а потому вы, иереи, как лучше знаете, так и рассуждайте!» Тогда они собрались в Ломпсаке, совещались целых два месяца и наконец отвергли все, поставленное Евдоксием и Акакием в Константинополе, но положили держаться исповедания, которое одобрено было в Селевкии. |
| Более крупные произведения относятся по преимуществу к категории «ученой» поэзии, в первую очередь поэзии александрийского стиля. Так, Катулл переводит элегию Каллимаха «Локон Береники» (стр. 217). Как показал недавно найденный отрывок подлинника, перевод сделан с совершенно необычной для римской художественной практики точностью. Катулл старается полностью воспроизвести ритмико-синтаксическое движение оригинала, придать латинскому элегическому дистиху ту гибкость, которая свойственна была этому размеру в эллинистической поэзии. На темы Каллимаха написано и интересное стихотворение «А т тис». Оно переносит нас в атмосферу оргий Кибелы, тревоживших в те же годы поэтическое воображение Лукреция (стр.351). Возбужденная патетика и несколько высокопарная, «дифирамбическая» торжественность создают своеобразный «азианский» стиль в поэзии, поддерживаемый взволнованным «галлиамбическим» размером. Контраст между исступленностью малоазийского культа и обычным эллинским жизнеощущением разработан на фоне противопоставления цивилизованной обстановки греческих общин и дикого горного пейзажа Фригии. Можно было бы поставить вопрос: не навеяны ли эти редкие в античной поэзии картины вифинским путешествием автора? Но нет никаких данных о времени составления поэмы. Самым значительным произведением Катулла в стиле высокого пафоса является, однако, эпиллий «Свадьба Пелея и Фетиды», составленный на основе ближе неизвестных нам эллинистических источников. Поэма, разумеется, «ученая», с изысканными мифологическими намеками, большим количеством собственных имен и неоднократными ссылками на мифологическую традицию, но Катулла «ученость» интересовала все же меньше, чем патетика. Повествовательная часть разрабатывается скупо, важнейшие сообщения либо вовсе опускаются, либо сообщаются мимоходом; основное внимание уделено изображению настроений, психологическим мотивировкам, описаниям, патетическим речам. Любопытна композиция поэмы. Начинается она с похода аргонавтов и построения корабля Арго. Оказывается, когда Арго (первый корабль) был опущен на воду, морские нимфы вынырнули на поверхность воды, чтобы посмотреть на чудо, и тогда Пелей влюбился в Фетиду. |
| 1380 Субструкции – нижние аркады, поддерживавшие ряды сидений. Витрувий пишет, что театру, построенному на болотистом месте, грозит оседание, и поэтому он нуждается в особо прочных субструкциях. 1381 Портик – крытая колоннада над самым верхним рядом расположенных полукругом и спускающихся к сцене сидений. Странно упоминание базилики, которая никогда не имела никакого отношения к театру. 1382 ...в здании нет прочности и единства. – В эллинистических городах гимнасий включал комнаты для переодевания и упражнений, залы для чтения, портики, окружавшие четырехугольное открытое пространство для борьбы и бега. Судя по замечанию Плиния об отсутствии единства, никейский гимнасий представлял собой не одно здание, а ряд отдельных строений. 1383 ...стены... толщиной в двадцать два фута... набиты щебенкой и не обложены кирпичом. – Непонятно, почему гимнасию требуются стены такой толщины. Слова о стенах, набитых щебенкой, делают бессмысленной не только эту цифру, но заставляют усомниться и в двух футах («двадцать» зачеркнул Леман-Гартлебен). Стены гимнасия были выстроены по обычаю римского строительства, бутовой кладкой: в промежуток между двумя тонкими стенами из любого камня насыпали щебенку, глиняные черепки, битый кирпич и все это заливали раствором из обожженной извести и песка; облицовку можно было сделать из камня или кирпича: в данном случае ее не успели сделать. Архитектор-грек, не знакомый с таким способом стройки, напрасно считал подобный «фарш» никуда не годным. 1384 Клавдиополиты. – Клавдиополь (ныне Болу) был основав каким-то вифинским царем; время основания неизвестно. Почему город был назван Клавдиополем (его первоначальное имя Вифиний), неизвестно. 1385 ...внесли за свое вступление... – За честь вступления в городской совет уплачивали определенную сумму. 1387 Не может быть, чтобы тебе не хватало архитекторов.– Печальное состояние вифинского строительства дало Плинию достаточно оснований для того, чтобы не доверять местным специалистам; Траян не хотел этого понять. |
| Это очень замечательно, по уверению Кунце, тем более, что Нектарий ничем не был известен ни как богослов, ни как церковный администратор. Нужно думать, что воспоминание об этом Соборе соединяется с именем Нектария по уважительной причине. (Читатель, конечно, понимает, куда склоняет свою аргументацию Кунце: ему во что бы то ни стало нужно доказать, что последующая история не забывала-де о Символе, произнесённом на II Вселенском соборе Нектарием). Вот одно доказательство якобы правдивости гипотезы, изобретённой Кунце. Но у него есть и другое. Об этом доказательстве он сам говорит: «Я нашёл ещё более определённое доказательство». Посмотрим, в чём оно заключается. Между епископами, заседавшими на Халкидонском соборе и подававшими голос касательно образцов церковного учения по исследуемому на Соборе вопросу, встречаем Каллиника, епископа города вифинской Апамеи, т. е. города, недалеко отстоящего от Константинополя. Иностранный учёный придаёт важное значение словам этого Каллиника, сказанным им при сейчас упомянутом случае: «Соборы, составленный в Никее из 318 св. отцов и из 150 в великоименитом Константинополе, по случаю хиротонии (π τ χειροτονα) благословеннейшего Нектария епископа, имеют один образ мыслей, Троицу проповедуя и Троицу возвещая миру» (Деяния Вселенских соборов. Т. IV. C. 19). Приведя слова Каллиника, Кунце замечает: «Указываемая здесь задача Собора 150 отцов составляет исключительное явление в актах Халкидонского собора. «По случаю хиротонии» значит, собственно, по смыслу оригинала, – с целью хиротонии». Затем наш исследователь прибавляет: «В течение деятельности Халкидонского собора из числа дел, совершённых на II Вселенском соборе, рассматривался лишь вопрос о Символе этого последнего (Собора), поэтому упоминание Каллиника о хиротонии Нектария показывает, что Символ и хиротония Константинопольского епископа находились в известного рода связи между собой, а эта связь может заключаться лишь в том, на что указывает наша гипотеза: в данном случае заявление Каллиника может быть рассматриваемо как прямое (?) доказательство в пользу нашей гипотезы». |
| Нет! Такой факт легко объясняется только тогда, когда мы допустим, что Константинопольский символ не есть новая редакция символа Никейского, а есть самостоятельный, конечно православный, Символ, в который внесены необходимейшие никейские слововыражения, есть более древний Символ поместной Церкви – ибо в IV и V веках вообще не составляли совершенно новых крещальных Символов, – который через привнесение главнейших изречений из Никейской regula переделан в Православно-Никейский по своему характеру. К этой гипотезе приводит рассмотрение двух прибавок, какие имеет Константинопольский символ в сравнении с Никейским – во-первых, прибавки: прежде всех веков к словам от Отца рождённого, затем другой прибавки: по писаниям. Что касается первой прибавки, то известно, как никейские отцы сильно боялись привносить представление о каком-либо времяисчислении в учение о рождении Сына от Отца, так как это могло вести к недоразумениям; поэтому-то они решительно выбросили эти самые слова (прежде всех веков) из вероизложения Кесарийского. Их нерасположение к этому выражению должно было ещё более обостриться после составления примирительных формул (Символов), антиохийских и сирмийских. Следовательно, каким же образом отцы Константинопольского собора могли снова внести в Символ эти слова, в особенности в том случае, если Константинопольский символ был лишь новой редакцией Никейского? Не давалось ли бы этим законного права полуарианам искажать и повреждать Никейский символ? И это в 381 году, тогда, когда Православие торжествовало, Никейская вера одерживала окончательную победу, когда в первом правиле этого Собора читаем: «Вера 318 отцов, собиравшихся в Никее Вифинской, да не отметается, но да пребывает господствующей», а полуариане ясно были осуждены! Это просто невозможно, но всё становится ясным, когда примем, что Константинопольский символ есть только исправленный в никейском духе, конечно, не в Константинополе, более древний крещальный Символ, который приведённые выражения имел уже в готовом виде и к которому лишь прибавлены самые характеристические изречения Никейского символа. |
| Характеризуя почившего императора, историк, в целом к нему весьма не расположенный, пытается все же дать ему сбалансированную оценку: «Осанка его при движении отличалась достоинством, лицо было очень приветливым, глаза голубыми, роста он был очень большого, так что долго не могли найти никакой подходящей ему царской одежды... Он был приверженец христианского закона и проявлял свое уважение к этой религии; образования был невысокого; по характеру был доброжелателен и, насколько можно было судить по немногим случаям сделанных им назначений, осторожен в выборе сановников. В пище он допускал излишества, имел склонность к вину и любовным утехам» 275 . Последнее замечание, не опровергая его с уверенностью, лучше было бы, как говорят в подобных случаях, оставить на совести писателя. Останки почившего императора отправлены были в Константинополь для христианского погребения. 6. Империя при Валентиниане и Валенте После смерти Иовиана основные силы римской армии вместе со штабом переместились в столицу Вифинской провинции Никею. Там и состоялось совещание высших чинов, на котором после перебора разных кандидатур императором был избран Валентиниан, командующий второй схолией скутариев, который в ту пору находился вместе с подчиненными ему войсками в Анкире. Флавий Валентиниан Август родился в 321 г. в семье офицера Грациана, уроженца паннонского города Цибалы, происходившего из простого народа. В детстве он торговал канатами, но, обнаружив незаурядную физическую силу, которую унаследовал и его сын, сделал блестящую военную карьеру, на вершине которой командовал вооруженными силами в Африке в звании комита, а потом, после пребывания в отставке, – в Британии. Сын по стопам отца поступил на воинскую службу. Ко времени своего избрания императором это был уже опытный военачальник, с грубыми манерами, малограмотный, но обладавший полководческим талантом, стальной волей и мужеством и потому популярный среди солдат, ценивших его также за справедливость и заботу о них. Уже сама его импозантная внешность привлекала к нему солдатские сердца: «Он был мускулист и крепок, волосы и цвет лица были светлы, глаза голубые со взглядом всегда косым и жестким, рост – красивый, очертания тела правильные, что придавало ему в общем красу царственности» 276 . Недостатком Валентиниана, в армейской среде легко терпимым, была вспыльчивость и гневливость. |
| – Разумеется, в приведенных словах мы не можем искать обстоятельного изображения христианских молитвенных собраний и при том с точки зрения христианской. Как римский проконсул, Плиний произвел только дознание, действительно ли справедливы те обвинения, какие были взводимы на христиан, и извещал императора о результате своего допроса, объясняясь кратко, с точки зрения римской судебной практики и своих религиозных понятий. Этим объясняются и употребленные им выражения: carmenque Christo quasi Deo dicere secum invicem и seque sacramento orbstringere, оба заимствованные из условного римского юридического языка. – Из этого свидетельства Плиния мы узнаем прежде всего, что молитвенные собрания вифинских христиан происходили stato die. Выражение это имеет двоякий смысл: общий, под которым, следует разуметь день определенный, назначенный, положенный, и специальный смысл дня праздничного, так как в римском календаре такие дни назывались dies stati, dies festi. Но, в том или другом смысле мы будем принимать это выражение, оно очень хорошо будет соответствовать дню воскресному. День этот предпочтительно пред прочими был назначаем для общих молитвенных собраний христиан и выделял их религиозный культ от тех сроков, на которые падали римские праздники. В воскресенье составлялись более многолюдные, торжественные собрания, соединявшиеся с евхаристией, что не было общим правилом относительно других дней недели. – Далее, судя по указаниям письма Плиниева, христиане имели в этот день два различные по времени и по характеру собрания: одно рано утром, до восхождения солнца, для общих песнопений и молитв, другое позднее – для общественной трапезы. Когда говорится, что собрание первого рода происходило до восхода солнца (ante lucem), почему Тертуллиан и называет эти собрания antelucani coetus, то выбор этого времени не следует объяснять из одного страха христиан пред язычниками. Мы знаем, что и ночные собрания их не укрывались от взора последних, но что эти тайные собрания даже особенно возбуждали подозрительность римских властей и не могли обеспечить христианам спокойствие; да и кроме того из показаний, отобранных Плинием, видно, что этот обычай держался у христиан издавна и существовал в такую пору, когда, гонения еще не начинались, и христиане не терпели притеснений от язычников. |
| 13. Около того же времени случилось подобное, или еще тягчайшее бедствие в Константинополе, начавшееся прежде всего в приморской части города, называемой Босфор. Рассказывают, будто в сумерках того дня какой то злой демон – губитель в образе женщины, или справедливее, какая-то бедная женщина, наущаемая демоном (говорят так и сяк), пришла на рынок со светильником, чтобы купить что-то из соленых съестных припасов. Оставив здесь светильник, женщина ушла; а огонь, попав в пеньку, произвел величайший огонь и в одну минуту, испепелил то здание. От него легко воспламенились и исчезли здания ближайшие, потому что огонь пожирал не только вещи удобосгараемые, но и каменные строения, и пожар продолжался до четвертого дня, преодолевая все сооружаемые ему препятствия, так что вся средняя часть города от северной стороны до южной, на пространстве пяти стадий в длину и четырнадцать в ширину, была истреблена, и на этом промежутке не осталось ничего ни от публичных, ни от частных зданий, ни колонн, ни каменных сводов; от пламени истлел и самый неразложимый материал, будто что-нибудь легкосгораемое. Описываемое бедствие на северной стороне, где находились и городской суд, простирались от так называемого Босфора до древнего храма Аполлона, на южной, от пристани Юлиана до зданий, лежавших близ церкви, так называемой Омонии 152 ; а в средней части города, от площади, прозванной Константиновой, до так называемого Таврова рынка. Это было крайне жалкое и страшное зрелище. Какие возвышались здесь городские украшения, отделанные с несравненным великолепием, либо приспособленные то к общественным, то к частным пользам! Теперь все это – одно, все набросано горами и беспорядочными, непроходимыми кучами, которые состоят из всякого рода материалов, нисколько не похожих на прежний вид; так что сами жители этих мест не могли распознать, что и на каком месте прежде находилось. 14. В то же время, при начале войны скифов 153 с восточными римлянами, испытали землетрясение Фракийская земля и Геллеспонт, Иония и так называемые острова Кикладские, так что на островах Книде и Ко разрушены были многие здания. По сказанию Приска, тогда же в Константинополе и в стране Вифинской лились страшные дожди; так что, в продолжении трех или четырех дней, вода из облаков стремилась рекой, горы снесены в долины, от наводнения гибли целые селения; а на озере Боанском, лежащем недалеко от Никомидии, от нанесенного туда всякого рода хлама образовались острова. Впрочем, все это происходило несколько после. |
| е.: «божественной» Патти или Цукки), в эту эпоху прямо зовутся богами, и если выдающийся человек объявлялся богом, то это понималось в греко-римском мире того времени совсем иначе, чем в мире еврейском, и отнюдь не ощущалось как богохульство. Поэтому и новозаветное учение о Христе как о Боге или Сыне Божием принималось в этом мире вообще легко, но зато и понималось зачастую неверно: уже в I–II вв. вифинские христиане, по свидетельству Плиния, пели песнь Христу как Богу; и представления о том, что Христос был Бог в том же приблизительно смысле, как Эмпедокл, или Антонин, или Аполлоний Тианский, т. е. как избранник небес, осененный божественной силой, даже еще в II в. находили отзвук и могли казаться вполне согласными с Писанием. На этой почве возник так называемый адоптианизм, т. е. учение о Сыне Божием, как об усыновленном Богом избраннике-человеке. Это учение исходило из новозаветного откровения и преимущественно из трех первых Евангелий, и тенденция его ясна: сохранить единство Божества и истинную человечность Иисуса Христа, но вместе с тем – и его отдельность от Бога-Отца. Возникло это учение в конце II в. в прогрессивной восточной половине империи, где новые идеи – о новом Священном Писании и новооткрытом в нем свойстве Божием – троичной раздельности – преимущественно приковывали к себе религиозную мысль; учение это пыталось, но тщетно, заручиться сочувствием консервативного Рима; до высшего расцвета и затем решительного падения оно дожило при Антиохийском епископе Павле Самосатском в третьей четверти III в. С другой стороны, второе решение (из приведенных выше) облегчалось самым словом воплощение (incarnatio), в котором нет прямого указания, что принятая Словом (Сыном Божиим) плоть была в точном смысле человеческая природа, а не только материальная человекообразность. Отсюда развивается так и называемый модализм (resp. савеллианство), который, желая, в противоположность теориям «усыновления», сохранить за словом «Бог» смысл Абсолюта и оградить христиан от поклонения человеку, как Богу, учит, что Отец, Сын и Дух Святой суть лишь три модуса или три формы явления одного Существа и одной Личности: Бог в себе есть Сыноотец и чистая монада; как Творец и Иегова еврейский – он зовется Отцом, как явившийся во плоти – Сыном, как действующий в таинствах и говорящий в пророках – Духом. |
|
|
