| Op. cit. P. 190, 252. Материалы для истории раскола… T. VI. С. 239. Аввакум. Сочинения… С. 45. Там же. С. 61. Материалы для истории раскола… T. I. С. 310. Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц… С. 374. Материалы для истории раскола… T. I. С. 309—311. Александр Б. Указ. соч. T. I. С. 143—144; Материалы для истории раскола… T. V. С. 140—144; Бороздин А. К. Указ. соч. Прил. С. 37. Аввакум. Сочинения… С. 197. Там же. С. 51; Материалы для истории раскола… T. I. С. 481. Материалы для истории раскола… T. I. С. 400; T. VI. С. 324—334; Диакон Федор. Его сочинения и учение//Православный собеседник (Казань). 1859. Ч. 2. С. 314–346, 447–470. Аввакум. Сочинения… С. 57; Сочинения инока Авраамия “Христианоопасный Щит Веры” и “Челобитная” см.: Материалы для истории раскола… T. VII. ЛЗАК. Т. 24. С. 329—334; Виноград Российский. Гл. 10; Евфросин. Указ. соч. С. 11. Т. 24. С. 331. Там же. С. 331. Migne J. P. Patrologiae cursus completus. Series Grecae. Vol. XIV. Paris, 1864. P. 398—415; Delahaye Hyp. Les Passions des Martyrs et les Genres Literaires. Bruxelles, 1921; Idem. Les Origines du culte des Martyrs. Bruxelles, 1912. P. 460; Византийский Лексикон Свиды (Suida), видимо, спутал св. Лукиана с греческим писателем Лукианом, описывающим самосожжение философа Перегрина. Евфросин. Указ. соч. С. 22. ЛЗАК. Т. 24. С. 335; Евфросин. Указ. соч. С. 11. ЛЗАК. Т. 24. С. 335. О жизни керженских скитов см. роман П. И. Мельникова “В лесах”. Материалы для истории раскола… T. I. С. 198—199, ср.: Там же. С. 335—336. Там же. T. I. С. 343, 444, 449; T. II. С. 98, 100; Мельников П. И. Полн. собр. соч. T. VII. С. 35. Евфросин. Указ. соч. С. 13, 93; Виноград Российский. Гл. 18; Материалы для истории раскола… T. V. С. 238. Максимов С. В. Рассказы из истории старообрядчества. СПб., 1861. С. 5; Житие Корнилия. Житие Епифания см.: Материалы для истории раскола… T. VII. С. 53—63; ЛЗАК. Т. 24. С. 229—256; см. также: Робинсон А. Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания: Исследования и тексты. М., 1963. С. 179, 203 и сл.; Zenkovsky S. A. Der Мцпсн Epifanij und die Entstehung der altrussischen Autobiographie//Die Welt der Slawen. |
| Иногда несколько этих несчастных одновременно жило в доме протопопа, который лечил их молитвой, святой водой, а иногда – в экстренных случаях – и «смирял» побоями. Все эти занятия далеко не поглощали теперь, однако всего его времени и, напротив, вскоре отступили даже на задний план перед более важными. Время, в которое Аввакум переселился в Москву, совпало с началом более серьезного выступления Неронова и его приятелей на почве исправления церковной жизни. Одно из главных зол последней, давно уже привлекавшее на себя внимание отдельных лиц из среды духовной иерархии, заключалось в порче священных книг невежественными переписчиками, внесшими в них множество ошибок. Необходимость исправления чувствовалась давно, и попытка к нему сделана была и при патриархе Иосифе со стороны протопопов. В их руки всецело отдан был патриархом московский печатный двор и еще с 1642 года началось печатание книг под наблюдением комиссии справщиков, в которую вошли все члены кружка протопопов, исключая лишь Неронова и Вонифатьева. С приездом Аввакума и он был включен в число справщиков печатного двора. Уровень богословского образования справщиков, учившихся только у себя дома, по книгам, полным ошибок, воспитавшихся на литературе, восхвалявшей исключительное правоверие и святость обрядов русской церкви, вполне обусловливал собою и достоинство их труда. В исправленные ими книги внесены были все распространенные тогда ошибки против церковной обрядности, вроде двоеперстия и сугубой аллилуйи, все мелочные поправки правописания, придуманные невежественными русскими писцами, как например, Исус вместо Иисус и т. д.; не было недостатка и в прямой бессмыслице, в грубых искажениях текста, происходивших благодаря непониманию его. Аввакум принимал значительное участие во всех этих якобы исправлениях и его собственный единомышленник, диакон Федор, передал нам любопытный пример того, как он смотрел на свое дело и как твердо уверен был в своей непогрешимости. В Псалтири, печатавшейся под его наблюдением, в 104 псалме в словах: «вниде Израиль в Египет… и возрасти люди своя зело» напечатали, по недосмотру Аввакума, «возврати люди своя зело», благодаря чему смысл совершенно исчезал. Но, когда Федор попытался указать протопопу эту ошибку или опечатку, последний упорно стал на том, что так и должно быть, и более года настаивал на своем, браня Федора «хулителем книг». «И не мудрая та речь и не богословна, – прибавляет Федор, – да и о той толки были». Стало быть, уже в это время в Аввакуме рядом с убеждением в истинном понимании им всех вопросов, относящихся к церковному быту, складывалась резкая нетерпимость, переходившая быстро во вражду ко всякому, кто думал не так, как он, и вступал с ним в спор. Тип уверенного в своем превосходстве и потому самолюбивого фанатика, не терпящего противоречия, все резче выступал в юрьевецком протопопе. |
| В Москве нашли в иоасафовской Цветной Триоди (1635 г.) такое выражение в Преполовенском каноне: «покланяемся Троице трисущней единой», – и, конечно, поспешили спросить о нем Аввакума. Что же ответил Аввакум? «Не блазнитесь, – успокоил он, – право написано». А между тем в Триоди иосифовского издания (1648 г.) эта «опись» была исправлена так: «покланяемся трием в едином существе». Феодор указывал Аввакуму на эту справу и разъяснял, что выражение «трисущная Троица» противоречит православному учению и есть еретическое. Но Аввакум упорствовал и «хвалил» это выражение (VI, 122). Передавая об этих пустозерских спорах, Феодор проводил в заключение ту общую мысль, что «описи» в книгах возможны и в патриарших изданиях они есть, даже подобные такой «описи», как «покланяемся Троице трисущней», и что в виду этого необходимы исправления и в старопечатных книгах. «Не диво то, – писал он, – еже в старых книгах какие описи бывают и есть: и тому бывает правое рассуждение и последи исправляется от искусных мужей... За опись бо кую в книге какой ни есть и погрешительное слово не подобает нам ни спиратися, ни стояти» (– 127). Совет диакона Феодора, как ни был он, по-видимому, благоразумен, не мог быть выполнен в расколе. В самом деле, ведь нельзя было ни привести к единству разностей в старопечатных книгах, ни установить даже образец для исправления «описей» в них, как это показали пустозерские споры. И как вести исправление: соборным путем, который для раскола был принципиально невозможен, или единоличным, который не мог быть ни обязательным, ни единообразным? В виду этого затруднения и после опытов по сравнению старопечатных книг 423 более авторитетное мнение склонилось в сторону действительно более исправного издания – филаретовского которое, само собою разумеется, на практике и предпочиталось пред всеми другими изданиями. По крайней мере это со всею ясностью видно из событий 1682 года, когда раскольники решили обратиться к царям с челобитными об «исправлении веры» и когда это дело кончилось смутой 5 июля. |
| Песнь 4: Ирмос: На Божественней стражи/богоглаголивый Аввакум/да станет с нами, и покажет/светоносна Ангела,/ясно глаголюща:/днесь спасение миру,/яко воскресе Христос,//яко всесилен. (Четырежды) Припев: Христос воскресе из мертвых. Мужеский убо пол,/яко разверзый девственную утробу,/явися Христос:/яко человек же,/Агнец наречеся:/непорочен же,/яко невкусен скверны,/наша Пасха,/и яко Бог истинен//совершен речеся. (4 раза) Припев: Христос воскресе из мертвых. Яко единолетный агнец,/благословенный нам венец Христос,/волею за всех заклан бысть,/Пасха чистительная,/и паки из гроба красное//правды нам возсия Солнце. (4 раза) Припев: Христос воскресе из мертвых. Богоотец убо Давид/пред сенным ковчегом скакаше играя,/людие же Божии святии,/образов сбытие зряще,/веселимся Божественне,/яко воскресе Христос,//яко Всесилен. (4 раза) Катавасия: На Божественней стражи/богоглаголивый Аввакум/да станет с нами, и покажет/светоносна Ангела,/ясно глаголюща:/днесь спасение миру,/яко воскресе Христос,//яко всесилен. (Трижды) Христос воскресе из мертвых,/смертию смерть поправ//и сущим во гробех живот даровав. (Трижды, поскору) Ектения малая: Диакон: Паки и паки миром Господу помолимся. Хор: Господи, помилуй. Диакон: Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию. Хор: Господи, помилуй. Диакон: Пресвятую, Пречистую, Преблагословенную, Славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, со всеми святыми помянувше, сами себе и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим. Хор: Тебе, Господи. Иерей: Яко Благ и Человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Хор: Аминь. Песнь 5: Ирмос: Утренюем утреннюю глубоку,/и вместо мира песнь принесем Владыце,/и Христа узрим/правды Солнце,//всем жизнь возсияюща. (Четырежды) Припев: Христос воскресе из мертвых. Безмерное Твое благоутробие,/адовыми узами содержимии зряще,/к свету идяху Христе,/веселыми ногами,//Пасху хваляще вечную. (6 раз) Припев: Христос воскресе из мертвых. |
| В жене своей он нашел себе действительно помощницу, женщину, связанную с ним и общим мировоззрением, и узами горячей привязанности, помогавшей ей безропотно переносить все невзгоды, постигавшие их в жизни. Эти невзгоды, вызываемые стойкостью Аввакума в отстаивании своих взглядов, должны были начаться уже очень скоро. Мать Аввакума умерла вскоре после брака сына, а сам он вступил на ту дорогу, которую ему указывало и происхождение, и, в гораздо большей степени, собственное его настроение. Переселившись из родного села, где, по-видимому, односельчане недолюбливали его, в село Лопатицы (ныне Макарьевского уезда), он, двадцати одного года от роду, был поставлен здесь в дьяконы, а через два года – и в священники. Перед ним открывалось теперь поприще деятельности в качестве признанного учителя народа, и он схватился за нее со всем жаром, свойственным его натуре. В нем самом не было тех недостатков, которые были так распространены в среде тогдашнего русского духовенства, которых не чужд был и отец его и которые могли бы уронить в глазах массы его учительский авторитет. Аввакум строго относился к самому себе и с беспощадною суровостью карал свою плоть за всякое проявление слабости, за малейшее отступление от требований духа. Случилось раз, что пришла к нему на исповедь «девица многими грехми обременена» и с плачем каялась в своих прегрешениях. Красота ее тронула сердце молодого исповедника, и он с ужасом почувствовал, что он, «треокаянный врач, сам разболелся», что греховное пожелание охватило его. Он зажег три свечки и, прилепив их к аналою, положил правую руку на пламя и держал, пока взбунтовавшаяся плоть не усмирилась. Отпустив затем девушку, пошел он домой, и там с горькими слезами долго молился Богу, чтобы позволено было ему снять с себя принятое звание, «понеже бремя тяжко, неудобь носимо». Только видение, посетившее его, когда он, истомленный, забылся сном, лежа перед образом, успокоило его. При таком высоком понимании своей обязанности он являлся настоящим учителем, словом и делом проповедующим свои взгляды, не отступающим от преподаваемого учения. Строго выполнял он свое призвание, как понимал его, с мелочной, буквальной точностью исправлял все обряды церковнослужения, с неослабною ревностью наставлял и поучал своих духовных детей. В то время многие священники усвоили обычай многогласия в служении: чтобы сократить церковную службу и в то же время ничего не выпустить из нее, ее совершали в несколько голосов, так что дьячок читал кафизмы в то самое время, как диакон провозглашал ектению, а священник делал возгласы, и все это вместе с пением хора сливалось в неясный шум, совершенно непонятный для молящихся. Аввакум не последовал этому обычаю и совершал службу медленно, по уставу. Но церковным служением не ограничивал он круга своей деятельности. С теми же требованиями чистой, нравственной жизни, какие он предъявлял к самому себе, он обращался и к другим, в частности, к своим прихожанам. |
| В то же время во дворе Салтыкова жили самые исступлённые распространители суеверия: дворецкий и любимец Салтыкова Исаия, Аврамий, ученик Аввакума, и другие. Царь, узнав в Салтыкове ученика исаиева, предал Исаию гражданскому суду; Авраамий послан на увещание к крутицкому Митрополиту, но столько имел надежд на себя, что подал две просьбы, одну за другой, к Царю. Однако был казнен. В числе ревностных учениц Аввакума и Аврамия были вдова Федосья Морозова, урожденная Соковнина, сестра ее Екатерина, и Марья Данилова. Первая владела огромным богатством, была в силе, при дворе и, как понятно, употребляла все это в пользу раскола. (Ркп. жития Соковниной и Аврамия). Аввакум о всех трех: «дети мне духовныя, ведаю их известно». (Посл. Аввакума). В том же 1661 г. как Аввакум возвращен был с Байкала в Москву, послан был в Тобольск диакон Феодор вместе с образованным Сербом Юрием (Юрий в его обличении на челобитную): Аввакум был в ссоре с Феодором (прим. 438); а на Юрия восстали за то, что он, как полезный по грамматическим познаниям своим, был близок к Патриарху, а между тем высказывал свое неудовольствие на перекрещивание римлян. 358 Строева материалы ист. литер. § 209–211. Ист. акт. 5, 480. Слово Феоктиста у Толстого 2, 358. Сочинение Спиридона состоит из 9 слов: в нем только и слышны что восклицания: погибла вера, и брань за исключение прибавки к символу: истинного и т. п. Но здесь ясно выражено и то, что суеверы готовы были наконец защищать самого Никона, лишь бы отклонить удар, которым грозило им прибытие восточных патриархов в Москву. Спиридон пишет (слово и о разрешении сатаны): лгут на Никона, будто он осуждает Кирилову книгу и стоглав и пр. 359 Челобитная Никиты Пустосвята 1682 г. «Да в новых же книгах напечатано в тропаре, во гробе плотски: и на престоле был еси. А в старых книгах написано во всех: беяше (в самых старых писали: беааше)». «Зело худо напечатано на отпусте троицкой вечерни Духа святаго истощание сице: Иже от отчих и божественных недр истощивый себе. А в старых наших книгах написано: излияв себе. |
| Когда Латиф-ага отправился умирять окрестных сербов, его люди были разоружены, и на Крестовоздвижение над Трнавой взвилось знамя восстания. Под началом Хаджи-Продана оказалось от двух до четырех тысяч человек. Поначалу некоторые князья, воеводы и известные люди стали активно присоединяться к восставшим, а сопротивление турок было слабым. Но вскоре из Белграда на подавление восстания было выслано сильное турецкое войско под началом Джая-паши Ибшира. Сербский князь Милош незадолго до этого пообещал визирю Белградского пашалыка Сулейман-паше, что в Сербии будет спокойно, и отказался поддержать восставших. Хаджи-продан оставил Трнаву, где не мог организовать серьезного сопротивления. Вскоре произошла решительная битва под Кничем. На одной стороне были турки и люди князя Милоша, а на другой Хаджи-Продан с несколькими сотнями восставших. Сражение продолжалось целый день, так что его участники заночевали на поле битвы. Силы восставших иссякали, а большинство их вождей уже были схвачены, и ночью они отошли. Хаджи-продан с небольшим отрядом перебрался Сремскую область, и восстание практически захлебнулось. Страдание С этим народные беды не прекратились. Турки учинили жестокую расправу. Они хватали всех известных людей и особенно священнослужителей, которые хоть каким-то образом были причастны к восстанию или попадали под подозрение. После расправ в Чачаке из города вышла колонна закованных в цепи пленников. Под Крауевцем турки встретились с князем Милошем. Народу было объявлено, что все будут прощены, на что на это имеется распоряжение от Сулейман-паши из Белграда. Когда люди из окрестных сел пришли в Крагуевац, то многие из пришедших сразу же попали в кандалы и присоединились к колонне. В окрестностях турки схватили еще 86 человек и через несколько дней предали всех смерти. Затем Джая-паша направился в Ягодину и учинил жестокую расправу там. В Драгачево казнили 60 человек, отрубив им головы, а еще сто отправили в столицу. Длинные вереницы закованных пленников прибыли в Белград. В первой партии были диакон Аввакум и игумен Паисий, отправленный Джая-пашой в качестве особого подарка для визиря. Пленники были заперты в башне Небойша на Калимендане. Наступили тяжелые дни ожидания. В это время Джая-паша Ибшир и Ашин-бег с Милошем продолжали «успокаивать» народ и отправляли в Белград все новые колонны несчастных. Расправы и убийства продолжались. |
| Такие столпы раскола, как Аввакум и дьякон Феодор, держались того мнения, что кончина мира «близ есть, но что антихрист ещё не приходил: началось то «последнее отступление», которое, по словам ап. Павла, имеет быть пред кончиною мира, «скоро» и антихрист «будет», так как путь уже уготован ему; явится антихрист в виде определённой личности из колена Данова и утвердить своё царство в ветхом Иерусалиме, но когда будет его явление, с точностью неизвестно 39 · Инок Авраамий, соглашаясь в общем с этим мнением, утверждал, однако, что антихрист явится не в Иерусалиме, а в России и здесь утвердит своё царство; что по всем признакам он явится скоро и, может быть, в лице Никона, который «зело подобится» ему, а в 1691 г. должна последовать и кончина мира 40 . Иные расколоучители утверждали, что царство антихриста уже настало, причем одни говорили об антихристе чувственном и указывали то на патр. Никона, то на царя Алексея Михайловича, а другие – об антихристе духовном. Вместе с тем они проповедовали, что благодать священства «испразднена» антихристом, что нет, следовательно, и не может более быть приношения бескровной жертвы, что не должно быть и браков. Напрасно Аввакум и диакон Феодор доказывали всю нелепость этого учения, говоря, что антихрист устроит себе престол не в России, а в Иерусалиме, что пред пришествием антихриста явятся обличители его Енох и Илия во плоти, что священство, причащение и брак пребудут до скончания века, значит, и во время антихриста, – ничто не помогало, «потому что разница была не велика – явился ли антихрист или же только будет, к тому же почти все были согласны в том, что кончина мира «близ есть» 41 . Начались вычисления года кончины; по этим вычислениям он падал на 1691 г. Со страхом и трепетом ждали этого года раскольники. Когда же он настал и подошли те дни и ночи, в которые, по вычислениям, должна была последовать кончина мира, то многие из них постились, молились, каялись друг другу в грехах, надевали чистые рубахи и саваны, ложились в приготовленные заранее гробы и, лёжа в них, пели заунывным напевом: |
| 449 И однако же, не смотря па это определение, бесчинство продолжалось по прежнему: по прежнему службы церковные совершались разом несколькими голосами, один пел, другой в это время читал, третий говорил ектенью и возгласы, словом, каждый свое особое, не обращая внимания на других и даже стараясь перекричать их. Чинность, стройность и назидательность богослужения окончательно терялись, церковная общественная служба при таких беспорядках не только не назидала, не научала, не настраивала на молитву предстоящих, но напротив, приучала их относиться к богослужению совершенно бессмысленно, чисто внешним образом, без всякого участия мысли и чувства. Многие стали смотреть на посещение церкви, как на одну формальность, и потому старались ходить в те именно церкви, где служба совершалась с особою скоростью, которая достигалась именно многогласием. Со своей стороны духовенство, желая привлечь в свои храмы побольше народу, доводило скорость церковных служб до того, что в храме читали сразу не только в три и четыре голоса, но и в пять и в шесть. Слушающему нельзя было даже и понять что-нибудь из того, что читалось и пелось. Только уже к половине XVII века чаще и чаще стали раздаваться голоса против многогласия в богослужении и хомового пения, и наконец в 1651 году состоялось и соборное определение «петь во святых Божиих церквах, чинно и безмятежно, на Москве и по всем градом, единогласно». 450 Впрочем, обычай многогласия успел укорениться прочно, а попытки исправить нотные книги «на речь», чтобы слова произносились так, как пишутся и читаются, встретили неудачи. Поэтому на практике храмы в то время порознились между собою. Единогласие между прочим было введено и в Казанском московском соборе протопопом Нероновым. Там служил и приятель его – протопоп Аввакум: он пел и читал «единогласно» и «на речь». Теперь понятно, почему и в раскольнической общине на самых первых порах её существования возникли споры о том, как петь и читать при богослужении. Сведения об этом мы находим в четырех и притом писанных разновременно посланиях Аввакума: к московскому попу Стефану, к москвичу Борису, к некоему «отцу» Ионе и к неизвестному. |
| Но с этим народные страдания не прекратились. Турки постарались использовать роизошедшие волнения как повод для расправы над народом. Они хватали практически всех известных людей и особенно представителей духовенства, которые хоть каким-то образом были причастны к восстанию или находились под подозрением. Сначала расправы прошли в Чачаке, из которого Джая-паша вывел в направлении Крагуевца целую колонну пленников закованных в цепи. Под Крауевцем он встретился с князем Милошем. Народу было объявлено, что все будут прощены, на что якобы имеется соответствующее распоряжение от Сулейман-паши из Белграда. Когда люди из окрестных сел пришли в Крагуевац, то и здесь повторилась страшная картина. Многие из пришедших сразу же попали в кандалы и присоединились к колонне измученных пленников из Чачака. Затем Джая-паша направился в Ягодину и учинил жестокую расправу и там. В Драгачево турки казнили 60 человек отрубив им головы, а еще сто отправили в кандалах в Белград. В окресностях Крагуевца турки схватили 86 самый известных людей и спустя несколько дней предали всех смерти. Закованные пленники в несколько колонн были доставлены в Белград. В первой партии прибыли диакон Аввакум и игумен Паисий, отправленный Джая-пашой в качестве дорогого подарка своему визирю. За колонной пленников шли измученные матери диакона Аввакума и игумена Паисия - Божана и Синджелия. Прибывшие в Белград пленники были заперты в башне Небойша. Так наступили тяжелые дни ожидания жестокой расправы. В это время Ибшир Джая-паша и Ашин-бег с Милошем продолжали «успокаивать» народ и отправляли в Белград новые колонны пленников. Расправы и убийства продолжались. Пока пленники томились в темнице, Сулейман Скопляк-паша расздумывал над тем, каким мученьям подвергнуть бунтовщиков. Казнь должна была быть как можно изощренней для того, чтобы остальной народ надолго это запомнил и превратился в «покорную райу». В итоге ему пришло в голову посадить всех живыми на кол. Наступило 17 декабря 1814 года. Сулейман Скопляк-паша встал рано утром и хлопнув в ладоши позвал стражника. Когда тот пришел, визирь спросил его: |
|
|
