| Там, среди людей в белых одеждах, радующихся и веселящихся и плодами наслаждающихся, я увидел и Филарета милостивого, но не узнал его; он был в светлой одежде и сидел на золотом престоле посреди садов; с одной стороны предстояли ему дети, державшие свечи в руках, а с другой — теснились нищие и убогие. Явился тут один юноша, светлый лицом, с золотым жезлом в руке, и я осмелился спросить его: «Господин, — кто это сидит на пресветлом престоле среди тех светлообразных мужей, не Авраам ли?» Юноша ответил: «Филарет амниатский, любитель нищих, честным своим житием подобный Аврааму». Св. Филарет посмотрел на меня и начал тихо звать меня, говоря: «Чадо! Прииди и ты сюда, да насладишься сих благ». Я ему сказал, что не могу, огненная река возбраняет и устрашает меня, чрез нее путь узок и мост неудобен, боюсь, чтобы и мне туда не попасть. Филарет сказал: «Иди безбоязненно, все этим путем пришли сюда и нет иного пути; я помогу тебе», — и простер руку. Я начал было проходить огненную реку без вреда и, когда подошел к его руке, видение кончилось, и я проснулся («Чет. — Мин.» 1 дек.). 11. Панкратий, инок Афонский. Отец Панкратий, в мире Парамон, был господский человек. В детстве его жестокая госпожа заставляла ходить босиком в глубокую осень, когда уже снег и лед покрывали землю, отчего ноги его стали сильно болеть. Бедный отрок не вытерпел; он тайно убежал от своей барыни и во что бы то ни стало решился выбраться за границу, и ушел за Дунай, где несколько времени оставался в услужении у русских, тоже перебежавших за границу. Случай прихода Панкратия на св. гору странен: он был задушевным другом одного из малороссов, который почему-то покончил с собою: несчастный удавился. Чувствительный Панкратий был сильно тронут и поражен вечною потерею сердечного друга; он пламенно молился Богу о помиловании несчастного, и, видя, как суетна мирская жизнь, бросил её и удалился на св. гору. Здесь, в Русике, нашел он желаемое спокойствие духа, несмотря на то, что нога его уж сгнивала от ран, которые были следствием жестокой простуды в детстве. |
| Напрасно уговаривал Панкратий старика, напрасно умолял его: он остался при своем намерении, непреклонный и спокойный. Недолго ждал он решения своей участи. На другой же день, рано утром, двери его дома были выломаны по приказанию прибывшего Корвина, но Кассиана уже там не было: он, по обыкновению, учил детей в школе. Корвин отправился туда, вошел и приказал немедленно запереть за собою двери, как будто боялся, что в них проскользнет Кассиан. Когда двери были заперты на ключ, Корвин подошел к Кассиану и начал осыпать его ругательствами. То он утверждал, что Кассиан государственный преступник и заговорщик, то уверял, что он подлый трус и известный всему миру интриган и льстец. Дети и юноши, находившиеся в школе, жадно слушали обвинения, возводимые на учителя; давно уже, благодаря слову «христианин», они возненавидели его. Родители-язычники рассказывали им ужасы о христианах, которым приписывались все несчастья в городе, в области или в семействе. В результате одно название «христианин» возбуждало в них слепую ненависть и жажду мести. Слушая клевету Корвина, ученики озлоблялись и все более горели желанием выместить на несчастном старике свою вражду к его вере. Кассиана замучили до смерти. Мы не будем рассказывать, как умер старик, как дошли его мучители до последних пределов зверства. Он не сказал ни слова своим мучителям и с твердостью сносил жестокие побои. Мучители утомились прежде мучимого. Не произнося ни слова укора, ни жалобы, Кассиан упал, покрытый ранами и истекая кровью. Корвин, насытыв свою злобу, вышел из школы, а за ним выбежали несчастные молодые люди, которых он подбил совершить это преступление. Кассиан лежал без движения среди потоков собственной крови. Прибежавший слуга, заливаясь слезами, поднял его и принес домой. Предупрежденный обо всем, пришел Панкратий. Бесконечная скорбь, смешанная с благоговением, объяла его; он мог только плакать при виде истерзанного, покрытого ранами старика. Кассиан, придя в себя, не произнес ни единой жалобы, не испустил ни единого стона. Увидев Панкратия, он через силу улыбнулся, слабо пожал ему руку, но не имел силы сказать ни слова. К утру он отдал Богу свою чистую душу. Панкратий похоронил его и с сердцем, полным скорби, отправился в обратный путь. |
| Этот камень сделан для могилы бедной женщины, торговавшей на улице Виз Нова. Когда я вырезал надпись, мне пришло в голову, что пожалуй, лет через тысячу христиане прочтут ее с уважением, что она сохранится, между тем как памятники, поставленные над гробницами цезарей, преследовавших христиан, будут разрушены дотла. Я вырезаю плохо — не правда ли? — Не беда! А это что за доска? — Дорогая плита, которую благородная Агния заказала для могилы ребенка, оплакиваемого нежными родителями. Панкратий прочел: «Денису, невинному младенцу: он почивает здесь между святыми. Вспомните и молитесь об авторе и гравере» . Прочтя надпись, Панкратий взглянул на Диогена и увидел, что лицо его было еще более задумчиво и печально, чем обыкновенно. — О чем ты думаешь? — спросил Панкратий. — Я думаю, что взять умершее и невинное дитя и похоронить его, обернув в надушенные ткани, — дело нехитрое. Конечно, родители оплакивают ребенка, так ведь он перешел из мира печалей в лучший мир. Но ужасно собирать окровавленные останки мученика и вместо надушенных тканей засыпать их известью. — Разве это случается часто? — Теперь нет, но я стар и немало повидал на своем веку. Вот с покойным отцом моим в молодости хоронили мы замученного молодого человека, Фабия Реститута. Ты, верно, посещал его могилу: она построена из шести мраморных досок, и я сам вырезал над нею надпись. Рядом с Фабием похоронен отрок 14 лет, страшно изуродованный, умерший мученическою смертью. Да, много видел я, многих хоронил, и надеюсь, что умру сам, прежде чем доживу до новых гонений. А ведь ходит слух о новых преследованиях. — Поэтому-то я и пришел к тебе. Моя мать просит тебя завтра на рассвете прийти к нам; у нас соберутся епископы, священники, дьяконы, и тебя требуют, как главу могильщиков, для совещания о выборе места для новых работ на кладбищах, ввиду готовящихся преследований. Кстати, я хотел просить тебя показать мне могилы мучеников, находящиеся на кладбище Калликста. Я еще никогда не посещал их. — Завтра в полдень, если хочешь, — ответил Диоген. |
| — Друг мой, — сказал Себастьян, — тебе следует оставить Рим сию же минуту и ехать в Кампанью. Лошади уже готовы. Торкват поедет с тобою. Собирайся скорее; нельзя терять ни минуты. — Зачем это? — недовольно сказал Панкратий, — что я — трус или ненадежный человек? — Какие странные мысли! — сказал Себастьян. — Теперь не время рассуждать, надо повиноваться. — Я не отказываюсь повиноваться, сохрани Боже! Но чем я заслужил позор, которым меня покрывают? В эту минуту опасности, гонений, смерти меня выпроваживают из города, как недостойного разделить бедствие, которым подвергаются наши братья! — Ты несправедлив, и я вижу, что должен сказать тебе, в чем дело, — ответил ему Себастьян. — Мы знаем, что Корвин немедленно отправится в Кампанью для задержания Хроматия и всей живущей там христианской общины. Это новообращенные; мы боимся за них; они, как Торкват, могут впасть в обольщение. Надо предупредить и спасти их, если возможно. Кроме того, Корвину приказано арестовать Кассиана; надо предупредить и спасти его. Ты видишь, что тебя не удаляют, как ненадежного, а возлагают на тебя важное дело, поручают тебе исполнение священного долга — спасать своих. Лицо Панкратия прояснилось; он гордился доверием Себастьяна и христианской общины. — Твои приказания, — сказал он, — для меня священны, но я признаюсь, что исполню их тем охотнее, что речь идет о Кассиане. Я бы побежал на край света, чтобы спасти его. Он мой бывший учитель, и я люблю его всей душой! Панкратий тотчас собрался и отправился к матери. Она никогда не мешала ему исполнять все возлагаемые на него поручения, как бы опасны они ни были, хотя разлука с ним и страшная смерть, постоянно грозившие ему, наполняли сердце ее ужасом. В молитве искала она утешения и опоры. Увидев Панкратия в дорожном платье, она побледнела, но силясь скрыть свою тревогу, спросила тихим, почти спокойным голосом: — Куда это ты опять едешь? Панкратий рассказал ей, куда и зачем отправляется и прибавил: — Благослови меня! — Мое благословение всегда с тобою, — ответила мать, обнимая его. — Помни, что ты не должен жалеть себя, исполняя возложенное на тебя поручение, но помни также, что излишняя отвага может подвергнуть тебя страшной смерти, а ты у меня один! |
| Пасха. Воскресение Христово. Осталось 4 дня История афонского русского схимника Панкратия История афонского русского схимника Панкратия Признаюсь по совести, что, кроме старца, о котором я говорил в начале письма, с изумлением смотрю здесь на одного русского схимника, Панкратия, который уже шесть лет страдает ранами на ногах, и в такой степени, что сердце обливается кровью, если смотреть на его Иовы страдания. Отец Панкратий, в миру Парамон, был господский человек. В детстве его жестокая госпожа водила его босиком в глубокую осень, когда уж снег и леденица покрывали землю, и тогда как ему надобно было постоянно оставаться в поле в одной рубашке, Парамон ходил за господскими гусями и утками и до самой юности страдал жестоко. Суровая госпожа его готова была высосать из него самую кровь. Бедный отрок не вытерпел: он тайно убежал от своей барыни, и во что бы то ни стало решился выбраться за границу, и ушел за Дунай, где несколько времени оставался в услужении русских, тоже перебежавших за границу. Случай прихода Панкратьева на Святую Гору Афон странен, он был задушевным другом одного из малороссов, который почему-то удавился. Чувствительный Панкратий был сильно тронут и поражен вечною потерею сердечного друга: он пламенно молился Богу о помиловании несчастного и, видя, как суетна мирская жизнь, бросил ее и удалился на Святую Гору. Здесь, на Афоне в Русике, нашел он желаемое спокойствие духа, несмотря на то что нога его уже сгнивала от ран, которые были следствием жестокой простуды. Впрочем, как ни ужасны страдания отца Панкратия, он ликует себе и часто даже говорит мне: - Поверь, что я согласен сгнить всем телом; только молюсь Богу, чтоб избавил меня от сердечных страданий, потому что они не выносимы. - Я на тебя иногда смотрю и жалею тебя: ты бываешь временем сам не свой от внутренних волнений. - Ох! Если сердце заболит - бедовое дело! Это адское мучение; а мои раны, будь их в десятую более, - пустошь: я не нарадуюсь моей болезни, затем, что по мере страданий утешает меня Бог. Чем тяжелее моей ноге, чем значительнее боль, тем и веселее, оттого, что надежда райского блаженства покоит меня, надежда царствовать в Небесах - всегда со мною. А в Небесах ведь очень хорошо! - с улыбкой иногда восклицает Панкратий. |
| В области агиографической и апокрифической литературы опять таки в значительной степени сказалось влияние греческих источников и восточной агиографии вообще. 133 Исключительный интерес представляет житие св. Баграта (Панкратия) XI в., еп. Тавроменийского. Греческое житие его помещено в сб. 1023 г., которым пользовался академик А.П. Веселовский в исследовании «Эпизод о Тавре и Мении в апокрифическом житии св. Панкратия» (Сб. От. Р. Я. и Сл. т. 40; из истории романа и повести гл. II). Сравнение жития Панкратия, исследованного ак. Веселовским, с грузинским текстом, по мнению издателя грузинского текста, не оставляет сомнения, что грузинская редакция – той же редакции, которая лежит в основе исследованного ак. Веселовским Апокрифического повествования. Ак. Веселовский извлечения и пересказ делал по рук. Моск. Синод. Библ. 1023 г., привлекая и венский список; грузинский список ближе к венскому. Греческое житие еще не издано. Сведения о славянских переводах имеются в записях рукоп. Ундольского 231 (по мнению проф. Голубинского, перевод жития сделан в XI в.) и в сербском сп. XIII–XIV в.. 134 —172— Выше мы говорили о значении грузиноведения, особенно изучения древнейших остатков письменности, благодаря которым можно восстановить какое-нибудь исчезнувшее или затерявшееся историческое звено. Проф. Н.Я. Марру, который вписал в историю Грузиноведения одну из лучших страниц, принадлежит честь крупного научного открытия в области древнегрузинской письменности. Проф. Н.Я. Марру принадлежит издание сказания о построении церквей в г. Лидде по груз, рукоп. X–XI в. Значение этого памятника, помимо непосредственного литературного интереса, помимо непосредственного отношения к греческому оригиналу, важно для истории одного памятника средневековой письменности. Ак. А.И. Веселовский, в защите теории о восточном происхождении легенды о св. Грале, нашел новый опорный пункт в грузинском переводе сказания Иосифа Аримафейского, заменяющем исчезнувший греческий подлинник (Изв. Отд. Рус. Яз. и Слов. И. Ак. П., т. I, кн. 2; стр. 393–450). 135 Еще рельефнее значение памятников грузинской письменности сказывается на истории сохранившегося в грузинской редакции творений Ипполита, особенно его Толкования песни песней X в. Hans Achelis в Hippolytusstudien, 1891 г. мог говорить о трудах и фрагментах Ипполита на греческом, латинском, сирийском, коптском, арабском, эфиопском, славянском, армянском языках; Марр к этим редакциям присоединяет и новую редакцию грузинскую. Н.Я. Марр интересовался Ипполитом для выяснения вопроса о древнегрузинских переводах с армянского, но попутно автору удалось сделать важное научное открытие, что грузинская редакция творений Ипполита может быть использована для критики текста Ипполита, и грузинская редакция дает возможность дополнить издание трудов этого деятеля, ибо грузинский текст сохранился в частях, неизвестных на других языках. |
| Ал. плачеши вм. плачешися и ся плачеши др. Юр. Ал. градарь вм. вертоградарь др. Слав. взял еси его или и (др. оп.). О. Мир. мне. Др. положил еси его и и еси п. Она без же Ал. согл. одн. греч. и Кир. – възму и А. Мир. Мст. согл. Кир., но др. и възму согл. греч. 2043 De incarnationis Dominicae sacramento X, III. В виду громадной важности этого места для определения слова substantia приводим его в подлиннике целиком. Est ergo perfectus Pater, qui semper est. Ideo Ejus vel οσα graece, quod sit semper; vel latine, quod in suo maneat, nec ope subsistat aliena, oppellatur substantia; 2086 Θεολογ. πεμπτος § 29, s. 182; Р. пер., ч. III, 105; ер. Holl Amphilochius von Ikonicum, s. 169; 2153 Гиб. I, 213. Древн. вивл. Т. III, стр. 381. Рукопись Беляева, л. 96 об. Зап. Рус. арх. общ. II, 527. 2154 Все сказанное мною доселе о Паисии Лигариде взято мною из моей книги: Характер отношений России к православному востоку, стр. 181–193. Изд. 1885. 2172 Th. Kluge «Über das alter der georgischen Übersetzung des Neuen Testamentes в Zeitschrift für die neutestamentliche Wissenschaft und die Kunde des Christentums, 1910, Heft, 2. 2173 Такими же словами начинается мученическая смерть великомученика Феодора в списке XVI в. Тифлисского церковного музея, ошибочно в описании отнесенная в 8 июля. 2175 Кстати исправим и другую неточность проф. Марра в тех же Агиографических материалах по грузинск. рукописям Ивера; на 4-й стр. он по поводу жития Баграта (=Панкратия) Тавроменийского говорит, «греческий подлинник сочинения Евагрия, жизнеописателя Баграта или Панкратия, считается утерянным». Между тем, акад. А. Н. Веселовский использовал греческое отреченное житие в исследовании «эпизод о Тавре и Мении в апокрифическом житии св. Панкратия» (сборн. отд. рус. яз. и сл., т. 40, СПб. 1886). Ср. Баграт еп. Тавроменийский, груз. текст по рукописи XI в., изд. А. Хахановым (М. 1904). 2176 S. Theodorus dux Tirone diversus. Utriusque natalis. Illustres uno tempore in Ponto Theodori duo extitere; sub Maximiano Gallerio, alter Amascae. |
| Так как нужно было добывать какие-то средства на жизнь, Виктор предложил вместе с ним оформлять детские и взрослые художественные книги. В ответ на мое сомнение, смогу ли я ему чем-либо в этом помочь, мой друг успокоил меня, заверив, что найдет, чем мне заниматься. Такое сотрудничество с издательством не связывало нас по рукам и ногам и давало возможность молиться и ездить в горы. Я стал работать над шрифтами по эскизам Виктора и заниматься дополнительной оформительской работой, которой мне удавалось вносить посильную помощь в наше совместное предприятие. Так удивительно Господь связал юношеское увлечение рисованием с этим этапом моей жизни. Нам с Виктором удалось оформить несколько детских и некоторое количество взрослых художественных книг о каких-то приключениях на границе. Все эти книги были на таджикском языке. За них издательство выплачивало нам гонорар. Из общих денег мы покупали продукты и одежду». Епископ Троицкий Панкратий: «И вот тогда у меня впервые появилась мысль, что хорошо бы попробовать себя монахом в монашестве, писать иконы, и чтобы это было где-то далеко, и природа чтобы была, а я очень любил природу, тишину, уединение, искусство». Монах Симеон (Афонский): «С неразлучным Виктором летом мы прошли многие перевалы на Дарвазе и заглянули в Мунинобадские фантастического вида ущелья, отроги хребта Хазрати-Шох с их поразительными каменными столбами, которые назывались Чильдухтарон, “Сорок девушек”… Всюду, где мы устраивали привалы, утро и вечер мы старались провести в молитве. Именно молитва делала эти походы для нас такими увлекательными». Епископ Троицкий Панкратий: «…Обычно мы останавливались на окраине какого-нибудь кишлака, делали привал, разводили порошки, открывали консервы, кушали. В одном таком кишлаке произошел случай: из дома выбегают мальчик и девочка, лет десяти. На ломаном языке говорят: “Мама и папа зовут вас кушать к нам в гости”. Звали незнакомых людей, с виду обычных туристов, но мы отказались: “Нет, спасибо, мы свой порошок разводить будем”. Что вы думаете, они возвращаются к себе домой, а потом бегут с узелками, в которых был полноценный обед. |
| Себастьян и Панкратий были взволнованы до глубины души; они обнялись и долго молча так стояли. — Завтра ты не оставишь меня, когда я пойду на смерть, и отнесешь матери мое последнее слово, мой последний подарок, — сказал наконец Панкратий. — Буду, сделаю, — сказал Себастьян твердо. В эту минуту вошел дьякон и объявил, что в тюрьму удалось проникнуть священнику, и христианам предлагается исповедаться и принять причастие. Панкратий тотчас оставил Себастьяна и пошел за дьяконом в отдаленный угол тюрьмы, где вокруг священника уже толпились христиане. Тут были люди всех возрастов и полов. Женщины отличались особой выдержкой и мужественно готовились к смерти. XXV Народ спешил к Колизею; все население Рима и его окрестностей стремилось упиться кровью тех, кого считало злейшими врагами, и насладиться их предсмертными мучениями. Сто тысяч зрителей покрывали сплошною массой громадный цирк. Римляне поднимались по лестницам и садились на мраморные ступени амфитеатра. Разряженные женщины спешили занять свои места. Между тем преторианцы приблизились уже к дверям тюрьмы. По приказанию префекта, первым должен был явиться молодой христианин Л астений; один из солдат вошел в тюрьму и назвал его по имени: - Я здесь, — ответил он. - Иди! — сказал солдат. Он был одет в белую, как снег, одежду. В толпе говорили, что Ластений только что женился, и что его изящная туника была вышита руками матери ко дню свадьбы. Толпа была изумлена его красотой и одухотворенным выражением лица. Оставшийся сзади в тюрьме хор христиан запел стройно, но тихо вполголоса: «Тебя Бога хвалим, Тебя Царя небесного исповедуем, Тебя вся земля величает!» Ему привязали на грудь надпись: «Ластений христианин». Он шел медленно от Капитолия к Амфитеатру. У храма Юпитера Сатора, близ арки Тита, толпа встретила его криками негодования и злобы. — На колени! — кричала она, — поклонись Юпитеру! Поклонись нашим богам! Ластений стоял неподвижно. — Поклонись нашим богам! — неистово вопила толпа. — О, Рим, — сказал Ластений, и голос его звенел, — о, Рим! Я вижу тебя у ног Иисуса, и князь твой узрит знамение креста и ему поклонится! Храмы идолов замкнутся и не отворятся вовеки! |
| — Откуда ты знаешь это? — спросил я его однажды. — Прости меня, — отвечал он, — на подобный вопрос я бы не должен тебе отвечать откровенно, но мне жаль тебя в твоих сердечных страданиях, и я хочу доставить тебе хоть малое утешение моим рассказом. Ты видел, как я временами мучаюсь: боль бывает невыносимой! Зато о том, что бывает со мной после, знает только оно, — таинственно заметил Панкратий, приложив руку к сердцу. — Ты помнишь, как я однажды от боли метался на моей постельке и даже что-то, похожее на ропот, вырвалось из моих уст. Но боль притихла, я успокоился, вы разошлись от меня по своим кельям, и я сладко задремал. Не помню, долго ли я дремал, только мне виделось. Я и теперь, как только вспомню то видение, чувствую на сердце неизъяснимое райское удовольствие и рад бы вечно болеть, только бы повторилось еще хоть раз незабвенное видение. Так мне было хорошо тогда! — Что же ты видел? — спросил я отца Панкратия. — Когда я задремал, ангельской красоты отрок подходит ко мне и спрашивает: «Тебе больно, Панкратий?» — «Теперь ничего, — отвечал я, — слава Богу!» — «Терпи, — продолжал отрок, — ты скоро будешь свободен, потому что тебя купил Господин, и очень дорого.» — «Как, я опять куплен?» — «Да, куплен, — отвечал с улыбкой отрок, — за тебя дорого заплачено, и Господин твой требует тебя к себе. Не хочешь ли пойти со мной?» Я согласился. Мы шли по каким-то опасным местам. Дикие огромные псы, кидаясь, готовы были растерзать меня, но одно слово отрока — и... они вихрем неслись от нас. Наконец мы вышли на пространное, чистое и светлое поле, которому не было, кажется, и конца. «Теперь ты в безопасности, — сказал отрок, — иди к Господину, который, вон, видишь, сидит вдали». Я посмотрел и увидел трех человек, сидевших рядом друг с другом. Удивляясь красоте места, радостно пошел я вперед, неизвестные мне люди в чудесном одеянии встречали и обнимали меня. Даже множество прекрасных девиц в белом царственном убранстве видел я. Они скромно приветствовали меня и молча указывали нам в даль, где сидели три незнакомца. Когда я подошел к сидевшим, двое из них встали и отошли в сторону, третий, казалось, ожидал меня. В тихой радости и в каком-то умилительном трепете я приблизился к Незнакомцу. |
|
|
