| Новости Репортажи Мониторинг СМИ Интервью Документы Фотогалереи Статьи Анонсы Анонсы Выставка «Кижи. Небесное послание». Москва Выставка «Тайны храмов эпохи Ивана Грозного». Москва Выставка «Сотворение мира. Произведения религиозного искусства XV – начала XX века». Москва Фестиваль «Весна духовная. На пути к Пасхе». Москва Концерты фонда «Искусство добра» в соборе на Малой Грузинской и на других площадках. Москва Выставка «Праздник Благовещения». Москва Выставка «Ars Sacra nova. От мифа к символу. Русская история и евангельские мотивы в творчестве художников модерна России и русского зарубежья 1900-1940-е гг.». Москва Открытие выставки «Данте, пророк надежды». Москва Пресс-конференция в преддверии Страстной седмицы и праздника Пасхи. Москва Концерт фестиваля «Свет Христов», посвященный 225-летию А.С. Пушкина, Москва Концерты фонда «Искусство добра» в Соборе на Малой Грузинской и на других площадках Открытие конференции «Люди и судьбы русского зарубежья». Москва Все » Новости Польский архиепископ резко осудил священника, пожелавшего «скорой смерти» Папе 21.03.2018 01:30 Версия для печати Священник Эдвард Станек. PCh24.pl Краков, 21 марта, Благовест-инфо. Польский католический епископ подверг резкой критике священника, заявившего, что он желает «скорой смерти» Папе Франциску, если тот не изменит свое отношение к притоку мигрантов в Европу. По словам архиепископа Краковского Марека Ендрашевского, слова о. Эдварда Станека вызвали у него «огромную боль и сожаление», отмечает Christian Today . Месяцем ранее священник Эдвард Станек, бывший ректор высшей семинарии Краковской архиепархии, в своей проповеди заявил буквально следующее: «Я молюсь о даровании мудрости Папе, о том, чтобы его сердце раскрылось навстречу Святому Духу, а в противном случае – я молюсь о его скорейшем уходе в дом Отца». Священник, имеющий репутацию консерватора, ранее неоднократно критиковал понтифика за «неверное истолкование» идеи христианского милосердия, оборачивающееся капитуляцией пред мигрантами, наводняющими, по его словам, Европу. |
| — А я и не допытываюсь, душа моя, — сказал мистер Спарклер. — Словом, я должна буду заняться моей дорогой сестренкой, — продолжала миссис Спарклер. — Скорей бы уж она приезжала, радость моя ненаглядная! А что касается устройства папиных дел, то в этом вопросе у меня вполне бескорыстный интерес. Бедный папа был так щедр, когда я выходила замуж, что теперь я многого не ожидаю. Только бы не оказалось, что он по завещанию оставил что-то миссис Дженерал, больше мне ничего не нужно. Ах, милый папа, милый папа! Она было снова расплакалась, но миссис Дженерал действовала на нее лучше успокоительных капель. Звука этого имени оказалось достаточно, чтобы ее слезы высохли сами собой. — Одно обстоятельство служит мне утешением, — сказала она, — и убеждает меня, что Эдвард не утратил способности разумно мыслить и разумно действовать — во всяком случае до самой кончины дорогого папы. Он немедля учинил расчет миссис Дженерал и выпроводил ее вон. Молодец! Я многое готова ему простить за то, что он с такой распорядительностью поступил именно так, как поступила бы я сама. Миссис Спарклер еще продолжала радоваться вслух, как вдруг снизу донесся стук дверного молотка — очень странный стук, такой тихий, словно стучавший хотел избежать шума и не привлекать внимания, и такой продолжительный, словно он увлекся своими мыслями и забыл остановиться. — Это что еще? — сказал мистер Спарклер. — Кто там стучит? — Не может быть, чтобы это были Эми и Эдвард, — сказала миссис Спарклер. — Без предупреждения, пешком? Выйди на балкон и посмотри. На улице уже зажглись фонари, и теперь там было светлей, чем в комнате. Голова мистера Спарклера, свесившаяся над перилами балкона, выглядела такой большой и тяжелой, что казалось, вот-вот перетянет, и он свалится вниз, прямо на неизвестного посетителя. — Какой-то тип, один, — сказал мистер Спарклер. — А кто, не пойму. Хотя — постой, постой! Сообразив что-то задним числом, он снова перегнулся через перила. Как только дверь внизу хлопнула, он воротился в комнату и сообщил жене, что «вроде бы признал колпак старика». |
| И счастье его, что мне этого не хочется. Как его жена, Эми? Ты ведь, наверно, знаешь. Без тебя в таких делах не обходится. — Ей лучше, Эдвард. Но они не едут сегодня. — Не едут сегодня? Ну, везет этому субъекту, — сказал Тип. — Он бы от меня так дешево не отделался. — Решили, что ей сегодня не стоит трястись в седле и лучше, если она денек полежит в постели и отдохнет. — Правильно решили. Но ты говоришь так, как будто ухаживала за ней. Уж не взялась ли ты (ничего, миссис Дженерал здесь нет) — уж не взялась ли ты за старое, Эми? Задавая этот вопрос, он лукаво скосил глаза на отца и мисс Фанни. — Я только заходила узнать, не могу ли я чем-нибудь помочь, Тип, — отвечала Крошка Доррит. — Тебя ведь просили не называть меня Типом, Эми, — сказал молодой человек, недовольно нахмурясь, — никак ты не отстанешь от этой привычки. — Я, право, не нарочно, Эдвард, милый. Я забыла. Ведь прежде мы всегда тебя так звали, вот это имя и сорвалось у меня с языка само собой. — Да, да, конечно! — вмешалась мисс Фанни. — Прежде и всегда и само собой — опять старая песня! Все это вздор, сударыня! Я отлично знаю, отчего вы принимаете такое участие в этой миссис Гоуэн. Меня не обманешь. — Я и не хочу обманывать тебя, Фанни. Не сердись. — Легко сказать не сердись! — вскричала старшая сестра, передернув плечами. — Да у меня просто терпения не хватает! (Это вполне соответствовало истине.) — Фанни, душа моя, — откликнулся мистер Доррит, округляя брови. — Что ты хочешь сказать? Объяснись, прошу тебя. — Ничего особенного, папа, — отвечала мисс Фанни. — Можете не беспокоиться. Эми меня отлично понимает. Она знала эту миссис Гоуэн раньше, по крайней мере с чужих слов, и нечего ей скрывать это. — Дитя мое, — сказал мистер Доррит, повернувшись к младшей дочери, — есть ли у твоей сестры — кха — основания для того, чтобы утверждать столь странные вещи? — При всей нашей сердечной доброте, — продолжала Фанни, не дав сестре ответить, — мы не стали бы где-то в поднебесье пробираться в чью-то комнату и мерзнуть у чьей-то постели, если б этот кто-то был нам совершенно незнаком. |
| Не имея возможности дать себе отчет, было ли это, действительно, сверхъестественное, для меня непостижимое явление или просто-напросто последствия моего пути, которые неожиданно могли расстроить нервную систему, я его успокоил тем, что завтра объясню подробно, но под большим секретом. Г. Э., как и следовало ожидать, согласился провести ночь на кушетке в зале; не успел я вполне еще улечься и погасить свет, как он уже захрапел, что меня очень ободрило. Потушив свет, я улегся, как ни в чем не бывало, хотя мысль в незначительной степени работала над объяснением случившегося, и поневоле пришлось подыскивать мотивы такого небывалого в жизни со мною случая, который мог иметь место только у человека, страдающего галлюцинациями, или склонного к алкоголизму. Лежа и рассуждая подобным образом, наконец, я погрузился в приятное сонное оцепенение, которое продолжалось недолго, потому что мне пришлось обратить внимание на шум приближающегося на середину комнаты мягкого кресла, стоявшего перед тем где-то у моего изголовья, возле рояля или стены. Медленно направил я взор свой, не вставая с постели, по направлению к движущемуся самопроизвольно креслу и, к ужасу своему, увидел, как эта самая фигура, в черном платье с красным бантиком на шее, движет кресло по направлению ко мне; когда кресло уже стало как раз против меня, фигура кладет обе руки на спинку, а на руки склоняет голову и упорно смотрит на меня своими тусклыми глазами, при белом, как мрамор, лице, освещенном луной. Я был ни жив, ни мертв; тогдашнее состояние мое трудно объяснить словами: пробую мысленно молиться — путаюсь, хочу закричать — язык омертвел и челюсти застыли; холод, дрожь по всему телу и непреодолимый страх обуяли меня, чего никогда в жизни еще; не испытывал. Однако благодаря сильному своему темпераменту, мне удалось преодолеть себя и произнести испуганным гробовым голосом раза три имя спавшего племянника: «Эдвард?! Эдвард?!» Одновременно с пробуждением Эдварда, который вскочил на ноги, как ужаленный, вышел из спальни доктор со свечою в руках, и оба они стали спрашивать, что случилось со мной? Тогда я должен был объяснить им, в чем дело, и просить Эдварда немедленно переселить меня на остальную часть ночи в другую комнату. |
| – Не волнуйтесь, Сильвия, ничего страшного. Все совы целы. – Он произвел настоящую революцию в нашей рекламе. – Вы работаете вместе? – Можно сказать, я и есть «детский тальк Джеймисона». Человек по имени Эдвард схватил Кэсла за локоть. И сказал: – Ваша фамилия Кэсл? – Кто-то просит вас к телефону. – Но никому не известно, что я здесь. – Какая-то девушка. Она немного расстроена. Говорит, что вы ей срочно нужны. Мысли Кэсла тотчас обратились к Саре. Она знала, что он поедет на свадьбу, но ведь даже Дэйнтри не знал, где они потом будут. Неужели Сэм снова заболел? Он спросил: – Где телефон? – Следуйте за мной. Но когда они подошли к аппарату – белому телефону возле белой двуспальной кровати, охраняемой белой совой, – трубка уже лежала на рычаге. – Извините, – сказал Эдвард, – она наверняка перезвонит. – Она не назвалась? – Я не расслышал при всем этом шуме. Такое у меня впечатление, что она плакала. Пойдемте выпьем еще шипучки. – Если не возражаете, я побуду здесь, у телефона. – В таком случае извините, если я не останусь с вами. Видите ли, мне надо присматривать за всеми этими совами. Сильвия очень расстроится, если какую-нибудь из них повредят. Я предлагал убрать их, но ведь у нее их больше сотни. Да и в комнатах без них стало бы пустовато. А вы приятель полковника Дэйнтри? – Мы с ним работаем в одной конторе. – Там, где все шито-крыто, да? Мне несколько неудобно встречаться с ним в такой обстановке. Сильвия не думала, что он приедет. Не надо было мне, наверно, здесь появляться. Так было бы тактичнее. Но кто же тогда присматривал бы за совами? Кэсл присел на краешек большой белой кровати, и белая сова рядом с белым телефоном уставилась на него, словно увидела незаконного пришельца, пристроившегося на краю этого странного снежно-белого континента, – тут все было белое, даже стены, и белый ковер лежал под ногами Кэсла. Кэслом владел страх – страх за Сэма, страх за Сару, страх за себя, – страх, словно невидимый газ, сочился из мембраны молчавшего телефона. Таинственный звонок нес с собой угрозу ему и всем, кого он любил. Гуденье голосов звучало здесь негромко – словно бормотание толпы туземцев, собравшихся где-то далеко за этой снежно-белой пустыней. Снова зазвонил телефон. Кэсл отодвинул в сторону белую сову и поднял трубку. |
| Эдвард Радзинский, 2022 год Расследование убийства Царской семьи и сожжения Их честных останков Эдвард Радзинский на долгие годы останется конкурентом Гелия Рябова по теме захоронения в Поросёнковом Логу. Такое синхронное вбрасывание во весь мip информации об обстоятельствах убийства Царской Семьи, о расследовании этого убийства и возможного захоронения останков, произведённое связанными со спецслужбами драматургами Рябовым и Радзинским, а также большевицким историком-клеветником Иоффе, несомненно, произошло по указанию ЦК КПСС и советских спецслужб. Напомним, что, как описано в главе 3 настоящей книги, спустя три месяца после публикаций Гелия Рябова в «Московских новостях» и журнале «Родина», в ночь на 17 июля 1989 года на месте снесённого большевиками Ипатьевского дома в Екатеринбурге по инициативе Анатолия Верховского прошло молитвенное стояние, в котором участвовало примерно 200-300 человек. Оно было жёстко разогнано ОМОНом и милицией. Одиннадцать человек, в том числе Анатолия Верховского, арестовали и должны были судить. И лишь вмешательство мipoboй общественности, в том числе представителей РПЦЗ, узнавших об этом беспределе, спасло от тюрьмы православных, молившихся Царственным Мученикам. А.М.Верховский, 2007 г. Вероятно, такие же последствия, то есть арест и уголовное преследование, могли ожидать и Г. Рябова с А. Авдониным после их публичного заявления о раскопках якобы «царской» могилы в Поросёнковом Логу, если бы они не действовали при этом по указанию представителей ЦК КПСС и КГБ СССР. Скорее всего, кампания по продвижению в СМИ версии Покровского-Юровского с помощью Г. Рябова и Э. Радзинского готовилась еще в процессе подготовки визита Михаила Горбачева в Великобританию, когда, как это принято в дипломатических сферах, заранее обсуждались вопросы, которые станут предметом переговоров высоких сторон. И сразу после возвращения Михаила Горбачева последовал ответ на просьбу королевы Елизаветы II. Историк Леонид Евгеньевич Болотин, 2020 год Упомянутыми статьями и интервью дело не ограничилось. На протяжении 1989-1990 годов в СССР, как уже отмечалось, была развернута мощная пиар-кампания в поддержку открытию Г. Рябовым «царской могилы». При этом, как свидетельствует Л. Болотин с. 74], оппонентам Г. Рябова известному зарубежному историку, профессору Павлу Пагануцци, уральскому историку Игорю Непеину прямо отказывают в публикации их статей на эту тему в советской печати, в том числе и в либеральном журнале «Огонёк». Но драматургу Э. Радзинскому страницы «Огонька» были открыты – в январе 1990 года в журнале публикуется продолжение его статьи «Расстрел в Екатеринбурге». |
| Он поднялся, шагнул ко мне и обнял меня. — Вот моя невеста, — сказал он, опять привлекая меня к себе. — Здесь равное мне существо, здесь моя любовь. Джен, хотите быть моей женой? Я все еще ничего не отвечала и только молча вырывалась из его объятий. Я все еще не доверяла ему. — Ты сомневаешься во мне, Джен? — Безусловно. — Ты не веришь мне? — Ни капли. — Значит, я лгун, по-твоему? — продолжал он пылко допрашивать меня. — Маленький скептик, я найду способ убедить тебя. Разве я люблю мисс Ингрэм? Нисколько, и ты это знаешь. А она разве любит меня? Нисколько. И мне не стоило особого труда в этом убедиться: я распространил слух, что мое состояние втрое меньше предполагаемого, и после этого явился к ней, чтобы узнать, как она отнесется к этому. И она и мать обдали меня холодом. Я не хочу, я не могу жениться на мисс Ингрэм. А тебя, необыкновенное, можно сказать, неземное существо, я люблю превыше всего на свете. Тебя — бедную и незнатную, тебя — невзрачную дурнушку, — как ты себя называешь, я прошу выйти за меня замуж. — Как? Меня? — пробормотала я, начиная верить в серьезность его слов, убежденная их искренностью и прямотою. — Меня, у которой нет ни одного друга на свете, кроме вас, если только вы мне друг; ни гроша за душой, кроме того, что вы платите мне? — Тебя, Джен. Ты должна быть моей, всецело моей. Хочешь? Скажи да, скорей! — Мистер Рочестер, дайте мне поглядеть вам в лицо, станьте так, чтобы на него светила луна. — Зачем? — Оно скажет мне правду. Повернитесь. — Ну, вот. Вы прочтете на нем не больше, чем на исчерканной, скомканной странице. Читайте, но только скорей. Я страдаю. Лицо его было взволнованно, оно пылало, судорожно подергивалось, в глазах вспыхивал странный огонь. — О Джен! Ты мучишь меня! — воскликнул он. — Твой испытующий и вместе с тем преданный и всепрощающий взгляд терзает меня. — Почему терзает? Если вы не обманываете меня и ваше предложение искренне, то я могу относиться к вам только с благодарностью и преданностью. — Благодарность! — воскликнул он и порывисто продолжал: — Джен, прими скорей мое предложение. Скажи: Эдвард, — назови меня по имени, — Эдвард, я согласна быть твоей женой. |
| Первый, кто начинает говорить об вечном мучении – это бл. Августин. В Средневековой Европе эту идею широко развивает Ансельм. Он использует феодальные отношения, чтобы объяснить отношения человека и Бога. Если человек нарушает законы бесконечного существа, то за это он должен терпеть бесконечные муки. Наказание должно быть соразмерно преступлению. В Средневековье было разное наказание за обиду феодалу, купцу, смерду или рабу. Фома Аквинский также говорит о вечных мучениях. Сначала начинает мучиться душа, потому что она первая грешит, потом к ней присоединяется и тело. Далее идет Данте со своей «Божественной комедией». Интересно отметить, что на самом нижнем уровне ада у него ледяной мороз. Как мы видим, Эдвард Фудж убедительно доказывает, что Писание говорит не о вечном мучении, а об уничтожении, аннигиляции человека, который отказывается от Бога. Бог – источник жизни, и кто с Богом, тот живет вечно. Человек, отвергающий Бога, отрекается от источника жизни и уходит в небытие. Учение о вечных муках, как и учение о всеобщем спасении (апокатастасис) возникли в христианстве в следствии проникновения в него философского учения о бессмертии души. Поэтому как идея о вечном аде, так и идея о всеобщем спасении имеют одно основание. Писание же, и ранние отцы учат нас о том, что жизнь возможна только с Богом, без Бога наступает смерть – которая есть прекращение всякого существования. Источник Добрые дела вместе с порталом Богослов.ru Поможем создать пособие для звонарей http://www.nachinanie.ru/Project/Index/75300 Кто подает меньшим братьям, тот приносит дар Богу, — духовно приносит Богу в жертву благовонное курение (сщмч. Киприан Карфагенский). Другие публикации на портале: © 2007-2024 Портал Богослов.Ru. Издатель: БОГОСЛОВ.RU Адрес издателя: 141300 Московская область, город Сергиев Посад, территория Троице-Сергиевой Лавры. Все права защищены. Свидетельство о регистрации СМИ Эл ФС77-46659 от 22.09.2011 При копировании материалов с сайта ссылка обязательна в формате: Источник: Портал Богослов.Ru . Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов публикаций. |
| 92 P. Тоуни — см. коммент. к " Идее… " . 93 …Отдавая должное Томасу Грею, стоит воскресить в памяти последнюю и лучшую строку его четверостишия… — Элиот обыгрывает перед этим, здесь и далее строки из " Элегии, написанной на сельском кладбище " (1751) английского поэта Т. Грея (1716–1771): " …Быть может,/Здесь погребен… Мильтон, немой и неславный,/Или Кромвель, неповинный в крови сограждан… " (Перевод В. Жуковского, 1839 г.; его первый перевод — 1802 г.). 94 " Церкви о своей задаче " ( " The Churches Survey their Task " ) — сборник статей, изданный Дж. Г. Олдемом (см. коммент. к " Идее… " ) в Лондоне в 1939 г. 95 Эттли, Клемент Ричард (1883–1967), лидер Лейбористской партии в 1935–1955 гг., премьер-министр Великобритании в 1945–1951 гг., при котором она стала превращаться в " государство социального обеспечения " . 96 Уилкинсон, Эллен Сесили (1891–1947) — английская политическая деятельница, феминистка. 97 Ривз, Марджори — историк-медиевист, профессор Оксфордского университета. 98 Голланц, Виктор (1893–1967) — его издательство, основанное в Лондоне в 1927 г., специализировалось на публикации книг " левой ориентации " ; вместе с Джоном Стрейчи и Гаролдом Ласки создал (для противостояния фашизму) Клуб Левой Книги (1936–1948). 99 Карр, Эдвард X. (1892–1982) — английский историк и дипломат, советолог, профессор Кембриджского университета, автор книг о Достоевском, Бакунине, К. Марксе, многотомной " Истории Советской России " . Книга " Условия мира " (часть 1) опубликована в 1942 г. 100 " Сердце тьмы " — повесть (1902) английского писателя Д. Конрада; в ней агент европейской коммерческой фирмы Куртц, собирающий в Африке слоновую кость, участвует в ритуалах туземцев-каннибалов и обожествляется ими. 101 Эванс-Притчард, Эдвард (1902–1973) — английский антрополог, профессор Оксфорда (1946–1970), автор книг об африканских культурах и социальной антропологии. 102 …сэр Харкур, Уильям Верной (1789–1871) — морской офицер, потом священник, президент Британской ассоциации развития науки. |
| Но радость моя исчезла в тот же миг. - Ты занедужил от сильного утомления, rex Влэдимэр. Моя вина — надобно было уговорить тебя отдохнуть день-другой прежде, чем выступать в путь… К счастью, вовремя подоспел твой телохранитель, он и помог мне перевезти тебя в Киев. - Мой телохранитель?! - Да… Видать, ты не совсем еще здоров, rex, — засмеялся Эдвард Айронсайд. - Эдвард Эдмундович, князь Ярослав Владимирович ждет тебя к себе, и спрашивает о здравии князя Владимира Ростиславича. — В дверях стоял высокий широкоплечий отрок с открытым приветливым лицом. - Не замедлю быть. Отдыхай, rex Влэдимэр, — улыбнулся мне Эдвард и вышел в другую дверь. - Спасибо за заботу Великому князю, — ответил я отроку. — Я нуждаюсь только в отдыхе. Но в дверях я задержал его неожиданной для меня самого просьбой. - Постой-ка! Пришли ко мне… моего телохранителя. Глава пятая Я опустился на лавку: золотое многоглавье киевских улиц уже ничуть не занимало моего воображения… Кто сейчас войдет? Мой телохранитель… Так назвался этот человек Эдварду Эдмундичу… Князь Глеб, мой недруг, знает, вероятно, что я остался жив… Наемный убийца? Но почему тогда он помог перевезти меня в Киев? Эти мысли стремглав пронеслись у меня в голове: рука моя невольно потянулась к рукояти меча… Дверь отворилась. На пороге возник высокого роста (головой он доставал притолоку) человек, очень широкий в плечах, прямой и крепкий в стане — казалось, он занял весь дверной проем. На нем был серый плащ, серые же ноговицы, рубаха небеленого полотна… Чисто, ладно, но проще, чем у любого гридня. На поясе — меч, меч хорош… Суровое худое лицо: близко посаженные серо-желтоватые глаза. Жесткие, цвета пепла, волосы по плечи. Я не знал этого человека. Более того, я мог бы поклясться, что никогда не встречал его прежде. И все — же что-то в нем показалось мне знакомым… - Здрав будешь, княже, — поклонился он, подойдя ко мне. Я отметил, что поступь его странно бесшумна для такого могучего сложения. - Кто ты есть? - Телохранитель твой, княже, — по губам его пробежала усмешка. Я вскочил на ноги: от гнева кровь прилила у меня к лицу. |
|
|
